Когда тридцать пять лет назад в Москве я покупал этот портфель, продавец все расхваливал: «Чистая кожа! Сто лет вам прослужит. Даже через век будет как новенький!» Некоторые из рядом стоящих соплеменников, не выдержав такой откровенной лжи, крутили пальцем у виска, точно хотели сказать, глупость тоже должна быть в меру, говорят же, мышке и так тесно в норе, а она еще решето к хвосту привязывает, вот это тот самый случай; но что поделать, можем просить, но приказывать не можем, так что не только у лириков, но и среди таких как мы, серьезных математиков, согласно теории вероятности, могут встречаться чудаки…

Абдукаюм ЮЛДАШЕВ
ПУАНКАРЕ

    Абдукаюм Юлдашев — писатель, переводчик. Родился в 1962 году в Самаркандской области. В 1985 г. окончил Ташкентский политехнический институт. Автор книг «Каро кўзим. Шайх ур-раис» (1990), «Сунбуланинг илк шанбаси» (1998), «Тимсохнинг кўз ёшлари» (2003), «Парвоз» (2004), «Бир тун ва бир умр» (2007). В настоящее время работает в газете «Адолат». В 1999 году был награжден медалью «Шухрат».

Все подвластно времени. Ничто не может устоять перед ним.
Когда тридцать пять лет назад в Москве я покупал этот портфель, продавец все расхваливал: «Чистая кожа! Сто лет вам прослужит. Даже через век будет как новенький!» Некоторые из рядом стоящих соплеменников, не выдержав такой откровенной лжи, крутили пальцем у виска, точно хотели сказать, глупость тоже должна быть в меру, говорят же, мышке и так тесно в норе, а она еще решето к хвосту привязывает, вот это тот самый случай; но что поделать, можем просить, но приказывать не можем, так что не только у лириков, но и среди таких как мы, серьезных математиков, согласно теории вероятности, могут встречаться чудаки…
Между прочим, скажу заранее, будущее подтвердило, что они не ошибались. Но тогда… тогда сердце жаждало этого портфеля, будто если куплю его положу в него свои рукописи, крепко прижму к груди как громадный габаритный амулет – все дела мои наладятся. Хотя, мой приятель Тиркаш, осуществив, наконец, свою многолетнюю мечту, поймал в капкан волчицу и добыл, ну, то самое место прежде, чем она испустила дух, в общем, срезав острым ножом это место, он не поленился засолить и высушить его на камне под теплыми, мягкими солнечными лучами, завернул его в старую тряпицу и принес мне, настоятельно рекомендуя носить под мышкой как амулет. Видите ли, вся сила волчицы сосредоточена именно в том месте, и кому оно достанется, тот будет защищен от всех напастей и во всех делах достигнет успеха в самый короткий срок, если будет верить. («В секунду! Гар-рантия! – уверял мой приятель). «Ты, кажется, будешь первым значительным человеком из нашего аула, друг, тем более, что в Москву собираешься, вот тебе-то это очень и очень пригодится! – Тиркаш умел быть убедительным. Конечно, я, как представитель поколения атеистов, с детского сада не был суеверным, я, с высшим образованием, с тонким, как язык змеи, галстуком, будущий ученый буду носить на груди половые органы волчицы? Говоря по-русски, где это видано… Но, чтобы не обидеть своего наивного, простоватого приятеля, я попытался деликатно, по-научному обосновать причину отказа от этого «диковинного» подарка: «Ну, вот, ты шел триста верст, нес эту вещь, а подумай сам, что произошло, какое из твоих дел в секунду, с гарантией, наладилось?» Я думал, что ловко убедил своими глубокими логическими размышлениями незваного гостя, но Тиркаш, туповато улыбаясь, изрек: «Тебя же я нашел, приятель, есть ли большая удача?» Ну что на это скажешь? Нет, я, конечно, всякими отговорками, типа: «потом приеду, заберу» отправил обратно своего друга вместе с нетронутым узелком с бесстыжим богатством. Впоследствии, когда на мою голову свалились всякие проблемы и невзгоды, события, изменившие мое сердце, душу и мировоззрение, особенно, когда я был раздавлен двумя огромными камнями, именуемыми неудача и несчастье, когда в объятиях тьмы я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть, я раскаивался и сожалел: эй, заблудший человек, что же ты не взял ту вещь и не носил в кармане или на шее, что отвалилось бы у тебя что-нибудь? Вон, друг мой Тиркаш верил в то самое место волчицы и не обездолен! Не кто-нибудь, а сам себе господин! Ни разу в жизни не обращался к докторам, никогда не воздерживался в пище (По его словам, «…нет в мире большего наслаждения, чем оживленно беседуя, касаться коленями колен своей старушки!»)
Однако, куда это меня занесло… Если правда, что жизнь состоит из чисел, то болтливость прямо пропорциональна годам, это факт. Поскольку я еще не видел молчаливого старика…Так вот, этот портфель: сто лет, мол! Не прошло и трети века, как он сморщился, как мое лицо, постарел, во многих местах потерся, появились пролысины, напоминая мою лысую голову. Вещи под стать хозяину. Мало этого, он еще как мешок стал, совсем форму потерял, положу что-нибудь внутрь, слегка выпрямится, как пойманный гусь, но ненадолго, чуть погодя опять съежится, согнется. Замок, бедняга, когда-а-а уже вышел из строя: я устаю его закрывать, а он не устает: «чик» – и открывается. Поэтому я вынужден носить портфель под мышкой, или крепко прижав к груди. Лучше, когда у бедняка все имущество при нем, а может и нет. Однажды какая-то машина-пашина сбила меня, и все мои бумаги рассыпались. Тогда, как будто из-под земли, выросла толпа. Наслаждаясь бесплатным зрелищем, некоторые даже на телефон снимали, я умолял этих ротозеев, к Богу взывал: «Эй, мусульмане, я не могу подняться, даже на четвереньки встать, вы, здоровые люди, помогите мне собрать рассыпавшиеся бумаги, помогите, пожалуйста, умоляю…» Но хоть бы один услышал мою мольбу! Наоборот: «О! Умом тронулся, несет всякую чепуху… Нет, артистом себя представляет… Теперь будет доить шофера» Только такие гадкие предположения доносились до меня, и все. А между тем, я не артист, умом не тронулся, доить оторопевшего и растерявшегося беднягу-шофера у меня и в мыслях не было. Я впал в панику от страха потерять свои рукописи. Хоть после этого несчастного случая я четыре года подряд ходил опираясь на палку, и кость левой голени на четыре пальца стала короче, больше страданий мне доставила бесследная пропажа моих записей, рассыпавшихся из выпавшего из рук портфеля. С тех пор я свои рукописи, сложив стопкой, кладу в портфель перевязанными: обжегшись на молоке, на воду дуешь.
Времена изменились, вошли в моду разные удивительные словечки. Если говорить современным языком, этот портфель создал имидж вашего покорного слуги: студенты, коллеги не могли представить меня без него. Может, поэтому мой портфель постепенно стареющий вместе со мной, воспринимался вполне естественно. Честное слово, если бы у моего портфеля была голова с кулачок, то и она, подобно моей, начала бы трястись; если бы он хоть чуточку мог говорить, то и он, как я, начал бы заикаться.
Мы живем в ласковых и теплых объятиях легенд и преданий. И сами желаем этого, другого нам и не надо, другое нам не по душе, оно не приживется в нашей беспомощной душе. Мы живем в придуманных нами самими легендах и верим в них, а при необходимости поднимаем как знамя надуманные небылицы. Отстаивая их, объявляя: «Это единственная правда!» – мы героически боремся за нее, жизнь готовы положить. К примеру, наивные аборигены, встретив в лесу заблудившуюся лошадь, со страхом и недоумением разглядывают ее, а потом, когда она сдыхает от старости, возводят ее в ранг божества, начинают поклоняться ее костям. Так и в привычной жизни: некоторые явления и понятия мы сначала приспосабливаем под себя, а потом внушаем их более слабым.
Несомненно, сейчас невозможно определить, кто первым сказал это. Но в институте о судьбе вашего покорного слуги, полной необыкновенных приключений, ходят удивительные слухи, постепенно, возможно, с моего молчаливого согласия, не требующего доказательств этого пустозвонства, слухи эти стали аксиомой. Вы спросите у любого первокурсника или первокурсницы: чему равен квадрат «а» плюс «в»? – двое из троих пробормочут что-то невнятное, или, в лучшем случае, скажут: «2а квадрат плюс «в» квадрат» – и будут стоять как пни. Но как только вы спросите у недоросля, который не может решить квадратное уравнение известное семикласснику: «Что вы знаете о Такомто Такомтовиче, который у вас высшую математику читает?», они тут же затараторят, не дослушав до конца вопрос. Мол, бедняга, ха-ха-ха, – большинство так и скажут о преподавателе, которому под шестьдесят, стоящему на пороге пенсии. За глаза они начнут рассказывать и с удовольствием жалеть его… Что скрывать, каждый человек, по большому счету, считает себя здоровее, моложе и счастливее других, в глубине души любит лишь себя, поэтому невольно начинает рассказывать про беднягу, у которого уже несколько лет назад была полностью готова кандидатская диссертация, и защита вот-вот должна была состояться, но, представляете, самый близкий друг украл единственный экземпляр его научного труда и, естественно, по готовой работе с легкостью защитился. От такой низости курчавые волосы Такогото Такоготовича в одну ночь побелели, как снег, а потом и вообще покинули голову. Он не ожидал такого вероломства от близкого друга. Это даже не удар в спину, а равносильно тому, что, обнимая, вонзить с хрустом нож в бок… Постойте, постойте, это еще не все. После случившегося у бедного преподавателя начала трястись голова, речь нарушилась: когда волнуется, он начинает заикаться. Нет, во время лекции это не сильно заметно, если не считать его причуды, когда он сам задает вопросы и сам на них отвечает, то все почти нормально, терпеть можно…
Вот такие малоприятные слухи ходили, постепенно даже коллеги поверили в эти россказни. Сколько косых жалостливых взглядов бросали на меня высокомерные молодые специалисты. Готовую рукопись украли, мол! А между тем…
Конечно, когда я занимался наукой, еще не было такого чуда как компьютер. Но у меня были мозги, работающая сильнее, быстрее, качественнее компьютера, моя голова! Неужели в эту голову я не смог бы вместить шестьдесят страниц машинописного текста, сто двадцать девять формул, тридцать восемь графиков-диаграмм?! В то время… разбуди меня в полночь и спроси любую строчку на любой странице моей рукописи, я смог бы наизусть все рассказывать и рассказывать, пока не остановят. Тем более, формулы, графики… Тогда для меня мир был полон и богат только моими формулами и диаграммами. Иначе это было бы для меня концом света, одинокая черно-белая земля вспыхнула бы, как в день страшного суда… А они превратили меня в бестолочь, растяпу, простака, выронившего готовый плов изо рта. Мол, после этого я впал в такое состояние! Поседел, мол! Сочиняйте, как же, выдумывайте…

