Того ли мы любим Шекспира?


Фима Жиганец

Если пекинес превращается в волкодава, дерево в гору, а тетушкины любимые растения в песни кукушки, то вовсе не обязательно, чтобы где-то чудил колдун. Я обнаружила эти превращения не в сказке или романе-фэнтези, а в сборнике лирики, где на одной странице – английский стих в оригинале, а рядом – русский перевод.

Замены образов и сравнений при переводе с одного языка на другой – дело обычное. Тут ведь многое диктуют размер стиха и рифма. Помните стихотворение о доме, который построил Джек? Как ни мучился над переводом великий Маршак, но оригинальную английскую мышку, обитавшую на том поэтическом подворье, пришлось превратить в русскую синицу, очень хорошо рифмующуюся с зерном, которое в амбаре хранится…

Английская классика стала и классикой русского перевода. И все-таки, узнавая о таких превращениях, невольно задаешься вопросом: кого же мы все-таки любим? Настоящих Шекспира, Лорку, Омара Хайяма и многих-многих других, известных по переводам, или полуфантомов, созданных талантом переводчиков?

Накануне Международного дня переводчика, который отмечается 30 сентября, я задала этот вопрос Александру Сидорову, ростовскому литератору и журналисту, автору переводов на русский язык классических немецких эпиграмм.

— Итальянцы говорят: «Переводчик – всегда предатель», — сказал он. – Предельно точный перевод с сохранением всех художественных достоинств оригинального текста – задача почти невозможная.

Если бы замечательный шотландский поэт Роберт Бёрнс был знаком нам только по переводам Федорова, никто бы в России внимания на него не обратил. Но, к счастью, был еще Маршак. В его переводах Бёрнс – поэт действительно замечательный.

Когда-то, еще в советские времена, появился двухтомник японского писателя Акутогавы. Акутогава был так прекрасен, что сразу вошел в число писателей, которых должен прочесть каждый уважающий себя русский интеллигент.

И вот уже сравнительно недавно вышел в свет четырехтомник Акутогавы в новом переводе. Читать невозможно. Ужасающее косно­язычие.

— Кто же в таких случаях виноват: сам автор или переводчик?

— Бывает, что перевод оказывается ярче, интереснее оригинала. Но чаще, особенно сегодня, мы сталкиваемся с некачественным переводом.

Прежде, при ругаемой всеми советской системе с ее ситом Союза советских писателей, людям, в этом деле случайным, дорога в издательство была, как правило, закрыта. Теперь не редкость, что за художественный перевод берется ничего не смыслящий в нем технарь.

Ну и, конечно, на качестве переводов сказывается торопливость. Бешеные сроки – это кошмар нашего времени. То, над чем прежде переводчик трудился год, два, а то и больше, выверяя точность каждого слова и образа, теперь приходится делать за два-три месяца.

— Почему?

— Рынок подстегивает. Прогремел роман какого-то зарубежного автора, вошел в число супербестселлеров, издатель тут же говорит переводчику: «Так, надо посмотреть, что он там еще когда-то написал, и быстренько перевести, пока имя на слуху».

— Среди зарубежной классики есть вершины, которые никак не удается покорить русским переводчикам?

— «Сонеты» Шекспира. В переводе Маршака «Сонеты» хороши, но это, безусловно, не Шекспир. В других переводах они даже и не хороши.

И все не удается «Гамлет». Когда читаешь эту вещь на английском, поражаешься богатству языка принца: то он грубый, простонародный, то – книжный, то – еще более возвышенный. Этого нет почему-то в переводах.

Много неточностей, из-за которых при анализе текста возникают смешные ситуации. К примеру, в оригинале Гильденстерн и Розенкранц – придворные. Но Пастернак, вообще позволивший себе при переводе «Гамлета» большие вольности, называет их товарищами Гамлета по университету. И вот уже режиссеры-постановщики принимаются обыгрывать это обстоятельство, которого не было у Шекспира.

— В одном из столичных издательств готовится к выходу в свет ваша книга «Потаенный мастер. Михаил Булгаков и его роман о дьяволе». Некоторые места из «Фауста» Гете вы переводили для нее сами. Причина в неудовлетворенности работой предшественников?

— Настоящего «Фауста» с его легким ироничным стилем, игрой слов мы не знаем. Очарование слога Гете много теряет в переводах.

Но я цитировал «Фауста» и в переводах Холодковского, потому что с этим переводом был знаком Булгаков, и неточности Холодковского отразились в булгаковском тексте.

— Например?

— В одной из сцен Мефистофель в разговоре с ведьмой представляется рыцарем. Но так у Холодковского. В оригинале – кавалером. Однако неточность приближает нас к разгадке тайны Коровьева.

— Который в итоге оказывается фиолетовым рыцарем? Просто литературный детектив. Скажите, а чем увлекает вас работа над переводами эпиграмм?

— Страшно интересно, потому что трудно подобрать к крошечному стихотворению, порой всего в две строки на чужом языке, аналог на русском.

«Он лучшим гонцом был от Эльбы до Шпрее,

Но смерть оказалась гораздо шустрее».

Чтобы решить эту задачу, пришлось включить в эпиграмму географические названия, которых не было в оригинале. Чаще задачи более сложные. Но бывают и почти дословные попадания:

«Твой зимний пейзаж, по-моему, хорош,

Кто ни посмотрит — всех бросает в дрожь».

— Переводчики, в отличие от поэтов и писателей, пишущих на родном языке, работают, главным образом, под заказ?

— Деньги – не первопричина. Переводят потому, что жизнь без этого не полна: не думая, напечатают – не напечатают?.. Сейчас, кстати, со многими интересными профессиональными переводами можно познакомиться благодаря Интернету. Есть даже специальный сайт – «Город переводчиков».

Марина Каминская

«Наше время», Ростов, 28.09.2006