В последние годы жизни Толстого интерес к его произведениям во всех странах Востока, в том числе и в Китае, необычайно возрос. К этому времени относится появление первых переводов сочинений русского писателя на китайском языке.

Александр И. Шифман
ЛЕВ ТОЛСТОЙ И ВОСТОК

ТОЛСТОЙ И КИТАЙ

9

В последние годы жизни Толстого интерес к его произведениям во всех странах Востока, в том числе и в Китае, необычайно возрос. К этому времени относится появление первых переводов сочинений русского писателя на китайском языке.

В августе 1906 г. Толстой получил из Китая от немецкого миссионера И. Генера, принявшего китайскую фамилию Е Дао-шэн, письмо с сообщением, что он перевел на китайский язык ряд его народных рассказов47.

Толстой ничего не знал об И. Генере и вряд ли сочувствовал его деятельности миссионера, но к его намерению перевести на китайский язык народные рассказы отнесся положительно. К сожалению, ответ Льва Николаевича Генеру не сохранился, но о содержании его можно судить по следующей записи в неопубликованном дневнике Д, П. Маковицкого:

«Сегодня я по поручению Льва Николаевича написал I. Gener’y {Hongkong’s Konigliche Mission), что Лев Николаевич радуется тому, что он перевел на китайский язык его народные рассказы, и спрашивал его, не будет ли иметь успех на китайском языке «Круг чтения» и не взялся ли бы он перевести его»48.

Таким образом, Толстой не только одобрил инициативу переводчика, но и побуждал его продолжить эту работу.

Народные рассказы в переводе И. Генера (Е Дао-шэпа) действительно вскоре увидели свет. Это самый ранний из известных переводов Толстого на китайский язык43. Сборник вышел в Гонконге в 1907 г. под заголовком «Религиозные рассказы». В него вошли двенадцать народных рассказов Толстого, в том числе «Хозяин и работник», «Много ли человеку земли нужно?», «Где любовь, там и бог», «Бог правду видит, да не скоро скажет» и др.50.

Годом позже, в марте 1908 г., Толстой снова получил письмо, касающееся издания его произведений в Китае, на этот раз от русского инженера Якова Ивановича Панфилова, который в 1907 г. посетил Ясную Поляну. Панфилов писал:

«Я вам пишу, глубокоуважаемый учитель Лев Николаевич, по поручению одного из моих китайских друзей. Я имел уже случай говорить с Вами осенью прошлого года (если Вы припомните того горного инженера, который ехал из Восточной Сибири и направился к Вам с целью услышать от Вас мнение по очень волнующему поводу, но, к сожалению, выбрал мало удачный путь) и тогда еще узнал от Вас о том внимании, которое уделяете Вы этому глубоко интересному народу. Я жил среди китайцев немного, но и за небольшой период времени не мог не полюбить и не привязаться к этим трудолюбивым и добрым людям».

Автор письма рассказывает, как много места занимают в жизни простых китайцев духовные интересы, проблемы нравственности.

Далее Панфилов излагает цель своего обращения к Толстому. Один из его китайских друзей, «добрый и умный Чинь Ю-са, огородник по профессии», прислал ему письмо с просьбой запросить Толстого, какие свои произведения он рекомендует для перевода на китайский язык. «Охотно, — сообщает Я. И. Панфилов, — исполняю его просьбу и пишу Вам о ней. Тем с большей готовностью делаю это, что понимаю желание моего китайского друга обратиться именно за Вашим указанием и к Вашему мнению. В недалеком будущем китайский народ, видимо, ждут очень тяжелые испытания, могущие произойти из принятия тех европейских форм жизни, на великое зло которых Вы всегда указываете».

Письмо заканчивается словами: «Пока послал Чинь Ю-са столько экземпляров Вашего «Письма к китайцу», сколько мог приобрести. Уведомил его, что с радостью исполняю его просьбу, пишу Вам и буду с нетерпением ждать Вашего ответа, чтобы немедленно его передать подробно. Глубоко вас любящий Яков Панфилов».

Прочитав это письмо, Толстой пометил на конверте: «Ответить. Очень важно». Вскоре был написан ответ:

«Получил ваше письмо, Яков Иванович, очень интересное и мне очень приятное. Посылаю вам несколько книг и предоставляю вашему другу Чинь Ю-са выбрать то, что он хочет; впрочем, я обозначу те, которые, думаю, могут быть более интересны китайцам».

Нам неизвестно, воспользовался ли Чинь Ю-са разрешением Толстого и перевел ли на китайский язык присланные ему книги, но уже само его обращение к Я. И. Панфилову говорит о том, сколь велик был интерес к произведениям Толстого в Китае.

Жизнь китайского народа, о которой Толстой много читал5l и которая не переставала интересовать его и в последние годы его жизни, часто была темой бесед в яснополянском доме. В середине мая 1908 г. Толстого навестил его знакомый Г. Н. Фохт, который несколько лет жил в Дунбэе (Маньчжурия) и участвовал в русско-японской войне. Лев Николаевич долго расспрашивал его о жизни китайских крестьян, о том, как они обрабатывают землю, о нравах простых людей. Потом он с гордостью за китайских крестьян рассказал своим близким, со слов Фохта, как русские солдаты, которые сначала пренебрежительно отнеслись к китайцам, потом, приглядевшись к их быту, прониклись к ним уважением52.

Порой в беседах с близкими Толстой сетовал на то, что в России мало хороших книг о Китае. Д. П. Маковицкий записал в своем дневнике:

«…Лев Николаевич говорил о Китае — каково там отношение народа к правительству. Ему кажется, что правительство там плохо организовано и его влияние на массы народа ничтожное. Но он жаловался, что не имеет ясного понятия о делах в Китае, а о Японии имеет. Там правительство крепко организовано. Лев Николаевич желал бы прочесть хорошую книгу о Китае»53.

Как раз в эти дни Толстой получил книгу Б. Демчинского «Россия в Маньчжурии» (1908) с дарственной надписью автора и прочитал ее с большим интересом.

28 августа 1908 г. исполнилось 80 лет со дня рождения Толстого. Еще задолго до этого срока в России и в ряде других стран возникли инициативные группы деятелей культуры и общественные комитеты, которые готовились отметить эту дату как праздник всемирной литературы. Узнав из газет о поднятой вокруг его имени шумихе, писатель поспешил специальным обращением к русским друзьям прекратить подготовку к юбилею. Желание Толстого было удовлетворено, однако ничто не могло помешать читателям всех стран мира выразить свою любовь и уважение к великому русскому писателю. Его поздравляли люди всех стран, всех профессий и возрастов. Среди множества писем пришло приветствие и из Китая. Вот что рассказала о нем газета «Речь» в номере от 14 сентября 1908 г.:

«Своеобразный адрес послали китайцы нашему великому писателю Льву Николаевичу Толстому по случаю, как они выражаются, «восьмидесятилетнего путешествия его вокруг солнца».

В знаменательный день, 28 августа, все газеты в Шанхае, имеющие громадное распространение в стране, поместили статьи и очерки жизни, полные глубокого уважения к Льву Николаевичу. Возникла мысль о переводе всех сочинений Льва Николаевича на китайский язык. На многочисленном собрании китайской интеллигенции решено было послать приветственную телеграмму Толстому и поднести ему адрес, составленный китайским писателем Ку Хун-мином».

Адрес этот, написанный на китайском, русском и английском языках, сохранился в архиве писателя. Адрес начинается словами:

«Высокочтимый Лев Николаевич! Собравшись вместе в ознаменование 80-летия Вашего рождения, мы шлем Вам свое поздравление с выражением восхищения перед величественной задачей, которую Вы выполнили. Мы глубоко уважаем и ценим искренность и мужество, с которым Вы рассматриваете трудные проблемы религиозной, нравственной и социальной жизни и показываете миру дорогу к истине. Независимое и свободное мышление избавит человечество от тяжелых пут, ложных верований, ложных обычаев, которые в прошлом препятствовали полному росту умственной и моральной жизни человечества».

Далее авторы приветствия указывают на выдающуюся роль Льва Толстого в истории мировой культуры и литературы и отмечают большой интерес к его литературному творчеству среди китайской интеллигенции. Приветствие заканчивается пожеланиями русскому писателю здоровья, долгих лет жизни на благо всех народов мира.

Кроме коллективного приветствия Толстой получил письмо и от русского жителя в Шанхае, своего старого знакомого писателя С. Е. Струменского. Поздравив Льва Николаевича с юбилеем и упомянув о посланном ему адресе китайских деятелей культуры, Струменский выразил убеждение, что публичное выступление Толстого в защиту Китая «может спасти побережье Тихого океана от страшных войн и предотвратить превращение Великого Тихого океана в Великий Кровавый».

«Действительно, — пишет С. Е. Струменский, — все лихорадочно вооружаются, а китайское правительство, подражая Японии, стремится догонять в этом деле всех остальных. Европейцы помогают этому могущественными средствами. Страшные столкновения подготовляются»54.

В заключение Струменский сообщил, что он добивается перевода сочинений Толстого на китайский язык, и попросил в этом содействия писателя. Толстой через своего секретаря поблагодарил Струменского за поздравление и опять одобрил намерение перевести его сочинения на китайский язык.

В 1909 г., за год до своей смерти, писатель уделял особенно много внимания китайской культуре. Как уже говорилось, с весны и почти до конца этого года Толстой изучал китайскую философию, литературу и фольклор с целью ознакомить с ними русскую публику.

В потоке изданий, которые ежедневно поступали в Ясную Поляну со всех концов света, попадались книги и журналы со статьями о Китае, и Лев Николаевич всегда читал их. 17 апреля 1910 г. он получил журнал прогрессивной молодежи «Уорлд стюдентс джорнэл», в котором было несколько статей о жизни и быте китайского народа. Лев Николаевич заинтересовался журналом и сделал на его полях много помет55. Указания на честность, деликатность и трудолюбие китайцев вызвали у него глубокое удовлетворение. Пересказав за обедом прочитанное своим близким, Толстой, по словам его секретаря В. Ф. Булгакова, «говорил даже, что если бы был молод, то поехал бы в Китай».

«Меня занимают китайцы, — говорил он, — четыреста миллионов людей, которым хотят привить европейскую цивилизацию»56.

30 августа в Ясную Поляну приехал возвращавшийся из путешествия по Китаю и Японии Джемс Мавор, профессор политической экономии в Торонто (Канада). Он долго рассказывал Льву Николаевичу о своих впечатлениях от Китая, о его экономическом положении. Особенно интересовали Толстого китайская деревня, труд крестьян.

