Народу на прием было записано достаточно. Встали в очередь. На улице стояла жара, дышать нечем. Здесь же, прохлада и чистота вселяли надежду на скорое выздоровление. Отец был очень взволнован. Ждать пришлось долго, часа два просидели в очереди. Наконец, медсестра пригласила их в кабинет. Отец и сын вошли вместе. Их встретил чрезвычайно серьезный большеглазый крупного сложения мужчина. Он предложил отцу прилечь на кушетку и тщательно осмотрел его со всех сторон. Затем, усадив на стул, стал задавать вопросы. Потом внимательно прочитал заключения других докторов и просмотрел результаты анализов. После чего, попросил отца подождать в коридоре. Сын насторожился.

Бахтияр Нуритдинов
ДВА РАССКАЗА
Перевод с узбекского Рано Азимовой

Бахтияр Нуриддинов (узб: Бахтиёр Нуриддинов) родился в 15 ноября 1972 года в кишлаке Ойим Джалакудукского района Андижанской области. Окончил филологический факультет Национального Университета Узбекистана. Работает в НТРК (Национальная телерадиокомпания Узбекистана). Его рассказы печатались в журналах «Шарк юлдузи», «Ёшлик», а также в различных сборниках и альманахах. По его рассказам сняты телевизионные фильмы.

ОТЕЦ И СЫН

Такова человеческая натура, когда стареет, становится капризным. Во всяком случае, характер заметно меняется.
Отец приехал в город на лечение, в надежде избавиться от недуга обретенного под старость лет. Сын отложил в сторону все дела, подключил всех своих знакомых и стал возить отца по видным столичным докторам. К кому они только не обращались, но все врачи, как один голос утверждали:
– Поздно, слишком поздно!
Почему это поздно? В таком большом городе, при такой развитой медицине… А как же его сыновний долг, неужели он как сын бессилен выполнить его? Не может этого быть! Он повез отца к еще одному видному специалисту. Сказали, что он ведущий в своей области. Ну, что ж, сын готов заплатить любую сумму, лишь бы тот вылечил отца.
Народу на прием было записано достаточно. Встали в очередь. На улице стояла жара, дышать нечем. Здесь же, прохлада и чистота вселяли надежду на скорое выздоровление. Отец был очень взволнован. Ждать пришлось долго, часа два просидели в очереди. Наконец, медсестра пригласила их в кабинет. Отец и сын вошли вместе. Их встретил чрезвычайно серьезный большеглазый крупного сложения мужчина. Он предложил отцу прилечь на кушетку и тщательно осмотрел его со всех сторон. Затем, усадив на стул, стал задавать вопросы. Потом внимательно прочитал заключения других докторов и просмотрел результаты анализов. После чего, попросил отца подождать в коридоре. Сын насторожился. Похоже у отца действительно серьезная болезнь. Наступило молчание. Доктор, очевидно собираясь с мыслями, поглаживал лоб. Подбирая слова, а может быть из жалости к пациенту, покачал головой. Затем изложил все, что знал об этой страшной болезни. Да, дело было плохо. Врач, вероятно, чтобы посетитель не сомневался в его профессионализме, добавил:
– Болезнь эту можно было вылечить, если бы вы обратились чуть раньше, в ее начальной стадии. Вы немного опоздали. Слишком поздно.
Казалось все это неправда, врач преувеличивает, не хочет брать на себя ответственность. Кабинет врача он покинул молча. Отец ждал его в надежде на чудо. Сын, ничего не сказав, будто воды в рот набрал, молча повел старика к выходу. В ушах сына, будто эхом отдаваясь, звучало лишь одно слово: «Поздно!». Он возненавидел это слово. Отец, наверное, думает, что в городе нет ничего невозможного, что сын в силах справиться с любой проблемой. Чтобы не разочаровывать отца, он повез его еще к одному доктору, личному знакомому, земляку, возглавлявшему поликлинику творческих работников. Тот порекомендовал еще одного врача. Сын был уверен, что ни один так другой специалист обязательно найдет правильное решение и вылечит отца. И вот надежды его рухнули.
Уже вечерело, когда они вернулись домой. Как только открылась дверь, к ним подбежал пятилетний сынишка и, крепко обняв деда, стал кричать:
– Дедушка приехал, дедушка приехал!
Отец от радости, казалось, забыл про болезнь. Счастливо улыбался. Восторг внука заставил на мгновенье забыть про болезнь. Он тут же всучил ему разные игрушки и сладости. И когда только он успел их купить?! Внуку, конечно, было невдомек про болезнь деда. Вскоре он, усевшись к деду на колени стал что-то горячо рассказывать, затем соскочив с них, принес из своей комнаты много разных игрушек и стал «демонстрировать» как мог, одним словом, дергала деда как мог.
Так что вскоре у деда уже не было мочи восторгаться, ведь больной. Тем не менее, он хоть и с ленцой, но старался отвечать на вопросы внука.
– Вы теперь будете жить в моем доме, да? – спрашивал внук.
– Конечно, – с трудом улыбался дед. Чувствовалось, что с исходом дня боль усиливается. Лицо стало унылое. Глаза впали. Глядя на отца, сыну стало бесконечно жаль его. Он был в отчаянии от своего бессилия. Неужели отец на его глазах будет таять и придет день, когда его не станет, такого родного, такого близкого, его родителя, его столпа и опоры!
– О, Создатель! Только на тебя надежда! Не дай отцу умереть! – взмолился он, выйдя на балкон, и заплакал.

