На этой неделе газета Washington Post анонсировала выход книги «Дело Пастернака», авторам которой, Питеру Финну и Петре Куве, ЦРУ раскрыло более 130 засекреченных документов. Из опубликованных отрывков следует, что роман Пастернака «Доктор Живаго» был впервые издан на русском языке при непосредственном участии американского разведывательного управления, причем процесс лично курировал глава ведомства Аллен Даллес. Судя по всему, именно выход «Доктора Живаго» на языке оригинала помог Пастернаку получить Нобелевскую премию по литературе и стал причиной беспрецедентных гонений на автора в СССР. Стоит отметить, что о документах ЦРУ по поводу «Доктора Живаго» стало известно именно тогда, когда пошли разговоры о новой холодной войне с Россией, а президент Владимир Путин начал поиски пятой колонны и национал-предателей внутри страны.

Прошлое превращается в будущее, и опыт издания русских книг за границей совсем скоро может оказаться актуальным.

– Что нового нам открыли документы, рассекреченные ЦРУ?

– Конечно, самое важное – это удостоверение того, что спецоперация ЦРУ была. И была совершена именно так и при таких обстоятельствах. По тем деталям, которые сообщает Washington Post, видна правильность моей гипотезы. Гипотеза, впрочем, и так была основана на фактах и доказательствах. Я не выдумывал, не высасывал из пальца. Моя задача заключалась в том, чтобы за 20 лет собирания материалов выстроить непротиворечивую картину, которая показывала бы, как же все-таки дело было. Зачем это американской разведке нужно было? При каких обстоятельствах, при чем тут Нобелевская премия, какое отношение КГБ имел ко всему этому? Кто мог быть причастен и к чему? О чем говорят и о чем молчат? Растолковать все это и было моей задачей. Но в моей книге – лишь гипотезы.

Судя по той короткой аннотации, предварительной рецензии, которая появилась в воскресенье в Washington Post, видно, что мы получим ответы на самые интересные вопросы. Например, в газете упоминается, что для американской разведки рукопись «Доктора Живаго» раздобыли британцы. А ведь это была самая распространенная легенда, которую я привел именно как легенду, как городской фольклор, хотя я и сказал, что услышал ее из трех независимых друг от друга источников. Легенда, напомню, такая: британцы посадили на острове Мальта самолет итальянских авиалиний, который летел из Милана в Рим. Посадили якобы по техническим обстоятельствам, пассажиров вывели, нашли нужный пакет, отнесли в специальную комнату, где были приготовлены бестеневые лампы. Быстро пересняли рукопись «Доктора Живаго», положили все назад, запустили пассажиров в самолет, и он полетел в нужном направлении. Никто ничего не понял. А это, мол, было задание ЦРУ, которое они адресовали MI6, британской разведке, для того чтобы прочесть текст. Ведь когда они его выкрадывали, они еще не знали его содержания. Им нужно было самим получить ответ: вредоносный это текст или нет, полезный он или нет. Они его прочли и увидели, что он бесполезен, потому что это была лирическая философская книга. И они положили ее под спуд.

А уже когда завертелось итальянское издание, когда стали готовить французское и немецкое и о «Докторе Живаго» заговорил весь мир, и писали все газеты, когда пошел разговор, что Нобелевский комитет хочет выдвинуть его на премию, – вот тогда в ЦРУ и вспомнили всю эту историю, уже в начале 1958-го. И подумали: а не выпустить ли нам русское издание?

– А как выглядел механизм выпуска эмигрантских книг? Не в своей же типографии их печатало разведывательное управление.

– ЦРУ оплачивало примерно 40% от тиража. Каждый издатель знал: вот он выпустит книгу, и 40% у него будет выкуплено. Это окупало тираж. И существовали специальные квартиры (в Париже, Лондоне, Риме, Нью-Йорке), где советские туристы могли бесплатно получить западное русское издание. А дальше можно было уже немного заработать, продавая через обычные книжные магазины. За тридцать с лишним лет ЦРУ выпустило сотни наименований книг.

– Какой целью руководствовались в ЦРУ, издавая Пастернака?

– Для того чтобы дать Москве политическую пощечину. В этом был смысл. Потому что прошел уже ХХ съезд КПСС, и Советский Союз позиционировал себя как страна, которая теперь не боится открытости. С этим-то американцы и собирались политически бороться: нет, у вас все равно зажимают правду! И вот это – блестящий пример того, что правду зажимают, не печатая «Доктора Живаго».

Для Хрущева выход на русском языке был главным болезненным моментом в этой истории. Потому что Хрущев и другие члены Политбюро не знали иностранных языков. Для них выпустить книгу на итальянском или на французском – это все равно что на тарабарском. Не страшно, потому что не по-русски. А вот то, что по-русски, обладает силой типографского снаряда.

– И для Советского Союза это событие стало заметным?

– Это было страшно болезненно. Именно тогда и начались гонения на Пастернака. После итальянского издания никакого гонения не было. До публикации на русском языке Пастернак прекрасно существовал, с ним заключались договоры, в театрах ставились пьесы по его переводам, готовились издания и так далее. Ничего не было Борису Леонидовичу за иностранные издания. Болезненно было только русское.

– Но, как я понимаю, в своей книге вы в том числе предполагали, что целью ЦРУ было получение Пастернаком Нобелевской премии.