Одним из последних собеседников Толстого, с которым он говорил о Китае, был его близкий знакомый П. А. Буланже, автор брошюр о китайской философии. Речь шла о путях развития Китая, о его ближайшем будущем. И, вопреки своему прежнему мнению, Толстой на этот раз высказался в том смысле, что пути капиталистического развития Китаю не избежать. Как ни сопротивляются простые люди Китая влиянию западной цивилизации, они не в силах противодействовать ему, ибо на них со всех сторон наведены пушки.

В этой беседе писатель проявил тот реалистический подход к положению дел в феодально-буржуазпом Китае и понимание его, которого ему не хватало в период создания «Письма к китайцу».

Писатель, разумеется, и в последние дни своей жизни был далек от одобрения революционных, насильственных форм национально-освободительной борьбы, но он постепенно подходил к мысли, что ожесточенная борьба народа за свободу и независимость Китая неизбежна.

10

Произведения Толстого были известны в Китае еще в 90-х годах прошлого века.

Известный путешественник К. Вяземский, совершивший в 1894 г. длительную поездку по странам Азии, свидетельствует, что когда он, беседуя с одним китайцем о литературе, упомянул имя Толстого, то оказалось, к его великому удивлению, что китаец «знал о нем и сказал, что многие из них учились русскому языку специально для того, чтобы прочесть последние труды Толстого». Оказалось, что китаец даже знал о существовании наделавшей столько шуму «Крейцеровой сонаты». «Китаец сообщил мне, — пишет Вяземский, — что многие из его соотечественников, знающих русскую грамоту, знакомы с большинством сочинений гр. Толстого»57.

Позднее, в начале века и особенно в годы первой русской революции, сочинения Толстого и статьи о нем все чаще проникали в Китай. «На книжном рынке Шанхая, умственного центра младокитайцев, не редкость встретить теперь брошюры о деятелях русской революции и о Льве Толстом», — сообщал один из русских путешественников на страницах журнала «Вестник Азии» (1909, № 1).

О большом интересе к произведениям Толстого в Китае писали, как уже говорилось, Чжан Чин-тун, Ку Хун-мин, И. Генер (Е Дао-шэн), инженер Панфилов и другие лица.

На смерть Толстого китайские газеты и журналы откликнулись сочувственными статьями. Они именовали его «великим философом», «маститым героем литературы», «религиозным реформатором, более глубоким, чем Мартин Лютер», и т. п.

По поводу книги «В чем моя вера?» шанхайская газета «Минлибао» писала: «Есть ли в нашей современной литературе книга более ценная, чем эта? Есть ли среди современных китайских писателей равный Толстому, который имел бы такое же могучее и бесстрашное сердце, как он?»58.

Китайские газеты воспроизвели приветственные адреса, посланные Толстому в день его восьмидесятилетия из разных стран. В одном из них мы читаем: «Вы выше королей, имя ваше будет живо в грядущих веках, когда имена первых будут уже совершенно забыты»59. Газеты воспроизвели и адрес присланный из Шанхая, под которым подписались не только китайцы, но и представители многих наций60.

Газета «Шэньчжоу жибао» («Шэнкчжоуская газета») напечатала в номере от 20 декабря 1910 г. биографию Толстого, назвав покойного писателя гуманистом и «истинным человеком в толковании древнего мудреца Чжуан-цзы». Газета отмечала, что суждения Толстого во многом совпадают с суждениями древних китайских философов. В журнале «Дунфан» Толстой был охарактеризован как «великий мудрец России».

Однако при жизни писателя и в первое десятилетие после его смерти его творения были в Китае достоянием лишь небольшой прослойки городской интеллигенции. Из-за слабости связей Китая с внешним миром и отсутствия квалифицированных переводчиков с русского языка произведения русской литературы издавались там только в переводах с западноевропейских языков или японского. Все же по сравнению с другими писателями Толстой уже тогда издавался довольно часто61.

Из его художественных произведений в этот период были переведены уже упоминавшиеся народные рассказы (1907), рассказы «Где любовь, там и бог» (без даты), «Упустишь огонь, не потушишь» (без даты)62, «Кавказский пленник» (1910), повести «Дьявол» (под заглавием «Грань человека и дьявола», 1911), «Крейцерова соната» (под заглавием «Страсть и ненависть», 1911), «Записки маркера» (1914), рассказы «Набег» (1915), «Чем люди живы» (1915), «Два гусара» (под заглавием «Отец и сын», 1915), «Хозяин и работник» (1915), «Севастопольские рассказы» (1917), «Утро помещика» (1917), пьесы «Живой труп» (1917), «Плоды просвещения» (1918), повести «Детство, отрочество и юность» (1918), «Семейное счастье» (1919). Впервые в эти годы появились в сокращенном виде и романы Толстого «Воскресение» (под заглавием «Сердце в плену», 1914) и «Анна Каренина» (под заглавием «Маленькая история Анны», 1917).

Уровень первых переводов был очень невысок. Не говоря уже о том, что все они были сделаны с английского, немецкого или японского языков, некоторые произведения подверглись весьма вольным переделкам и сокращениям.

Так, первое издание «Воскресения» (переводчик Ма Цзюнь-у) содержало лишь немногим больше половины текста романа. Со значительными сокращениями и многими искажениями вышли в первом издании «Анна Каренина» (переводчики Чэнь Цзя-линь и Чэнь Да-дэн), «Крейцерова соната» и другие произведения63.

До 1915 г. не было еще в Китае и сколько-нибудь значительных критических работ о Толстом. Как правило, в журналах появлялись лишь портреты писателя с краткими подписями. Один из них был напечатан в созданном Сунь Ят-сеном журнале «Минь-бао» («Народ») в 1907 г. Порой печатались газетные и журнальные заметки биографического характера, которые содержали краткие сведения о творчестве писателя. Такова, например, «Краткая биография великого русского классика Толстого», напечатанная в 1911 г. в майском номере журнала «Образование». Большинство подобных статей и заметок писалось к юбилеям Толстого или к годовщинам его смерти.

Великая Октябрьская социалистическая революция вызвала небывалый подъем революционного самосознания китайского народа, нашедший свое выражение в «движении 4 мая 1919 г.». С этого времени интерес к русским классикам в Китае резко возрос. Произведения Толстого стали издаваться более широко и в более совершенных переводах. За короткий период с 1919 по 1927 г, вышли в свет четыре сборника рассказов Толстого и отдельными изданиями «Детство, отрочество и юность» (под заглавием «Убеждение личным примером»), «Исповедь», «Что такое искусство?», «Крейцерова соната» (под заглавием «Позд-нышев убивает жену»), «Хозяин и работник» (под заглавием «Снежная ночь»), «Фальшивый купон», «Много ли человеку земли нужно?», «Власть тьмы», «Плоды просвещения», «Живой труп», «И свет во тьме светит» и др. В 1921 г. в Шанхае в переводе Гэн Цзи-чжи появилось первое полное издание романа «Воскресение».

Наследие Толстого получает в эти годы в Китае более глубокое истолкование. Правильную оценку личности и творчества русского писателя дают в своих работах Лу Синь, Цюй Цю-бо, Мао Дунь и другие прогрессивные писатели (их высказывания приводятся ниже). Интересны, по мнению исследователей, две статьи Мао Дуня: «Толстой и сегодняшняя Россия» в журнале «Сюэшэн» («Студент», март — июнь 1919 г.) и «Творчество Толстого» в журнале «Гайцзао» («Переделка», декабрь 1920 г.), а также статья «Толстой и революция» в журнале «Дунфан» (июль 1919 г.), статья Цзянь Мын-линя «Мировоззрение Толстого» («Новое образование», август 1919 г.), статья Чжан Вэнь-тяня «Искусство Толстого» (1921), главы о Толстом в «Очерке русской литературы» Мао Дуня (1920), в «Очерках русской литературы» Чжэн Чжэнь-до (1924), а также некоторые другие статьи в журналах «Дунфан», «Бэньлю» («Поток»), «Сяошо юэбао» («Ежемесячный вестник прозы») и др.64.

Много сделал для пропаганды художественного творчества Толстого выходивший с 1915 по 1926 г. журнал «Синь Циннянь» («Новая молодежь»). Он систематически знакомил читателей с выдающимися произведениями русской литературы. Еще в 1915 г. на страницах журнала (№ 2) появилась статья Жу Фыя «Уход Толстого», в которой была дана высокая оценка творчества русского писателя. В том же году (в № 4) журнал поместил вторую статью, автором которой был редактор журнала, видный китайский революционер Чэн Ду-сю. Поставив Толстого в ряд с выдающимися писателями мира, он писал: «Толстой проповедовал гуманизм, ненавидел насилие, критиковал современную цивилизацию. Он славился во всем мире своим нравственным благородством. Его нельзя считать писателем одной эпохи».

В 1917 г. на страницах «Синь Циннянь» появилась статья Лин Шу-аня «Жизнь и творчество Толстого», которую можно считать одной из первых китайских обстоятельных критико-биографических работ о русском писателе. Автор дал в ней серьезный анализ творчества Толстого как отражения русской жизни второй половины XIX и начала XX в.

«Появление Толстого, — читаем мы в этой статье, — сделало Россию предвестником расцвета литературы нашей эпохи. Русская душа нашла в творчестве Толстого истинное воплощение. Благодаря ему крестьяне узнали, что такое свобода, счастье. Он залил ярким светом историю человеческого развития. Разве Толстой является только русским писателем? Нет, он является социальным революционером и моралистом. Он достоин быть вечным учителем человечества».

Говоря о творческих принципах Толстого, автор статьи определил их как «искренность, любовь, правдивость». По его мнению, в творчестве Толстого воплотились лучшие черты русской литературы, ее гуманизм и свободолюбие.

В 1918 г. журнал «Синь Циннянь» (№ 5) поместил статью известного китайского ученого, основателя Пекинского университета Цай Юань-пэна о философских взглядах Толстого. Автор дал в ней сравнительный анализ философии Толстого, Ницше и Кропоткина и показал гуманистический характер доктрины русского писателя. Вместе с тем, изложив содержание «Письма к китайцу», он полемизировал против толстовской проповеди непротивления злу насилием.