***

На следующий день он проснулся от стона отца, было раннее утро. Пройдя к нему, он обнаружил его за утренней молитвой. Сынишка тоже крутился рядом, и когда он только успел встать с постели?! Подражая деду, он что-то шептал, что вызвало невольную улыбку взрослого. Во время завтрака отец сказал:
– Берегите детей, хорошо их воспитывайте. Я сегодня поеду обратно. Соскучился по дому. Всю ночь снились шумные пороги Карадарьи*… Должно быть, гранаты зацвели, надо проследить, чтобы их полили.
В конце их двора, что в кишлаке, располагался большой гранатовый сад. Отец всю жизнь ухаживал за ним. Вода в сад поступала из Карадарьи.
«Матушка-река, – называл Карадарью отец. – Всем дает пропитание. Если бы не она, здесь не взросла бы даже травинка. Запомни это, сынок!» говаривал он.
– Я покажу вас другим врачам, отец, ляжете в больницу. Вы обязательно поправитесь.
– Нет, – твердым тоном возразил отец. – Не перечь Божьей воле.
Сын промолчал. Он даже не смог сказать: «Поживите у нас еще, отец!» Он знал нрав отца, раз сказал нет – значит, нет. Уговаривать бесполезно. Он был в отчаянии из-за своего бессилия. Сын вынес приготовленный для отца на случай его выздоровления и выхода из больницы новую верхнюю одежду – бежевый чекмень и набросил ему на плечи.
– Что это? Да брось ты! Трать заработанное на семью. Жизнь скоротечна. Живи богато. Корми детей сытно. Они – продолжение нашего рода, – сказал отец.
– Мы купили его для вас, выбирали с вашей невесткой. Надеемся, понравится вам, – тихо произнес он.
– С обновкой вас, отец – тут же откуда-то взялась невестка.
– Спасибо, – сказал отец грустным тоном. – Долгих вам лет жизни, дети мои…
Отец, как водится, произнес на прощание молитву. Сынишка стал капризничать, крича, чтобы дедушка не уезжал и приник к его ногам. Дед хотел приподнять его. Сил не хватило.
– Даже внука прижать к себе, не дает, будь она не ладна, – горько улыбнулся он. – Ты поедешь, навестить меня?.. – обратился он к внуку
Мальчик молча кивнул головой.
– Я смастерю тебе лошадку из гранатового прута. Видел такую лошадку?..
– Нет.
– Когда я был таким как ты, ездил только на такой лошадке.
– Вы мне сделаете такую же лошадку?
– Непременно.
Ребенок успокоился. Старик пустился в путь. Чувствовалось, что он не в настроении, сколько бы не пытался этого скрыть. Сын видел это.
– Если хочешь, получить осенью хороший урожай гранатов, надо весной обильно поливать их, иначе опадут цветки. Глядишь, останешься ни с чем, – говорил отец по пути.
Сын ничего не ответил. Он был опечален не меньше отца.
– Ты больно не переживай. Все в руках Аллаха. Если захочет, всякому отпустит еще благ на долгие годы.
– Если надо я пошлю вас за рубеж, отец. Там вас быстро вылечат.
Отец иронично улыбнулся.
– Я и к тебе-то еле-еле приехал, куда мне в такую даль. В ногах сил нет. Дома и стены помогают. Тихо, спокойно. Вот доберусь сегодня до своей постели, там и отдохну по настоящему. Мама твоя хорошо за мной ухаживает. Врачи твои надменные очень. А ты, я вижу, совсем сжился с большим городом.
Мысль человека не знает границ. В мгновенье облетает весь мир. Сын погрузился в раздумье. Отец сразу почувствовал это. Подумал, что сын подавлен, оттого, что ничего не может поделать. Поэтому бодро произнес:
– Эх, сынок! Ты, конечно, много читал, но ума, вижу, не набрался. В этом мире никто не вечен. Слава Богу, жили хорошо. Я вас выучил. Поженил. Вот, до семидесяти лет дожил – не мало. Ни о чем не сожалею, хоть и многое пришлось повидать, – сказал он взбодрившись. Что еще хочется? Да ничего! Дальше жить скучно… А впрочем, кто его знает. Если Бог даст еще пожить, там справим свадьбы внуков.
Отец улыбнулся. Сын опять промолчал. Он был хмур. Застрявший в горле комок никак не отпускал. Казалось, стоит ему раскрыть рот, и он разрыдается. Весь переполнен. Слезы готовы прорваться сквозь насупленные веки. Он отвел взгляд от отца.
…Поздними вечерами братья высыпали на улицу. Следили за всеми, кто проходил мимо. Прислушивались к приближающимся шагам. Они продолжали сидеть у ворот и вглядываться вдаль даже тогда, когда на улице никого не оставалось.
Начиналась беготня через заборы кошек и собак. Усиливалось кваканье лягушек и звонкое пиликанье как ход часов ящериц. Время шло. А отец все не показывался. Уже и ко сну начинало клонить. Братья, ежась от холода, теснее прижимались друг к другу. И когда он начинал уже, зевая потирать глаза, брат говорил:
– Не засыпай, сейчас папа придет…
И вот уже когда от ожидания становилось совсем невмоготу, занавес ночи приподнимался и появлялся отец. Статный могучий. Шагал твердо, решительно издалека было слышно, как идет.
А когда подходил, охватывал его запах. У него был особый запах.
– Ой-ой-ой! Это же мои озорники! Что вы тут делаете?.. Отца дожидаетесь!.. Молодцы, молодцы, мои отважные сыночки! Ну-ка, пошли домой, сорванцы! – говорил он весело, вытирая со лба пот.
Всем становилось радостно. Особенно восторгался младший брат. Взобравшись на руки отца, обхватывал его за шею и ни за что не хотел отпускать. Отец был одинаково ласков со всеми детьми.
И тому вот уже тридцать лет.
От воспоминаний детства на душе полегчало. Отец глянул на сына. То, что настроение сына улучшилось его порадовало. Прощаясь, он долго прижимал сына к груди. Сын как в детстве почувствовал запах отца. Его дыхание приятно щекотало щеки. Совсем как в детстве. Чувствовалось, отец не хотел отпускать сына. Но пришлось все же попрощаться.
Отец отбыл.