II

Кому-то нравятся тюльпаны…
Сердцу не прикажешь, даже если речь идет о точных науках…
Перед самым окончанием института я неожиданно для себя стал поклонником гипотезы Пуанкаре. Есть такая наука – топология, изучающая геометрические свойства тел. Гипотеза Пуанкаре является центральной проблемой именно этой науки. Предметом ее исследования являются тела не простые, а не изменяющиеся ни при сжатии, ни при вращении, ни при растягивании. Что-нибудь поняли? Нет? Ну, тогда объясню еще проще. Если трехмерная поверхность какой-нибудь стороной будет похожа на двухмерную сферу, то эту поверхность можно приравнять к этой сфере. Эта гипотеза особое значение имеет при изучении сложнейших процессов происходящих в мире, а также при решении вопроса о форме вселенной, поэтому ее иногда называют «формулой Вселенной». Теперь поняли? снова нет? Тогда, вы можете представить, как простая чайная чашка превращается в бублик? На самом деле, теоретически это возможно, в геометрии – это способность растягиваться. Все, довольно, если вы, хоть немного можете представить этот процесс, значит, и смысл этой гипотезы сможете понять. Со временем, конечно. На самом деле не так уж непостижима суть гипотезы, выдвинутой французским математиком Анри Пуанкаре в 1904 году. Но доказать ее, решить… Вы видите, что гора – это гора, знаете, что ее недра содержат миллионы тонн руды, но это знание не дает вам возможности добыть из недр мешок золотых слитков. Математика вам не «сим-сим, откройся!» Обманчивая простота гипотезы тому подтверждение. Своей привлекательной простотой она и очаровывает. Точь-в-точь так же, как вы, спозаранку купаясь в хрустально-прозрачном пруде, встречаете богиню, и она не пугается, не смущается, наоборот, смотрит на вас так беззастенчиво, кокетливо и жеманно, делает таинственные знаки, а вы приходите от этого в восторг, с сильно бьющимся сердцем, с мыслью: «Дал же, Бог!», потеряв голову, волнуясь и задыхаясь, бежите к ней, но она со смехом, раз, и взмывает в небо. Она же пери! Живет на небесах, а когда становится скучно, снисходительно наблюдает за грешными людьми, уверенная, что смертные ни на что не способны, с удовольствием насмехаясь над заблудшими душами: тот не почитает старость, а тот не уважает молодость. Отважного юношу, который способен приручить такую пери-красавицу можно встретить лишь в сказках или стихах поэтов-романтиков, таких как Усман Азим. Вот и гипотеза Пуанкаре подобна такому божественному созданию: пожалуйста, найдите решение, докажите, накиньте на стройные ножки улетающей пери путы, медленно потяните и увидите… как эта соблазнительная красавица с изумлением будет извиваться в ваших объятиях. Есть ли большее счастье для человека?! Несомненно, это легко сказать. Но сколько лет, сколько умных голов, докторов наук и академиков брались за работу засучив рукава, но, не сумев доказать гипотезу, признавали свое поражение и, обездоленные, один за другим покидали арену.
В 1934 году англичанин Джон Уайтхед объявил всем: «Я доказал гипотезу!» Но вскоре нашел ошибку в своем решении и признал свое поражение. Затем объявился американец Бинг. К сожалению, его решение было сложнее самой гипотезы. Очередь дошла до грека Папакириакопоулса. Но десятилетний кропотливый труд не дал ожидаемых результатов. Я читал, что с 1961 года активно работает над этой проблемой некий ученый Смейл. Но результатов не видно. К тому же, в 1976 году он, якобы, умер от рака в Принстоне…
Перечисленные исследователи – капля в море. Ведь только в одном Париже в институте Пуанкаре сколько умников и умниц много лет без устали бьются над этой проблемой! Несмотря на это, что поделать, сердцу не прикажешь, и мне захотелось выйти на эту арену, померяться силами. Я был еще молод, сердце было исполнено юношеской романтики, голова соображала. Я начал одну за другой читать книги на эту тему, беспрестанно бегать в библиотеку. Чем больше читал, тем яснее понимал, как сложно найти доказательство гипотезы. Но это лишь еще больше разжигало мой энтузиазм.
Мой научный руководитель, узнав, что темой кандидатской диссертации я хочу выбрать гипотезу Пуанкаре, посмотрел на меня поверх очков так пристально, словно я был пришельцем с другой планеты, и спросил:
– Вы знаете, сколько в этой области работает докторов наук, академиков?
Я ответил, что приблизительно знаю.
– Тогда также знайте, молодой человек, – последние слова мой руководитель особо выделил. – Половина этого научного потенциала полжизни или хотя бы однажды пыталась подступиться к гипотезе, о которой вы говорите, и, в конце концов, отступала, убедившись в ее неразрешимости.
Я отважился высказать свое мнение.
– Но решение все же есть. Не может быть гипотезы без решения.
Красноречивый руководитель не уступал.
– Конечно, есть. Решение в яйце, яйцо в сундуке, сундук в подвале, а подвал, – руководитель указал на небо, – вон там. Выше головы не прыгнешь, а только шею себе сломаешь, молодой человек. Займитесь лучше конкретной практической работой. Государство тратит на вас деньги не для того, чтобы вы гонялись за миражами! Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Если вы такой умный, почему вам не пришло в голову, что эту абсурдную тему Ученый Совет не утвердит как тему кандидатской диссертации? Никогда этого не будет, никогда!
На самом деле, это был веский аргумент. Ученый Совет все равно будет учитывать мнение моего руководителя… Волей-неволей я подчинился:
– Что посоветуете, учитель?
Руководитель нахмурившись, наконец, сказал:
– Ладно, есть одна тема, которую я старательно приберегал. Дарю вам ее. С гарантией, что Ученый Совет ее утвердит. И увидите, через пару лет вы будете кандидатом физико-математических наук по специальности «Геометрия-топология».
О, Боже, я знал, что стоит за этими «дарю», «с гарантией»!.. Но что делать! Стоит заупрямиться, руководитель пойдет на «принцип», вот тогда прощай, аспирантура, прощай, научная работа! Пришлось, как обычно, из двух зол выбирать меньшее.
Мой руководитель был хитрым и очень изворотливым. Он хорошо знал, что из отечественных ученых в области математической геометрии специалистов можно по пальцам пересчитать. Поэтому, почитав полчаса лекцию об исследованиях Лобачевского, Александрова, Погорелова, Бакелмана, Вернера, Кантора, Ефимова, Позняка, Шикинна, мой учитель, в конце концов, преподнес свой подарок – как бы то ни было, это был один из способов очистить совесть – и предложил заняться исследованием циклических поверхностей пространства Галилея.
Несомненно, это тема тоже была интересной. Особенно, если взять во внимание спорные статьи Долгарева и Мартинца, опубликованные в последние годы. Стиснув зубы, я взялся за свою кандидатскую.
Я усердно трудился. Математика, как ни с чем не сравнимый магнит: сразу затягивает. Особенно интересно после работ, решающих трехмерное пространство Евклида, приступить к неисследованной полуевклидовой геометрии пространств.
Но, все равно, Пуанкаре – нечто особенное! Эта тема запала в сердце, как первая любовь, и постепенно становилась все привлекательнее. Я всегда любил дисциплину, старался точно распределить каждый свой час. Поэтому, сократил свой сон наполовину и сэкономленное время посвятил поиску способов доказательства теоремы.
Это были самые светлые, самые содержательные, радостные и удивительные дни моей жизни. Я жил в общежитии. Уставал до смерти, порой не было сил даже заварить и выпить чаю, иногда сутками во рту у меня маковой росинки не было, когда были деньги, ел отварную картошку, уходя на работу брал с собой два вареных яйца – это был мой обед… Однако я был счастлив. Поскольку основной мой труд миллиметр за миллиметром, по капельке продвигался. Несмотря на усталость, я карабкался к цели, когда силы покидали меня, я ногтями рыл землю, но двигался вперед. Там, там впереди, хоть и за далеким горизонтом, брезжил едва уловимый свет, что-то манило к себе. Ночами я стал слышать какой-то шепот, на рассвете в волнах ветерка что-то нежное, тонкое, в ласковом мягком наряде утренней росы ласкало мое лицо. Я боялся не только произнести это, но и подумать: неужели, неужели…