О том, как воспринимались в тот период китайскими читателями произведения Льва Толстого, позднее рассказал писатель Цай И:

«И еще в период старой демократической революции, реформ ста дней и в особенности революции 1925 г. китайские революционеры-демократы оценили значение лозунга пробуждения масс. А один из лучших способов пробуждения народных масс — развитие демократической литературы, в том числе пропаганда произведений тех зарубежных писателей, которые выступали против феодализма, придерживались демократических взглядов. В этот период пришли к китайскому читателю первые переводы произведений Льва Толстого. Тогда были изданы «Отрочество», «Анна Каренина», «Воскресение» и другие произведения. И хотя переводы были в высшей степени кустарны, неполны, а иногда представляли собой, по существу, лишь изложение сюжета Толстого, тем не менее социальный смысл и мастерство великого художника-реалиста были вполне оценены китайскими читателями.

Сколько китайских юношей и девушек проливали слезы над судьбами Анны и Катюши, сочувствовали Нико-леньке Иртеньеву и Нехлюдову!.. Наши читатели находили в творениях Толстого родственные себе черты. При всей непохожести внешней стороны жизни они в равной мере терпели тяжелое политическое господство феодализма, в равной мере страдали от нелепых и фальшивых норм общественной морали. Наши читатели поняли, в чем состоит трагедия героев Толстого, прониклись к ним сочувствием, острее чувствовали тяжесть собственной жизни, задумывались о своем будущем»65.

Одним из первых квалифицированных переводчиков Толстого в Китае был выдающийся революционер и талантливый публицист Цюй Цю-бо66, ставший позднее членом ЦК Коммунистической партии Китая. В 1921 — 1922 гг. Цюй Цю-бо как корреспондент пекинской газеты «Чэпьбао» жил в Советской России. Здесь он с увлечением изучал русских классиков и впоследствии создал пенный научный труд «Русская литература до Октябрьской революции»67. В этом очерке Цюй Цю-бо рассматривает Толстого как выдающегося художника, обогатившего русскую и мировую литературу произведениями необычайной глубины и художественной силы. Особенное внимание уделяет Цюй Цю-бо методу психологического анализа, применяемому Толстым для создания многогранных характеров. Искусство глубокого проникновения во внутренний мир человека представляет, по мнению Цюй Цю-бо, новаторский вклад Толстого в мировую литературу.

Отметив, что русская литература дала миру и такого выдающегося художника, как Ф. Достоевский, Цюй Цю-бо заключает:

«Достоевский и Толстой в равной мере велики. Они, открывшие чудную страницу в истории мировой литературы, не могут принадлежать одной России»68.

Живя в Москве, Цюй Цю-бо посетил музей Л. Н. Толстого и рассказал о нем в очерке «Общественная жизнь». На него произвели большое впечатление драгоценные экспонаты музея и бережное отношение Советской власти к наследию великого писателя. В октябре 1921 г. он посетил Ясную Поляну. С большим благоговением он осмотрел дом и усадьбу писателя, беседовал со многими людьми, кто знал и помнил Толстого. Обо всем этом рассказано в его очерке «Путевые заметки о Ясной Поляне»69.

Цюй Цю-бо принадлежат переводы ряда произведений Толстого: «Беседы досужих людей» (1919), «Молитва» (1920), «Послесловие к «Крейцеровой сонате»» (1920), «Чем люди живы»70 (1921), статья «О народном образовании» (1920). Позднее Цюй Цю-бо порекомендовал Го Мо-жо взяться за перевод романа «Война и мир».

О переводческой деятельности Цюй Цю-бо и его друзей, группировавшихся вокруг выдающегося писателя Лу Синя, рассказывает участник этой группы, талантливый переводчик и публицист Чжэн Чжэнь-до:

«К этому времени (1920 год. — А. Ш.) мы с жаром принялись за перевод русской литературы. Цюй Цю-бо, Гэн Цзи-чжи и еще несколько студентов Института русского языка приняли живейшее участие в переводческой работе… Цюй Цю-бо и его друзья ио институту переводили рассказы и романы Толстого, Тургенева, Горького, стихи Пушкина, Лермонтова, басни Крылова, а также знакомили читателя с их авторами… Вскоре для книжной серии „Универсальные науки» мы, по просьбе ее главного редактора, ученого Цзян Бай-ли, перевели несколько русских произведений: Цюй Цю-бо и Гэн Цзи-чжи — «Сборник рассказов Толстого»; Гэн Цзи-чжи и я — «Сборник русских пьес» (всего 10)»71.

Выдающейся заслугой Цюй Цю-бо являются его переводы статей В. И. Ленина «Лев Толстой, как зеркало русской революции» и «Л. Н. Толстой и его эпоха». Талантливый критик не только одним из иервых в Китае ввел эти статьи в научный обиход, но и опирался на них в своей борьбе за новое искусство Китая72.

Из других переводчиков этих лет следует упомянуть Линь Цинь-наня (Линь Шу), который перевел с европейских языков «Детство, отрочество и юность», «Утро помещика», «Плоды просвещения», «Кавказского пленника» и «Крейцерову сонату». Однако его переводы были не всегда совершенными. Работая по подстрочникам, он умело, без существенных искажений передавал содержание и даже стилистические особенности подлинников, но он пользовался старинным китайским языком «вэньянь», не позволявшим ему воспроизводить тонкости иноязычных текстов73.

После поражения революции 1925 — 1927 гг., в период торжества гоминьдановской реакции, издание русской литературы в Китае было чрезвычайно затруднено. Гоминь-дановские цензоры (а позднее и японские власти) преследовали все, что было связано с русской и советской культурой. Но интерес к Толстому широких масс читателей настолько вырос, что издательства, вопреки всем трудностям, продолжали выпускать переводы его произведений.

К этому периоду относится выход в свет новых переводов Толстого: «Кавказский пленник» (1930), «Власть тьмы» (1931), «Живой труп» (1931), «Исповедь» (1935), «Смерть Ивана Ильича» (1935), «Плоды просвещения» (1935), «Детство, отрочество и юность» (1944). Появляются в полном виде романы «Воскресение» (1932) и «Анна Каренина» (1942), а в 1931 г. начинает печататься первый перевод «Войны и мира», выполненный Го Мо-жо74. В последующие годы впервые появляются на китайском языке «Казаки», переиздаются почти все ранее опубликованные повести и пьесы, выходят в свет новые сборники рассказов Толстого, а также его детские сказки.

Несмотря на неодобрение властей, все чаще появляются литературоведческие работы о Толстом, а также переводы зарубежных книг и статей о русском писателе. Среди работ китайских авторов этого периода выделяются статья Лу Синя «Толстой и Маркс», опубликованная в журнале «Бэньлю» (1928), и исследование Мао Дуня о «Войне и мире». Важную роль играют переводы статей Г. В. Плеханова и А. В. Луначарского о Толстом, выполненные Лу Синем. Все чаще используются марксистской критикой статьи Ленина о Толстом.

Из работ китайских исследователей этого периода заслуживают упоминания книги и статьи, появившиеся в 1928 г. в связи со столетием со дня рождения Толстого. Журнал «Дунфан» посвятил этой дате значительную часть своего ноябрьского номера. Здесь среди других мы находим статью Чэн Шу-ляна «Сто лет со дня рождения Толстого», деревод известной работы Ромена Роллана «Ответ Азии Толстому», перевод статьи Стефана Цвейга «Искусство Толстого». В журнале был воспроизведен и ряд толстовских документов, в том числе и одно из писем Ганди Толстому.

В доследующие 30-е годы работы о Толстом появлялись в Китае все чаще и чаще. Наиболее содержательными из них были, по мнению специалистов, статьи Чжан Вэнь-тяня «Взгляды Толстого на искусство», Лан Дин-сяо «Жизнь и учение Толстого», Лю Да-дэ «Смерть «Живого трупа»», Хэ Вэя «О творчестве Л. Н. Толстого», Лю Да-си «Л. Н. Толстой», Гао Фэня «Развитие реализма в русской литературе», Лян Ши-цю «Об искусстве Л. Н. Толстого».

Интересна история одного издания статей Ленина о Толстом в годы гоминьдановской реакции. Имя Ленина было столь ненавистно гоминьдановским правителям, что об издании его работ нельзя было и помышлять. Тогда переводчики пошли на хитрость. Они представили в цензуру на просмотр книгу двух «неизвестных» авторов, Ульянова и Плеханова, и невежественные гоминьдановские цензоры попались на удочку. Так в 1934 г. статьи Ленина и Плеханова о Толстом увидели свет75.

Очень популярны были в Китае в эти годы инсценировки произведений русской литературы, которые удавалось протащить через цензуру, в частности инсценировка романа «Воскресение», поставленная в Нанкине в 1936 г. Автор инсценировки драматург Тянь Хань впоследствии рассказал:

«Целью этой постановки было не только отметить 25-ю годовщину со дня смерти писателя, но и устами героев Толстого высказать то, что рвалось из нашей груди. В тяжелые годы белого террора инсценировать произведения иностранных прогрессивных писателей было столь же важно, как писать революционные исторические драмы. Сцена в тюрьме из первого действия „Воскресения» отразила мрачные настроения, пережитые мною в гоминьдановской тюрьме, которые еще сейчас живы в моей памяти»76.

«Воскресение» было поставлено как героическая драма. На первом плане оказались образы революционеров, благодаря которым Катюша Маслова возродилась к новой жизни. В этом духе был изменен и финал спектакля. В отличие от текста романа Дмитрий Нехлюдов находит свое счастье не в Евангелии, а в общественно полезной деятельности на благо людей.

Любопытны некоторые подробности этой постановки. В одной из сцен, где показано шествие в кандалах политкаторжан по этапу в Сибирь, они поют сочиненную переводчиком песню «Сибирь раздольная», в которой звучит революционный призыв к борьбе с тиранией. Вот дословный ее перевод:

Сибирь раздольная,

Ты — могила борцов.

Сколько лучших сынов

Погублено в твоих просторах!

Штык беспощаден,

Жестоко хлещет кнут,

На липе у борца

Следы крови и слез.

Кто нас провожает?

Березовый лес.

Кто наш спутник?

Журчание реки.

Но, товарищ, не унывай,

Мы все выдержим,

Вперед, сквозь тьму,

Вперед, к рассвету!

Музыку к спектаклю написал известный китайский композитор Си Син-хай. Песня политкаторжан доныне популярна в народе.