***

Дни проходили одна за другой. Недели, месяцы… Тревожные дни ожидания. Ожидания страшной новости. Кто сообщит ему об этом? Но этого не произошло. Поистине, человеку не дано предугадать. Ни плохой, ни хорошей вести он не получил. Сообщили, что отец хочет видеть его. Он тут же поехал к нему. Но при встрече оказалось, что отца больше интересовал внук.
– Где мой жеребенок? – спросил он ласково.
Как хорошо, что он привез сына с собой. Тот тут же явился к деду, подбежав, крепко обнял за шею. Дед попытался подняться с места, но этого у него не получилось. Он теперь был прикован к постели. Дед пытался держаться при внуке бодро. Вытащил из-под одеяла длинный гранатовый прут. Отец все-таки сдержал свое слово – смастерил-таки для внука лошадку. Он протянул поделку внуку:
– Это тебе, – произнес он, постанывая и между тем, не переставая улыбаться.
Верхняя часть прута была орнаментально вырезана и подвязана сплетенным лыком из внутренней части молодой гранатовой коры. Будто уздечка одета на морду лошадки. Радости внука не было границ. Сев на прутяную лошадку, он дважды проскакал кругом по комнате.
– Нравится тебе? – спросил дед.
– Здорово, дедушка.
Сыновья видели, что у отца усиливается боль, поэтому старший из братьев, подняв мальчика вместе с лошадкой, направился, было, в другую комнату, говоря по пути:
– Дедушке надо отдохнуть.
Но дедушке это не понравилось.
– Оставь его в покое! – сказал он сквозь стон. – Дай ему порадоваться!
Брат опустил ребенка на пол.
– В садах Багишамала наверняка поспел ранний белый урюк. Хочется его попробовать, – сказал больной отец.
– Сбегать мне? – спросил самый младший из братьев.
Отец посмотрел на среднего сына, городского:
– Лучше пойди ты, – сказал отец.
– Хорошо, – сказал он, беря сына за руку, – мы туда мигом прогуляемся.
– На обратном пути сверните к источнику, наберите родниковой воды Акбулака. Хочется попить, – сказал отец, будто мучимый жаждой. – Может сил придаст, и я выздоровею.
Сын понял. Отец не хочет, чтобы внук лицезрел на обессиленного деда. Ведь ему всегда описывали деда могучим, сильным.
В Багишамале и вправду, как сказал отец, начал зреть белый урюк. Он протянул руку к крупному плоду, поблескивающему на солнце. Когда он срывал его, внутри у него будто что-то оборвалось. Сердце вздрогнуло. Он задрожал. Почувствовал – что-то случилось с отцом. Он стал торопливо наполнять корзинку спелыми бледно-желтыми плодами. Сын же, радостно бегая от цветка к цветку, набрал целый букет алых маков. По пути свернули в Акбулак, набрали родниковой воды, и сами попили. Вода была и вправду благотворной. Каждый глоток доставлял удовольствие, казалось, растекался по жилам. Последняя надежда отца. Может и впрямь поможет!
Отец с сыном стали возвращаться домой. Чем больше они шли, тем дальше, казалось, становилось до дому. Прибавили шагу. Сын оборачивался на яркие одуванчики, цветшие по краям арыка. Хотел их собрать, отец же дергал его за руку, таща за собой. Увидев издали дом, он заметил у ворот кучку людей. Забыв о сыне, он пустился чуть ли ни бегом. Подскочив к воротам, споткнувшись, чуть не упал, соседи подхватили. Сынишка же забежав во двор начал кричать:
– Дедушка, смотрите, что я вам принес! Красные-красные! Посмотрите!
Но было уже поздно.
– Когда?!. – спросил он у людей придерживавших его за локти. Казалось, все вокруг померкло. Все куда-то отступило, лишь какие-то тени и непонятные звуки. Его вопрос, казалось, остался без ответа. Лишь спустя некоторое время он услышал всхлипывающий голос младшего брата:
– Пол часа назад, пол часа!
Старший брат поймал на бегу мчавшегося к дедушке малыша. Он хотел отнять маки из рук ребенка, но тот не отдал:
– Сам отнесу дедушке, – сказал он капризно. Малыш не понимал происходящего.
– Дедушка заснул. Потом отнесешь, ладно? – сказал брат. Сын, насупившись, согласно кивнул головой.
Он вошел в дом. Отец лежал умиротворенный. Он поставил рядом с ним полную корзину с урюком и родниковую воду. Кому они теперь нужны? К глазам подступили слезы. Он крепко сжал веки. Но все равно слезы стали выкатываться сквозь ресницы. Больше он не мог себя сдерживать: «Отец!» – вскрикнул он, разрыдавшись. Со двора донесся причитающий плач матери: «Бегим!**» Затем к ней присоединились стенания братьев, сестры… Один за другим раздались плачущие голоса дядей. Затем раздался отчаянный крик ребенка, рвавшегося в дом: «Дедушка!» Но его удерживали, не пуская.
– Я хочу увидеть деда, – упрашивал он. Но ему никто не внимал. Никто не пытался даже вникнуть в его слова. Крохотное сердечко малыша чувствовало свою большую потерю.
Сыну сидевшему рядом с телом отца захотелось выйти во двор прижать к груди своего сына и всласть наплакаться. В это время в комнату вошел старший дядя и положил руку ему на плечо:
– Все, выходи, сидеть больше положенного стыдно! – сказал он, потирая глаза кончиком кушака.
Выйдя наружу, он обнаружил всхлипывающего сына, обиженно сидящего в сторонке от людей. Подойдя к нему, присел радом, и крепко обнял его, точно так же, как обнимал его отец в последний раз, и беззвучно заплакал, приникнув головой к плечу ребенка. Сынишка был растерян от такого поведения отца. Вскоре перестав всхлипывать, он принялся маленькими ручонками гладить отца по волосам. Отец почувствовал сыновнюю любовь своего ребенка. Такую же трепетную привязанность, какую он испытывал к своему отцу, прижимаясь в детстве к его обросшему колючему лицу.
– Не плачьте, папа! – сказал он совсем по-взрослому. Отцу стало неловко от своего безвольного поведения. Он не должен был вести себя так перед ребенком. Он пристыдил себя за то, что дал почувствовать ребенку бившую его тело дрожь и невозможность сдержать горькие слезы. После замечания сына он вспомнил о своем отцовском долге. Он принялся успокаивать сына, но в этом уже не было надобности. Мальчик, утерев слезы, серьезно спросил:
– Если не буду плакать, деда покажут?
Вокруг малыша врассыпную валялись алые маки. Тут же рядом на опоре виноградника висела сделанная дедом из гранатового прута лошадка. Отец, взяв за руку сына, медленно направился к дому. На пороге их остановила мать.
– Пусть увидит, попрощается, – сказал он.
Мать вдруг сникла, сделалась тихой. Веки у нее были красные. Она повела внука к деду. Мальчик держался серьезно, как взрослый. Последний раз смотрел на деда. Старался не плакать, но все же не выдержал, начал потихоньку всхлипывать и вскоре совсем разревелся. Отец подошел к сыну и взял его на руки. Он думал о том, что, исполняя свой сыновний долг, он должен достойно проводить отца в последний путь и тем самым явится примером для своего сына, будучи сам отцом. Это есть забота о будущем. Так поступал отец, провожая деда, также поступит его сын, когда наступит нужный час. Он в этом уверен.
В тот день всю ночь лил дождь. Не спалось ни ему, ни сыну. В комнате отца горел свет. На подоконнике стояли корзина с урюком и родниковая вода в сосуде. На улице же, прорезая тьму, стучал весенний дождь… Сынишка прошел в комнату деда, налил в керамическую чашу родниковой воды и принес отцу:
– Попейте! – сказал он.
От слов сына побежали мурашки по телу. В голосе сына чувствовалась энергетика отца. Он невольно, подчинившись сыну, залпом выпил всю воду, от пролившейся части промокла вся рубашка. Увидев, что чаша пуста, сынишка тихонько вытащил из кармана белый урюк, и принялся его есть…