III

Время, время, время… Как оно скоротечно! Куда так спешит? Это его жестокое свойство разве не превращает жизнь человека в краткий сон? Спал-проснулся и в мгновенном сне увидел всю свою жизнь.
Как же ты безжалостно, время… Из семерых детей в семье я был старшим. Мне было двадцать шесть лет. Однажды, когда я приехал домой, мне решительным тоном, объявили: старшую сестру-то мы выдали замуж, но младшим братьям тоже пора жениться. Они уже замучили своим нытьем. Я с удовольствием уступил бы им место, но родители не соглашались, мол, и без этого в ауле идут всякие разговоры: до сих пор не женат, что-то в нем не то, дети его ровесников уже в школу ходят, и такой поступок только подтвердит слухи.
Между прочим, относительно женитьбы у меня не было особых проблем. Может поэтому я не придавал значения этому вопросу. Мой отец много лет назад в гостях у своего близкого друга увидел беззаботно скачущую девочку младше меня примерно на пять лет и предложил: «давай, вот что сделаем, женим моего первенца на твоей дочери». В общем, хотя я, как говорится, не укусил ее за ушко, но мы были помолвлены с детства. Прошли годы, друг отца умер. Но отец твердил: «Данное слово я сдержу, иначе мой друг встанет из могилы и, когда я тоже там буду, возьмет меня за грудки». Одним словом, кто бы ни бывал в том доме, все в один голос твердили, что она «длинноволосая», уж сколько лет заплетает девичьи косы, отказывает сватам, не водит компаний с ровесниками и ждет вашего покорного слугу.
Все мысли и мечты мои были о Пуанкаре и полуевклидовой геометрии пространств. Я не стал встречаться с невестой. Столько людей ее хвалят, во всяком случае, кроме длинных волос должно быть и других достоинств у моей будущей супруги много.
Говорят, долг родителей – женить своих детей. Но я не знал, что этот «долг» такой нелегкий, мучительный, и только потом понял, что это такое. Свадьба научила меня реально смотреть на жизнь, смотреть пристально, если говорить другими словами, я как-то внезапно «повзрослел». До этого я пребывал в объятиях романтических грез, верил, что «хлеб» – это «хлебушек».
В институте я младший научный сотрудник с зарплатой семьдесят рублей. А свадьба как ненасытный дракон, раскрывший свою пасть: что семьдесят рублей, не смешите людей, тысячу рублей – ничто… Видя, как родители и братья хлопочут, бегают, занимают деньги, я не знал куда деться от стыда. И что было для меня удивительно! Несмотря на заботы, беготню, унизительные просьбы в долг, перебранку со сватами за четыре метра шелка перед началом свадьбы (неспроста им дано прозвище «вражеская сторона»), сердитые взгляды: мол, вот, как-нибудь привезем невесту, вот тогда вам покажем – родственники были счастливы. Как ни старался, я не мог этого объяснить логически. Видно, действительно, как говорил мой младший брат, я в погоне за наукой в городе совсем оторвался от земли, забыл обычаи и традиции. И, быть может, он прав. Скорее всего поэтому в свадебный вечер я сидел сконфуженный, как на иголках, уставившись на своих близких и родных, которые искренне веселились, танцевали, поднимая пыль столбом, как бараны, которым вырезали мозги. В чимилдике я увидел: супруга моя светловолосая и рослая девушка. Волосы, как и описывали, хоть и не до колен, но ниспадали ниже пояса. Я каждого человека считаю чудом, венцом Вселенной. Каждый человек для меня близкий и священный. Так и к будущей спутнице жизни я отнесся. Ведь эта девушка, подчиняясь желанию родителей, столько лет томилась в ожидании, веря и надеясь, ждала меня, не развлекалась с ровесниками, не гуляла по паркам с посторонними юношами, пожертвовав всем. Разве она не заслужила того, чтобы я был для нее хорошим настоящим мужем? За каждую добровольную жертву во имя счастья, в конце концов, должно же наступить воздаяние. Размышляя подобным образом, я решил, что супруга моя – совершенство.
Бог свидетель, до свадьбы, да и после, я не знал ни одной женщины, даже если появлялась возможность, избегал этого. Единственная женщина – это моя спутница жизни.
В вопросах интима я стеснительный. Не знаю, какие напутствия ей дали ее родственники, какие наставления, в общем, после воссоединения, после того, как моя супруга передала простыню своим как свидетельство невинности, после того, как искупала меня, от радости на глазах у меня слезы выступили, и я, невольно обняв ее, стоявшую опустив голову от смущения, прошептал ей на ухо: «Мы будем счастливы, родная». Мне казалось, несомненно, так и будет. Но увы… Впоследствии этих слов я ни разу больше не прошептал своей жене, не смог. Даже когда хотелось, не мог их вымолвить.
Прошли годы. Временами я стараюсь представить себя женихом, которого купала молодая невеста, но не получается, оставшиеся где-то далеко смутные воспоминания тускнеют, бледнеют, их место занимает безжалостная реальность…
А в тот предрассветный час… Я был счастлив, был благодарен Богу за познание таинства, называемого супружеством, брачным союзом. В то утро радость и счастье переполняли меня. В комнату вошла теща. Я поздоровался. Теща села и стала прясть пряжу, принесенную с собой. Да, точно помню, все так и было.
Мне захотелось сказать какие-нибудь добрые слова своей второй матери. Ведь она вырастила такую дочь, берегла, чтоб и тень не упала на нее, лелеяла, доверила мне. Может, поэтому, когда теща, здороваясь, спросила: «Как моя дочь?» – меня будто бес попутал, какая ворона меня за язык клюнула – не знаю. Желая похвалить супругу, я, расчувствовавшись, сказал:
– Ваша дочь него-о-одница!
Да, я сказал не «негодница», а «него-о-одница», и если б знал, что будет, то добавил бы «замечательная».
Вообще, по-моему, зачастую важнее слов голос, интонация, с какой они произносятся. Если слово – форма, то интонация – суть. Все дело в сути. Не так ли? Ведь, когда поэт, глядя на свою возлюбленную, говорит: «Ах, вот если бы нашлась девушка, которую не любили так, как я тебя», он же разумеет: «я люблю». Та девушка, говоря своему возлюбленному «не люблю», на самом деле говорит «люблю» и дает это понять интонацией. Поэт понимает. Но теща не поняла.
Я сам видел: лицо шестидесятилетней старухи негодующе перекосилось, стало злым, глаза округлились. В мгновение ока моя теща превратилась в сказочную Бабу-Ягу и с презрением заявила:
– Если дочь моя негодница, плоха, найди себе хорошую!
Не успел я что-то сказать в оправдание, как теща вскочила и вышла вон. Нет, не просто вышла, а с силой хлопнула дверью.
Я понял, что я натворил. Мое лицо пылало от стыда, словно у мальчишки, получившего пощечину за неловкую проделку. Что-то нужно было предпринять. Но что?
Я растерялся. Пока я размышлял, что-то решал, время шло, дело было уже сделано. Теща, войдя в комнату дочери, заперев дверь изнутри, до обеда вела воспитательную беседу с новоиспеченной невесткой… И… и этим все закончилось.
Что наговорила эта пожилая женщина – я не знаю, но как только она попрощавшись ушла, моя супруга влетела в комнату расстроенная, бледная, готовая к ссоре. Ее воинственный вид делал ее непривлекательной.
В этом мире самое трудное для мужчины – оправдаться, особенно в грехах, которые не совершал. Тогда еще у моей жены была хоть капля стыда, поэтому, слава Богу, она не кричала, а шипела сквозь зубы. Ее ядовитые несправедливые слова градом сыпались на мою голову: «Идите к вашим хорошим! Мы теперь стали негодными, да? Когда уже дело сделано. Я знала, что у вас в городе много любовниц, вы же ни разу не навестили меня… Мама права, вы меня в грош не ставите, потому что я не образованная. Но мы видели этих образованных… Все они одна хуже другой. Вы и были среди таких»… Ну как себя оправдать перед женщиной, которая тарахтела, как заведенная пластинка, со скоростью не тридцать слов в минуту, а сорок пять, которая не желала слышать ни объяснений, ни вообще каких-либо слов? Я пару раз попробовал, но напрасно. Как острым клинком вонзались мне в сердце оскорбительные слова жены: «Если бы я за вас не вышла… если бы не вышла, вы бы вообще остались без жены, ходили бы с этими распутными… да вы и сам такой!». О боже! Ну что это за разговоры! Ведь надо же так смешать мое мужское достоинство, гордость с грязью?! Почему, почему она уже после первой ночи сожалеет, что стала моей супругой? Что, если бы не она, я бы век ходил холостым?
На глаза навернулись слезы. Невольно я вспомнил робкий взгляд миловидной лаборантки Мунисы с нашей кафедры. В последнее время при встрече с ней, у меня гулко стучало сердце, странная дрожь пробегала по телу. Поэтому я перестал появляться на кафедре. Нет, нет, я это делал сознательно, не в надежде на награду или благодарность. Я не хотел вспоминать эти события. Но я не понимал, за какие грехи обрушилась на меня такая брань? Еще кто, женщина, которая всю ночь провела в моих объятиях, которую я целовал, которая меня целовала, отдалась мне, которая купала меня, а когда я, волнуясь, говорил ей «родная» в смущении прятала свое лицо.
Сердце внезапно опустело, стало одиноко. Меня больше терзали не упреки жены, а ее ненавидящий, гневный, сбивчивый голос. Когда она успела стать моим врагом? Когда она успела научиться смотреть на меня с еле сдерживаемой ненавистью? Что, я оставил ее голодной, а сам был сыт? Если б ей дали возможность, она бы набросилась на меня с ножом и искромсала бы на мелкие кусочки. Моя вина в том, что я сказал одно опрометчивое слово? И это семейная жизнь, и это, как говорят, «муж и жена – частичка целого»?
С дрожащим, как лист тополя, сердцем я прошу: «Господи, лишь бы не услышали эти слова мои родители или кто-нибудь из родных… Мы же опозоримся… позор…»
Разбитое сердце не склеишь.
В тот вечер мы, однодневные супруги, спали отвернувшись друг от друга. Жена-то, сразу засопев, уснула, но я до рассвета не сомкнул глаз. Это было так не похоже на прекрасную, в которую я поверил после первой брачной ночи, семейную жизнь…
На следующий день я сидел читая «Высшую математику» Пискунова. Жена подошла ко мне, постояла, затем спросила:
– Что такая уж интересная книга?
– Похоже так, – ответил я.
Супруга, вынув из кармана тетрадный листок, сказала:
– Это вы будете читать, когда в Ташкент поедете. Сначала вот это прочитайте.
Это был список. Если не ошибаюсь, то содержание, если исправить многочисленные ошибки, было следующим: «В понедельник – день рождения тети. Во вторник – свадьба подруги. В среду у тети по отцу в обед помолвка, приглашены на вечер…»
– Что это за важный список? – спросил я.
– Мы как молодожены должны быть на всех этих мероприятиях. Как известно, с пустыми руками не пойдешь, обязательно нужны ценные подарки.
Супруга отдельно подчеркнула:
– Я – молодая невестка. Все будут обращать внимание на меня. Не заставляйте меня краснеть. Мой стыд – ваш позор.
Это-то я понял. Но я не понял, почему нельзя взять что-нибудь из свадебных подарков. Есть, мол, такое поверье: если притронуться к подаркам молодоженов, то из дома уйдет достаток, и скандалов, ругани будет больше. Это для меня была задача посложней высшей математики. Я попытался возразить:
– С деньгами сейчас сложновато…
Супруга надулась:
– Я насильно на шею вам не вешалась. Раз женились, будьте добры быть мужчиной. Ведь если я приду с пустыми руками, то домашние родственники обязательно скажут: «Пропади пропадом! Что, нищего себе нашла? Теперь сама расхлебывай кашу, которую заварила!» Разве не будут смеяться надо мной? Вы что с первых дней хотите меня с землей сравнять?
Я снова попытался объяснить:
– Ну как я тебе дам то, чего нет? Понятно же домашнее положение. Свадьбу сыграли…
От услышанных слов и змея сбросит кожу:
– Не козыряйте свадьбой. Не такой уж она и была. Мама-бедняга от стыда чуть не умерла… чем попрекать меня свадьбой, лучше подумайте, что подарить моей любимой тетушке в день рождения.
Это было уж слишком! Увидев мой гнев, двухдневная невестка запричитала:
– Какие только высокопоставленные сваты не приходили ко мне. А я…
Теперь что-то говорить не было смысла. Поэтому, подняв вверх обе руки, я склонил голову и пошел в дом матери.
Каждый день, через день обязательно объявлялось о каком-то мероприятии. На самом деле, живя в городе, я отошел от сельских обычаев, обрядов и традиций. Как говорится, когда мы были маленькими, ну например, дни рождения женщин так пышно не праздновались. Или, будучи несмышленым, я этого просто не замечал?