– Такая цель, конечно, была. И по желанию Нобелевского комитета книга должна была существовать на русском языке – языке оригинала. Но ЦРУ никак не влияло на присуждение Нобелевской премии, оно могло только получать информацию изнутри комитета о том, как идет продвижение книги, каковы ее шансы. Для того чтобы сделать ситуацию легитимной, чтобы на голосовании ввести книгу Пастернака в легальное поле, ее нужно было представить в русском переводе. Это все, что сделали в ЦРУ, – ввели книгу в легальное поле, напечатав русский текст. После этого – голосуйте как хотите. И Нобелевский комитет проголосовал. Проголосовал он, конечно, не потому, что книга «Доктор Живаго» показалась им гениальной, но они премировали Пастернака как человека, который в тот год больше всех был достоин награды за свой подвиг литературного труда и свою моральную стойкость.

– То есть ЦРУ никак не могло больше повлиять на решение Нобелевского комитета?

– Заставить 18 стокгольмских старцев поддерживать тайные желания ЦРУ – это смешно. Это независимые, состоявшиеся, обеспеченные люди, прожившие долгую жизнь. И никто никаким образом связывать себя с американской или любой другой разведкой не хотел. Зачем портить свою репутацию?

Кроме выпуска русского издания, ЦРУ поощряло журналистов и критиков по всему миру – писать хвалебные статьи о Пастернаке. Поощряло, разумеется, не напрямую, а через издателей. И в рассекреченных ныне документах это сказано черным по белому.

– Но что же принесло ЦРУ и Америке присуждение премии Пастернаку с дальнейшим скандалом вокруг него в СССР?

– Ну как же, это азбучные вещи. Гонимый советской властью поэт удостоен высшей литературной премии Запада. Оппозиция в Советском Союзе находит понимание в глазах передовой мировой общественности. А ЦРУ прячет лапки, ушки и хвостик. Западным народам становится понятно, что истинное искусство в коммунистической стране непременно давят. Этот тезис и требовалось доказать.

И советская власть его сама подтверждает всевозможными гонениями на Пастернака. Помните, в старых книжках – кажется, у Брэма в «Жизни животных» – нарисовано, как ходят с рогатиной на медведя. Ты ему тыкаешь пикой в живот. А около этой пики – перекладина. Разъяренный медведь хватает эту перекладину и тянет к себе. А вы тянете в свою сторону и в последний момент отпускаете. И он, дурак, вонзает эту заточку себе в брюхо. Так ЦРУ и действовало против советской власти. Мы вас раздразним, а вы хапанете, в свою сторону потянете и попадетесь. Так и вышло.

– Но репутационная пощечина – это же не та вещь, наверное, которая рушит государства или дает решающий перевес в холодной войне?

– В мире, где существует общественное мнение, репутация – это капитал, который дороже денег. Потому что репутация приносит вам дальнейший доход. Выгодно быть человеком с высокой репутацией. Нищий с высокой репутацией становится богачом. Но это работает только там, где существует общепринятая мораль. Запад всегда был и остается именно таким миром. Сколько бы ни было мелких конкретных примеров, опровергающих общий тезис.

– Как думаете, почему именно сейчас эти документы были обнародованы? Как раз в то время, когда пошли новые разговоры о холодной войне.

– Да никакой связи нет. Питер Финн начал свое расследование пять лет назад. Книга выходит сейчас. Вы представляете, сколько он ее писал? Он сразу получил эти документы в 2012 году.

– А насколько болезнен сейчас для российской идеологии тот факт, что один из величайших российских писателей ХХ века был издан на русском языке при помощи ЦРУ?

– Та болезненность, с которой литературное общество откликнулось на выход еще моей книги, показывает, насколько это было важно. И издательство «Время», которое опубликовало эту книгу, пережило очень неприятные разговоры пастернаковедов и родственников писателя, слышало упреки в свой адрес: «Зачем вы издали эту грязную ложь? Вы понимаете, как вообще трудно было поднять Пастернака во весь рост после того, что случилось? И что ж, получается, что, если верить Ивану Толстому, министр КГБ был прав, когда грязно ругал Пастернака со всех правительственных трибун?» – и так далее.

Для многих людей это болезненно. Елена Цезаревна Чуковская, внучка Корнея Ивановича, сказала мне: «Иван Никитич, вы разрушили наши идеалы и иллюзии». На что я ей ответил: «Елена Цезаревна, ваши идеалы – это и мои идеалы, точно такие же. Я стою на тех же позициях, что и вы. А вот иллюзии – да, иллюзии я постарался разрушить, сделать историю русской литературы не детской, а взрослой».

Американская разведка выпускала русские книги на протяжении 30 с лишним лет. И в этом смысле – спасибо ЦРУ за то, что публиковало Пастернака, спасая русскую культуру. Какие бы прегрешения за ним ни были, какое бы зло ни представляла собой любая разведка, в данном случае объективно американская разведка спасала русскую культуру ХХ века, печатая нашу классику – Ахматову, Мандельштама, Гумилева, Пастернака, Клюева, Заболоцкого, Булгакова и так далее.

– Правда, вот наше нынешнее Министерство культуры, кажется, меньше всех остальных готово говорить о литературе по-взрослому. Вас беспокоит, как признание ЦРУ может изменить, скажем, подачу материалов о Пастернаке в учебниках по литературе?

– Меня это все крайне интересует просто как гражданина и как человека. Но я привык отвечать на те вопросы, в которых я компетентен. Я абсолютно ничего не понимаю в политике и никогда не сужу никого и ничего в политическом поле. Это не моя чашка чая, как говорят англичане. Я привык нести ответственность за свои слова. А о том, как станут политики теперь относиться к Пастернаку, я ничего не знаю.

Но как человеку мне кажется, что это никаким образом не должно повлиять ни на что. И я буду первым, кто будет громче всех отстаивать невиновность Бориса Леонидовича. Потому что Пастернак ничего не знал о существовании ЦРУ. Это ЦРУ знало о его рукописи, а не наоборот.