———————-

*Карадарья – Река в Средней Азии.
**Бегим – господин мой, обращение жены к мужу в старину и модное ныне.

На языке оригинала рассказ напечатан в газете «Узбекистон адабиёти ва санъати» 21 сентября 2012 года.
На узбекском языке рассказ на сайте «Xurshid Davron kutubxonasi»

ПОТУСТОРОННИЙ ПОКУПАТЕЛЬ

Хлопотно жить вдалеке от родственников.
Никогда не думал, что может такое случиться – в последние минуты отца не смог быть рядом с ним. Хорошо хоть, братья не отходили от него до самого конца. Выполнили все его пожелания. Выслушали все наставления, вняли последним словам. А что он?.. «Мелкота, – так он оценил себя, – кому нужен твой дутый авторитет?..» и чем больше он думал, тем тягостней становилось на душе.
– Отец вас все время ждал. В последние дни вообще не отрывал взгляда от двери. Кажется, хотел вам что-то сказать. Нам он не доверился, – сказал младший брат.
Он промолчал. Что тут скажешь? Не станет же он рассказывать о том, что в городе предпринял все меры, чтобы поспеть, но, увы, не успел.. Сколько теперь ни кайся, все впустую – поздно…
– Мог бы и чуть раньше собраться в дорогу, братишка! Ведь знаешь, путь не близкий. У отца, видно, было какое-то пожелание тебе, – пробубнил недовольный старший брат.
Ну что он может теперь поделать? Так уж случилось. Время назад не вернешь. А ведь никому не ведомо, что происходит у него внутри. В душе кошки скребут, муторно, тяжко оттого, что ничего не исправишь, хоть головой об стенку бейся. Разве это кому-нибудь объяснишь?! То, что с ним происходит – ему одному известно. Время ли сейчас назиданиям?..
Он прошел в сторонку, где не было людей, хотелось укрыться от многочисленных чуждых глаз. Ему казалось, что все смотрят на него предосудительно: «Тоже мне, сын! Явился, когда отца не стало!» Подошел младший брат:
– Всем известно, что у отца нашего три сына. Не надо сторониться, ака*. Встаньте в один ряд с нами, а то неприлично, получается, – сказал он.
Он поступил так, как велел младший брат. Брат прав, людская молва безжалостна. Вмиг опозорят.