IV

Сначала «маленькая чилля» мол, нельзя ходить в потемках, нельзя уезжать далеко, затем «большая чилля». Одним словом, я остался в кишлаке на сорок дней.
Затем, получив разрешение своих родителей, поехал с женой в город. От института мне выделили каморку в семейном общежитии.
Я отстал от графика запланированных мной дел. Нужно было много работать. С одной стороны – кандидатская диссертация, с другой – Пуанкаре с нетерпением поглядывали на меня. Когда я, засучив рукава, решил приняться за работу, неожиданно выплыла еще одна большая проблема.
– Нужен свой кров, родина, – сказала моя жена.
Я сначала не понял смысла этих слов. Тогда супруга объяснила:
– Дом нужен. Разве можно жить в общаге?
Я постарался пропустить мимо ушей это требование. Почему это нельзя жить, когда столько людей живут в «общаге»? К тому же, легко ли купить дом? Днем с огнем не сыщешь… Я встал в очередь, если дадут квартиру в течение десяти лет, я от радости тюбетейку в небо брошу. Однако жена фанатично повторяла и повторяла свое требование: «Нужна своя крыша!»
Нет, (или на нее напала городская апатия?) моя вторая половина не скандалила. Вместо этого она сгорбилась, словно все беды и страдания мира свалились на ее плечи, и, глядя в одну точку, шептала дрожащими губами: «Что теперь мне делать? Как теперь жить?»… Словно все человечество погибло, и она осталась одна в огромном мире. Такое состояние супруги приводило меня в отчаяние, у меня сердце кровью обливалось, горело, словно его солью посыпали, невольно наворачивались слезы. Ведь она, бедняга, переживает за нас, в конце концов, за меня…
Не прошло и четырех дней как приехала теща, надутая как торба. Слова старухи были известны:
– Я не выдавала замуж свою красавицу дочь, чтобы она пожелтела у чужого очага. Я поверила обещаниям сватов, что «в Ташкенте у вас дом как дворец», если бы я знала, что моя дочь будет жить в таком курятнике, где лишь двое гостей умещаются, а третьему приходится остаться и ждать на улице…
И так далее, и так далее. В такой обстановке жить было невозможно. Мне нужен мир, покой, у меня не было времени слушать всякий вздор, что-то доказывать. И так сорок дней выбросил на ветер. У меня была уйма дел, может быть, как ни странно это звучит, но меня ждало открытие, имеющее общечеловеческое значение. Поэтому, низко склонив голову, я пошел просить в долг к родителям, братьям-сестрам, к родственникам, друзьям-приятелям. Кто дал, кто нет. На работе мне выделили материальную помощь, премию, коллектив собрал деньги, в общем, я собрал около четырех тысяч рублей. Бывают кооперативные квартиры, я нашел такую на пятом этаже пятиэтажного дома. Что такого, как шутил мой знакомый, живущий на девятом, «ближе к Богу».
Я торопился. Хотелось побыстрее покончить с хлопотами, которые претили мне, и, наконец, вернуться к кандидатской и гипотезе. Время шло, время!
О Боже, кто ее отговорил или научил, не могу представить, но абсолютно неожиданно, словно снег на голову, супруга отказалась от однокомнатной «крыши». Нам нужна двух или трехкомнатная квартира, по возможности, на втором или третьем этаже. Я попытался возразить, но она закрыла мне рот веским доводом: «Как я в таком положении буду подниматься на пятый этаж, на полпути ребенок выпадет! Вам вообще нужны ребенок, жена?».
Однако, чтобы осуществить ее желание, к тому, что я собрал, мне нужно было заработать еще добрую половину суммы. Говорить легко…
Мы жили в странное время. Какие-то кооперативы, товарищества росли как грибы после дождя. Люди гребли лопатами фантастическую прибыль, на партийных взносах присваивали себе тысячи тысяч рублей. Когда кто-то другой зарабатывает деньги, кажется, что они падают ему с неба.
В общем, разговор за разговором, пригласил меня приятель вместе организовать большой бизнес. Дело было уже решенное. С меня деньги, с него идея, прибыль – пополам. Вложенные средства за полмесяца с гарантией окупятся, прибыль – минимум в два раза больше. Минимум. А если пойдет дело, то свободно можно получить в три, даже в четыре раза больше – аксиома, как «дважды два – четыре». Это было для меня самое желанное: что такое полмесяца, пролетят как миг. Зато потом… Ударили по рукам. Не зря говорят: «Бог дал, Бог взял». Так и случилось.
Теперь те дни я вспоминаю как страшный сон.
Полуразрушенная сельская ферма в самом центре Мирзачуля. Двор завален луком. Лук повсюду. Мы, два друга, став предпринимателями в надежде заработать большие деньги, и нанятые поденщики, около тридцати мужчин и женщин, не поднимая головы работали с утра до поздней ночи. Работа посильная. У каждого рядом электрическая плита, а кому не хватило плиты, у того утюг или раскаленная печка. Мы срезаем хвостики лука, затем прижигаем это место горячим утюгом или на плите и бросаем лук в кучу. Если так его обработать, то в пятнадцати-двацатидневном пути этот проклятый лук не сгниет. Мы закупили его оптом, чтобы на КамАЗах отправить в Россию. А там килограмм лука стоит ого-го-го… Услышишь, и во рту пересохнет, считая прибыль, закружится голова.
Представьте, день жаркий, воздух неподвижен, мы работаем во дворе, огражденном с четырех сторон, как в сухой бане, с нас градом катится пот, мало того, запах лука будто впитывается в нашу одежду, от него невозможно избавиться. Бог свидетель, я тогда узнал, что коровы, съедавшие выброшенный нами брак, давали молоко с запахом лука. По утрам по половине косушки молока с жареным луком, на обед луковый суп, а вечером снова жареный лук и черствая буханка черного хлеба. Пальцы горят, из глаз градом текут слезы, начинаешь кашлять так, что легкие разрываются, голова кружится. Хочется кричать «караул!»
В этом аду прошли две недели. Наконец, мы закончили работу. Караван КамАЗов под руководством моего приятеля отправился в путь, в сторону Новосибирска. Я вздохнул с облегчением. С тех пор у меня такое отвращение к луку, что я вернулся в город, пообещав себе даже не смотреть на него, не использовать в пище, даже с шашлыком.
Как бизнесмен удачно провернувший важную сделку, я больше месяца усердно продолжал свои исследования, по которым так соскучился, жена с недоверием поглядывала на меня, но не произнесла ни звука. Это были самые плодотворные и счастливые дни. Я практически закончил кандидатскую. С новым воодушевлением я стал раскалывать «сладкий каменный орех» под названием гипотеза Пуанкаре. В математике тоже сладость косточки в ядрышке, в ядрышке…
А в душе… Еще до женитьбы я мечтал: вот когда-нибудь женюсь, у меня будет моя суженая, женщина-подруга. Нет, нет, я абсолютно не имел в виду нашу лаборантку! Когда я усталый буду возвращаться с работы, она, инстинктивно почувствовав, что я уже у дома, резво встанет, торопливо подойдет к двери и, встретив с улыбкой: «Как, не устали, наш папочка?» – тихо обнимет, прижмется горячим лицом к моему лицу, подставит щечку для поцелуя, возьмет из моих рук портфель и снова еще раз обнимет… Будет сидеть со мной за накрытым столом, чуть задевая мое плечо своим, с восторгом глядя на меня и слушая о делах на работе, будет гордиться мной, «восхищаться», ждать от меня чуда, верить в меня… Я представитель точной науки… Мир состоит из чисел. Это сказали еще до меня. И после меня будут говорить. Тот, кто не знает математики, тот не поймет и других наук. Особенно, если такой человек, не подозревая о своем невежестве, не стремится от него избавиться. Нет, это не я сказал. Это сказал мудрец Бекон, живший семьсот лет назад. Математикам не чужда и лирика. Пусть это не покажется хвастовством, но порой меня переполняют такие чувства, так трепещет сердце, исполненное надеждами и мечтами, что хочется передать их таинство и очарование, в бейтах. Итак, я открываю дверь и… она, увидев меня расцветает, глаза загораются, лицо пылает… А если я уеду на три-четыре дня и даже на один день в кишлак, она, соскучившись, полетит за мной, бросится в мои объятия, всю ночь шепча «я только ваша», заплачет от избытка чувств… Вы скажете, что это идеально, в реальности такого не бывает. Не правда. На самом деле наша жизнь состоит из идеальных, удивительных и сложных законов. Иначе мир бы давно рассыпался, превратился в песок. За примером далеко ходить не надо, вспомните законы газа, которые мы изучали на уроках физики в школе. Ну, для чего применяются эти законы? Да, верно, для идеального газа. На самом деле и исследование Пуанкаре тоже для геометрически идеальных тел…
Но впоследствии я понял, что такие же несчастные, как ваш покорный слуга, в погоне за идеальными иллюзиями, не находя их дома, ищут свой идеал на стороне.
…Поспешно возвратившаяся с улицы жена, сообщила, что видела моего приятеля в городе. Я не поверил. Но супруга стояла на своем. Я расстроился, что опять отвлекаюсь от работы, но, что поделать, пришлось одеться и идти к приятелю. Дверь открыла его болезненно бледная супруга. Сердце, словно предчувствуя что-то, ёкнуло. Войдя в дом и увидев своего приятеля, лежащего с обвязанной головой, я понял, какая беда постигла нас. «Лук по дороге начал гнить и потек…Если мне не веришь, спроси у шоферов, у меня есть и их адреса и телефоны. Но не своди их со мной лицом к лицу. Я не заплатил им за дорогу, они съедят меня живьем, поэтому я отсиживаюсь дома… четыре КамАЗа лука потекли, как мои горючие слезы!» – причитал приятель.
Я почернел от горя…

