Поднялся сильный ветер и швырнул в него несколько сморщенных виноградных листочков. К рассвету начался дождь. Это был первый осенний дождь. Вокруг запахло зеленью и необычной свежестью деревьев. Потом дождь прекратился, и тучи рассеялись. Засияли крупные белые звезды. Наступила такая тишина, что было слышно, как с листьев скатываются капли, поднялся ветер, потом стало холодно. Но этих удивительных, стремительных перемен погоды Надыр уже не видит, не чувствует. Он мертв. И некому расправить ему руки и ноги, свернулся клубочком, некому закрыть ему глаза, подвязать подбородок. Бедняга. Скверно. И умер, как собака. Так и скажут. И завещания не оставил. Умер совсем молодым. И дочь в последнюю минуту не увидел, и жене не сказал последнее «прости». Далее
Месяц: Апрель 2020
Слушал небо, как дети и маги… Поэт Хуршид Даврон — о древних суфиях, узбекских текстах и тайной связи Центральной Азии и Латинской Америки
По-разному сложились судьбы узбекских поэтов-восьмидесятников, хотя начинались похоже: детство в провинции, учеба на факультете журналистики ТашГУ, служба в рядах Советской армии… Сегодня Хуршид Даврон — народный поэт Узбекистана, историк, автор более двух десятков книг, изданных во многих странах, драматург, переводчик поэтов из Латвии, Японии, России, наконец, специалист по новейшей узбекской литературе. О том, как любовь к чтению завела Даврона в глубины истории, а поиск собственных корней обернулся жизнеописанием древних мыслителей-суфиев; об узбекской инкарнации самого популярного русского романа и о тайной связи Центральной Азии и Латинской Америки — читайте в беседе Санджара Янышева с поэтом. Далее
Анна Ахматова: “А умирать поедем в Самарканд, на родину предвечных роз…”
Странная строка: “Я не была здесь лет семьсот…”! Почему она так приковывает внимание? И дело здесь не в гиперболе – вряд ли гипербола способна так поразить сознание, как эта, ахматовская. В ней таинственность человеческой прапамяти узнавания чего-то давным-давно знакомого и позабытого. И сейчас, так же, как и семь веков тому назад, льётся милость с непререкаемых высот азийского неба, ничего не изменилось в надёжной устойчивости природы Азии. Её покой нерушим. Отсюда и “Он прочен, мой азийский дом”. Отсюда и радость её домашнего азийского бытия, и желание вернуться – “Ещё приду”, и ахматовское благословение Востоку – “Цвети, ограда, будь полон, чистый водоём!” Далее