***

Проводить отца в последний путь народу собралось видимо-невидимо. После заупокойной молитвы и возвращения из кладбища, все, как водится, вновь собрались в доме покойного, чтобы прочитать последнюю молитву и выразить родственникам соболезнование. Принимая слова сочувствия поочередно у уходящих и вновь пребывающих посетителей, братья простояли у ворот дома до самой темноты. Отец был человеком широкой души. Почтительно относился и к старикам, и к молодым. Поэтому отдать дань уважения его памяти пришли и стар, и млад со всех семи ближайших кишлаков. Когда, предав тело земле, люди возвращались из кладбища, внимание всех привлекла к себе возникшая рядом с толпой огромная белая собака. Не обращая внимания на людей, она шла радом с процессией, дошла до ворот дома и, остановившись, стала пристально смотреть во двор через широко раскрытые ворота. Люди равнодушно проходили мимо. Постояв так некоторое время, собака тихо прошла в противоположную сторону улицы и улеглась, вытянув вперед лапы, под соседским забором.
– Уж, не из той ли знаменитой породы? – донесся голос дяди по матери.
– Похоже, что так, – подтвердил другой дядя – брат отца.
– Не раз приходилось слышать, но саму такую собаку вижу впервые. Вид внушительный.
– Да, уж… Не знаю насколько это верно, но говорят, что на берегах нашей Карадарьи** некогда обитал див. Он жил в ближайших к реке тугаях.*** Каждую ночь, выходя оттуда в поисках пропитания, испускал устрашающие вопли. Никто не в силах был одолеть его, – начал свой рассказ дядя по отцу. Другой дядя, кивая головой молча слушал его. – В кишлаке жил один богатырь чабан. Звали его Караягыр. Он пас скот односельчан, всячески оберегая от дива. Но выгоды от своего занятия не имел – был гол как сокол. У него водилась вот такая же, как эта, огромная собака по кличке Актай…
Дядин рассказ был прерван. Пришла большая группа людей, чтобы почтить усопшего и выразить свое соболезнование его близким. Дядья, как и все близкие усопшего, поднявшись с места, поздоровались с каждым из пришедших, пожимая им руки. Затем все разом присели на поставленные в один в ряд скамейки и зазвучал поминальный аят Корана. Напевные звуки молитвы напоминали почему-то о прошлом. Вспомнились дни, когда отец, сидя на веранде, рассказывал детям сказки.
…Однажды чабан Ягыр**** пожаловался людям о своем одиночестве. Аксакалы села, посоветовавшись, женили его на такой же, как он бедной девушке-сироте. Счастливый Ягыр, отложив в сторону свою пастушью палку, уединился с молодой женой на все сорок дней. Вот неблагодарный! Между тем див, не упустив случая, стал каждый день требовать у людей по пять голов барана, пригрозив, что иначе уничтожит весь их скот. Тогда почитаемые аксакалы посоветовавшись, пошли к Ягыру, и рассказали ему все как есть, после чего богатырь вновь приступил к своим обязанностям. Но див не прекращал свое свирепство. И тогда Ягыр решил вступить с дивом в единоборство. Однако жена была против этого. Но, чабан, несмотря на отговоры жены, привязал к дереву своего пса, велев ему караулить жену и хибарку, поставил перед ним чан с водой и наказал жене следить за псом:
– Если Актай перестанет лакать воду, и вода начнет портиться, знай, что я попал в беду. Вот тогда отпусти собаку на волю.
Дни проходили за днями. От чабана же не было вестей. Актай по ночам истошно выл. Смотрит, однажды, молодая невестка, вода в чане покрылась гнилью. Подойти к собаке, чтобы ее освободить она побоялась. Тогда собака сама стала рвать свои путы: царапала лапами землю, грызла поводок, и наконец, вырвавшись из оков, быстрее ветра помчалась в поисках хозяина и очень скоро нашла его. Оказалось, что див полонил его. Актай набросился на это страшное чудище-великана и закружился с ним в неравной схватке. Одолев дива, пес освободил Ягыра.
Он много читал о верности собак. Вспомнив сказку, услышанную в детстве от отца, он посмотрел на лежавшую под соседским забором белую собаку. Видно и вправду породистая. А эту сказку поведал отцу еще дед, поэтому дядя начал рассказывать о собаке точно также как отец.
Народ в дом усопшего шел беспрерывно. То и дело у ворот образовывалась толпа. И тогда некоторые из людей, оказавшиеся рядом с собакой боязливо сторонились ее. Собака же, не обращая ни на кого внимания, склонив голову к лапам, время от времени водя взглядом по сторонам, всё высматривала кого-то. Чья же эта собака, подумалось ему. Ни за кем не увязывается. Странно. Он опять увидел ее через три дня в день поминок. На этот раз белая собака наблюдала за людьми стоя в начале переулка, не приближаясь к ним. Спросить о ней у соседей было как-то неловко. Следить же за ней было забавно. По крайней мере, она отвлекала от мрачных нелицеприятных мыслей. Собака появлялась и в поминальные четверг и воскресенье, в семь и двадцать дней. Не было ее лишь сегодня в сороковой день. А ведь он успел привыкнуть к ней. Вот он и смотрит по сторонам, ищет ее взглядом. Нет, не видно. Он ждал ее до самого вечера. Не появилась. Неужели с ней что-то случилось?.. От такой мысли его даже передернуло. И чего он так тре. Наверняка хозяин посадил ее в цепь. Не бродячая же она собака, в конце концов?! Он немного успокоился. Не стоит переживаний. Как-никак всего лишь чей-то домашний питомец.
…Как это ни печально, пока человек жив, о нем не так часто вспоминают. Но стоит ему умереть, как обрядов и церемоний поминальных выстраивается бесчисленное количество. Раньше он на это как-то не обращал внимания, еле дотерпел до сорока дней. Всё, завтра уедет.
Вечером он собрался, было, в дорогу, как тут же тетушки – сестры отца воспротивились его отъезду:
– Дотерпел до сороковин, потерпишь и дальше!
Оказывается, существует еще один обряд, справляемый на пятьдесят второй день после кончины. Он все же уехал, но к этому дню вернулся, на этот раз он приехал с детьми. Как ему объяснили, на пятьдесят второй день лопается пятка усопшего. Чтобы процесс проистекал легко необходимо умилостивить дух умершего. Для этого женщины намотали кусочек ваты на палочку из камыша, смазали маслом и зажгли ее. Рядом положили веточки айвы. Оказывается, дух умершего прилетев, устроится на этих веточках и, резвясь в отблесках пламени, будет радоваться. Вот так радуют дух покинувшего этот мир. Или, по крайней мере, так!.. Когда жив человек, порадовать-то его некогда. Лень лишний раз навестить его. Забот невпроворот: дети, работа, а там еще друзья… Что ж, если подобные мероприятия необходимость, то проведение их очень даже справедливо. А что, разве не так?! Об умершем можно очень быстро забыть, если не поминать его. Ведь смерть – исчезновение навсегда. Светился огонек – его было видно, пусть издалека, но согревало. А как только потух огонек – и не вспомнить, где он горел…