V

Я почернел от горя…
Несчастье как подлый охотник шло по следу: если один выстрел достиг цели, то ядовитые осколки с диким азартом один за другим делали зарубки на моей судьбе.
Удивляюсь, как до этого терпели мои младшие братья, но теперь им обоим внезапно приспичило жениться. Двойная свадьба, долги…
Тут супруга не дает мне покоя, почерневшая от обиды, называя меня бесхарактерной тряпкой, проклинает, плачет, причитает, затем, обессилев, требует дать адрес моего приятеля, если бы не я, она давно бы вцепилась в волосы бедняге. Откуда прознала – неизвестно, но вскоре явилась моя коварная теща, нахохлившись как курица, снесшая яйцо. Дочь с матерью не поверили ни единому моему слову…
Это были мои самые горькие, самые черные дни…
Человек, в конце концов, устает от постоянных оправданий. Но надо было жить, восстанавливать эти проклятые четыре тысячи рублей. Нужно было сделать хороший денежный подарок к свадьбе братьев. Самое тяжелое – это нападки жены и тещи, которые, безжалостно пилили меня, действовали на нервы. Мне необходимо было закрыть им рты, делавшие мой мир черным. Возникали мысли: «возьми пиджак и уйди. Плюнь на все. Мир широкий», – но тут же другие: «Ты мужчина или баба? В чем виноват твой ребенок? У тебя есть отцовские обязанности! Что, хочешь при живом муже жену вдовой сделать, а ребенка сиротой?». В конце концов, видя мое состояние, супруга не выдержала: будучи беременной, устроилась на работу в детский сад. Теперь вот работает, стирает штанишки чужим детям. Не это ли самопожертвование ради семьи?! И я совсем повесил голову…
Смутно помню, что было дальше. Словно я не жил тогда, а как белка в колесе вертелся в какой-то стеклянной клетке, задыхаясь, бежал и бежал. Помню, что, отбросив всякий стыд, я пошел просить в долг у знакомых и незнакомых. От скольких я уходил ни с чем, как побитая собака, не счесть! Я даже – О Боже! – унизился перед нашей лаборанткой Мунисой с пугливым взглядом. Я знал, чувствовал, что нет большей низости, но… Бледная, как полотно, обеспокоенная за меня Муниса на следующий же день принесла двести рублей и золотое колечко. Между прочим, я так и не смог вернуть ей долг: в скором времени Муниса уволилась, перешла на другое место работы. Куда именно перешла, никто не знал, а самому узнавать не было ни возможности, ни желания. Я надеялся, что мой приятель возвратит мне хотя бы половину затрат, но он внезапно переехал. Пару раз искал его – не нашел. Через три месяца его увидела моя супруга за рулем новенького «Жигули». Вот скандалила, вот скандалила. Есть ли в мире тяжелей муки, чем слышать упреки с презрением и отвращением высказываемые в мой адрес женщиной, которая носит мое дитя, наше дитя?! И, не выдержав таких испытаний, мои нервы сдали, лопнули, словно их замерзшими положили в чашу с горячей водой. В одну ночь я поседел, голова моя временами стала трястись, словно голова куклы, у которой выскочила пружина, когда я волновался, у меня появилась нелепая привычка заикаться. А ведь я читал лекции студентам! Вот когда появилась легенда об украденной рукописи! Якобы самый близкий друг украл мою рукопись и тут же защитился по теме, которую утвердил мне Ученый Совет!..
Сохранившиеся воспоминания беспорядочны. В те годы я без устали работал как настроенный на вечную работу робот. Сначала в двух местах, потом в трех. С утра с портфелем под мышкой бегу на лекции, после обеда на стройку, вечером работаю сторожем; в субботу, воскресенье – чернорабочий по найму… Работа, работа и еще раз работа. Заботы о деньгах, деньгах и еще раз деньгах. Всякий раз, когда я избавлялся от очередного долга, вздыхал с облегчением, словно сбрасывал с себя очередную часть тяжелой ноши, ведь осталось немного, «вот закончу все расчеты по долгам, потом займусь наукой», – утешал я сам себя. Тема моя, ее никто не отберет, к тому же работа на девяносто девять процентов закончена. А Пуанкаре… столько лет ждал, ничего, подождет еще немного. Я успею. Обязательно успею. Я же не отказываюсь, но пока я вынужден… Осталось недолго, очень недолго, вот еще раз изо всех сил…
Между тем, мы и «крышу» приобрели. Как мечтала моя супруга на втором этаже, только двухкомнатную. Я остался должен ей одну комнату.
Между тем, слава Богу, я стал отцом двоих детей: мальчика и девочки.
Между тем, умерла моя угрюмая злая теща.
Между тем, институт Математики Клэя в Кембридже обнародовал семь самых важных проблем математики третьего тысячелетия. За решение каждой из них обещана премия в миллион долларов. В списке была и гипотеза Пуанкаре…
Между тем, начавший вместе со мной работу Аюпов в двадцать семь лет стал кандидатом, а в тридцать доктором наук. А я в шестьдесят все еще был старшим преподавателем, повторяющим, как попугай, одно слово по два раза, задающим студентам вопросы и сам же на них отвечающим… Между прочим, я недавно был в институте, которым руководит Аюпов, на защите кандидатской диссертации одним моим знакомым. Сидит он в президиуме, весь такой подтянутый, прямой, как штык, франт. Глаза горят. Совсем не постарел. Если поставить нас рядом, не удивительно, что подумают – отец и сын… Аюпов пару раз посмотрел в мою сторону, но, кажется, не узнал. А как ему меня узнать? Молча встав с места, я вышел из зала, чувствуя, когда выходил, что Аюпов смотрит на мой потрепанный портфель. Может что-то вспомнил… однако на этом мои испытания в тот день не закончились. Иду я по коридору по ковровой дорожке и вижу на стене стенд «Наша гордость». Бросив отстраненный взгляд на ученых – гордость института – внезапно остановился, как от удара током. Я не мог ошибиться. В начале третьего ряда на стенде была Муниса. Все та же Муниса, невинная, скромная, робкий взгляд… годы словно не изменили ее. Дрожа от волнения, я еле-еле смог прочитать: «Муниса Такаятовна. Доктор физико-математических наук. В таких-то годах читала лекции в университете Теннеси…»
Я не помню, как покинул здание института…
Природа не выносит пустот. Они обязательно чем-то заполняются, как бы я не признавал, как бы не сопротивлялся, с каким бы усердием не отрицал, однако понимал свое бессилие перед законами природы: сознание, мышление нельзя одновременно направить в разные стороны, стоящий одновременно в двух лодках погибнет, потому, что или наука, или материальное! Невозможно жить пятьдесят на пятьдесят, так как в результате может получиться что-то вроде недоношенного ребенка. Необходимо тщательно очистить голову от повседневных забот, от хлопот о хлебе насущном, возвратиться в прежнее русло…
Признаюсь, свои надежды я возлагал на детей. Как бы то ни было, яблоко от яблони далеко не падает. Однако моя супруга возвела китайскую стену между мной и моими детьми, создав образ бестолкового отца, упрямо, строптиво и категорично заявляя, что я «слабый, не способный ни на что, не умеющий ни зарабатывать, ни хорошо жить, как другие». Несмотря на все это, я попробовал. Но из детей, не способных высчитать простую производную «икса» в кубе, не понимающих разницы между логарифмом и интегралом, не могло получиться великих математиков, это понимал даже такой бестолковый старший преподаватель, как я…