Вторая инсценировка «Воскресения» была создана писателем Ся Янем и поставлена в Чунцине в 1934 г. в ознаменование годовщины со дня рождения Толстого. Она, как и первая, пользовалась у зрителей большим успехом, хотя автор придал ей другое звучание. «Свое внимание, — пишет исследовательница Ни Жуй-тин, — он сосредоточил на показе внутренних противоречий Нехлюдова и психологическом раскрытии характеров других героев романа. Ся Янь писал, что он хотел, чтобы на примере мучительных переживаний Нехлюдова зрители ноняли серьезность жизни и стремились к добру»17.

Произведения Горького, Толстого, Чехова, как и других русских писателей, воспринимались в Китае в это мрачное время, особенно в период японской оккупации, как призыв к борьбе за свободу и независимость, против мракобесия и реакции, против засилья гоминьдановских палачей и японской военщины.

После провозглашения Китайской Народной Республики и до начала 60-х годов русская литература цережи-вала в Китае «второе рождение». Большими тиражами выходили сочинения Пушкина, Гоголя, Некрасова, Щедрина, Горького, Чехова, Короленко, а также лучшие произведения советской литературы.

За это время в Китае было издано в новых переводах около пятидесяти произведений Толстого, в том числе «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение». В новых переводах вышли также кавказские и севастопольские рассказы, «Казаки», народные рассказы, пьесы «Власть тьмы», «Живой труп», «Плоды просвещения», повести «Хаджи Мурат», «Крейцерова соната» и другие произведения. Многочисленные квалифицированные переводы, и прежде всего работы превосходного переводчика Гао Чжи, заложили основу для издания в Китае полного собрания сочинений Толстого. Однако в связи с позднейшими событиями оно. к сожалению, не вышло в свет78.

Произведения Толстого наряду с творениями других русских писателей издавались в эти годы много раз. Всего до начала 60-х годов роман «Война и мир» (вместе с переизданиями) вышел 13 раз. «Анна Каренина» — 16 раз, «Воскресение» — 13 раз. «Казаки» — 14 раз, «Плоды просвещения» — 8 раз, «Хаджи Мурат» — 7 раз, «Живой труп» — 4 раза, «Власть тьмы» — 11 раз, отдельные сбор-пики повестей и рассказов — 30 раз. Многократно выходили в свет произведения Толстого для детей и его публицистика, особенно статьи по педагогике и вопросам искусства.

Переводилось и издавалось в Китае также все ценпое, что проливает свет на жизнь и творчество великого художника, например: воспоминания А. М. Горького о Толстом, книга Ромена Роллана «Жизнь Толстого», биографические работы о писателе П. И. Бирюкова и Э. Моода, дневники С. А. Толстой, статьи Н. Г. Чернышевского, Г. В. Плеханова, А. В, Луначарского и другие интересные работы, посвященные русскому писателю.

Большое место в китайском литературоведении занимали в первое десятилетие после образования КНР статьи и исследования о Толстом. Творчество русского писателя изучалось в университетах, в научно-исследовательских учреждениях китайской Академии наук. Из года в год выходили новые работы о Толстом. Среди них исследования литературоведов Гэ Бао-цюаня, Гао Чжи, А Ина, Ни Жуйтин, Фэн Цзэн-и, статьи писателей Чжоу Яна, Лао Шэ. Ба Цзиня, Аи У, Ли Цзи-е, Цай И, Бянь Чжи-линя, Люй Ина, Чжан Би-лая и других. Многие из этих работ публиковались и в СССР.

Уже в этот период, особенно в конце 50-х годов, наряду с нападками на творчество Бальзака, Роллана, Флобера и других выдающихся писателей время от времени совершались «набеги» и на русскую литературу, в частности на наследие Толстого. Так, в 1959 г. появилась крикливая вульгаризаторская статья некоего Тань Вэя «Толстые не нужны», в которой доказывалось, что Лев Толстой — воинствующий помещик и, следовательно, его романы пропитаны «ядом помещичьей идеологии». Толстого вяло защищал главный редактор журнала «Вэиьи бао» («Литература и искусство») Чжан Гуэнь-нянь в статье «Кто сказал, что Толстой не нужен?» (№ 4). Эта странная дискуссия на влекла на русского писателя еще более вульгаризаторские нападки в статье И Цюня «О том, как учиться у Толстого» («Вэньнбао», 1959, №6).

С этого времени призыв относиться к Толстому «осторожно» уже не умолкал в китайском литературоведении. Эднако все же появлялись отдельные работы, в которых заряду с обычными оговорками делались попытки объективно разобраться в творческом опыте русского писателя, в тайнах его мастерства. Таковыми, в частности, были статьи Ван Чжи-ляна «Вопрос о мировоззрении и художественном методе Л. Н. Толстого»; Фан Цзы «Краткие заметки о «Войне и мире»» и «Л. Толстой и его роман «Анна Каренина»»; Е И-цюня «Изображение Львом Толстым внутреннего мира своих героев» и «Взгляды Толстого на Отечественную войну» (статьи вошли в сборник «Вопросы идейности литературы и искусства», 1957); Вянь Чжи-линя «Коротко о взглядах Бальзака и Толстого»; восемь заметок под общим заглавием «Читая Толстого» в сборнике Ван Си-яня «От жизни к творчеству» и др.

Сравнительно широко отмечалось в Китае в ноябре 1960 г. пятидесятилетие со дня смерти Л. Н. Толстого. В Пекине состоялось торжественное собрание, созванное Всекитайской ассоциацией работников литературы и искусств и Союзом китайских писателей. С докладом на тему «Горячий протестант, страстный обличитель, великий критик» выступил Мао Дунь (мы воспроизводим его ниже).

Знаменательная дата широко отмечалась и китайской печатью. Журнал «Шицзе Вэньсюэ» («Мировая литература») поместил статьи Гэ Бао-цюаня «Переводы произведений Толстого в Китае» (№ 11) и А Ина «О Толстом» (№ 12). В журнале «Вэньи бао» была опубликована статья Хе Ци-фана «Произведения Толстого по-прежнему живут» (№ 23). Журнал «Вэньсюэ пинлунь» («Литературная критика») поместил статьи Чжан Юя «Толстой — великий представитель критического реализма» и Бянь Чжи-линя «О выражении идейного содержания в творчестве Бальзака и Толстого». В научном бюллетене «Цзянхай сю-экан» (№ 11) появилась статья Цзян Линя «О гуманизме Толстого». Отдельные статьи о Толстом появились в журналах и вскоре после юбилея (например, статья Тан Тао «Художник и моралист» в журнале «Вэньи бао», № 12 за 1961 г.). Не все эти работы, разумеется, содержали правильную оценку творчества русского писателя. В некоторых из них вновь и вновь воскрешалась неправильная трактовка Толстого как «большого барина», «помещика», «защитника дворянских интересов». С вульгарно-социологических позиций оценивались и взгляды Толстого на искусство. Во многих статьях звучали обвинения Толстому в том, что он воспевает «свой класс» (таково, например, содержание статьи Ма Вэнь-бина «Критически осваивать литературное наследие Л. Толстого» в журнале «Вэньи бао».) Кое-кто использовал юбилей для нападок и на советское литературоведение. Такова, например, статья Цзянь Чжун-вэня «Против извращения ревизионистами творчества Л. Толстого» в журнале «Вэньсюэ пинлунь» («Литературная критика», 1960, № 6). Однако в целом годовщина Толстого все же прошла под знаком высокой оценки толстовского наследия, признания его воздействия на мировую, в том числе китайскую, литературу.

Вскоре, однако, все изменилось. Начиная с 1961 г. издание произведений Толстого в Китае пошло резко на убыль. По команде сверху издательства сокращают выпуск в свет сочинепий русских писателей, а с 1964 г. и вовсе прекращают его. Последние издания Толстого в КНР — повесть «Хаджи Мурат» в переводе Лю Ляо-мяня, вышедшая в Пекине в 1962 г., и «Кавказские рассказы» в переводе Цао Ина, изданные в Шанхае в 1964 г. На этом издание Толстого, как и других русских писателей, в Китае полностью прекратилось. Одновременно началась — и с каждым годом нарастала — жестокая «проработка» русских классиков, которая с провозглашением в 1966 г. «культурной революции» приобрела дикие формы. Классики русской и мировой литературы были объявлены вредными, опасными для китайского читателя. Так, в газете «Гуанмин жибао» от 9 августа 1964 г. мы читаем:

«Если мы не подвергнем острой критике все разномастные оценки непролетарской идеологии в литературных произведениях иностранных классиков, позволим им распространяться среди читателей, то они неизбежно окажут негативное влияние… Фактически, если судить по откликам некоторых молодых студентов и читателей, они такое воздействие уже оказывают»79.

В соответствии с этой установкой, конкретизирующей лозунг Мао Цзэ-дуна «развенчать старые авторитеты», творчество Толстого причислено в современном Китае к разряду опасных «ядовитых трав», которые нужно «вырвать с корнем», дабы не отравлять сознание китайской молодежи. Именно так, например, оно было обозначено в дацзыбао, наклеенном на стене кафедры русского языка Пекинского университета в мае 1966 г. Рассказ Толстого «После бала» обвиняли здесь в том, что в нем «изображаются любовные чувства», «смакуется разложение помещиков и аристократов». К разряду «ядовитых трав» были причислены также повести «Бэла» Лермонтова, «Станционный смотритель» Пушкина и роман Тургенева «Накануне»80.

Ожесточенным нападкам подвергается в маоистской критике и «Анна Каренина». Героиня романа обвиняется в том, что подобно Жану-Кристофу — герою одноименного романа Ромена Роллана — она преследовала в жизни «ничтожные и мелкие» цели. По словам маоистского критика Чжао Ли, Анна добивалась «личного счастья путем индивидуальной борьбы», а это «несовместимо с пролетарским революционным духом коллективизма». Герои критического реализма, по мнению китайского критика, «не черпали мудрости и силы у трудового народа», «относились к широким массам с пренебрежением и высокомерием» и поэтому гибли в одиночку. Так происходило и с Анпой Карениной. Ей не доставало «знания масс и доверия к массам», и поэтому, дескать, она и покончила жизнь под колесами поезда («Вэньи бао», 1964, № 4).

«Решительная борьба», объявленная русскому классическому наследию, в том числе творчеству Толстого, маоистской критикой, сопровождается в Китае невиданным варварством — сожжением книг русского писателя. Всемирно прославленные творения Толстого «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение», «Севастопольские рассказы», «Отец Сергий», «Холстомер» стоят одними из первых в списке произведений русских и советских писателей, которые, по указанию сверху, подлежат уничтожению. И немало этих книг уже полетело в костер81.