***

Братья по-прежнему безустанно упрекали его. А он все вспоминал о приблудной собаке. Где она теперь?!. Он, видать, успел привыкнуть к ней, но в суете дней как-то не замечал этого. Ладно, если жива, вернется….
К ужину собрались все вместе. Как во времена детства. Старший и младший брат, сестренка, он сам, мать… Вот только отца среди них больше нет. Это обстоятельство угнетало его. Сердце сжималось, ныло. «Все в этом мире смертны!» успокаивал он себя. Но нет, не помогает. Ничто не может восполнить его утраты. Умершего отца – не воскресить. Сколько ни плачь, сколько ни стенай – все бесполезно… Пусть слезы хоть рекой льются, а отчаяние не знает границ – ничто не в силах вернуть покинувшего этот мир человека. Увы, никто с того света не возвращается… Сотворить чуда не могут ни святой, ни гений. Разве что Создатель. Но Творец не желает этого. Он не хочет менять законы миропорядка. Это как письмена, выточенные на камне. И называется это судьбой.
…Пища не лезла в горло. Но есть надо. С утра во рту ни росинки. Тем не менее, есть не хочется. Он насильно заставляет себя проглотить пару ложек горячего. Вот так. Да, редкий вкус. Должно быть, это и есть хлеб насущный ниспосланный ему свыше, отказываться от которого он не имеет права. Ведь впереди целая жизнь. А для того, чтобы жить надо есть, раз он в силах еще глотать пищу. Да-да! Он должен есть, чтобы жить.
Что это с ним? Сегодня уже и комок в горле не стоит. Вон оно как. Человек как сталь крепок. Все может перетерпеть, все вынести, ко всему привыкнуть. Но всему существуют границы.
Каким бы жестокосердным он ни был, но отсутствие отца начинает угнетать. Он чувствует себя одиноким. Помнится, однажды, когда отец попросил его посидеть в шалаше на поле, он ушел оттуда в степь. Тогда отец целых полдня искал его. Дул сильный ветер. По степи рыскали лисы покинувшие свои норы. Одна пробежала у самых его ног. Именно тогда он разглядел вблизи этих вертких рыжих существ. У него тогда чуть сердце не лопнуло от испуга. Отца он сразу узнал, увидев вдали. Как всегда, пиджак наброшен на плечи. Он побежал к нему со всех ног с раскрытыми объятьями. Отец же сначала его крепко поругал. Да так, что слезы покатились бусинками из опущенных глаз. Затем они, молча долго шли по узенькой тропинке, вьющейся по горбатым склонам предгорной степи. И, наконец, отец, не выдержав, присел и крепко обнял его, прижимая к груди. Затем, покрутив в воздухе над его головой медяками, выбросил их в степь – так он хотел задобрить злых степных духов, которые, как он полагал, хотели погубить его малыша.
– Больше так не проказничай, – прошептал он ему на ухо.
Как же он скучает по отцу. Как же ему теперь не хватает его суровой заботливости. Неужели больше нет на свете самого близкого ему человека, присутствие которого он всегда ощущал, даже будучи далеко от него. Теперь он совсем один… А родственники, братья?!. Он незаметно окинул их взглядом одного за другим. Едят за обе щеки. Видно проголодались очень. М-да. А может ему так кажется.
– Бери, ешь! – глянув на него, сказала мать. – Чего задумался?
У него же не было аппетита. Ложку еды он перекатывал с одной щеки к другой. Он обязан был жевать наряду с родичами, сидящими рядом с ним. На душе почему-то было очень тоскливо. Беспросветность какая-то. Впрочем, откуда взяться просветлению?!
Все закончили трапезу, вытерли руки полотенцем. Мать прочитала молитву, прося у Создателя для всех здоровья и семейного благополучия. Затем ровным голосом, хотя возможно и не желала этого, произнесла:
– А теперь все расходитесь по домам! Больше, чем сорок дней вы держали траур. Достаточно. Пора вернуться к своим делам!
Спустя некоторое время велела позвать соседей. Пристроив к каждому из родичей по одному сопровождающему из числа соседей, проводила их до ворот. Такова уж традиция. Мать выглядела очень уставшей. Видно многочисленные обряды с массой посетителей утомили ее. Она с трудом передвигала ногами. Все ушли. Остался он один.