VI

Все равно, человек жив надеждой, а если дерево надежды завянет, продолжает надеяться на молодую поросль.
Каждый новый учебный год, начиная читать лекции студентам, я всякий раз в конце занятия задаю один вопрос. Как правило, это довольно сложный вопрос. То есть я стараюсь узнать: в этой аудитории встретится ли хотя бы один исключительно способный? Этот вопрос, как проверка лакмусовой бумажкой – какова аудиторная щелочь, то есть каков научный потенциал? А в потаенных уголках души теплится надежда: а вдруг появится одаренный… вместе бы продолжили работу над заброшенным исследованием, попытались бы решить гипотезу. Может быть, энтузиазм молодости и опыт пожилого человека вместе породили бы настоящее чудо. Ведь, если кефир проливается, остатки кислого молока все же остаются на стенках посуды. Недавно, наконец, найдя возможность, я внимательно перечитал свои рукописи. Что-то осталось во мне, в испепеленном сердце как будто мерцали угольки…
К сожалению, желание каждый раз устраивать проверку исчезало, я стал подумывать, что, в конце концов, надо прекращать эти бесполезные поиски.
Помню точно – я же математик, и цифры – моя карта обозрения – в новом учебном году я читал первую лекцию студентам второго курса. Математика имеет притягательную силу. Математически обоснованная логичность мира, совершенство, которое уму непостижимо, всегда меня приводит в восторг. Может поэтому, когда я заканчивал читать лекцию, я испытывал трепет и волнение, но, испугавшись, что начну заикаться, старался взять себя в руки. В тот день в конце лекции, указав на формулу на доске, я невольно взволнованно выпалил:
– Если бы отрицательная линия Гуассе была связана с подобием поверхности дуги, то задача бы приняла совершенно иной характер! Как это интересно!
Студент, сидящий на передней парте, прошептал на ухо приятелю:
– Радуется, словно его корова двойней отелилась!
Хотя я отчетливо услышал это, но не посчитал нужным обращать внимание на реплики подобного рода. Я был очарован решением задачи:
– Теперь здесь даже теория Лобачевского не поможет. А что это значит? Это значит, что в науке геометрии появятся новые открытия…
Я начал заикаться. Это был плохой признак. Взяв себя в руки, я посмотрел на аудиторию. Но не встретил ни одного заинтересованного, вместе со мной восхищающегося взгляда. Я обреченно вздохнул. Уже не веря и нехотя, но посмотрев на часы и увидев, что до звонка осталось три минуты, я, показав на формулу на доске, сказал:
– Обратите внимание на лемму 2.1.1. Известно, что одна часть кривой линии Гауссе не поясняется коэффициентом первичной формы квадрата. Значит, если взять за константу «v», тогда в чем очевидность леммы? Да, в том, что она показывает. То есть, если константа «v», то «D» из формулы 0.1 само по себе чему будет равно? Ну?
Это было моей лакмусовой бумажкой, то есть контрольным вопросом для выявления научного потенциала студентов. Как обычно, студенты молчали. Смотрю, многие прячут глаза.
Я не скрываю своего удивления и разочарования:
– Ведь это же просто. Ребята, будьте немного внимательнее. Не на меня, а на формулу смотрите, на формулу. Решение очень легкое. Надо всего-навсего поразмышлять логически. Ведь мы без страха выделили «v=cons». Ну, в этом положении чему будет равняться «D» из формулы 0.1?
Студенты молчали, словно воды в рот набрали, я, предвидя, что так и будет, нахмурившись, стал складывать лекции, которыми никогда не пользовался, в портфель. В этот момент я увидел, что студент, сидевший в центре, поднял руку.
«Началось. Сейчас начнут задавать вопросы на другую тему, насмехаться. Недотепы!» – подумал я и раздраженно кивнул головой.
– Что?
И юноша, что вы думаете:
– Если «v» взять за константу, то «D» в формуле 0.1 будет равно нулю.
Я не поверил своим ушам. Нет, то, что «D» равно нулю, было верно. Но откуда это известно мальчику? Неужели случайность?!
– Так, юноша, выходите и докажите.
Студент подошел к доске и в течение полутора минут все доказал. Я обомлел. Прозвенел звонок. Заметив мое состояние, студенты продолжали молча оставаться на своих местах. Я еле слышно спросил:
– Продолжить сможете? Теперь, если производная площади равна нулю, то, что мы должны сделать с координатами кривой линии?
Юноша уверенно ответил:
– Необходимо уточнить. Для этого мы должны привести формулу 0.2.
Студент начал записывать названную формулу.
Бог есть! Я нашел, что искал! Наконец! А я уже отчаялся!
Поле занятий я пригласил студента на кафедру. Побеседовал. Хорош. Врожденный математик!
Я слышал, что когда-то всю жизнь искавший, вечно смотревший под ноги человек, в конце концов, нашел золотую монету, но, не поверив в это, выбросил ее. Чтобы не случилось нечто подобное, я действовал осторожно. Сначала предложил участвовать в студенческой олимпиаде по математике, повел в библиотеку и помог выбрать три-четыре необходимые книги. Поручил внимательно прочитать и разобраться в них. Юноша, как хороший воспитанник медресе со словами «будет сделано», взял книги.
На следующей неделе я беседовал со студентом. Что говорить, мальчик, как я посоветовал, внимательно прочитал и разобрался в книгах. От радости я чуть не сошел с ума. У студента были способности, знания и интерес к науке.
После третьей пары на кафедре я начал потихоньку поворачивать разговор к моей цели: я начал рассказывать о гипотезе Пуанкаре, решение которой не могут найти вот уже сто лет. Чтоб заинтересовать, сказал об обещанной премии в миллион долларов тому ученому, который решит эту гипотезу. Как я ожидал, услышав о размере премии, студент приподнял брови, глаза загорелись. Я почувствовал, что на верном пути. «Эти деньги ждут своего хозяина. Может быть, они будут нашими», – сказал я.
Как и следовало ожидать, студент недоверчиво покачал головой: «Когда столько ученых…»
Я ждал такого ответа и сразу выдал заранее заготовленную речь.
– Другие ученые думают так же. На самом деле это паника на пустом месте, боязнь собственной тени, боязнь платья, развевающегося от ветра на веревке. Поэтому никто по-настоящему не берется за решение этой гипотезы. Если честно, молодой человек, я сделал кое-что в этом направлении.
Студент снова посмотрел недоверчиво:
– Вы? – поняв неуместность своего вопроса, покраснел. – Простите.
– Ничего страшного, – сказал я и перевел все в шутку. – Что вы думаете, меня в аудиторию сразу с неба спустили старшим преподавателем с портфелем под мышкой для чтения лекций? Я тоже был молодым, и у меня были свои мечты.
Как не скрывал юноша, но чувствовалось, что он мне не доверяет. Ну правильно, где Пуанкаре, а где преподаватель, вспоминающий, что когда-то был молод, а сам сидит в помятом костюме, потрепанном галстуке, пузатый, облысевший, к тому же с трясущейся головой и заикающийся!
Я достал из портфеля свои рукописи. Сначала прочитал длинную лекцию о гипотезе. Студент, на удивление, был очень сообразительным, находчивым с аналитическим складом ума. Он быстро улавливал суть сказанного, иногда, когда я начинал заикаться, даже помогал мне. К концу третьего часа юноша стал четче понимать мою задумку.
Этого мне было достаточно. В нашей науке, если вы нашли конец клубка, вы его обязательно распутаете, этого требует простая логика. Чувствовалось, что юноша заинтересован темой, ему не сиделось на месте, губы вздрагивали.
Мы попрощались, договорившись встретиться назавтра.
Я радовался. Так был рад, что за последние годы впервые сделал «прогул» и не пошел на второе место работы. И на третье тоже. Чтобы не слышать исступленных причитаний жены: «… что мне делать?.. как жить?..», я засунул в уши вату и залег с книгой в комнате.
Я намеревался вернуться в науку. Тридцать лет своей жизни я отдал повседневным заботам, хватит наконец. Я тоже человек. Поживу чуть-чуть для себя, поработаю немного. Чтобы не умереть с нереализованной мечтой! Даже если бы не в трех, а в восьми местах я работал, то и тогда не смог бы удовлетворить ежедневные потребности пещеры под названием повседневная жизнь. Вот и квартира пятикомнатная есть, но теперь нужен дом. Сын подрос, нужно его женить. К дочке, которая в колледже учится, мол, сваты приходят. Значит, надо готовиться. Уже сколько лет я задыхаюсь в кольце проблем, которые не дают покоя ни днем, ни ночью. Хоть на короткий срок вырвусь на свободу, разорву путы. Дайте мне глоток воздуха, один глоточек! Потом, ладно…
В душе, в каких-то темных, скрытых от всех, даже от меня самого потаенных уголках, теплилась одна безумная мысль: если Бог даст решить вместе со студентом гипотезу, то я… я откажусь от премии. Ладно, пусть возьмет студент, ему она нужнее. Но я откажусь от причитающихся мне пятисот тысяч долларов. Полностью! Ценнее, чем полмиллиона долларов, я считал то счастье, ту радость, которую получу доказав гипотезу, загадку века. Не смог объяснить? Для того, чтобы это понять, нужно быть настоящим математиком. Конечно, моя жена, узнав, что я отказался от денег, живьем меня съест, дети станут презирать, знакомые примут за сумасшедшего. Но я все равно так поступлю. Мне кажется, так поступит и студент. Ведь в его жилах течет кровь настоящего математика…
Всю ночь я листал свои рукописи. Я снова хотел превратиться в того прежнего исследователя, чувствующего запах победы… На следующий день я собирался в университет, как на праздник, в приподнятом настроении. Положив в портфель три редкие книги, важно отправился в путь.
Юноша пришел на кафедру в обговоренное время. И это меня обрадовало: точность – первый признак математика. Невольно я не удержался от похвалы в адрес студента:
– Молодой человек! Взгляд ваш пронзительный, сознание чистое. По правде говоря, столько лет преподаю, но студента, понявшего значение гипотезы и твердо решившего ее доказать, что? Не встречал. Правильно, для доказательства гипотезы придется много времени, что сделать? Совершенно верно, потратить. Но верьте, это стоящее дело. Не только стоящее, но и дело, которое может получить большой резонанс в научном мире. Если найдем доказательство, то все математики Узбекистана что будут делать? Да, будут завидовать. Что я говорю? Не только в нашей стране, но все великие ученые мира…
Говорю с воодушевлением, смотрю, а пыл студента слабеет.
– Учитель… – нерешительно проговорил он.
– Боитесь? Не бойтесь, абсолютно. Вы молоды, у вас есть силы, знания. Это дело у нас двоих что сделает? Получится. Обязательно получится. И тогда… – тогда студент достал из кармана пригласительный билет, протянул его и сказал:
– Так получилось, учитель. В семье я первенец…
Это было приглашение на свадьбу, которая должна была состояться через два дня. Я оторопел. Попытался поздравить.
– Поздравляю. Пусть время мчится в арифметической прогрессии, а ваше счастье увеличивается в геометрической.
Почувствовав, что настроение у меня изменилось, он торопливо стал оправдываться:
– Но я, учитель, обязательно займусь гипотезой. Вот свадьба пройдет…
Огорченный, я поддержал его:
– Конечно, конечно. Сначала пусть свадьба пройдет.
Студент старательно стал уверять меня:
– После свадьбы я спокойно займусь наукой. Вот увидите. Поймите, учитель…
Что я мог сказать?
– Конечно. Я, конечно, понимаю, – промямлил я.
Юноша снова стал оправдываться.
– По правде говоря, если мы в ближайшее время не сыграем свадьбу, я потеряю свое счастье.
Мои мысли спутались. Кое-как я смог вымолвить дежурные фразы:
– Конечно, конечно. Личное счастье важнее.
Снова как щелчок раздалось обещание:
– После свадьбы я решительно возьмусь за науку.
Я удержался от желания объяснить жениху, что его планы вряд ли когда реализуются.
– Конечно. Но только, молодой человек, пусть пройдет маленькая чилля.
Студент воодушевился.
– Я узнавал. Маленькая чилля закончится через двадцать дней. В это время я должен быть дома. Но после чилли, вот увидите, учитель, по-настоящему возьмусь. Очень интересная, оказывается, гипотеза.
Я невольно пристально взглянул на студента. Он смотрел на меня простодушно, искренне. По лицу он, кажется, и вправду верил в свои слова. В этот раз я не смог не сказать, что у меня на душе:
– История повторяется, смотрите-ка. Как бы то ни было, кажется, верно, что развитие происходит по спирали. Знаете, все равно есть развитие. Точно такие же слова я говорил себе тридцать лет назад, сам себя уверял, а теперь вы произносите это. Я тоже думал тогда, что Пуанкаре подождет. Пуанкаре ждал, долго ждал, ждал терпеливо тридцать лет. Но я…
Вижу, у бедного парня глаза недоуменно расширились. Я сразу же взял себя в руки, подавив дрожь в голосе, сказал:
– Будьте счастливы. На свадьбу, скажу заранее прямо, прийти не смогу. За это простите. Честно говоря, я сегодня вам еще три книги принес. Для чтения и анализа. Но вы в заботах о свадьбе. Конечно, приятные заботы. Поэтому, – я вытащил из портфеля зарплату, полученную на втором месте работы, – оставим пока книги… Это вам. Хоть и мало, но подумайте за что? За многое! Свадебный подарок, как говорится.
Обрадованный юноша даже не попытался хотя бы для приличия отказаться, и я понял, что у него вдоволь забот. Однодневный мой ученик, несколько раз поблагодарив меня, вышел. На сердце осталось какое-то тяжелое чувство: мне показалось, что благодаря меня, юноша на мгновение склонил голову чуть ниже обычного. Но кто его знает! Может мне показалось. Правду говорят, что страх в твоей душе заставляет на других поглядывать с опаской.
Обессиленный, я не сдвинулся с места. Сидел, сидел. Внезапно… я горько зарыдал, умоляя: «Господи! Верни меня на тридцать лет назад, господи… Господи, верни меня на тридцать лет назад…»