Можно, однако, не сомневаться, что маоистам не удастся вытравить из сознания китайского народа любовь и уважение к русской классической литературе, в частности к творениям Толстого, который был лучшим другом Китая и оказал столь благотворное воздействие на передовую китайскую литературу.

11

Отношение крупнейших китайских писателей к творчеству Толстого было всегда глубоко уважительным.

Лу Синь еще в годы юности прочитал в переводе Линь Цинь-наня сочинения Толстого, и они произвели на пего большое впечатление, Повести «Детство, отрочество и юность», «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната» наряду с произведениями классиков китайской литературы, романами Дюма и Диккенса, пьесами Шекспира и творениями Сервантеса, Свифта и Гюго составили круг его чтения. Знакомство с русской литературой, в том числе с произведениями Льва Толстого, сыграло большую роль в творческом развитии Лу Синя. Сотрудничая в передовом журнале Пекинского университета «Синь Циннянь», Лу Синь многократно обращается к творческому опыту Льва Толстого. Вместе с Цюй Цю-бо он борется за правду в искусстве, за внимание к жизни простых людей, за высокое литературное мастерство. Позднее, руководя журналом «Юйсы» («Словесная нить»), он пропагандирует на его страницах русскую реалистическую литературу, в частности творчество Толстого и Горького82.

В период «движения 4 мая» и после него Лу Синь состоит членом литературного общества «Без названия», которое издает в это время повесть Достоевского «Бедные люди», «Три сестры» Чехова, «Железный поток» Серафимовича, произведения Неверова, Сейфуллиной, Катаева, Эренбурга. Сам Лу Синь в то время не занимается переводами, но в его статьях не раз можно встретить имя Толстого, который был для китайского писателя олицетворением миролюбия, свободолюбия и высокой талантливости русского народа. В предисловии к сборнику «Волна борьбы за свободу», в который был включен памфлет Толстого «Николай Палкин», Лу Синь упоминает Толстого как писателя, гонимого реакционерами и мракобесами. «В царской России, — пишет он, — запрещались даже гуманные призывы Толстого»83. Русские писатели, утверждает Лу Синь, испытали на своей спине «господство политики кнута и виселицы, пыток и ссылок в Сибирь». С 1928 по 1936 г. Лу Синь переводит ряд произведений русской и советской литературы, в том числе работы Плеханова и Луначарского о Толстом.

Глубокое изучение русской литературы и марксистской критики помогает ему в идейной борьбе с противниками реализма. Он часто ссылается па пример Толстого и Горького, творчество которых проникнуто ненавистью к миру угнетения и мечтой о свободе и счастье народа. Лу Синь особенно сочувствовал борьбе Толстого против угнетения человека человеком и его антимилитаристским взглядам. Гуманизм русского писателя, его суровое осуждение мира насилия и собственности, заступничество за эксплуатируемых были в глазах Лу Синя теми чертами, которые должны быть свойственны каждому литератору, связанному со своим народом. Даже толстовское непротивление злу насилием, которому Лу Синь как революционер сочувствовать не мог, он связывал в какой-то степени с гуманизмом русского писателя. Так, 14 ноября 1926 г. Лу Синь писал: «Какое доброе сердце скрывается за идеей милосердия у Толстого!». Эту мысль он развил в лекции, прочитанной в 1927 г.

«Гуманисты, — говорил он, — в поисках выхода для бедняка думают о том, чтобы переделать действительность, и поэтому приходят в столкновение со стоящими у власти, которые предпочитают индивидуалистов.

Выступая за гуманизм, протестуя против войны, русский писатель Л. Толстой создал большой роман «Война и мир» в трех томах. Сам он был аристократом, но, побывав на полях сражений, почувствовал жестокость войны… Многие друзья писателя на его глазах пали в битвах. Война также изменяла людей. Одни храбрецы, видя, сколько было изранено, сколько перебито, оставшись в живых, стали думать о себе как о каких-то исключительных личностях и преувеличивать свои геройские подвиги; другие становились противниками кровопролития и надеялись на прекращение войны на земле. К последним принадлежал и Л. Толстой.

Чтобы уничтожить войны, он выдвинул тезис непротивления злу, за который власть имущие, конечно, возненавидели его. Протест против войны противоречил агрессивным вожделениям царского правительства. Непротивление злу означало бы отказ солдат сражаться за царя, отказ судей от приговоров в защиту монархии, отказ полицейских от охраны монархических порядков. А это лишило бы царя общего почитания, на котором основана империя. Все это противоречило интересам стоящих у власти. Если монарха не возвеличивают, какой же он царь!

Недовольство писателя общественными условиями, критика им одних порядков, осуждение других вызывали в обществе рост самосознания, порождали волнения, а тут уж, конечно, дело не обошлось без казней…»84.

Лу Синь тонко уловил переплетение сильных и слабых сторон в противоречивом мировоззрении Толстого. Христи-анско-патриархальная идея непротивления, с его точки зрения, ошибочна, она не может восторжествовать над бронированным кулаком буржуазно-полицейского государства. Но Лу Синь считал, что Толстому идея непротивления помогала расшатывать ту тупую и грозную силу, на которой была «основана империя», и поэтому имущие классы отвергали эту идею, а царизм расправлялся с ее приверженцами.

Отстаивая в полемике с проповедниками «вечной», «надклассовой» литературы мысль о литературе, связанной с народом, защищающей его коренные интересы, Лу Синь опять ссылался на Толстого, который считал за честь писать короткие народные рассказы, притчи и легенды, понятные простому крестьянину.

«И Толстой и Флобер, — утверждал Лу Синь в 1933 г. в статье «О писателях «среднего рода»», — писали ценные для своего времени произведения и только поэтому сохранили свое значение для будущего. Ведь будущее — это продолжение настоящего. Особенно важен Толстой, который писал рассказы для крестьян, отнюдь не называя себя писателем «среднего рода»85. Буржуазные нападай не заставили его отложить перо»86.

Враги прогрессивной литературы, борясь против Лу Синя, призывавшего писателей отражать в своих произведениях нужды парода, часто в демагогических целях противопоставляли ему Толстого, который якобы не заботился о низменной «злобе дня», а писал «для будущего», для «вечности». Именем Толстого спекулировали они и тогда, когда обвиняли писателей-реалистов в том, что у них «грубый», «простонародный» язык, недостаточно тонкий и изысканный стиль. Отвечая на эти нападки, Лу Синь писал в 1934 г. в послесловии к сборнику «О погоде болтать разрешается»:

«За последний год почему-то все чаще призывают меня учиться у Толстого. Возможно, это оттого, что стараются преподнести хороший образец мне, не знакомому с их «бранной антологией». Но я читал письмо, в котором Л. Толстой ругал царя во время европейской войны87. В Китае он также приобрел бы звание преступника, который «воспитал в современной литературе такой несдержанный, подлый, грубый и т. д. и т. п. скверный стиль литературы». Достичь мастерства Л. Толстого мне вряд ли удастся, а если бы даже я и достиг его, то не остался бы в живых. Ведь Л. Толстого и яри жизни православная церковь ежегодно предавала анафеме и сулила ему муки ада»88.

Этими ироническими строками Лу Синь опровергает утверждение эстетов, будто Толстой чурался простонародных тем и «грубого» языка, и одновременно напоминает, что реакция жестоко преследовала Толстого за свободолюбие и вольномыслие.

Немало полемизировал Лу Синь с противниками реализма и по вопросу о мировоззрении и методе художника, о его классовых позициях. Апологеты «вечпого», внеклассового искусства любили ссылаться на Толстого, утверждая, что мировоззрение художника складывается независимо от социальных, исторических условий. Лу Синь, опираясь на ленинские статьи о Толстом, давал отпор своим противникам.

О мировоззрении Толстого и его творчестве Лу Синь говорил во многих статьях и выступлениях. Он не закрывал глаза на противоречия в сознании русского писателя, но считал его одним из величайших писателей человечества, непревзойденным мастером психологического анализа. Высоко он ценил Толстого и как человека. Ему импонировал образ мыслителя-гуманиста, живущего среди простого народа, готового делиться с ним не только знаниями, мудростью, но и всем своим достоянием.

Примечательна деятельность Лу Синя по пропаганде наследия Толстого в Китае. «Толстого, — пишет китаист В. Петров, — Лу Синь называл «русским гигантом XIX века»». Он тщательно изучал критическую литературу русских и иностранных авторов о Толстом, обращался в публицистике и письмах к примерам из произведений Толстого и был очень огорчен тем, что в Китае, где творения гениального русского писателя снискали огромную любовь, нередко судят о нем поверхностно, что было в значительной мере связано с плохим знанием биографии и творческого пути Толстого. Чтобы восполнить этот пробел, Лу Синь в 1926 г. перевел и опубликовал в журнале «Бэньлю» «Записки о посещении родины Толстого после революции», написанные японским критиком Курахара Корэхито, а в 1929 г. для журнала «Чунь-чао юэкань» («Весенний прибой») перевел статью Луначарского «Смерть Толстого и молодая Европа». В связи со столетием со дня рождения Толстого Лу Синь посвятил ему в 1928 г. номер журнала «Бэньлю», в котором среди других материалов были помещены в переводах Лу Синя статья Луначарского «Толстой и Маркс» и статья Львова-Рогачевского «Лев Толстой» (глава из книги «Новейшая русская литература»)89.

Лу Синь до конца жизни оставался горячим поклонником творчества Толстого.

Значительное место занимал Толстой и в творческой биографии Го Мо-жо. Еще в юности он стал читать произведения русской литературы. Ко времени подъема антифеодального и антиимпериалистического «движения 4 мая» молодой Го Мо-жо уже был знаком с крупнейшими творениями русских писателей, в том числе и с произведениями Льва Толстого90.

О том, как сложно — в борьбе противоположных чувств — воспринимал тогда Го Мо-жо Толстого, свидетельствует одно из его ранних стихотворений — «Гром пушек», написанное им в 1920 г. во время его пребывания в Японии. Стихотворение это — своеобразное поэтическое раздумье о судьбах Китая и путях его исторического развития.