***

Хлопотно жить вдалеке от родственников.
Никто не сможет проводить его до дома. Завтра он уедет один. Совсем один. Без сопровождающих. Через горы, перевалы… Пустится в путь чуть свет. Лишь бы ночь эту провести спокойно. Уж очень тоскливо на душе.
Он остался один с матерью. Разговаривать не было сил. Они сидели молча, лишь глядя друг на друга. Спустя некоторое время братья вернулись обратно. Старший брат, обратившись к матери, сказал:
– Пока брат здесь, надо бы обсудить один вопрос.
Странно. Он думал, что наконец-то избавился от упреков, а тут опять какой-то подвох. Мать тоже, глядя на него, недоуменно захлопала ресницами, мол: «Что случилось?» Он молча пожал плечами, продолжая сидеть на месте.
– Хотим сад продать, – сказал младший из братьев.
Мать вздрогнула, аж покачнулась.
Она не ждала этого. Не могла поверить своим ушам. Правильно ли она расслышала?!. Совсем рядом звучал говор братьев. Хотят продать?.. Отцовский сад?. За кишлаком, там, где начиналась степь у них был огромный сад, который посадил отец и за которым ухаживал. Неужели его кровные братья хотят совершить это кощунство?!
– Зачем? – твердым голосом спросила мать.
– А кто за ним будет ухаживать? – ответил вопросом на вопрос старший из братьев.
– А-а… вы?! Ведь ваш отец…
Дальше она не смогла говорить. Для сердца изводимого в течение сорока дней это было тяжким известием. «Это что, очередное испытание или недоделанные дела покинувшего этот мир старика?! Возможно, дети пытаются довести его дело до конца, исполнив его последнее желание?» думала обескураженная мать.
Все было странно и неясно. А может быть, это он не понимает или не хочет понять?.. Возможно, они действуют правильно. Мать, кажется, и вправду утомилась. Тем не менее, он глянул на нее, ища помощи. Но она сидела отрешенно молча. Впрочем, что она может сказать. Решение-то, похоже, безоговорочное.
– Сад – наследство от отца. Всем нам может пригодиться, – произнес он через некоторое время, глядя на братьев.
– Ну, тогда переезжай из города в кишлак! – заключил старший брат резким тоном.
Он опять замолчал.
– Отец потратил столько сил, чтобы взрастить этот сад… Дождитесь хотя бы годовщины смерти, – беспомощно вставила мать.
– До этого все деревья вымрут, – как отрезал, ответил младший брат. – Лично мне не до сада, своих дел полно.
– И мне некогда за ним ухаживать, – сказал старший брат, затем язвительно добавил: – Тебе тоже, наверняка будет несподручно приезжать из такой дали для полива.
Это уж точно. Но как же четок план братьев. Не возразишь, не поспоришь. Разумеется, в чем-то они правы. Саду нужен уход. Если не следить за ним деревья высохнут. Жалко их губить. Никому это не нужно. Так что лишние разговоры сейчас ни к чему. Последнее слово за матерью. Но она молчит. Да и что может сказать, несчастная мать. Только, было, начала смиряться с судьбой. А тут еще эта тяжба.
Мать с трудом поднялась с места. Еле переставляя ноги, направилась в другую комнату. Включив свет, уселась у подоконника. Сыновья наблюдали за ней вслед. Мать, взяв в руки четки, со словами молитвы стала перебирать их. Братья, резко поднявшись с места, удалились. Очевидно, восприняли молчание матери как знак согласия. И это на самом деле было так. Что тут поделаешь. Свернуть их с ошибочного пути не было сил и желания ни у матери, ни у него. В таком состоянии он сидя задремал. Прошло, видимо длительное время – проснулся он довольно бодрым. Его насторожил шум во дворе. Стояла глубокая ночь. Несмотря на столь поздний час, мать продолжала, шепча перебирать четки. Он выглянул в окно. На топчане под виноградником братья с кем-то дискутировали. Похоже, шел садовый торг. Заспанными глазами он молча понаблюдал за ними. Взоры матери тоже были устремлены к ним. Из глаз ее текли беззвучные слезы. Он подошел к ней. Опустившись на колени, крепко обнял ее. Прижал ее ладони к своему лицу. Нежась как в детстве, принялся уговаривать ее:
– Поехали со мной, ну, пожалуйста, будем жить вместе у меня.
Мать ничего не ответила. Пошарив руками под слоем стеганного ватного одеяла, на котором сидела, она достала и протянула ему нож в кожаных ножнах.
– Это тебе на память от отца, он всегда носил его на поясе. Говорил, что в этом заключается краса джигита, мол, нож спутник по жизни!
Спустя некоторое время, виновато добавила:
– Больше тебе ничего не могу дать.
А что еще нужно. Этого вполне достаточно!.. Ему показалось, что послышался голос отца:
– У моего сына сегодня праздник! Праздник! Той! – с этими словами отец уложил младшего сына на специально подготовленную нарядную постель, устланную на полу. Не успел отец отвлечь сына разговорами, как уста парикмахер сделал свое дело – прищемив деревянной скрепкой лишнюю кожицу на мальчишеском достоинстве, ловко срезал острым лезвием его кончик и заложил ранку обожженным черным ватным тампоном. О совершенном обряде обрезания засвидетельствовал лишь крик и последовавший плач младшего братика, на который тут же сбежались тетушки, и поочередно начали успокаивать его. Затем, как положено, поздравляя, стали бросать над ним суюнчи – сладости в ярких фантиках, которые с шумом стала подбирать присутствовавшая тут же детвора. Отец же поднес тогда сыну крашеные яйца и свой нож. Такова была традиция. Видно то был намек, что мальчик становится джигитом.
Он вытащил нож из ножен и стал любоваться. Точно, тот самый. Отцовский нож. Выточенные узоры на металле и перламутровые украшения на рукоятке притягивали к себе внимание. В детстве он мечтал о таком ноже. Однажды, взяв его в руки, он собрался почистить крупное яблоко сорванное в саду, отец тут же испуганно отнял его у него, приговаривая: «Нет-нет, он очень остр, руку порежешь». Счастливые были времена… Он долго еще разглядывал нож. Затем, сунув его в ножны, положил себе в карман.
– Ну, что поедем со мной, не отказывайтесь. И внуки будут вам рады, – стал он опять уговаривать мать через некоторое время.
Мать по-прежнему молчала. Ни слова не проронила в ответ. Глаза ее были устремлены во двор. После долгой паузы она печально произнесла:
– Если я уеду, кто будет смотреть за домом?! Если по вечерам здесь не будет гореть свет, память об отце померкнет, – сказала она печально.