VII

Что-то во мне изменилось… Несмотря на вопли, панику, мольбы своей супруги: «так мы через месяц останемся голодными. Мы, что, будем продавать вшей, чтобы сыграть свадьбу», я не пошел на оба места работы, склонив голову, с видом «возвращение заблудшего сотрудника», прикинулся больным и улегся в постель.
Я…я, прячась от домочадцев, работал. Сердце что-то предчувствовало: решение гипотезы близко, очень близко. Я будто стою у окна этого таинственного замка со связкой ключей в руках. Теперь осталось лишь подобрать нужный ключ. А еще я чувствовал, что мне нужен был молодой ум, один живо мыслящий помощник. Конечно, на студента с его маленькой чиллей… большой чиллей сейчас, а может, и в дальнейшем надежды не было. По теории вероятности всякий ключ может открыть замок. Но на это уйдет очень много времени. А у меня его нет. Через неделю, самое большее через десять дней, мне придется встать с постели и, склонив голову еще ниже, искать дополнительную работу. Без этого невозможно. Без этого не получится. Без этого, и так запаниковавшая моя супруга, не ведающая ничего, кроме хлопот и расходов предстоящей свадьбы, больше не выдержит.
Десять дней пролетели как мгновение. Я все еще у двери, все пробую ключи, вставляя их в замок. Мне нужно было время. Хотя бы еще десять дней. Хотя бы еще одну неделю. Но где мне взять ее?
Я вышел на работу. В университете мое положение было непрочным. Мне уже под шестьдесят. Скоро достигну пенсионного возраста. А ученой степени у меня нет. Значит, меня переведут на полставки, потом мягко предложат уволиться «по собственному желанию». Если соглашусь, может, «за долголетний плодотворный труд» вручат грамоту, подарят вышитый чапан… Нашел я дополнительную работу. Хоть и возвращался домой в полночь, каким бы уставшим ни был, все равно старался часа два заниматься гипотезой. Но это было нелегко. Увы, теперь я был не молод, время давало о себе знать. В большинстве случаев я засыпал, положив голову на свои рукописи, утром просыпался от панических криков и причитаний своей спутницы жизни: «…что мне делать?.. как жить?»
Однажды хотел схитрить: предложил жене отдохнуть в санатории, мол, куплю ей путевку. Самое многое на двенадцать дней. И здоровью полезно, столько лет живем, ни разу она не отдыхала, не выезжала за рубеж, даже на Чарвакское озеро, которое под боком, не позволила себе съездить… Супруга посмотрела на меня сначала удивленно, затем так насмешливо, точь-в-точь как на сумасшедшего человека, глянула и сказала… В общем, если пользоваться более мягкими выражениями, то, столько лет не отдыхала моя самоотверженная женушка, еще столько же не думает отдыхать, потому что в отличие от ее ленивого, инертного, равнодушного, тяжелого на подъем мужа, коим я являюсь, она считает главным – счастье своих детей, а поездка, ясно, что помешает сделать приличную, как у людей свадьбу, каждый рубль на счету, и я не должен транжирить, а должен думать, как побольше заработать, поскольку обеспечить членов семьи, сыграть свадьбы детям – главная задача мужа и так далее, и так далее. (Да, эта женщина не поедет на отдых-подых, а если я отвезу в санаторий-панаторий и привяжу ее там, то она, разорвав все веревки, хоть ползком, хоть вприпрыжку будет дома раньше меня). А потом снова заведет старую пластинку: «Если вы не женились бы на мне, то встретили бы женщину как вы, малохольную, вот тогда увидели, что было бы! Скажите мне спасибо, я как-то справляюсь с нашей семьей. Если бы у вас была другая жена… если бы у вас была другая жена…».
Сердце мое тупо заныло: на самом деле, если бы у меня была другая жена, что было бы? сказать… Нет, нет… Я постарался отогнать эту мысль… Подальше от греха…
Так и продолжалась моя жизнь. Я украдкой продолжал работать над доказательством гипотезы. Когда работа бессистемна, скорого результата не жди. К тому же от смышленого студента, хотя давно прошел срок большой чилли, не было ни слуху, ни духу. Спросил о нем у куратора группы:
– Молодой муж никак не может освободиться от нескончаемых мероприятий и празднеств. Хоть я предвидел, что так будет, но не сдержавшись, от усталости, резко вспылил: «Пусть засунет свое обещание в одно место…» Не понимая в чем дело, куратор не остался в долгу и съязвил: «Если завидно, засуньте себе перец в задницу!»…
В один из таких дней…
В один из таких дней… я заглянул в интернет… и не поверил своим глазам… мир померк. Сорокаоднолетний Григорий Перельман, математик, живущий в городе Санкт-Петербурге, работающий старшим научным сотрудником в институте, гипотезу Пуанкаре полностью, что сделал? Да, доказал… В журнале «Science» объявили доказательство теоремы Пуанкаре «Событием года». Наша Сильвия – Зульфия Назар – успела опубликовать статью, превознося автора доказательства до небес. Перельмана наградили международной «медалью Филдса», в нашей отрасли это равнозначно Нобелевской премии…
Поэты лукавят… Мол, если ты хочешь написать что-то на какую-то тему, и раньше тебя это напишут другие, то надо радоваться этому. Вздор! Может, в литературе так, но не в точных науках. Я не такой великодушный человек. Я завистливый. Бог свидетель, когда я прочитал ошеломляющую новость, все мое существо наполнилось горечью и завистью.
– Почему он? Почему он? Почему не я…
Жизнь потеряла всякий смысл.
Но это еще не все. В скором времени на сайтах опубликовали статьи, которыми пользовался Перельман для доказательства гипотезы. О, Боже, что это? Какое еще есть у тебя для меня испытание? До каких пор ты будешь смеяться надо мной? Ведь… ведь из ста – девяносто девять целых девять десятых процента мое решение! Я же шел по верному пути! Оставалась всего одна сотая доля работы! Всего месяц, нет, нет, самое большее неделя. Если бы вплотную я занялся исследованием, я бы сам доказал гипотезу. Если бы со мной вместе работал этот сметливый студент, может быть мы закончили работу еще быстрее… Ведь так мало оставалось… Оставалось совсем чуть-чуть.
О, Создатель, тебе мало перенесенных мною страданий? Почему ты лишил меня этого счастья? Почему ты позволил отобрать причитающийся мне кусок?.. Почему? Почему же? Хотя я знаю, это не твоя вина, но что мне делать, обвинять самого себя? Наказывать самого себя? Осознание своей вины разве избавит меня от страданий? Что даст мне это?..
Господи! Верни меня, Господи, на тридцать лет назад. Господи, верни меня на тридцать лет назад…

VIII

Рукопись в этом месте заканчивалась. Студент положил на стол кипу бумаг и, посмотрев на врача, сидящего напротив и внимательно наблюдавшего за ним, в нерешительности пожал плечами, что означала эта безысходность?
– Если честно, мне нечего сказать.
Врач кивнул головой.
– Понимаю, понимаю.
Студент осторожно спросил:
– А сам он… сам он как?
Врач, выражая свое сожаление, вздохнул:
– Все смотрит и смотрит на фото одного бородатого человека.
Студент вынул из сумки фото.
– На этого?
– Да, точно, – подтвердил врач.
– Это и есть Григорий Перельман, доказавший гипотезу Пуанкаре, – объяснил студент.
Врач оживился:
– Слышал. Кстати говоря, правда, что он отказался от премии в миллион долларов, – оживился врач.
– Правда.
Доктор покрутил пальцем у виска:
– Наш клиент.
Студент встревожился: «Да ну? Конечно, он жил бедно, с матерью в тесной двухкомнатной квартире. На одну зарплату. Но…»
Врач, уверенно приподняв палец, повторил:
– Совершенно точно. Он наш клиент. Кто в наше время откажется от миллиона долларов? Это одна из форм шизофрении с симптомами мании величия.
Затем махнул в сторону двери: «Как у вашего учителя»
Студент почему-то испытывал неловкость.
– Да ну?
– Верите мне, братишка? Я столько таких перевидал. За диагноз головой отвечаю.
– Но Перельман в списке мировых гениев на девятом месте!
Врач удивился.
– Девятый? А почему не первый?
– Не знаю.
– Между гениальностью и сумасшествием очень зыбкая грань. Сколько среди них скачут с одной ветки на другую, как синицы!.. Кстати сказать, я все равно не понял, назвал этот сумасшедший причину, по которой отказался от миллиона?
– Да, он сказал: «Теперь я знаю, как управлять Вселенной, и мне ли гоняться за миллионом?»
Врач уверенно кивнул головой: «Супер шизик»
Студент заерзал, давая понять, что торопится.
Врач махнул рукой на бумаги.
– Что с этим будем делать?
Студент неуверенно ответил: «Не знаю…»
Врач приподнял уголок рукописи ручкой.
– Хотели где-нибудь использовать, но бумага твердая. К тому же и с обратной стороны что-то ручкой написано.
Студент, взяв верхний лист, посмотрел оборотную сторону.
– Да, это работа учителя над доказательством гипотезы Пуанкаре.
Врач спросил, подчеркнув: «Теперь это имеет какое-то значение?»
Ответ был кратким.
– Нет.
Врач снисходительно засмеялся.
– Понимаю, понимаю. Поезд ушел… Ваш уважаемый учитель очень хорошо, очень хорошо знает, что дорога ложка к обеду. Вернее, знал… Ну, договорились, эту рукопись мы сдадим в макулатуру. Как бы то ни было, хоть какая-то польза для общества будет, ха-ха-ха! Хоть в качестве туалетной бумаги.
Студент, покраснев, опустил голову.
– Ну, встретитесь с учителем?
Студент заколебался.
– Если честно, я тороплюсь. Жена…
Врач, приподняв указательный палец, остановил юношу.
– Мне все равно. Как говорится, лучшая дыня достается кому… Вашему учителю тоже досталась хорошая жена. Благодаря Бога, жил бы, довольствуясь тем, что есть! Бедная женщина, приходит в день по два раза, рыдает. Один раз до обеда и один раз после. Какая, смотрите, преданность! Но учитель ваш спрашивает и спрашивает о вас. Как он говорит… – он снова засмеялся – как он говорит, он на пороге всемирного открытия, и только вы можете ему помочь. Он вас раз двадцать спрашивал.
Студент бросил взгляд на часы.
– Ладно, у меня есть минут десять.
– Вы не беспокойтесь о безопасности, совсем не беспокойтесь. Мы приняли все меры предосторожности.

IX

Врач недаром особо подчеркнул вопрос безопасности. В комнату для встреч больной пришел в сопровождении двух крепких санитаров. Но, кажется, учителя это ничуть не смущало. Увидев своего ученика, он обрадовался, обнял его и, вытащив из потрепанного портфеля лист, исписанный мелким почерком, воодушевленно заговорил:
– Молодой человек! Вы сейчас в возрасте, когда надо мечтать, у вас явные способности к математике. Не позволяйте вашему таланту, что сделать? Да, угаснуть. Если хотите заняться наукой, я поддержу вас изо всех сил, потом я вас отведу в институт математики, там есть светлые головы.
– Учитель.
– Но это не главное, что я хотел вам сказать. Главное… – Учитель высоко как флаг поднял исписанную бумагу и, указывая на нее, возбужденно воскликнул:
– Мы вместе решим это! Эта гипотеза даже во сне Перельману что не делала? Не снилась! Это вам не Пуанкаре! Это совершенно другая задача. Это называют Восток…
Студент нерешительно попробовал возразить:
– Учитель…
Но учитель с пылающими глазами, полными божественного вдохновения, вздрагивая, не дал ему договорить:
– Верьте, это будет исследование, которое наделает много шума в научном мире. Если мы найдем решение, то и Перельман, что будет делать? Да, завидовать нам. Что я говорю? Кто такой Перельман, даже…
Взглянув на мгновение на часы, студент забеспокоился и на этот раз решительным голосом сказал:
– Учитель, простите, я немного тороплюсь. Там меня жена ждет. Мы с ней…
Учитель, словно его холодной водой окатили, внезапно остыл, насторожился, затем, протягивая бумагу, как-то боязливо, осторожно обратился к ученику:
– Молодой человек, это результаты начального этапа. Я порекомендую нужную литературу. Вы принесете книги, и мы спокойно примемся за второй этап.
Студент торопливо встал с места.
– Хорошо, хорошо.
Учитель, внезапно наклонив голову в сторону ученика, торопливо, не желая, чтобы кто-нибудь услышал, запальчиво прошептал:
– Все, все в наших руках. Не ищите отговорок, крепко возьмитесь за дело, не бойтесь стремиться к мечте. Математика и только математика. Остальное все ерунда…
Со стороны казалось, что больной наседает сверху на присевшего студента. Как бы то ни было, не только юноше, но и бдительным санитарам, стоящим скрестив руки на груди, так показалось. Они разом накинулись на больного и, легко приподняв, потащили его внутрь. С искаженным от ужаса лицом учитель успел бросить в сторону студента бумагу, затем, наверное, чтобы не чувствовать и не видеть всего, уставившись в белый потолок, стал молить рыдая:
– Господи! верни меня на тридцать лет назад, Господи… Господи, верни меня на тридцать лет назад…
Студент, тряхнув головой, встал с места. Тяжело вздохнув, посмотрел на часы и вздрогнул. Он на самом деле опаздывал. Быстро подойдя к двери, он остановился и обернулся. На полу лежал исписанный мелким почерком листок с разными формулами и диаграммами, который оставил учитель. На мгновение он призадумался, затем, решив не останавливаться, студент покинул комнату для свиданий.
Открылась тяжелая дверь в конце коридора, больного завели внутрь. Всё глуше, отдаляясь от комнаты встреч, раздавались глухие страдальческие возгласы:
– Господи, верни меня на тридцать лет назад… верни, Господи…
Наконец, голос затих.

Источник: «Звезда Востока», № 1, 2013 (Журнальный вариант).

Перевод с узбекского Саодат Камиловой

Саодат Камилова родилась в 1974 году в г. Ангрене, окончила Ташкентский областной государственный педагогический институт, доцент. Работает на кафедре русского и зарубежного литературоведения НУУз. Автор более 30 научных публикаций. В периодических изданиях республики печатаются рассказы современных узбекских авторов, переведенные С.Э. Камиловой на русский язык.