…Плененные в войне с Россией пушки стоят на берегу Японского моря. В Сибири пылает гражданская война, а японские и американские захватчики топчут русскую землю. Перед мысленным взором поэта встают два образа — Толстого и Ленина. Поэт слышит проникновенный голос Толстого: «Я люблю твою родину, ее древнюю культуру, ее великих и мудрых философов. Я мечтаю видеть Китай и весь мир свободным от порабощения. Я зову людей к добру и милосердию, но богатые люди не следуют моим призывам. Я зову человечество к дружбе и братству, но в мире не утихает гром пушек. И все же путь к счастью лежит через добро, через любовь…».

Поэт всем сердцем внимает проникновенным словам великого художника-мудреца, но в это время он слышит и голос В. И. Ленина. Великий вождь революционной России зовет людей к социальному освобождению, к борьбе за свободу и счастье. Ленин говорит: победа трудового люда во всем мире близка, она неотвратима. Но она будет добыта не ценой покорности и непротивления, а в тяжелой борьбе со старым миром…91.

Так в сознании молодого Го Мо-жо революционные призывы Ленина противостоят религиозной проповеди Толстого. Го Мо-жо выступает здесь не только как революционный поэт, отдающий лиру народу, но и как ученый, публицист и просветитель, приобщающий широкие массы к богатствам мировой культуры. В начале 30-х годов он принимается за гигантский труд — перевод на китайский язык «Войны и мира». К сожалению, эта работа не была завершена.

В 1945 г., находясь в СССР, Го Мо-жо посетил музей Толстого в Москве и совершил поездку в Ясную Поляну. Здесь он встретился со старшим сыном Льва Николаевича — Сергеем Львовичем и внучкой писателя — Софьей Андреевной. Вид дома, кабинета и усадьбы Толстого произвел на него неизгладимое впечатление. В книге отзывов он записал:

«Сюда непрерывно приходит народ. Если бы Толстой знал об этом, я уверен, что он улыбнулся бы и все морщины на его лице исчезли бы.

Недаром приходят сюда ученые, мыслители, писатели из всех стран и далеких мест. Здесь каждый может глубже думать: в чем смысл человеческой жизни, как должен выполнить свою миссию человек…

Моя любовь к своему народу и ко всему человечеству неотделимы. Я искренне выражаю мою сердечную благодарность»92.

Го Мо-жо всегда высоко ценил художественное наследие Толстого. До последнего десятилетия в руководимых им учреждениях Академии наук и писательских организациях Китая предпринимались исследования жизни и творчества русского писателя. При его содействии выходили новые переводы произведений Толстого. Открывая в 1950 г, в Пекине торжественное собрание, посвященное памяти Толстого, он сказал: «Мы должны принять все лучшее из реалистического искусства Л. Н. Толстого, чтобы питать и обогащать им нашу литературу, повышать наше художественное мастерство, чтобы создать великие произведения, отображающие нашу великую эпоху»93. В других своих речах и статьях Го Мо-жо неизменно выступал за нерушимое содружество и взаимное обогащение двух культур — русского и китайского народов.

Сейчас Го Мо-жо поддерживает курс маоистов на разрыв с русской и советской культурой. Можно горько сожалеть, что этот большой писатель и ученый — добровольно или вынужденно, временно или навсегда — примкнул к тем, кто хотел бы вычеркнуть из сознания китайцев великие творения Льва Толстого.

Неустанным пропагандистом русской культуры в Китае выступал выдающийся писатель Мао Дунь. Воспитанный на традициях европейского, в особенности русского реализма94, он призывал молодых китайских писателей учиться у Толстого художественному мастерству.

Еще в 1920 г. Мао Дунь опубликовал в журнале «Гай-цзао» (т. 3, № 4) критико-биографический очерк «Толстой», в котором стремился раскрыть художественное своеобразие русского писателя. Позднее он возвращается к опыту Толстого-романиста в ряде статей о русской и мировой литературе, а также в специальном этюде, посвященном «Войне и миру».

Об испытанном им влиянии Толстого Мао Дунь рассказал в статье «О том, как я учился», написанной после выхода в свет его трилогии «Затмение»:

«Один английский критик как-то заметил: Золя, собираясь создать какое-либо произведение, только тогда начинал изучать жизненный материал. Толстой же, лишь погрузившись в жизнь, обретал мысль взяться за перо. И хотя отправные точки этих двух великих мастеров совершенно различны, но творения их одинаково потрясли мир! Позиция Золя скорей всего может быть названа «равнодушной», и она прямо противоположна той, которую занимал горячо любящий жизнь Толстой. Но как бы то ни было, произведения и того и другого отражают действительность. Мне нравится Золя, и я люблю Толстого. Некогда я с жаром — хотя и безрезультатно и к тому же с большими оговорками и возражениями — ратовал за натурализм Золя, но когда пришло время самому попробовать свои силы в художественном творчестве, то тут я оказался намного ближе к Толстому»95.

Воздействие писательского опыта Толстого на творчество Мао Дуня отмечали многие китайские литературоведы. Они видели близость обоих писателей в сходных воззрениях на искусство, в методе психологического анализа и даже в отдельных приемах построения романа-эпопеи.

Вот, например, что говорил писатель и литературовед Чжан Ви-лай:

«Первая сцена романа Мао Дуня «Перед рассветом» всегда вызывает у меня ассоциацию с первой сценой «Войны и мира». В гостином доме У Сунь-фу собрались основные герои романа. Мао Дунь стремится решить здесь две задачи: рассказать об общей политической обстановке в стране, т. е. о том времени, когда происходит действие романа, и одновременно познакомить читателя со своими героями. Благодаря такому приему дальнейшее повествование становится более понятным. Нечто подобное мы видим и в первой сцене «Войны и мира» в гостиной Анны Павловны Шерер. Толстой вводит нас в напряженную политическую обстановку Европы и одновременно представляет читателю основных персонажей.

Сходство начала романа «Перед рассветом» с началом «Войны и мира», на мой взгляд, нельзя считать случайным. Толстой был мастером создания больших полотен, отражения противоречий и борьбы в современном ему обществе. Выдающимся современным писателем Китая в этом плане является Мао Дунь. Оба писателя знают, что начало романа, его первая глава — важный элемент композиции: в ней не просто дается бытовая сцена, а закладывается основа всей дальнейшей ткани романа. Читая первую главу, мы угадываем далекий замысел писателя, ощущаем его настроение, видим богатство его жизненного опыта, высокое мастерство повествования. Именно такое впечатление производят на меня сходные начала обоих романов. Толстовское умение создавать всеобъемлющие и вместе с тем тщательно выписанные полотна, его искусство реалистического портрета мы в своеобразной — самобытной и оригинальной — форме прослеживаем у Мао Дуня, особенно в его романе «Перед рассветом»»96.

Подобные сближения не могут быть бесспорными, поскольку искусство эпического повествования имеет свои законы, которым писатели следуют независимо от их предшественников. К тому же повествовательное мастерство Мао Дуня иногда сближают и с новеллистическим искусством Чехова, с творческим опытом Горького и других писателей. Но, как известно, крупные писатели иногда усваивают опыт предшественников непреднамеренно: этот опыт усваивается всей литературой. И в этом плане сближение Мао Дуня с Толстым оправдано.

В докладе на втором всекитайском съезде работников литературы Мао Дунь призвал китайских писателей учиться мастерству у великого русского реалиста:

«Толстой говорил, что нужно научиться избегать разбухания произведений и стремиться выразить в них только суть. Это исключительно важно, так как наши произведения часто действительно получаются разбухшими и в них слишком мало сути»97.

В ряде последующих выступлений Мао Дунь всегда рекомендовал китайским писателям изучать толстовское мастерство психологического анализа, его умение раскрывать внутренний мир героев, наблюдать и воспроизводить жизнь во всей ее сложности и многогранности.

Данью уважения к Толстому и его наследию был и доклад Мао Дуня на торжественном собрании, посвященном пятидесятилетию со дня смерти Толстого, в Пекине 20 ноября 1960 г. В этом докладе он говорил: «Идеи, выраженные в произведениях Толстого, имеют довольно большие изъяны, однако изъяны не могут скрыть красоту нефрита. Помня о заблуждениях и ошибках Толстого, мы вместе с тем ни при каких обстоятельствах не впадаем в недооценку глубины изображения в его произведениях современной ему социальной действительности, а также тех высот совершенства, которые достиг писатель в своем художественном творчестве».

И далее:

«Творчество Толстого — сверкающая жемчужина в той сокровищнице мировой литературы, которую мы призваны воспринять и пополнить. Драгоценное наследие литературы и искусства прошлых эпох превращается в подлинное достояние народа лишь после того, как он обретает свободу и становится хозяином своей судьбы. При этом народ не только воспринимает прекрасное наследие прошлого, — он должен развивать его на оспове марксизма-ленинизма и создавать новую социалистическую литературу, что нашло свое подтверждение в блистательных успехах советской литературы за сорок лет.

Произведения Толстого являются драгоценным наследием не только Советского Союза, но и народов всего мира»98.

Интересно отношение и других китайских писателей к Толстому.

В 1958 г., в связи со стотридцатилетием со дня рождения Толстого, Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве обратился к группе китайских писателей, литературоведов и переводчиков с анкетой, содержавшей вопросы: «Каково значение художественного опыта Толстого для современной китайской литературы? Оказывает ли на нее воздействие реализм автора «Войны и мира»? Какие произведения Толстого наиболее известны в Китае? Как оценивают их китайские писатели? Чему они учатся у Толстого?».

Ответить на эти вопросы было нелегко, если учесть специфические особенности и многовековые традиции китайской литературы. Становление китайского реализма, как известно, шло своими особыми, отличными от западных литератур путями. И тем не менее китайские литераторы охотно откликнулись на анкету музея. Многие из них прислали обширные статьи и даже целые исследования о влиянии Толстого на китайскую литературу. Приведем некоторые ответы.

Позднее затравленный маоистами, выдающийся романист и драматург Лао Шэ, создатель серии романов «Четыре поколения одной семьи», повести «Записки о Кошачьем городе» и многочисленных пьес («Фан Чжень-чжу», «Колодец из ив» и др.), автор превосходных рассказов, собранных в книгах «На ярмарку», «Вишневое море», «Устрицы» и другие, так оценивал Л. Н. Толстого:

«Если Шекспир — величайшая из вершин драматургии, то Толстой — самое глубокое и самое необъятное море в океане художественной прозы. Да, из всех писателей-романистов мира прошлого и настоящего, пожалуй, только он один заслуживает этого образного сравнения. Его сердце вмещало целую эпоху, и в этом несравненное достоинство писателя. Слабость его заключалась в противоречиях сознания, однако это говорит лишь о том, что даже сознание такого человека, как Толстой, испытывало воздействие эпохи.