– Но есть же братья, старший вон, младший, – невольно произнес он.
Мать отрицательно покачала головой. Застучала четками сильнее.
– Нет, – произнесла она решительно. Хотела еще что-то сказать, но не решилась.
В это время шумный говор во дворе вдруг затих.
– Все вы мои дети, – проговорила она чуть позже. И так будет всю мою жизнь. Я вас всех люблю. Это все, что я могу для вас сделать, сынок.
Голос матери дрожал. Лицо ее исказилось, она больше не могла себя сдерживать, из глаз ее покатились слезы, и она заплакала. От гнева у нее сжались кулаки. Она не знала, как ей теперь быть. В эту минуту ей хотелось одного – избавиться от всех страданий этого мира. Но разве на это решишься. Она была вне себя. В отчаянии кинулась во двор. На топчане никого не было. В мужском квадратном кушаке валялась куча денег. Эта была его доля. В эту минуту он возненавидел весь людской род. Ну, как тут быть: плакать или смеяться?!. Он опять вошел в дом. Успокоившаяся мать, сидя опять у окна, с заплаканными глазами вновь глядела во двор. Он вышел на улицу. Растерянно прошагал некоторое расстояние, не зная, куда идти? Оказалась, дорога ведет к отцовскому саду.
Всюду тьма. Ни живой души. В мыслях только мать оставшаяся одна.
– Бедная мама. Несчастная моя хлопотунья. С какой любовью вы нас растили, – кручинился он в ночи.
По шелесту качающихся на деревьях листьев он понял, что дошел до сада. Казалось, листья шепчутся между собой, и слушать их было приятно. Он прошел к самому большому дереву в саду – абрикосу, росшему в самом центре, опустился под ней на колени, обнял ее корявый широкий ствол и молча приник к ней лицом:
– Привет дружище! – произнес он мысленно.
Он знал по рассказам взрослых, что это дерево было посажено в год его рождения, в тот самый год, когда отец получил по распределению этот голый каменистый степной участок и основал на ней фруктовый сад. Благо рядом протекал небольшой арык – ответвление от большого канала, так что вскоре очищенная от камней и гальки земля была усажена разными фруктовыми деревьями, а через несколько лет разродилась урожаем разносортных ароматных фруктов.
Будто приветствуя его, сверху посыпалось несколько зрелых бледных в ночи абрикосов. Подняв с земли один из них, он надкусил его. Сладкий сок брызнул в рот, в нос ударил нежный аромат. Съев его до конца, он поднял с земли еще один плод и положил в рот. Ему показалось, что в теле прибавилось сил. Он несколько взбодрился, и почувствовал, наконец, нечто похожее на умиротворение. Но тут он, вздрогнул, услышав притопывающий звук шагов. На человеческие шаги не похоже. Оглянувшись назад, он увидел давешнюю белую собаку. Она бежала к нему. Он искренне обрадовался ей. Жива, жива! Она остановилась перед ним, виляя хвостом. Это огромное существо, как близкий друг стало ластиться к нему, трясь об него. И тогда он понял. Что эта собака не чужая. Да-да, она новый питомец его отца, охраняющая сад… Точно. Он крепко обнял собаку за шею. Долго держал ее в своих объятьях. Собака не шелохнулась. Не сопротивлялась. Он, балуя ее, гладил по шерстке и радовался тому, что в непроглядной ночи у него теперь есть спутник. Вместе они погуляли по саду. Затем, подошли к небольшому строению, отворив дверь, включили свет. Вытащив из подвешенного под потолком мешочка засушенное мясо, он бросил собаке. Видно, она давно не ела. Отощала бедная. Собака с одного раза проглотила брошенный ей кусок и посмотрела на него в надежде получить еще. Он бросил к ногам собаки, все, что содержалось в мешочке.
В это время в хибарку вошел белобородый старик лет восьмидесяти приятного вида в белых стариковских ситцевых штанах и такой же национальной рубахе.
– Добро пожаловать, сынок, – сказал он степенно, подобающе своему возрасту.
– Ассаломалейкум, – поприветствовал он в ответ.
– Что, возвращаешься обратно, – спросил он опять как старый знакомый.
– …
– Я из соседнего сада. Мы были приятелями с твоим отцом. Возьми вот эти документы. Они садовые. Отец твой когда-то попросил меня, что, если захотите продать его, то быть от его имени покупателем. Умным был человеком, да пребудет его душа в раю. Видно заранее предвидел, что такое может случиться. Я сделал так, как мне велел мой друг. Деньги, которые вы получили, на самом деле тоже вашего отца. А за сад не беспокойся. Я постоянно здесь. Без ухода не оставлю.
Его охватило смущение. Поднявшись с места, он беспокойно прошелся туда-сюда, долго вглядывался в бумаги. Пробежал глазами написанное. Когда он поднял голову, старика уже не было. Он не совсем понимал происходящее. Может, это ему снится? Он ущипнул себя за щеку. Кто этот старик?.. Святой Хызр, который появился и исчез, сотворив чудо?
Он был от души рад и благодарен тому, что отец вновь обрел сад и вернул им. От предприимчивости отца, в душе, будто солнце вспыхнуло.
Подул предрассветный ветер. Деревья тихо закачались. Вдалеке занялась заря. Он вышел в сад, собираясь уходить. Попрощался с собакой и пустился в путь. Она увязалась за ним до самого арыка, остановилась лишь тогда, когда он начал взбираться на холм. Откуда-то подул сильный ветер. Чигир в виде колеса, подающий воду в сторону сада, закрутился на ветру. И только тогда он понял, что в сад вода не поступала. Неожиданно налетел откуда-то вихрь, закружилась пыль вперемешку со стебельками сухой травы. Собака громка лая, стала бегать туда-сюда, не смея пересечь речку, будто она была границей для нее. Сады в степи шумели. Безграничная местами холмистая гладь предгорья показалась ему такой красивой. Когда он, достигнув вершины холма, начал спускаться вниз, до него донесся протяжный собачий вой…
У-вв-в…
Все теперь оставалось позади. Дом, предгорная степь, собака, а еще тоскливо глядящая в окно мать, белобородый старик…. все, все погружалось в пучину памяти.

————————

*Ака – брат.
**Карадарья – Река в Средней Азии.
***Ягыр – рана, натираемая от беспросветного труда.
****Тугай – заросли камыша.

На узбекском языке рассказ напечатан в журнале «Ёшлик» 2013 / 10
На узбекском языке рассказ на сайте «Xurshid Davron kutubxonasi»