Его произведения уже пустили корни в Китае. Он оказал влияние на всех представителей новой литературы, появившейся после «движения 4 мая». Все хотят овладеть его ширью и глубиной, однако пока это еще никому не удается. Лично я больше всего люблю его «Анну Каренину».

Молодые писатели любой страны должны учиться у него, учиться пропаганде правды в художественных произведениях»99.

Один из крупнейших прозаиков современного Китая, автор трилогии «Стремительное течение» и редактор китайского перевода романа «Анна Каренина» Ба Цзинь писал:

«Я очень люблю прозу Толстого и собираю его сочинения на русском, китайском, английском, французском, немецком и японском языках. С большим интересом читаю я также биографические книги о Толстом. Строгое отношение Толстого к литературе и к жизни в свое время оказало на меня немалое влияние. Я впервые прочел «Войну и мир», «Воскресение» и некоторые повести Толстого, когда мне было девятнадцать лет. Теперь я вижу, что мое последующее развитие как писателя-романиста в известной мере связано с этим первым чтением Толстого. Тогда я увидел в его творчестве, прежде всего, путь к правде и, следуя ему, взялся за перо. До сих пор меня волнует сложная духовная жизнь многих героев Толстого. Когда я читаю его произведения, мне кажется, что я знаком с ого героями, и, хотя они иностранцы и люди другой эпохи — они, словно живые, стоят передо мной, говорят со мной на понятном мне языке…».

О своем преклонении перед художественным гением Толстого, о желании научиться у него мастерству говорил и другой китайский прозаик, Ай У, автор романов «Родные места», «В горах», «В огне рождается сталь» и многих рассказов и повестей.

«Произведения Толстого я постоянно держу под рукой; при первой возможности я вновь перечитываю их. Вы спрашиваете, какие из его произведений произвели на меня самое глубокое впечатление? Ими являются: «Война и мир», «Анна Каренина», «Казаки» и «Смерть Ивана Ильича». Толстой глубоко и образно описывал жизнь современного ему общества; его язык увлекает своим богатством и красотой. Выведенные им герои настолько реальны, что воспринимаются чуть ли не более зримо и осязаемо, чем люди современного нам общества; мы не только видим их облик, слышим их голоса, но и проникаем в их сознательный и подсознательный духовный мир. И этому непревзойденному искусству мы должны всемерно у него учиться».

Как известно, каждый писатель изучает опыт другого по-своему. Порою достижения родственного по духу писателя усваиваются не непосредственно, а через представляемую им литературу в целом. Так, в частности, было в Китае, где художественный метод Толстого часто воспринимался в единстве с творческими принципами Гоголя, Тургенева, Горького и Чехова, т. е. с эстетическими основами всего русского реализма. Об этом писал китайский прозаик Люй Ин:

«Влияние произведений Толстого на китайскую литературу и театр огромно. Эпические творения русской литературы, положенные в их основу реалистические принципы внимательно изучаются всеми вдумчивыми и стремящимися к совершенству мастерами китайской литературы. Я, как писатель, сознательно принялся за изучеиие опыта русской литературы двадцать лет назад, когда задумал роман о китайской деревне периода антияпонской войны, о классовой борьбе между крестьянами и помещиками. И первое, что я сделал тогда, — перечитал Толстого. Внимательно вглядевшись в то, как сдельны романы Толстого, я, по мере своих скромных сил, стремился так же правдиво и живо изображать людей, создавать типические образы в характерной для них среде, рисовать картины сельской жизни воедино с судьбами героев, как это делает Толстой. С тех пор «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение» являются не только моими любимыми книгами, но и неисчерпаемыми источниками писательского мастерства».

Один из видных поэтов Китая, известный переводчик Шекспира, Вянь Чжи-линь, воздавая должное Толстому-реалисту, утверждал, что реакционные черты в мировоззрении писателя («толстовство») приглушили многие краски на его палитре, привели к «трагической недооценке Шекспира».

Отвечая на вопрос о влиянии толстовского реализма на китайскую литературу, Бянь Чжи-линь продолжал:

«Художественное творчество Толстого и, в первую очередь, его романы, несомненно, оказали плодотворное воздействие на развитие китайской литературы, хотя трудно определить, в каких именно произведениях и как оно сказалось. Помню, с каким восторгом они при появлении читались широкими кругами пашей интеллигенции, какие споры они вызывали в среде молодых писателей. Я тоже был тогда молодым поэтом. Впервые я прочитал «Войну и мир» зимой 1932 г. Я тогда приехал из Пекина в деревню, расположенную близ устья реки Янцзы, и как раз попал туда в период японского нападения на Шанхай. Я прочел в английском переводе этот потрясающий роман, будучи не в силах оторваться от него, и совершенно отчетливо помню, как сильно билось сердце, когда я дочитывал последние страницы. В это время я писал свою первую книгу стихов, и если в них чувствуется влияние Толстого, то оно только в гуманистическом мировосприятии, в стремлении к единению с людьми. Я считаю, что молодые писатели Китая должны и впредь учиться у Толстого его гуманизму — умению ненавидеть зло и любить добро. Они должны учиться у него глубокому проникновению в жизнь, умению создавать широкие жизненные полотна, литературному стилю, языку, полнокровному, как река Янцзы».

Литературовед и теоретик литературы Цай И посвятил свой ответ рассказу о том, какое значение имело творчество Толстого для китайской интеллигенции на разных этапах национально-освободительной борьбы.

«Романы Толстого, — писал он, — стали широко известны китайскому читателю в период старой демократической революции, реформ ста дней и особенно революции 1925 г.

После «движения 4 мая» издание классических произведений зарубежных литератур пошло в Китае быстро вперед. К этому времени относятся и новые переводы «Анны Карениной» и «Воскресения», которыми зачитывалась интеллигенция. Особенное значение для демократических читателей Китая в годы антияпонской войны имел перевод «Войны и мира», поскольку горячий патриотизм и оптимизм, заложенные в этом произведении, служили им поддержкой в борьбе против интервентов.

В народном Китае Толстой — один из любимых писателей. Сейчас сочинения Толстого укрепляют нашу дружбу с русским народом, умножают наши силы в борьбе за новую жизнь».

Литературовед и публицист Ли Цзи-е, много лет работавший над переводом «Войны и мира», рассказывал:

«В период войны против японского империализма я взялся за перевод «Войны и мира». Живя в Тяньцзине и Пекине, я более четырех с половиной лет работал над текстом романа, одновременно нанимаясь на тяжелую физическую работу, чтобы прокормиться. Но перевод никогда не обременял меня. Воспроизводя главу за главой, я все время жил в светлой атмосфере романа, дышал его воздухом. Вместе с тем героическая борьба русского народа с агрессором, его патриотизм, описанные в „Войне и мире», были для меня огромным моральным подспорьем. Меня не покидало ощущение, что у наших народов одна историческая судьба. Переводить Толстого нелегко, но это — большая радость».

О своем преклонении перед художественным гением Толстого, об огромном воздействии его реалистического метода на китайскую литературу писали и другие китайские литераторы. Все они сходились на том, что творения Льва Толстого и других русских классиков, как и лучшие произведения советской литературы, способствуют развитию новой китайской культуры. Они помогают китайскому народу лучше узнать своего друга и брата — советский народ, помогают китайским писателям совершенствовать художественное мастерство. Что же касается прямого влияния Толстого на китайскую литературу, то, как известно, воздействие одного писателя на другого и тем более одной литературы на другую — процесс чрезвычайно сложный, нелегко прослеживаемый. С реализмом Толстого связывали в Китае и обличительный пафос Лу Синя, и эпическое искусство Мао Дуня, и глубокий психологизм Ба Цзиня и Лао Шэ. Делалось — в том числе и самими китайскими писателями — множество других сближений, касающихся отдельных тем, проблем, образов и приемов. Вероятно, не все эти сближения обоснованны и правомерны, поскольку китайская литература опирается прежде всего на свои собственные богатейшие традиции; к тому же в Китае имеются большие самобытные художники, вносящие свой вклад в художественную сокровищницу мировой литературы.

Однако то, что художественное наследие автора «Войны и мира» до недавних событий воспринималось в Китае как живое явление, активно воздействующее на современную жизнь и литературу, — факт несомненный. И это в полной мере подтвердили китайские писатели в своих ответах на анкету Государственного музея Л. Н. Толстого.

ПРИМЕЧАНИЯ

Толстой и Китай

46 Ромен Роллан в ст. «Ответ Азии Толстому» сообщает некоторые сведения о дальнейшей судьбе Ку Хуи-мина. Китайский ученый был впоследствии изгнан из Пекинского университета и вынужден был искать убежище в Японии. В 1927 г. в издательстве «Сток» увидела свет на французском языке его новая книга — «Дух китайского народа» с предисловием Гулиельмо Ферреро (Р. Роллан, Собрание сочинении, т. 14, Л., 1933, стр. 330).

47 Письмо И. Гепера см. в первом издании настоящей книги, стр. 140 — 141.

48 Д. П. М а к о в и ц к и й, Яснополянские записки, запись от 29 августа 1906 г.

49 В известном библиографическом труде П. Д. Драганова «Гр. Л. Н. Толстой как писатель всемирный», СПб., 1903, упоминаются переводы Толстого на китайском языке, относящиеся к 1895 и 1903 гг. Однако обнаружить их нам пока не удалось.

50 Книга была в 1907 г. прислана переводчиком в Ясную Поляну и сохранилась в библиотеке Толстого.

51 Из книг о Китае кроме упомянутых выше в яснополянской библиотеке сохранились: А. В. Верещагин, В Китае. Воспоминания и рассказы, СПб., 1903; О. Франко, Земельные правоотношения в Китае, СПб., 1904; В. П. В р а д и й, Пищевые продукты китайцев. СПб., J904; А, Ухтомский, Из области ламаизма.

К походу англичан на Тибет, СПб., 1904; «Lectures of Col. R. Q. Ingersoll. Including his letters ou the Chinese God», Chicago, 1897 (с пометами Л. Н. Толстого); Н. Taylor, One of China’s Christians, London, 1905; U. G о h i о г, La Guerre de Chine. Assasi-nats, incendies, viols et pillages, commis et racontcs par les officiers, les soldats Fraucais aux ordres des inissiormaires, [б. м.], [б. г.].

52 См.: Д. П. М а к о в и ц к и й, Яснополянские записки, запись от 19 мая 1908 г.

г>3 Там же, запись от 2 июля 1908 г.

54 Отдел рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого.

55 Журнал сохранился в яснополянской библиотеке.

56 В. Булгаков, Л. Н. Толстой в последний год его жизни, М., 1957, стр. 185.

57 К. Вяземский, Путешествие вокруг Азии верхом, — «Русское обозрение», № 2, 1895, стр. 727 — 728.

58 Цит. по газ.: «Крымский вестник», 9.П.1911.

59 Там же.

60 Приветственный адрес сохранился в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого.

61 Сведения об изданиях сочинений Толстого в Китае приводятся ниже по кн.: «Художественные произведения Л. Н. Толстого в переводах на иностранные языки. Отдельные зарубежные издания. Библиографии», М., 1961,. а также по материалам Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, Всесоюзной библиотеки иностранной литературы и библиотеки Государственного^ музея Л. Н. Толстого. Использованы также: библиографический перечень изданий Толстого и о Толстом в Китае, составленный библиотекой университета «Фудапь» в Шанхае (1958), сборники «Index Translations, издающиеся ЮНЕСКО, и ценные материалы, присланные в 1958 г. переводчиком Гао Чжи в Государственный музей Л. Н. Толстого. Сведения за период с 1962 по 1970 г. из-за недостатка информации Fie полны.

62 Обе книги сохранились в яснополянской библиотеке.

63 Выдающийся советский китаист акад. В. М. Алексеев (1881 — 1951) приводит как примеры искажения текста Толстого следующие места из китайского перевода рассказа «Три смерти». У Толстого: «Матреша высунула толстую руку из-под платка и перекрестилась»; в переводе: «Матреша высунула обе руки и стала молиться». У Толстого: «погребец»; в переводе: «чайный прибор». У Толстого: «последняя воля»; в переводе: «небесная судьба». У Толстого: «в моем приходе» (т. е. районе, обслуживаемом священником); в переводе: «когда я пришел сюда» и т. д. (В. М. Алексеев, Горький в Китае, — сб. «М. Горький и литературы зарубежного Востока», М., 1968, стр. 323).

64 Здесь и далее сведения о работах китайских исследователей о Толстом и их отзывы о нем почерпнуты нами из статей: Цзян Шоу-чан, Лев Толстой в Китае, — «Вопросы литературы», 1962, № 12; Ни Жуй-тин, Л. Толстой в Китае, — «Русская литература», 1958, № 4; Б. Лисиц а, Русская классическая литература в Китае, «Русская литература», 1959, № 4, а также из библиогр. перечня, составленного библиотекой университета «Фудапь» в Шанхае (1958).

65 Из письма Цай И в Государственный музей Л. Н. Толстого от 7 августа 1958 г. Пер. И. Глаголевой. Хранится в Отделе рукописей музея.

GS О жизни и творчестве Цюй Цю-бо и его деятельности по пропаганде наследия Толстого в Китае см.: Н. Т. Федоренк о, Китайская литература. Очерки по истории китайской литературы, М., 1956; М. Е. Шнейдер, Творческий путь Цюй Цю-бо (1899 — 1935), М., 1964.

67 Этот труд включен в Собрание сочинений Цюй Цю-бо, изданное в Китайской Народной Республике (т. 2, Пекин, 1953, стр. 461-538).

68 Цит. по: Фэн Цзэн-и, Достоевский в Китае, — «Вопросы литературы», 1959. № 12, стр. 239.

БЭ См.: М. Е. Ш и е й д е р, Цюй Цю-бо в Советской России, — «Советское китаеведение», 1958, № 1, стр. 138.

70 В собрание сочинений Цюй Цю-бо включены также переводы рассказов Толстого «Три смерти», «Ильяс» и «Ассирийский царь Ассархадон», однако, как выяснилось позднее, они принадлежат не ему, а его другу — переводчику Гэн Цзи-чжи.

71 Цит. по: Б. Лисица, Русская классическая литература в Китае, — «Русская литература», 1959, № 4, стр. 206.

72 О первых публикациях статей В. И. Ленина, посвященных Толстому, см.: В. В. Петров, Ранние китайские переводы работ В, И. Ленина по вопросам литературы и искусства, — сб. «Ленин и проблемы истории стран Азии (Китай, Индия)», Л., 1970, стр. 108-110.

73 О переводческой деятельности и воззрениях Линь Цинь-наня см.: В. Ф. Сорокин, Формирование мировоззрения Лу Синя, М., 1958, стр. 16 — 17.

74 Этот перевод печатался отдельными книгами. В 1931 г. вышла первая книга, которая соответствовала первой части первого тома романа; в 1932 г. — вторая книга, которую составила вторая часть первого тома романа; в третью книгу, изданную в том же 1932 г., вошли третья часть первого тома и первая часть второго тома «Войны и мира»; четвертая книга перевода, изданная в 1933 г., включает вторую и третью части второго тома романа. на этом перевод Го Мо-жо ((Воины и мира» был прерван. В 1935 и 1939 гг. переведениые тома вышли вторым изданием.

75 Книга вышла под заглавием «Статьи Ульянова и Плеханова о Толстом». В нее вошли статьи В. И. Ленина: «Лев Толстой, как зеркало русской революции». «Л. Н. Толстой», «Л. Н. Толстой и его эпоха», «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение»: статьи Г. В. Плеханова: «Отсюда и досюда», «Смешение представлений», «Карл Маркс и Лев Толстой» (см. об этом: Ни Жуйтин, Л. Толстой в Китае, — «Русская литература», 1958, № 4, стр. 202 — 203).

76 Из письма Тянь Ханя в Государственный музей Л. Н. Толстого. Пер. И. Глаголевой. Хранится в Отделе рукописей музея.

77 Ни Жуй-тин, Л. Толстой в Китае, стр. 203.

78 Касаясь достоинств последних переводов Толстого на китайский язык, Гао Чжи отмечал, что некоторые из них все еще не вполне совершенны. Это относится и к переводам самого Гао Чжп. «Мои трудности, — писал он, — вызваны тем, что я недостаточно уверенно чувствую себя в русском» языке, не полностью знаком с нравами и обычаями русского народа. Я учился языку самостоятельно, у меня не было достаточно разговорной практики. И поэтому я не всегда постигаю особые формы выражения мыслей и чувств, свойственные русскому языку. Иногда не удается пере-

дать ритмику толстовской фразы, — очень трудно уложить широко развернутый толстовский период в специфические понятия и короткие фразы китайского языка. И, несмотря па это, китайский читатель уже сейчас имеет превосходные переводы Толстого, которые и по своему духу и по близости к подлиннику являются большим достижением китайской культуры» (из письма Гао Чжи в Государственный музей Л. Н. Толстого от августа 1958 г. Пер. И. Глаголевой. Хранится в Отделе рукописей музея).

79 Классическое наследие в оценке китайской печати, — «Вопросы литературы», 1966, № 11, стр. 159.

80 См.: И. И. Надеев, «Культурная революция» п судьба китайской литературы, М., 1969.

81 «Литературная газета», 11.IX, 18.IX. 1968.

82 Об отношении Лу Синя к творчеству Толстого см.: В. Ф. С о-р о к и н, Формирование мировоззрения Лу Сипя; Л. Д. Позднеева, Лу Синь. Жизнь и творчество (1881 — 1936), М., 1959; В. Петров, Лу Синь. Очерк жизни и творчества, М., 1960.

83 Здесь и далее высказывания Лу Синя о Толстом цит. по: Л. Д. П о з д н е е в а, Лу Синь. Жизнь и творчество (1881 — 1936).

84 Л у Синь, Полное собрание сочинений (па кит. яз.), т. 7, стр. 473 — 474. Здесь и пиже переводы и примечания к статьям Лу Сипя выполнены Л. Д. Позднеевой, которой припошу глубокую благодарность.

85 Так называли себя китайские проповедники надклассовой литературы.

86 Л у Синь, Полное собрание сочинений (на кит. яз.), т. 5, стр. 37.

87 Вероятно, имеется в виду статья «Одумайтесь!».

88 Л у Синь, Полное собрание сочинений (на кит. яз.), т. 4, стр. 465.

89 В. Петров, Лу Синь. Очерк жизни и творчества, стр.

343 — 344.

90 В предисловии к первому русскому изданию своих «Избранных сочинений» (М., 1956) Го Мо-жо писал: «В переводах и в оригинале я зачитывался Шекспиром, Гете, Гюго, Л. Толстым, Ибсеном» (стр. 16).

91 См.: Ни Жуй-тин, Л. Толстой в Китае, — «Русская литература», 1958, № 4.

92 Го Мо-жо, 50 дней в СССР, пер. В. Н. Рогова, Шанхай,

1947, стр. 100.

93 Цит. по брошюре, изданной в Пекине в 1960 г., с изложением речей, произнесепных в Пекине на торжественном заседании, посвященном пятидесятилетию со дня смерти Л. Н. Толстого. Хранится в Государственном музее Л. Н. Толстого.

94 Н. Т. Федоренко пишет во вступительной статье к Собранию сочинении Мао Дуня: «Формирование Мао Дуня как писателя-реалиста проходит под влиянием Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького» (т. 1, М., 1956, стр. 25).

95 Мао Дунь, От Гулиия до Токио, — «Сяошо юэбао», 1928, т. 19, № 10. Цит. по ст.: Б. Лисица, Русская классическая литература в Китае, — «Русская литература», 1959, № 4, стр. 211.

96 Из письма Чжан Би-лая в Государственный музей Л. Н. Толстого от 23 июня 1958 г. Tlep. И. Глаголевой. Хранится в Отделе рукописей музея.

97 Мао Дунь, Сочинения, т. 3, М., 1956, стр. 342.

98 Цпт. по ст. Мао Дуня «Толстой в Китае», являющейся изложением его доклада в Пекине в связи с пятидесятилетием со дня смерти Толстого. Пор. с кит. М. Е. Шнейдера, — «Литературное наследство», т. 75, кн. 2, стр. 343 — 346.

99 Злесь и далее ответы китайских писателей на анкету Государственного музея Л, H. Толстого цит. по кн.: «Литературное наследство», т. 75, Kit. 1. стр. 611 — 617. Публикация А. Шифмана. Пер. И. Глаголевой. Письма хранятся в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого.