В числе бывших независимых ханств, вошедших теперь в состав Восточной Бухары, находилось Кулябское бекство, игравшее, без сомнения, в доисторические времена восточного мира немаловажную роль в культурно-экономическом росте этого заброшенного уголка света.

М. А. Варыгин
ОПЫТ ОПИСАНИЯ КУЛЯБСКОГО БЕКСТВА
Известия Императорского Русского географического общества.
Том LII. Выпуск X. 1916.

Краткий исторический очерк

В числе бывших независимых ханств, вошедших теперь в состав Восточной Бухары, находилось Кулябское бекство, игравшее, без сомнения, в доисторические времена восточного мира немаловажную роль в культурно-экономическом росте этого заброшенного уголка света.

Враждебно настроенные соседи, междоусобные брани, нашествия иноплеменников и климатические условия, — все это было непреодолимым препятствием и тормазом умственного и матерьяльного развития жителей, до сих пор остающихся на положении грубых варваров в общественной и политической жизни, несмотря на все веяния времени и благодетельные условия соседства с культурной и дружественной нацией.

Как ни прискорбно, но нужно сознаться, что Бухара долго еще будет влачить свое жалкое существование во тьме невежества, пока не произойдет коренная ломка восточного абсолютизма, основанного на безграничном страхе пред палкой всесильного бека и на слепой вере в предопределение.

Изустные рассказы и предание относят существование Куляба, как отдельного ханства, чуть ли не к первым стадиям формирования жизненных условий на земле, и мусульманские историки и ученые так же спорят о том, что Ноев ковчег остановился на вершине Варджучских гор, как семь городов Греции спорят о рождении в одном из них Гомера.

Название «Куль-об» на наречии фарси значит «озерная вода», и согласно тем же преданиям, записанным якобы в какой-то книге, долина рр. Кызыл-су и Ях-су была затоплена водами р. Пянджа, отчего тут образовалось громадное скопление воды — обширное плесо, в виде озера, давшее повод к названию всей окрестности.

Правителей страны аборигены края выводят из тьмы веков, и в то время как одни стоят за начало линии «ша» (хан, правитель) от полководцев Александра Македонского, другие принимают за родоначальника независимых ша — одного из полководцев Железного Хромца, Тимурленга.

[…]
Базар в Кулябе. 1926

Все правители передавали власть из рода в род, и за право престолонаследия часто происходили междоусобия и распри. Из трех братьев, живших в Кулябском бекстве в 30-х годах, один Сары-хан правил Кулябом, а другой был призван в Дарваз в 50-х годах, но за жестокость был убит там. Сары-хан правил Кулябом 35 лет и ознаменовал года своего правления рядом войн с Бухарой и Афганистаном. Характера был крутого и даже жестокого, как всякий из восточных деспотов. Бухарцы давно воевали с непокорными горцами, и такая провинция, как Гиссар, часто переходила из рук в руки; когда же русские войска, шаг за шагом занимая Туркестан, взяли Самарканд и дошли до Китаба, то корыстолюбивые замыслы двинули Музафар-хана Бухарского на восток за новыми землями и богатствами жителей. Без особенных усилий взят был Гиссар, Каратегин, Бальджуан; Куляб и Дарваз оказали большее сопротивление, благодаря удаленности места, тяжелым топографическим условиям и упорной борьбе свободолюбивых жителей, среди которых узбеки рода лакай считают себя и до сего дня свободными от бухарского гнета, а бухарцы считают лакаев своими непримиримыми врагами.

Все перечисленные независимые ханства, после упорных битв у крепостей, ознаменовавшихся беспощадным избиением женщин и детей, разрушением городов, оросительных канав и даже главных грандиозных каналов, с уничтожением которых надолго замирает всякая жизнь, — были покорены один за другим. Утвердившись в Гиссаре, бухарцы готовились нанести последний решительный удар волновавшимся горцам, когда представился casus belli: Куляб и Дарваз восстали и деятельно приглашали прочих соседей по несчастию присоединиться к ним, чтобы общими и дружными усилиями выгнать бесцеремонного покровителя, не способного не только управлять другими, но не пригодного даже к самоуправлению в своих владениях.

Само собою разумеется, как ни плохо было организовано бухарское войско, но оно все же являлось внушительной силой в сравнении с нестройными толпами пахарей, и восстание было подавлено с жестокостью, присущею восточному миру. Победитель Гиссара, начальник всей артиллерии Худай-Назар-датхо [датхо — генерал-майор], потом — аталык [аталык (отец народа) — высшей чин, упраздненный], обрушился на несчастные бекства и окончательно привел народ в повиновение, истребив более половины и разогнав ? населения. Правитель Дарваза Серадж-Эддин-хан был уведен в плен, а кулябский ша Сары-хан с массой приверженцев бежал в Афганистан, где до последних дней его не покидала надежда на возвращение в родной край. Кончились дни самоуправления в 1876-8 гг., и независимые ханства вошли в состав бухарских владений, под общим названием бекств. Трудно сказать, выиграло или проиграло население от перемены правителей, ибо в общем форма его осталась неизмененной — та же деспотия; нужно полагать, что и при той и другой системе жилось несладко, — насилие, произвол имели столько же прав гражданства, как и прежде; лишь отчасти, быть может, стало лучше в том смысле, что прежде на сильное притеснение можно было жаловаться Единому Создателю, а теперь на ставленников беков — эмиру, чем покоренные и воспользовались на первых же порах. Обычные здесь народные черты, можно сказать, национальные, — шпионство, сплетни и клевета — были пущены в ход против победителя Дарваза и Куляба, и он первый из беков сложил голову от клыча у ног кровожадного Музафар-хана, искупив своей кровью весь ужас нашествия.

Междоусобия, нападения внешних врагов, отсутствие вооруженных сил и крепостей, где бы жители могли безопасно укрыться и переждать военную грозу, — все это вынуждало население искать приюта в теснинах гор, в скалах и катакомбах. В сокровенных местах, где-нибудь в глухом овраге, в отвесных обрывах, искусственно делались обширные подземные ходы, вроде древних катакомб. Сюда-то при случае жители прятали жен, детей и имущество; забирались в подземелья или по веревкам в корзинах, или по ступеням в земле, маскировали входы и подступы к ним от нескромного взора и оставались там до ухода врагов.

В Кулябском бекстве, около одного кишлака (Бадампту), расположенного у выхода большого глинистого оврага, с высокими, до 100 саж., отвесными стенами, имеются такие катакомбы, или подземный город, как их называют в Афганистане, где такие города не редкость. Главное место оврага с подземельем скрыто от наблюдателя, и только с восточной стороны бросаются в глаза желтоватые отвесные стены и темные входы в коридоры. На высоте 70 саж. от дна оврага и саж. на 10-15 от верха обрыва имеются 3 громадных правильно вырубленных входных отверстия, расположенных недалеко одно от другого. Пожилые старики не помнят случая, чтобы кто-нибудь отважился проникнуть внутрь подземелья; таинственное место облечено мрачными, хитросплетенными баснями о чудовищах, о страшных змеях, которые якобы сторожат богатые клады. Репутация страшного места по давности времени настолько упрочилась, что за деньги туземцы не пошли выбивать ступени ко входу и тем лишили меня возможности пробраться в пещеры и осмотреть их.

Я немного уклонился в сторону от исторического обзора края, но сведения эти так скудны, так несложны, что их можно передать в немногих словах, простым перечислением кой-каких фактов и имен.

Со времени бегства «ша» Сары-хана, истребления жителей и разрушения крепостей [следы старых крепостей видны до сих пор, а именно: Хальвой, близ кишл. Пай-тух, на р. Куляб-дарье; Малауди и Заз-камар на р. Ях-су; Тосс-кала на р. Кызыл-су; Аймак-кала на остр. Урта-туйгай; Куна-Биш-кала], разбросанных по долине рр. Кызыл-су и Ях-су, беком был назначен Садык-ходжа. Садык-ходжа пробыл недолго, и был назначен Абдуррахман-ходжа-судур, бывший затем Дарвазским беком после смерти Худай-Назар-датхо.

До 1905 г. в продолжение 28 лет в Кулябском бекстве перебывало 19 беков, редкий из них пробыл в Кулябе 2 года, большая часть из них жила от лета до лета и перекочевывала в другие города, — все это станет понятным, когда в последующем описании мы ознакомимся с бухарскими порядками управления и их несложным административным строем. В среднем на каждого бека приходится по 1? года. Никто из них не оставил в народе по себе доброй памяти, никто из них не прибавил в бекстве чего-либо из построек, не улучшил дорог, — все находится в таком виде, в каком досталось от независимых правителей. Единственная каменная постройка — мечеть в г. Кулябе — служит памятью о Сары-хане, и этот единственный плод его заботливости вызван вернее какими-либо религиозными соображениями, ввиду множества великих прегрешений против жизни, собственности и чести своего народа. Из прочих беков, ставленников эмира, один только и памятен народу тем, что, приехав в Куляб, объелся дыни и в приступе желудочных колик (малярия) умер, пробыв живым в городе всего неделю. Он не успел проявить своих административных способностей, не успел никого оштрафовать, и за то народная молва чтит его память. Имя этого счастливца Абдусатор-бек.

Все беки поименно, в хронологическом порядке, от Сары-хана назывались так:
1) Садык-ходжа;
2) Абдурахман-ходжа-судур;
3) Мир-Асад-бек;
4) Абдул-Керим-Шатыр;
5) Назар-бек;
6) И-бадулла-бий;
7) Ибрагим-датхо;
8) Алмост-бек;
9) Аби-Керим-бек;
10) Кору-бек;
11) Абдусатор-бек (однонедельный);
12) Шалмон-бек;
13) Пир-Назар-бек;
14) Рамон-Куль-бек;
15) Махмат-Мирад-бек;
16) Мирзо-Рахматулла-датхо;
17) Абда-Гафиз-бек;
18) Мулла-Азод-бек;
19) Аулие-Куль-датхо.

Орография

Кулябское бекство соприкасается на севере и с.-западе с Бальджуанским бекством, на западе с Курган-Тюбинским, на юге и юго-востоке по р. Пянджу с Афганистаном, а на с.-востоке с горной страной Дарвазом: бекство лежит между 37°20″ и 38°30″ с. широты и между 39°-40° в. долготы от Пулкова. По большей части весь район ограничивается естественно, и лишь на незначительном протяжении — 30 в. из общей длины ее в 450 в. — граница проходит по условной линии.

Площадь, занимаемая Кулябским бекством, равна 4750 кв. верст. Средняя абсолютная высота, выведенная из 100 равномерно взятых высот, — 4317 фт. (616,7 саж.) над уровнем моря.

Общий характер местности горный: вся площадь изрезана в различных направлениях частыми разветвлениями Дарвазского хребта, а именно Варджучского его отрога. На западе бекства горы со спокойными, мягкими склонами, с наивысшими точками в 3220-4116 ф., вполне годными для хлебопашества и бахчей; чем дальше на восток, тем хребтики и отроги становятся выше, от 6.090 ф. до 6.790 ф.; переходят в узкие гребни с крутыми склонами, глинистыми обрывами с осыпями щебня, — это с запада, а с востока и эти горы все пригодны для земледелия, и на далекое расстояние, куда хватает глаз, всюду видны запашки туземцев. Еще дальше горы все повышаются; хребет высотою 8.750 ф. и наивысшая точка его 9.415 ф.; наконец, самый восточный хребет — вечно белый, снежный массив Варджуч с пиками Куги-фруш, Куги-нор, Сиа-куч в 15 и более тысяч футов.

Выделяются несколько остроконечных, заметных по высоте вершин: Санг-об 8.500 ф., Каутак 8.100, Санги-зар 8.075, Помдара 8.540, Кызыл-булак 8.540, Кафтар-моль 8.890, и самая высокая из всех вершин бекства Тур-Хазрет-Имам-Аскари 9.415; на эту гору ездят женщины из далеких уголков Восточной Бухары на поклонение чтимому святому, по имени которого названа вершина, и там на горе, по распространенному суеверию, чают получить исцеление от бесплодия.

[…]

В с.-западном углу бекства, за долиной р. Ях-су видно возвышенное плато Ходжа-Сартис с соляными залежами; возвышенность обрывается к долине кручами до ста сажен высоты.

Вблизи соляной горы и ломок наблюдаются воронкообразные провалы, как поросшие травой, так и просто ямы, точно колодцы; на дне старых воронок пашня или бахча. Ямы эти конической формы, иногда громадных размеров, расположены очень часто. Явление одинаковое с тем, что наблюдается на соляной же горе Ходжа-Мумын. Подобные провалы не редкость там, где есть залежи ангидрида, гипса и соли.

[…]

Реки

Аму-дарья ограничивает бекство на протяжении 230 верст, как указано выше; пробивая себе путь с вершин Памира, река лежит в недоступных скалистых берегах, лишь в пределах бекства имея небольшие участки прибрежной долины у кишл. Анджироу и до Хирмонджай. Далее, омывая горы Кушваристан-тау, Аму-дарья опять входит в теснины, и лишь от кишл. Бах разбивается на несколько рукавов в так называемой Чубекской долине, которая сливается дальше с долиной р. Кызыл-су. Низины, затопляемые водой Аму-дарьи, заняты рисовыми полями и непроходимыми зарослями камыша, т. наз. «тугаями», которые кишат птицей, зверем и комаром. Тропическая жара, малярия и… комары, три бича населения, они отравляют здесь человеку существование; с первым — еще можно мириться и привыкнуть, но последние своего рода египетские казни. Разбившись на рукава и протоки, река образует цепь больших и малых островов, постоянных и временных — песчаных, которые с половодьем размываются капризной рекой, чтобы появиться на новом месте. Постоянные острова поросли талом, джидой, камышом, чием (цилиндрический, плотный и весьма тонкий камыш), высокой травой в виде осоки, растущей большими пучками «куга».

Два самых больших острова Урта-тугай и Даркот разделены протоком Пяндж-Даркот-дарьей; справа острова Урта-тугай несет свои воды главный рукав — Пяндж, а слева о. Даркот омывается Пяндж-Ауган-дарьей (т. е. Авганский Пяндж). По длине остров занимает 40 верст, а по ширине оба 10 верст; площадь их не менее 400 кв. верст.

О. Урта-тугай весь зарос камышом, лишь ур. Замбык в порослях кустарника; северная часть острова весьма болотиста; население группируется в двух значительных кишлаках — Кара-тюбе и Даркот, да в зимовке Бозтан, остальная площадь всецело во владении кабанов, шакалов и тигров. Остров Даркот, наоборот, больше в порослях и меньше, лишь по берегу Даркот-дарьи, в камышах. От кишл. Биш-капа, через Пяндж существует брод; здесь перебираются в Афганистан торговцы, беглецы и контрабандисты; переправа есть также у Чубека, Богорака, Баха, Пархара (на гупсарах); выше и ниже еще 2-3 брода. Вообще, где река разбилась на рукава, отважный туземец не преминет перебраться через нее даже со скотом, имуществом и семьей, а тем более контрабандисту легко обойти российских пограничников.

[…]

Женский костюм. Бухара. Кулябское бекство. Фонды РЭМ. Начало XX века.
_______

Климат Кулябского бекства мало разнится от туркестанского: такое же знойное лето до 50° Ц. без единого дождя; бесконечные дожди весной и осенью, только с той разницей, что зима бывает продолжительнее, суровее и более снежная, но в общем, если считать, что сухая погода продолжается 8 месяцев, то количество атмосферных осадков, выпадающих в продолжение 4 месяцев, наверно, будет весьма незначительно. В зависимости от высоты положения данного места температура понижается ощутительно, и в то время как в долине рек нечем дышать даже ночью от испарений и выделения скрытой теплоты, в горах днем прохладно, а ночью даже и холодно.

Такие значительные колебания температуры дня и ночи отражаются на здоровье, особенно если не принимать мер предосторожности; в противном случае даже «привычка» к лихорадке не спасет от нее: достаточно днем хорошенько пожариться на солнце, вечером дать возможность обвеять себя ветерку, и можно быть спокойным, что наутро заболеешь.

Во всяком случае, Мумын-абадская равнина, Дашт-и-Тиряй и Дашт-и-Чагам — лучшие места в бекстве в смысле житья летом; урочища эти с полным успехом можно использовать для санатории: умеренная теплота, всегда легкий ветер, свежий воздух и изобилие ключевой воды; туземцы здесь мало болеют малярией, которая убивает жителей долин, живущих в близком соседстве с рисовыми полями. Здесь на горах ширь, простор, сюда стекаются со всех концов бекства кочевники-узбеки с косяками лошадей, стадами овец, из-за мест дерутся насмерть, не щадя живота. Чабаны с баранами забираются даже на хр. Тиряй, где в лощинах сохраняется круглый год снег.

За все лето редко выпадает дождь, чаще соберутся грозовые тучи, сделается темно, как в сумерки, станет еще жарче, прогремит гром; налетевший вихорь поднимет облака пыли, закроет все, как пеленой, и таким пыльным бураном все ограничится. Зато как легко дышится, как блестят яркой зеленью сады, когда разразится гроза и живительный дождь упадет желанным гостем на горячую почву. Жадно всосет земля влагу, повеет прохладный ветерок, и озонированный воздух сам просится в грудь.

Зимой сообщение прерывается, пока нужда не заставит жителей вступить в борьбу с природой. Помимо того, что дороги плохи и летом, зимой они заносятся настолько снегом, как напр. на возвышенностях, что всадник едет в снежном коридоре. Толпы туземцев человек в 300 верхами и гуськом пробивают тропу от кишлака до кишлака, — таким способом часто пользуются жители русских пограничных постов для своих деловых сношений.

В числе атмосферных явлений Куляба нужно отметить пыльные туманы. В Афганистане свирепствуют сухие и горячие ветры «гармы»; они поднимают в воздух тончайшую пыль, которая заносится в соседние страны и области, иногда на сотни верст. Гармы с туманами обычное явление на Кушке, в Термезе и Кулябе, т. е. линия их распространения до 1000 верст; молочно-белый покров застилает горы шаг за шагом, видно, как его стена наступает, окутывает и, наверно, уходит дальше, так как в такой туман трудно различить предметы на 150 саж. Иногда туман надвигается медленно, иногда очень быстро, степень густоты его тоже различна, в зависимости, очевидно, от силы ветра и его подъемной работы; уловить время появления тумана нет возможности; он без предвестников, нет и периодичности — иногда туман бывает неделю, иногда стоит несколько часов.

Солнце светит настолько тускло и бледно, что на него смотришь и только можешь предполагать, что оно должно находиться в этом месте небосклона; жара удушающая, ветер обжигает тело, точно горячим паром, губы трескаются и болят глаза; последнее происходит, я думаю, от пыли и неестественного освещения.

Климат в общем нездоровый. Испарения и зловония из долин заносятся на возвышенности. Прибавьте к этому антисанитарные условия жизни туземцев, их ультрасквозняковые постройки и дворы — Авгиевы конюшни — прекрасное поле для развития всяких бацилл и болезней разнообразных свойств. Лихорадки весьма часто проявляются в острой форме: приступ колик, рвота, и человек задыхается, наступает смерть от удушья в обморочном состоянии; случай сам по себе пустяшный, но туземцы совершенно не могут оказать помощь заболевшему.

По своему мировоззрению они исключительно полагаются на волю Аллаха; болезнь для них испытание, которое отчасти сулит успокоение: выздоровел, значит, «Бог грехам терпит», а умер, — есть надежда попасть в рай и пользоваться ласками гурий, о которых так много и заманчиво написано Магометом.

Между туземцами особенно распространена болезнь кожи — парши на голове, которая иногда представляет собою сплошную гноевую болячку или коросту.

_______

Флора Кулябского бекства сравнительно богатая, — здесь произрастают как дикорастущие травы, злаки и деревья, так и культивируемые человеком; растительность долин разнится от растительности гор.

В долинах рек непроходимой стеной стоит камыш, густая осока перепутала все его стебли, там и сям группами расположился тонкий «чий», близ рисовых полей и по окраинам кишлаков растут дикий укроп, морковь, всюду сочный молочайник и белый донник; на сухих лужайках — маргаритка, одуванчик, лопухи, полынь, крапива; аромат мяты наполняет воздух, ядовитая белена и дурман, скромно опустив венчики, прячутся в тени заборов; болиголов, как тропический лес, заполняет пустыри, по мочажинам стелятся желтые ковры лютиков-курослепов.

Кишлаки все утопают в садах, где величественный чинар чередуется с карагачем, плакучей ивой, а из купы деревьев, как минарет, тянется к небу стройный тополь.

В бекстве произрастают все фрукты, лишь не пришлось встретить винных ягод, хотя есть кишлак Анджир [анжир — винная ягода], что дает повод предположению о их произрастании в данной местности.

Туземцы большие любители цветов, а потому почти в каждом доме найдется цветник с незамысловатыми экземплярами.

В огородах и на бахчах (последние обыкновенно расположены по склонам) успешно разводятся корнеплоды и зелень, как то: чеснок, лук, помидоры, картофель, красный перец, табак, морковь, без которой немыслим порядочный плов, мак, редька, свекла, реже хлопчатник, конопля, лен, тыква, дыни, арбузы, огурцы, кукуруза, бобы; многое привилось с легкой руки русских культуртрегеров.

На полях произрастают все злаки, в искусственном болоте — рис, продукт, заменяющий туземцу и мясо, и хлеб.

По горам травы мало, да она скоро и выгорает; деревьев и кустарников нет, за исключением гор Кушваристан-тау и ур. по р. Оби-Ниоб.

Сары-Чашминская долина на протяжении 6 верст вся утопает в фруктовых садах, по склонам гор богарные (неполивные) поля.

Пшеница растет по таким кручам, что наш крестьянин развел бы руками; действительно, нужно героическое усилие и большой труд, чтобы посеять там хлеб. Сжатый хлеб свозят с гор на салазках быками; работа, благодаря крутизне, подвигается страшно медленно.

Сбор хлеба достаточен для прокормления населения, даже, как говорят, остается излишек (?); клеверу запасается тоже порядочно, ибо 1000 снопов стоят всего 13 рублей, в то время как в Ташкенте 50 рублей [Эти цены уже устарели, относясь, как и все описанное, к 1905 г. — Ред.].

В последнее время в бекстве появилась саранча и поела хлеб по горам, оставив лишь лен; в долине она не задержалась, ибо хлеб там был уже снят, а рис защищен водой, и перенеслась в Бальджуанское бекство.

Скоро, очевидно, вся «благородная» Бухара очутится во власти саранчи, прибавится новое несчастие — голод, хотя народ и теперь досыта не ест и лишь не мрет с голоду.

Давно уже пора эмиру принять меры к спасению своей страны и народа и пожертвовать на это святое дело хотя бы те деньги, что он получает на «чанг-басты» [«чанг-басты» значит «топтать пыль»: когда эмир собирается путешествовать, а он, как известно, дома не сидит, то все 23 бекства посылают ему на дорогу от избытков своих 2-5 тысяч руб.; таким образом набирается тысяч шестьдесят].

Так как мои познания в ботанике более чем скромны, то я отсылаю читателя к сочинению г. Липского «Горная Бухара», 1893 г., ч. III, стр. 588.

Ввиду того, что в бекстве нет лесов в полном смысле этого слова, а есть лишь рощи, исключительно насаженные человеком, то на зиму все запасаются «кураем» — всякой сорной травой, растущей по пустыням, в долине и по бесплодным оврагам; для этой же цели режут камыш, а женщины занимаются выделкой из навоза «кизяка». В небольшом количестве привозят сухостой, сучья и обожженный уголь для «сандали» [своеобразный камин, попросту углубление в полу, где зимой тлеет уголь].

_______

Из диких животных в камышах водятся в небольшом количестве шакалы, волки, кабаны, на островах р. Пянджа камышевая рысь и олени; в порослях кустарников — зайцы; в горах — лисицы, барсуки, дикобразы и гиены. Из пянджских тугаев, говорят, заходят тигры и барсы. Джейрань — горные козы (робкое животное), любящие безлюдные места, в бекстве не водятся, так как оно густо заселено.

Из птиц в горах, кроме хищных и певчих, водится: куропатка, серая — очень мало, небольшая серая, т. наз. «чили» и каменная «кеклик». Как на птицу, так и на зверя туземцы охотятся, и жестоко, но пороху стараются не тратить, а ставят исключительно капканы и силки; крупного зверя не бьют, чувствуя отвращение к одним (кабан) и боясь других (тигр), между тем как вред, приносимый одними кабанами рисовым полям, весьма ощутителен. С началом периода осенних дождей, особенно при первом снеге, болота, реки и озера бекства покрываются тучами плавающей дичи. Еще немного раньше появляются первые вестники охотничьего сезона — перепела. Всем известно пристрастие туземцев к этой птичке, столь смирной и забитой на вид, но драчливой в обществе соперников (самцы). Таких драчунов носят и почтенные старцы, и безусая молодежь в рукавах халатов и за пазухой; часто и везде устраивают перепелиные бои на большие ставки, нередко оценивая и бойцов в круглую сумму. Другие держат перепелов в клетках и не наслушаются, когда вечерней порой с десяток птичек начинают поочередно отбивать «поть-полоть». С прилетом перепела, на поля высыпает и стар и млад; накрывшись халатом, бродят по траве, прислушиваясь к бою. Подняв полы халата над головой обеими руками в виде зонта, тихо подкрадываясь к очумелому перепелу, охотник быстро бросается на землю и прикрывает халатом намеченное место. Ловят также «матрапом» (сак на длинной палке) из-под дрессированной собаки, и замечательно удачно. Зажиточные туземцы особенно любят охоту на перепелов с ястребом, верхами, а с соколами на уток и на фазанов. В громадных тугаях, точно в благоустроенном питомнике, расплодилось много этой красивой золотистой птицы, но бесчисленные и кровожадные враги истребляют ее нещадно круглый год, и, наверно, не долго мы будем любоваться красавцем фазаном. Хищные птицы всех пород охотятся на него и утром и вечером; в камыше, где он спасается от преследования воздушного врага, его сторожат цепкие когти зверя, а под осень является новый враг, — режут и жгут камыш, оголяют болота, и человек бьет его из усовершенствованного, скорострельного ружья и допотопного «мултука», ловит тенетами, бьет палками из-под загона верховых; кажется, все силы соединились на истребление фазана, и кто страшнее, нетрудно сказать. Туземец-охотник изучил нравы простоватой и любопытной птицы, он изобретает способы и приемы, чтобы привлечь внимание птицы и убить ее.

Зимой голод убивает фазана, весной собирают яйца; одним словом, травля со всех сторон и всякими средствами доведет до того, что фазан станет не только в Туркестане, но и в Бухаре зоологической редкостью, так же, как тур на Кавказе, бизон в Америке и т. п.

Бухарец не бьет птицу влет, не стреляет и в одиночку; он прикармливает фазанов на определенном месте зерном, поблизости строит из травы шалаш и поутру бьет в кучу из фитильного фальконета самодельной дробью «жеребьем»; много убивает, но много улетает и подранков, которые идут в пищу зверям. Охотятся с холщовым щитом, так же, как северные жители охотятся со щитом на лыжах по зверю. Утешением служит то обстоятельство, что бухарцы не бьют ранних выводков, неоперенных птенцов, а дают им время вырасти и стать самостоятельными особями.

Во время массового пролета дичи в Кулябе появляются: гуси, лебеди, утки всевозможных пород, начиная от гигантской оранжевой «атайки» и кончая крошечным чирком, не больше летучей мыши; гагары и болотные курочки считаются местной дичью. Журавли косяками садятся на вспаханные поля и по предгорьям, тут же бродят неуклюжие дрофы; стрепета, рассекая воздух с резким криком, носятся как угорелые. Серые, черные и белые цапли задумчиво стоят по берегам рек, где птица баба (или пеликан) ловит неосторожную рыбу.

Днем и ночью в долине стоит немолчный шум.

По отзывам охотников из Чубека, богаче дичью нет края, это истинное Эльдорадо, где истосковавшийся спортсмен в один час может отвести душу на целый год. Неистощимый запас ее и приток новых, непуганых отрядов пернатой армии позволяет любителю бить с выбором.

Исключительно бьют гусей и уток крупных пород, которых и копят на целую зиму до нового пролета. Лебедей бьют больше для пуху.

В реках и озерах водится много рыб: сазан (карп), усач, маринка, сом и крупный пескарь; в р. Ях-су в заводях белая, плоская рыбка, не то чебак или плотва, и красноперка. Правильной рыбной ловли не существует за неимением снастей; если рыба и идет в пищу, то как случайная добыча рыболова с саком или страх наводящим крючком самодельной работы кузнецов.

_______

Минеральные богатства бекства незначительны, если не ничтожны, как по количеству видов, так и по качеству. Золото отмывается в верховьях р. Ях-су из песка примитивным способом, — труд, на который способен лишь туземец, так как затрат на эксплоатацию золотых россыпей не производится, а времени осенью очень много; баранья шкура, или кошма и деревянная чашка — вот инструменты, с которыми бухарец идет на отмывку. Золото — в виде пыли или пластинок в миллиметр длиной.

Из залежей г. Ходжа-Сартис добывают каменную соль, чистую и прекрасного качества. За добычу соли взимается пошлина в размере 15 коп. с ишака. Соль выламывается длинными до 12 верш. штыками, 3-гранными призмами, и в таком виде поступает в продажу.

Из горы Ходжа-Мумын — ломка соли не производится, так как она слишком загрязнена примесями, но мне думается, что эта соль могла бы иметь лечебное значение.

В большом употреблении местная известь. Вот и все, что имеется из минеральных богатств в Кулябе.

_______

Относительно насекомых только тех и могу перечислить, которые особенно часто попадались дома и в поле: скорпионы, фаланги, тарантулы, сколопендры и миллионы сороконожек. В кишлаках, под осень, наблюдалось массовое появление цикад. Невыносимый лязгающий и сверлящий шум изводит своим постоянным и однообразным звуком. И, наконец, мароккская кобылка.

За все время пребывания в бекстве змей совсем не приходилось видеть, быть может, это и случайность.

В разное время года панорама окружающей местности не одинакова. Ранней весной и в начале лета всюду зелень, ласкающая взор; долина не заболочена, камыши еле-еле поднялись. Даже супесчаные горы одеты ковром мягкой травы; в это время все выглядит по-праздничному нарядно.

Воды в реках очень много, даже на переправах-бродах, в иных местах лошади плывут; бешено мчится вода, мутно-красная, и бурлит она, как в котле, и производит оглушающий грохот.

В конце лета, не говоря уже про осень, горы выгорают; курай и перекати-поле катятся в долины, где скапливаются, то кучами, то широкими и длинными грядами, и тем как бы облегчают работу бедному люду, собирающему даровое топливо на зиму; болота поросли густой щетиной толстого камыша, по которому с трудом продирается кабан, человек же, забравшийся в его дебри, попадает в тиски мучений: камыш сжимает, осока путает ноги и режет руки, духота удушает, а комары немилосердно пьют кровь.

В реках воды не видно, даже не узнаешь, точно ли это река, а не безобидный ручей. С того времени, как воды реки займут естественное положение, Кулябское бекство можно без дорог изъездить вдоль и поперек, без вьюка, конечно, за исключением гор: Тиряя, Кушваристан-тау, обрывов и каменистых ущелий.

Туземцы по своим нуждам ездят всюду, тропы у них проложены по долинам и по хребтам, наискось и как попало. Где бы лошадь ни прошла, везде увидишь тропу.

В большинстве случаев вьючные пути не поправляются и не разрабатываются, а остается в первобытном состоянии; летом они еще сносны, но в осень и зиму это уже не пути сообщения, а средства разобщения кишлаков. Где почва благоприятная, как напр. супесчаная по Кчи-Тиряю, там дороги и тропы более исправны, где суглинистая (на ур. Ходжа-Сартис) — там хуже, а по лессовой или болотистой почве царит феноменальная распутица. В болоте бухарцы пробуют делать гати, но так скверно, что их стараются объезжать, ибо лошади вязнут по брюхо в гниющем камыше, а сучья калечат ноги.

В тех местах, где почва каменистая или где обнажаются твердые горные породы, там сообщение тоже затруднительно; иногда дорога идет то по откосу, то по карнизу, не таким страшным, как в Дарвазе, но все же представляющим некоторое неудобство в гололедицу. Во избежание же несчастий карнизы предпочитают проходить пешком.

Большая часть горного пространства бекства по высоте незначительна, горы не так страшны, подъемы и спуски — не круты, поэтому даже и теперь по некоторым дорогам можно передвигаться в экипаже; если же заняться приведением в порядок существующих вьючных путей и разработкой новых, то по бекству смело можно всюду устроить хорошие дороги и распространить сеть таковых же на южные бекства, находящиеся в одинаковых топографических условиях, а это весьма важно не только для целей военных, но промышленных, коммерческих и пр.

В настоящее время торговые пути, дороги между постами пограничной стражи не только вполне удовлетворительны, но ежегодно ремонтируются, что уже можно отнести к прогрессу сообразительности плохих хозяев страны.

Весь состав населения лучше всего разделить на два класса по роду жизни: на оседлое и кочевое; первое составляет главную и большую часть, второе — меньшую; первое прикреплено к земле, а второе как ветер носится по бекству и может даже перекочевывать в пределы другого бекства или в Афганистан. Главный контингент населения — таджики, аборигены края, иранской расы, сохранили до сего времени следы персидского происхождения в чертах лица и в языке, хотя в произношении, весьма исковерканном поголовно безграмотным населением, среди которого звание «мирза» (вроде «грамотей») считается почетным. Кочевое население — узбеки; тюркской расы; как те, так и другие по вероисповеданию суниты, но нужно заметить, только таджики фанатично исполняют обрядовую сторону закона и религии, а узбеки — магометане лишь по названию: им с перекочевками не до моления, у них даже в зимовках не всегда найдется молитвенный дом, если же он и имеется, то исполняет назначение клуба и гостиницы, где взрослые собираются в ненастье и проводят время в разговорах, а в случае приезда русских устраивают им здесь ночлег; то же самое делают и таджики, что уж совсем не вяжется с их фанатизмом. В Ю.-В. части бекства и по берегу р. Пянджа живут выходцы из Бадахшана (провинция Афганистана), затем, узбеки рода катаган, беженцы из-за Кабула, афганцы племени Hasara во главе с Ишан-Саид-Фараддун-ханом.

По бекству бродят восточные цыгане «люли», есть афганцы, индусы, армяне, русские и арабы, акклиматизированные в Кулябе.

Узбеки по родам разделяются на: лакай (семыз, кессымир), мугул, турки, карлюк, миршкар, катаган (тугуль, джан), мангут-ахуны.

Таджики селятся обыкновенно по глубоким саям, в ущельях, там, где близко вода, так что сразу не увидеть кишлак, а нужно заглянуть в глубину оврага. Узбеки селятся в долине, все их зимовки с разбросанными отдельно жилищами видны как на ладони; дома редко глинобитные, чаще всего камышовые конусообразные юрты, которые издали кажутся стогами сена на лугу, но во всяком случае не жилищем человека. Жизнь узбека протекает на глазах соседа, они не отгораживаются друг от друга заборами. Таджик живет иначе, у него все благоустроенно: двор огорожен высоким тыном да перегорожен еще на 3-4 отделения: двор с конюшней, двор для гостей и женская половина, недоступная взору постороннего, особенно иноверца. Кишлаки редко бывают большие, чаще 15-20 дворов, но попадаются кишлаки, отдельные хутора в 1 и 2 двора, как напр. Люли-батча, утонувший в глубине мертвого ур. Дивал-басс. В общем кишлаки походят один на другой, так же как и двор на двор, туркестанцу они не в диковину. Всякие отбросы сваливаются на улицу через забор, и только сильный дождь, размывая их, сносит в ближайший ручей.

Плотность населения в бекстве в разных частях неодинакова; в С.-В-м углу кишлаки расположены гуще, чем где-либо, именно: на 4 кв. версты приходится 1 кишлак. Район этот заключен между р. Ях-су с З., хр. Тиряй с В. и линией от пер. Сангызар на том же хребте до к. Зираки на р. Ях-су. Здесь на пространстве 479 кв. в. расположено 116 кишлаков.

Средняя часть бекства, между хр. Тиряй, рекой Кызыл-су и линией от г. Ходжа-Мумын на к. Зарча-хо, площадью в 1400 кв. в., имеет 200 кишлаков, или на 7 кв. в. приходится 1 к. Долина р. Кызыл-су по площади в 180 кв. в. имеет всего 7 к.; на 25? кв. в. — 1 кишлак.

Южная часть до р. Пяндж с остр. Урта-тугаем заключает 608 кв. верст с 25 кишлаками: на 24 кв. в. — 1 к. Два эти района самые малонаселенные.

Участок от р. Пяндж до 37°40″ между г. Ходжа-Мумын до к. Амруц-хан площадью в 346 кв. в. имеет 50 к., т. е. на 7 кв. верст — 1 к. Всего в перечисленных районах 3043 кв. версты и 398 кишлаков. Остается еще 1700 кв. в., занятых кишлаками выходцев из Бадахшана, управляемых выборными «ша» по волостям-«шахствам».

Согласно спискам, во всех шахствах насчитывается 269 кишлаков, т. е. местность эта, несмотря на то, что гориста и труднопроходима, все же густо населена, ибо на 6,2 кв. версты приходится 1 кишлак.

Всего в Кулябском бекстве 667 кишлаков; число дворов в кишлаке в среднем 19, а душ во дворе принимается 5.

Если по этим данным произвести подсчет жителей по районам, то получим результаты, несколько удивительные в том смысле, что туземцы избегают плодородные долины и более населяют горы. В 1-м районе — 11.310 ж.; во 2-м — 19,500; в 3-м — 2,338, в 4-м — 4,875 и в 5-м — 26,328. Цифры курсивом относятся к долине р. Кызыл-су, где число жителей на версту в среднем 9 человек, в то время как в остальных участках среднее — 17 человек. Так как бекство, для удобства управления и сбора податей, разделено на амлякдарства и шахства, то рассмотрим распределение жителей по этим группам. Амлякдарств 8: Мумын-абадское, Кульское, Сары-Чашминское, Коврайское, Чубекское, Саетское, Гирды-Курган-боле (Пушион), Гирды-Курган-поен (Куляб.). Шахств 9: Даувлет-абадское, Тагнауское, Киштское, Поен-дарьинское, Боле-дарьинское, Роги, Сары-голское, Вори, Ду-оба.

Прилагаемая таблица показывает разноплеменный состав населения бекства, сколько занято отдельным племенем кишлаков и сколько приходится душ на каждую народность.

Распределение жителей по шахствам видно из первой таблицы; там состав населения однородный — таджики, выходцы из афганского Бадахшана. Ко всему этому нужно прибавить, что в бекстве проживают: семейств 100 цыган, несколько торговцев индусов, 2-3 армянина; русские на пограничных постах в расчет не принимаются.

Самыми населенными пунктами считаются кишлаки «амлякдарские» [где живет амлякдар (волостной)] и базарные, куда обыкновенно ведут наиболее важные торговые дороги. Из кишлаков заслуживают внимания, начиная с С. и считая от г. Куляба: Дегресс — 40 дв., в 38 верстах; Мумын-абад — 200 дв., в 31 в., базар, живет амлякдар; Хан-абад — 35 дв., в 21 в., расположен среди рисовых полей в долине р. Ях-су; Катта-пушион — 60 дв., в 16? в., живет амлякдар; Куль-Ожар-бек с озером — 40 дв., в 18 в., красивое местоположение; Лянгар — 145 дв., в 26 в.; Туркони — 55 дв., в 14 в., расположен у оврага Кок-таш [Зеленый камень — зеленоватый песчаник], живет амлякдар; Дивдар, пограничный пост — дв. 40, в 21 в., находится в хороших климатических и местных условиях на высоте 6160 ф.; Сары-Чашма — дв. 45, в 20 в.; Маргоби, живет амлякдар — дв. 40, в 26 в., отвратительное местоположение, в глубоком сае с соленой водой; Даувлет-абад — 45 д., в 40 в., расположен на террасообразной площади в овраге Дуль-оба, кругом сходятся глубокие овраги с хорошей ключевой водой; Хирмон-джау — дв. 35-40, в 42 в., пограничный пост на берегу р. Пянджа; Богарак — 25 дв., в 43 в., в нездоровой болотистой долине р. Пянджа. Всего базарных кишлаков с г. Кулябом — 3; в последнем исключительно сосредоточена как оптовая, так и розничная продажа, 2 раза в неделю по базарным дням.

Базар в разные дни не одинаков: обыкновенно торгуют в нескольких постоянных лавках, но в базарные дни, помимо того, что торгуют во всех рядах, открываются лари, передвижные лотки перекупщиков, кочующих по всем базарным кишлакам. Такому коробейнику ничего не стоит изъездить все бекство и забраться в пределы другого, с тем, чтобы после базара спешить за 70-80 верст в г. Куляб. В городе большой скотопригонный двор с продажей рогатого и прочего скота. Определить торговый оборот рынка нет возможности, так как туземцы подозрительно относятся ко всякого рода справкам статистического свойства, какой бы области знания жизни и быта они не касались. Это возможно сделать, и то приблизительно, лишь чиновнику таможенного ведомства, лицу близко стоящему к администрации и более или менее хорошо знакомому с торговыми операциями рынка. Можно вкратце указать наличный состав лавок, постоянных торговых рядов.

2 больших «караван-сарая» для оптовой торговли купцов из г. Самарканда, Бухары и Термеза; строился в последнее время еще один новый громадный «караван-сарай», из чего можно только заключить, что торговля в крае развивается и не останавливается в своем росте. В караван-сараях продают исключительно мануфактуру российского производства, галантерею, шелка маргеланские и бухарские, кошмы, чай, сахар и железо. Универсальный магазин армянина заключает в себе всего понемногу, плохого сорта и по дорогим ценам. Лавки, как везде по Бухаре, расположены рядами по роду торговли, а мастерские по цехам: 3 лавки конской сбруи и шитья попон, да 1 лавка находится у кургана, где живет бек. Работа не особенно чистая, грубая в отделке, но дорогая по цене. Тут же из выделанной кожи бараньей или козлиной шьют желтые узбекские шаровары, расшитые разноцветными шелками затейливым рисунком. Кожаный товар местной кустарной выделки не высокого качества, несмотря на это, простенькая уздечка продается от 1 р. 50 коп., потники от 2 руб. 25 к., шаровары от 4 руб. 50 коп.

5 лавок красильщиков ниток «кабут»; 5 лавок с продажей шелковой, полушелковой и бумажной материи на халаты.

Лавок красного товару до 50 с платками, кумачом, коленкором, с шерстяным, суконным и пр. товаром. 5 лавок индусов с зеленым чаем, индийской парчой, кисеей, «дока». Дока, говорят, по ширине достигает до 3 аршин, но ее трудно достать, так как она является контрабандным путем; идет на чалмы и женщинам на покрывала по 1 руб. за аршин. В тех же лавках продают готовые халаты и тюбитейки, на разную цену, от 5 руб. и дороже за халат. 4 чай-ханэ с продажей клеверу и ячменя по будням, помимо своего прямого назначения; 2 парикмахерские, 4 кузницы (по 15 коп. с подковы), 5 лавок деревянных изделий, 8-9 лавок обуви, 2-3 гончарного производства, 5-6 лавок продажи масла; фруктовый ряд; навес для продажи зернового хлеба, ячменя, риса и пр.

В 12 час. дня в 48-50°R самый разгар торговли; от жары все изнемогают, одни торопятся продать, другие купить и уехать. Кулаки не трогаются с места, они хорошо знают психологию продавцов и момент, когда нужно выйти из положения безучастного зрителя. Когда наступит время, они вопьются, как вампиры, в изморившегося узбека и почти с боя вырывают у него задешево скот, хлеб и пр.

Заслуживает внимания лавка армянина с вином и водкой только «для себя». Бухарцы выселяют торговцев спиртом, и чтобы не лишиться возможности быстро нажиться, спекуляторам приходится вести свои дела весьма осторожно и с уловками. Эта лавка может служить примером того, что предметы русского фабрично-промышленного производства в большом спросе и идут ходко; Бухара прекрасный рынок сбыта российского производства, нужно лишь найти предпринимателей для развития торговли.

Здесь цены назначаются ad libitum, и возрастают они не столько от стоимости и дальности перевозки, сколько от произвола торговца, напр.: стеариновые свечи 1 ф. 45-50 коп., мыло 1 кусок 30-35 коп., когда ему красная цена 15 коп., спички 15-17 коп. пачка; бойко идет торговля черным чаем последнего разбора, сахаром, посудой, железом, фруктовыми водами, вином и духами.

Да, мыла и духи стали проникать в гаремы туземных красавиц, которые по употреблению косметики не отстают от европейских женщин; так как кокетство требует прежде всего самосозерцания, то грошовые зеркала в блестящих рамках расходятся в большом количестве; не редкость найти карманные зеркальца у седовласых или подкрашенных старцев.

Не перечисляя содержимого в лавке армянина, можно сказать только, что она заключает как предметы, необходимые в обиходе туземца, так и разные безделушки; на все есть спрос, и торговля преуспевает.

Указав вкратце на предметы торговли в гор. Кулябе и отметив факт развития ее, должен сказать, что при надлежащих мерах Кулябское бекство, как рынок, в недалеком будущем будет иметь громадное значение. Город же Куляб приобретет значение главного складочного места, а быть может, и места обмена производств соседних бекств и далекого Дарваза. Стоит только бросить взгляд на карту, чтобы понять всю выгоду положения Кулябского бекства к удобному пути по реке Пянджу от Термеза, особенно, если последний будет соединен с Чарджуем или Каганом железной дорогой [Теперь это осуществлено. — Ред.]. Прибрежная полоса и теперь проторена торговыми караванами, здесь пролегает самый удобный путь, проходимый даже экипажами; нужно устроить подъездной арбяной путь, ввоз товара удесятерится, и лишь от гор. Куляба, грузы пойдут вьюками в Бальджуанское, Каратегинское и Дарвазское бекство с населением до 200 тыс. душ. Прибавьте к проведению дорог правительственный телеграф, который, в свою очередь, будет обслуживать население и даст толчок к развитию торговли, а в этом насущная нужда, что можно доказать фактически. Как известно, в Бухаре исключительно обращается серебро «тенга» (15 коп.); какое теперь неудобство для коммерсанта везти весь груз серебра на несколько тысяч рублей, когда в 100 рублях — «тенег» 666. Купец не обеспечен от грабежа, когда каждый знает, что у него деньги в мешках на вьючной лошади, а бывает, что подати беки отправляют на нескольких лошадях и с громадным конвоем. Чтобы немного себя обеспечить, торговцы меняют серебро на русские бумажные деньги, и получается чудовищный лаж — на 100 рублей бумажных дают 108-110 руб. «тенгой» (серебром), и так пропорционально до 10 рублей. Этим обстоятельством пользуются переводчики и джигиты пограничной стражи; даже беки, и те не прочь поменяться с купцом. Следовательно, учреждение в Кулябе почтово-телеграфной конторы для купцов будет благодеянием, избавит их от страхов и убытков, а казне это обстоятельство даст доход.

Неоднократно в местных туркестанских газетах поднимался вопрос об открытии в больших торговых городах Бухарского ханства почтово-телеграфных отделений, ввиду острой нужды в этих полезных для края и доходных для казны учреждениях, но по высшим соображениям бухарцам и доныне предоставлено право самолично и своими средствами устраиваться как им заблагорассудится. Если подобная тактика протектората считается нормальной и заботы о русском культурном авторитете сведены к нулю, то стоит только пожалеть, что мы взяли на себя роль опекуна над Бухарой.

Занятия жителей так же разнятся, как и образ жизни двух главных составных его частей. Благодаря горным возвышенностям, изобилующим в достаточном количестве кормовыми травами, в бекстве развито скотоводство, которым исключительно занимаются кочевники. Стада баранов бродят по горам, поднимаясь до снежных полей и уходя за пределы бекства, в Бальджуан и Дарваз; косяки лошадей пасутся на плато Дашт-и-Тиряй, Дашт-и-Чагам; здесь же находятся косяки эмирских лошадей, состоящие в ведении бека; казии, ишаны и вообще богатый люд тоже являются обладателями большого количества скота, чем здесь и выражается зажиточность жителя: «у такого столько голов разного скота». В Кулябском бекстве не разводятся только верблюды, благодаря горному характеру края, если же караваны и идут в Куляб, то лишь летом, когда дороги по горам для них не являются непреодолимым препятствием. Таджики, те исключительно занимаются землепашеством, отчасти садоводством и немного огородничеством, ибо без моркови и лука немыслим порядочный плов, а дыни и арбузы летом являются разнообразием и подспорьем к скудной пище нетребовательного туземца. Пришлый элемент либо торговцы, либо темные аферисты и бродяги, как цыгане (люли). Шелководство и хлопководство в зачаточном состоянии, хотя по климатическим условиям и по избытку земли оно могло бы развиться в широких размерах, но дальнейшему развитию опять-таки мешает бездорожие и дальность. Кулябский полушелк, выработанный кустарным способом для халатов, считается первым по доброте, он превосходит гиссарский и ценится пара кусков по 9 арш. от 10-12 руб. Кустарным же способом ткут мастера хлопчатобумажные материи и шерстяные, грубое сукно (армячина), и катают кошмы.

Кишлаки Кулябского бекства по местоположению относительно высоты можно разделить на 3 категории: населенные пункты долин, возвышенностей и горные; как те, так и другие имеют неодинаковую физиономию, а по образу жизни, привычкам и национально-родовым особенностям населения различаются отчасти и формой постройки. Климатические особенности края, при несовершенстве местной архитектурной техники в различного рода жилищах, поражают человека холодом, жарой и избытком влаги, следствием чего являются болезни всякого рода, которые губительно отражаются на детях; среди них смертность во много раз выше, чем у русского крестьянского населения. Если не считать малярии, которая царит в этих местах не хуже чем в индийских джунглях и уносит немало жертв в разгар осенних полевых работ, то много найдется болезней, которым подвержен туземец и платится жизнью там, где более просвещенный люд спасается медикаментами и услугами врачей. Ревматизм от сквозняковых построек, грыжи от непосильных трудов с детского возраста, болезни глаз, парши и золотуха тоже калечат детей, среди которых нередко встречаются индивидуумы с непомерно развитой головой. К счастью, не встречались кишлаки, населенные прокаженными, или, как их зовут здесь, «махау» (все больные этой болезнью выселяются в одно место и имеют сношение с миром через выборного старосту), но зато сифилитики, или «мараз», населяют один кишлак в долине р. Кызыл-су, хотя туземцы не различают твердо, что проказа, а что сифилис. По отзыву одного туземца-знахаря, среди прекрасного пола сильно развиты женские болезни, и в этом нет ничего удивительного, так как нужно знать положение женщины в Бухаре, не столько «половины» мужа и матери семьи, как вьючного животного, на которое возложены все тяготы. Нужно только знать, при каких грубо-примитивных приемах появляется на свет новое существо, нужно видеть, как встряхивают роженицу по кошмам и заставляют поднимать тяжести, — и станет ясно, что даже вполне здоровая женщина рискует собой. Немудрено поэтому, что все женщины скоро старятся и ходят нетвердой поступью, согнувшись «в три погибели», в 25-30 лет. В недугах бухарцы предоставлены Единому Богу и себе, да знахарю, в большинстве случаев продавцу лекарственных трав и всяких ядовитых снадобий. Обыкновенно при болезни туземцы полагаются на волю Аллаха, дают отлежаться больному, который в лихорадке так же кушает фрукты и пьет сырую воду, как и здоровые; если больной выздоровеет, то принимается за работу, в противном случае придут плакальщицы, соберутся родные и знакомые из ближних и дальних кишлаков, и в ящике, покрытом белым коленкором, снесут покойника на ближайшее кладбище, оглашая окрестности заунывным криком.

Особенный вред приносит здоровью житье в долинах рек, где возделывается рис; люди здесь целое лето бродят по колено в загнившей воде. Здесь живет цвет земледельческого населения, зажиточный народ. Они все внимание сосредоточили на культуре риса, предоставив своим женщинам лишь огород и цветник, как забаву. От избытка влаги сады заросли сорными травами, это не благоустроенный сад, а дикая чаща, опутанная густой вуалью паутины, облепленная непрерывным слоем гнезд вредителей садов.

Такие кишлаки, как Хуль-баг (сырой сад), Кафтар-хана (голубиное гнездо) и пр., затерявшись в камышах, потонули в грязи и воде; вид скучный — заброшенного пустыря, так как днем здесь не встретишь ни одной живой души. Главная площадь рисовых полей расположена по р. Ях-су от кишл. Хан-абада и кончается у к. Пайтуха; затем поля перекидываются на дол. Кызыл-су, где они простираются от к. Тосс-кала до Арала по правому берегу и между к. Кадучи-Ханака по лев. берегу; здесь рисовые поля не так обширны, как на р. Ях-су и Пяндже, где они тянутся от к. Богорака до Чубек-Акмазар. В указанных местах средоточие запашек рисовых полей, сбор с которых кормит бекство и дает порядочный излишек.

Всего под посевами риса насчитывается не менее 2580 дес.; считая по 100 пудов чистого сбора, получается до 260.000 пудов; принимая на 1 чел. в день по ? ф. риса, на все население бекства придется 234 т. п., — остаток образуется в количестве 27 т. пуд. В ур. Беш-арыке прекрасная лессовая почва, но она лежит пока без употребления, за неимением рабочих рук, а быть может, и владельцев. Прежде эти земли все были обработаны, что и теперь видно по хорошо сохранившимся арыкам, межам и заборам, но со времени покорения Куляба бухарскими войсками, как говорят, эта земля не обрабатывается, а здесь набирается еще 2500 десятин вполне пригодных для посева риса и пшеницы.

Кишлаки на возвышенностях землепашцев-садоводов выглядят иначе. Здесь каждый дворик на виду, улицы широки и содержатся в большей чистоте, лишь боковые да задворки по-нашему антисанитарны, всюду груды навоза, но по-туземному воздух этот, говорят, здоров для человека. Сады содержатся в образцовом порядке, трава скошена, арыки вычищены, деревья все обмазаны в рост человека глиной, а ветви, отягощенные плодами, покоятся на подставках. Заборы, не подмываемые водою, все исправны, и для охраны от любителей чужой собственности сверху покрыты густым слоем колючки, обмазанной, в свою очередь, глиной с «саманом» (мелкая солома). В смысле благоустроенности и хорошего внешнего вида Сары-Чашминская долина служит образцом хорошего хозяйства: здесь, как на Украйне, чистенькие хуторки утопают в зелени садов. Туземец на лето строит в дальнем углу сада травяной шатер, где и проводит время целое лето, окарауливая добро не столько от людей, сколько от пернатых хищников, лакомок до фруктов. Вид жителя совсем не тот, что в долине. Там бухарец вечно мокрый, с засученными штанами, с кетменем (туземный заступ) в руках бродит по колено в воде, а здесь в чистом белом одеянии он лежит где-нибудь под сенью яблони и безмолвно любуется синевой неба; работа его чистая и приятная, он и сам доволен, а наскучит ему в саду, поедет он на бахчу в горы и, проходя грядами меж золотистых дынь и сочных арбузов, пощелкивает пальцем то один, то другой, удостоверяясь в их спелости.

А вот и горный кишлак. Прилепившись, как ласточкино гнездо, к бесплодной скале, кишлак сливается незаметно с общим фоном; если почва благоприятствует растительности, то кишлак окаймлен цепью дерев, а кой-где выдаются купой и жидкие рощицы; в противном случае такой поселок стоит, как глиняный горшок, без травы, куста и дерева.

Улицы, как мостовая благоустроенного города, чисты и гладки, естественный фундамент прочной горной породы обеспечивает жителям чистоту. Таковы кишлаки Ку-дара, Сет-дара: жители занимаются хлебопашеством, немного скотоводством, для удовлетворения своих потребностей, и разводят ишаков, как средство передвижения по горам. В то время как в долине строят дома каркасные [каркас — деревянный переплет дома, похожий на коробку с дверями и окнами, заполняемый или кирпичом, или глиняными колобками (туземный кирпич), потом обмазываемый глиной] и редко глинобитные, здесь в горах, при трудности доставки леса, сакли строятся из камня-плитняка и булыжников, все цементируется глиной и песком; главная балка по длине дома, поперечные жерди, покрытые циновками, камышом и обмазанные глиной, образуют крышу. Тип двухскатных крыш при постройке жилищ в бекстве не практикуется, хотя в верховьях реки Ях-су в Бальджуанском бекстве туземцы строят такие крыши, позаимствовав образец, очевидно, от обитателей русской колонии золотых приисков, а быть может, тип этот выработан и самостоятельно, так как севернее Куляба в указанном месте выпадают большие дожди и плоские крыши не защищают туземца от воды. Двускатные крыши наблюдаются и в Кара-тегине. Под крышей дома сделано несколько квадратных отверстий, заменяющих наши окна; они обыкновенно заставлены фигурчатыми деревянными решетками наподобие китайских и на зиму заклеиваются просаленной бумагой. Двери, грубо обтесанные и плохо пригнанные, из драгоценного чинара, еле держатся в деревянных же втулках и запираются цепочкой на кольцо винтовым замком — все изделия туземных мастеров. В мечетях и у богатых людей двери изукрашены рельефной резьбой. Среди виденных мною орнаментов попадались весьма аккуратно исполненные рисунки с соблюдением строгой симметрии узора, причем совсем не наблюдалось однообразия мотивов, а наоборот, творческая фантазия резчиков поражает оригинальностью и разнообразием вариантов даже одного рисунка. В исполнении же виньеток в рукописных книгах, туземцы, пожалуй, не отстали от заправских художников; между прочим мне удалось видеть весьма ветхую книгу у ша волости Роги, Кабут-ша караул-беги (чин), привезенную из Афганистана, где в красках была изображена, конечно, карикатурно, война мышей. У мусульман не принято изображать фигуры людей, и сия аллегория должна была изображать собою наверно какое-либо историческое повествование о воинственном народе. При встрече с такими хартиями глубоко сожалеешь, что не знаешь персидского языка.

Вода — главный нерв существования и благополучия; в бекстве не приходилось видеть где-либо колодцев, а потому все кишлаки расположены по берегам рек, ручьев, арыков и кое-где у источников. У бухарцев близость к воде имеет еще свою особую цель, у нас не преследуемую. Воду для домашних потребностей здесь носят в кувшинах женщины, а так как на женщину смотреть посторонним нельзя, тем более иноверцам, то чем ближе к дому вода, тем меньше опасности для женщины быть на виду и заболеть от дурного глаза.

Полукочевое и кочевое население, узбеки, переселившиеся в Бухару от Аральского моря, теперь тоже переняли обычаи бухарцев и закрывают своих женщин; живут узбеки в жилищах, смотря по обстоятельствам. Полукочевое — зимой ютится в полуразрушенных глинобитных саклях в долине, а летом в горах в не менее дырявых и скверных юртах; кочевники живут круглый год в юртах. В Кулябском бекстве не встретишь таких роскошных юрт с белоснежными кошмами, обвязанных яркоцветными ковровыми полосами с кистями, как у киргиз, положим, Семиречья; здесь юрты лишь слабое подобие таковых: черные, дырявые, прокопченные кошмы, волосяные веревки, матовые (бязь) полосы — такое жилище не защита от дождя и холода, а лишь плохенький зонт от палящих лучей солнца.

Значительно лучше устроены конусообразные камышовые жилища афганцев племени газара. Толстые стены из камыша, переплетенного накрест, перевязаны на высоте человеческого роста для прочности травяными жгутами; здесь же берет начало коническая крыша из того же материала; от земли на некоторую высоту такая юрта засыпана землей для устойчивости и для стока воды. Подобные жилища, как это ни странно, не сквозят, не пропускают воды и, как говорят, лучше держат тепло. Летом афганцы, как и узбеки, перекочевывают па возвышенности Дашт-и-Тиряй и на возвышенный берег р. Кызыл-су. Афганцы живут очень дружно, как и подобает жить на чужбине землякам, все за одного, один за всех, они не разбрасываются и на кочевках, а живут тесным кольцом у ручья против кишлака Кафтар Кульского амлякдарства. Огромные «семейственные» палатки из прочного материала вроде брезента служат им домом; вход палатки обращен на север.

Тесно сплоченная семья беженцев не дает неимущему погибнуть с голода, общественными средствами и силами она оказывает материальную и нравственную поддержку бедняку. В этом отношении глава племени газары Ишан-Саид-Фараддун-хан являет собою тип идеального благотворителя, правая рука которого не знает, что делает левая; он же является ходатаем и защитником интересов своих сородичей. Ишан пользуется громадным авторитетом также у катаган (узбеки, тоже выходцы из Афганистана). Одно его имя служит гарантией того, что пред посетителем широко отворятся двери гостеприимства, и бек не всегда найдет в себе решимости, чтобы отказать Ишану в какой-либо просьбе. Фараддун-хан вполне обеспеченный человек, он пользуется известной долей дохода своего племени, ему присылаются деньги, вещи и пр. как дань главе рода, из этих-то средств он и помогает. Нужно сказать, что между афганцами мне не приходилось видеть бедняков, все они одеты лучше бухарцев, а женщины и богато, и нарядно. В оригинальных афганских остроконечных туфлях, расшитых, золотом и серебром, в бархатных с галунами коротких куртках, наподобие черногорских безрукавок, афганцы сразу выделяются из пестрой толпы бухарцев. Женщины не так красивы, как мужчины: губы у них толсты и значительно выпячены, лица очень смуглы; на голове они носят кокошник, с бусами, монетами и лентами, а поверх легкий платок, белый у замужних или красный у девиц; этим платком они и закрываются от взоров посторонних мужчин. Насколько я мог заметить, афганцы религиознее таджиков-бухарцев; живя в Кафтаре, я наблюдал и тех, и других. Взрослые афганцы выстраиваются в одну шеренгу иногда в количестве 15-ти человек, они и молятся усерднее, и поклонов кладут больше и, припадая к земле коленопреклоненными, долго остаются в таком положении.

Цыгане «люли», как и их сородичи в Европе, бродят из конца в конец по бекству, промышляя знахарством, ворожбой и попрошайничеством. Как они относятся к чужой собственности, не могу сказать, знаю только то, что туземцы пренебрежительно относятся к ним, и слово «люли», обращенное к кому-либо, равносильно ругательству. Во всяком случае, цыган бухарцы не так преследуют, как своих евреев.

Цыгане имеют немного баранов и лошадей, но в самом ограниченном количестве; мужчины больше занимаются каким-либо ремеслом или бродят по базару, а женщины, те ходят по всем окрестным кишлакам, собирая доброхотные подаяния, не брезгуя ничем, все сваливают в одну торбу. Вся забота о семье и работа по дому, понятно, лежит на женщине, которую отец и муж не задумываясь продаст любителю.

Небольшая палатка из туземной «маты» (холст), где с трудом поместятся три человека, а встать совсем нельзя, служит жилищем неприхотливому номаду. Малые дети бегают голые и валяются в придорожной пыли и песке, как на перине.

Цыганки лиц не закрывают, за что их сильно порицают и совершенно не уважают бухарцы; подобным-то отношением они наверно и заставили узбеков позаимствовать от них этот уродливый обычай. Интересуясь бытом цыган, я провел у них на стоянке некоторое время; все мужское население походного кишлака собралось к палатке полукругом, были принесены лучшие кошмы, коврики, подушки; на сцену появились достархан [угощение], чай и изукрашенный чилим [кальян]; хозяйка закопошилась над варевом, от которого мы поспешили отказаться; гостеприимство им не чуждо. Одно только меня поразило: хозяин палатки, кивая в сторону женщин, жестом совершенно серьезно показал такой иероглиф, что мои спутники покатились со смеху; подобная мимика и жестикуляция вполне подтверждает мое мнение о невысоких нравственных качествах цыгана.

Узбеки едва ли не гостеприимнее, предупредительнее и услужливее, чем остальные туземцы; мне приходилось много сталкиваться со всеми, но об узбеках я вынес лучшее представление, так как у них все делается без предвзятой мысли. Приведу в пример подобный случай: однажды пришлось проезжать мимо заброшенного кишлака узбеков в самый жар. Как бы ни было жарко, я в поле сырой воды не пью, но в этот день не вытерпел и обратился к благообразному старику с просьбой дать мне напиться. Старик степенно, без всякого подобострастия, пригласил войти в саклю. По пути он дал какие-то распоряжения подвернувшемуся мальчугану, и тот понесся стрелой. На террасе поверх кошем настилались одеяла, клались подушки. Сначала нам подали прекрасный «айран» (кислое молоко, особым образом приготовленное) холодный как лед; в чашках принесли сметану, сливки и замечательно белый и вкусный хлеб, какого я не встречал раньше в моих скитаниях. Хозяин, извиняясь, что не имеет большего, просил обождать, пока приготовят чай, без которого, нужно сказать, немыслимо угощение и вообще прием кого бы то ни было. Через несколько минут действительно принесли чай в 10 чайниках (количество подаваемого — степень уважения к лицу и знак зажиточности) и гору горячих лепешек со сливочным маслом. Мы позавтракали на славу и, отказавшись от плова, распрощались. Хозяин проводил за околицу пешком. Любопытных не было, сам хозяин, сидя у входа, не притрагивался к пище и лишь по настоянию выпил чашку чаю.

Летом жизнь в кишлаках замирает; половина жителей выселяется на дачи, взрослые целый день в поле, а женщины по обыкновению прячутся. Если с иной и встретишься случайно на улице, то наведешь на нее такой панический страх, что она с криком бросается бежать и залетает в первую попавшуюся калитку, или сядет на землю, уткнувшись в забор лицом, и ждет ни жива ни мертва, пока проедут мимо нее, даже и тогда не остается спокойной, а пускается стремглав в обратную сторону. Никакие успокоения не действуют, наоборот, голос постороннего ее еще больше страшит.

Немало способствуют этой боязни слухи, с целью распускаемые туземцами, ревниво оберегающими женщин от «уруса», у которого якобы глаз дурной. Женщины сильно уверены в этом и маленького ребенка скорее закрывают платком, чем себя.

Бухарец-проводник, ленивый в поле, по кишлаку скачет впереди, он еще издали предупреждает женщин окриком «коч» (берегись), и те несутся со всех ног; кишлак замирает.

Мгновенно калитки запираются на запор. Страх передается, кажется, собакам и курам, и где только что гремел бубен, слышались звуки песен, где мелькали фигуры женщин, там становилось, как в пустыне, тихо и безжизненно. Сколько бы ни стучали бухарцы, калитки не отворялись, — все подавалось из-под подворотни.

Любопытство, однако, превозмогает страх; можно заметить, как в щелях забора одна пара любопытных глаз сменяется другой и робкий смех и шепот несется из-за стен. Если поблизости нет туземцев, то при стуке копыт из-за забора выскакивают женщины, а чаще девушки, и смотрят довольно храбро, лишь вскрикнув для приличия свое «эб-би», соответствующее нашему «ах»; но подобные случаи возможны только там, где русские появляются часто.

________________________________________

Между горными таджичками часто встречаются весьма красивые женщины. Правильный овал лица украшен замечательно красивым носом, две дуги черных бровей, миндалевидные глаза и пунцовые губы небольшого рта эффектно гармонируют с матовым цветом румяных щек. Но раннее замужество, непосильная работа и тяжелое положение этих невольниц закона и рабынь полновластных супругов скоро кладет неизгладимый след горя, болезней и недостатка. Женщина законом поставлена как существо второго порядка, безличное, бесправное, эксплоатируемое мужчиной включительно до продажи. Жизнь и требования деспотических правителей научили ее беспрекословно и без сожаления расставаться со своей женской честью и непорочностью; в таком же рабстве находится и мужчина, который не может располагать ни собой, ни семьей, ни имуществом, всецело завися от каприза всесильного бека.

Рабство не может служить залогом процветания наций, оно душит мысль, убивает дух и развращает человечество морально, нравственно и физически. Бухара не избегла этой участи до сего дня, в ней искажены законы, испорчены власти и развращен народ.

Убожество и извращение происходит благодаря затворничеству женщин, когда жена покупается, служащему толчком к развитию противоестественных пороков у мужчин, а женщины, владея частью мужа по очереди, не остаются в долгу, изменяя им с громадным для себя риском. Ко всему этому в Бухаре процветает проституция; следовательно, затворничество не достигает никакой цели.

Перечисленные явления, положим, социальный недуг каждой страны, общественный темперамент, как зло, пока торжествует над добром — этикой нравственности; мусульмане сами, особенно развитые, сознают неудобство и вред установившегося обычая, но по инертности, фанатической приверженности к авторитету Корана или пассивности мысли не решаются отказаться от очевидного предрассудка и пойти навстречу разумной меры, отмены отжившего закона. Затворничество, как источник розни и препятствие для сближения народностей, сугубо вредно, и влияние его на отношения жителей особенно заметно в Русском Туркестане. Завоеватели края сделали большую ошибку, оставив в покое, по незнанию своих прав как победителя, этот вековой обычай мусульманства, вызванный исключительно чувственными побуждениями деспотических правителей и их последователей — богачей. Теперь промах исправить трудно, а между тем ненормальное явление, в связи с последними историческими событиями, усиливает антагонизм. В Коране написано: «Победителю — повинуйся!» Этими немногими словами сказано все, и если бы завоеватели края или его первые администраторы постарались ознакомиться с духом народа, его мировоззрением, то они смело действовали бы в проведении коренной и первоначальной реформы открытия лица женщин и достигли бы успеха.

Если вообще взглянуть на население с точки зрения нравственности, то увидим мало утешительного; здесь процветают все содомские грехи, причем весь трагизм положения вовсе не в том, что грешат против известной заповеди — где этого нет?! Но в Бухаре подобные вещи как бы санкционированы законом, так как делается все почти на виду, и никому нет дела — лишь было бы заплачено.

Прелюбодеяние, например, по шариату наказывается побиванием камнями (относится только к женщинам); несмотря на столь строгую кару, в городах, где стоят бухарские войска, сиречь всякий бездомовый сброд, процветает купля-продажа, не такая, как у нас, нагло-циничная, уличная или покровительствуемая в домах терпимости, а прикрытая семейным флагом. Гешефтмахеры женятся на нескольких девушках, а затем из своего дома устраивают «чайный домик с мусмэ». Хотя с внешней стороны подобный дом вполне благопристоен, но он не избегает популярности. Понятно, что болезни известного рода теперь не редкость среди туземцев, а так как их познания в медицине стоят на ступени шарлатанства, то всякого такого причисляют к «махау» (прокаженный) и тем изолируют от остальных, а прокаженные, как известно, живут вне городов, — обособленно.

Насколько домовиты и хозяйственны туземные женщины, трудно сказать, но по свидетельству мужчин таджички могут только готовить обед, шить свой несложный костюм и делать кизяк (топливо в виде кирпичей из навоза); подобная характеристика ее деятельности может быть отчасти и справедлива, так как все вязанья и плетенья всецело дело рук узбекских женщин.

Кошмы, коврики, попоны, шаровары, халаты шьют узбеки и портные; женские кокошники, уборы и наряды привозятся из г. Бухары, где их заготавливают мастера своего дела; даже тюбитейки и те привозятся из разных городов и отличаются по шитью и узору.

Помещения для жилья как у богатого, так и у бедного строятся по одному шаблону и обладают одним и тем же недостатком — сквозняком, помимо прочих неудобств; разница лишь в том, что у богатого жилье убрано нарядно коврами и палацами, стены выштукатурены и выбелены, а у бедного на полу кошма, стены закопчены до невозможности, и больше грязи.

В стенах устроено много ниш, исполняющих назначение шкапов; иные ниши разделены массою переборок на разнокалиберные отделения, которые служат помещением для книг и всяких мелочей. Промежутки между окнами и дверями расписаны цветами в горшках, не поддающихся никакому определению.

Посреди комнаты квадратное углубление — очаг, где зимой тлеют угли, летом оно закрыто досками; кошма в этом месте имеет соответственный разрез. Зимой ставится над очагом низкий столик, сооружение это накрывается одеялами, под которыми, спрятав туловища, спят обитатели дома; тепло от углей держится под одеялами и греет спящих. В стенах всюду вбиты неуклюжие колышки, на которых обыкновенно развешаны принадлежности костюма, оружие, инструменты и пр.

Оружие, особенно хорошее, редко бывает на виду, оно ценится у туземцев, и они его прячут. Сложилась поговорка из припева в одной песне, что нужно джигиту «яхши от, яхши клыч, яхши хотун». Хорошую лошадь, хорошую саблю, а потом — хорошую женщину; не похоже на европейцев, у которых на первом месте вино и карты. Мне не удалось видеть старинных шашек, которые у них слывут под именем «испаган», туземцы ревниво берегут оружие от глаз русских, падких на эту древность, и старательно скрывают от беков и чиновников, зная, что те не преминут воспользоваться своим правом, чтобы отнять приглянувшуюся вещь. Но и между теми, что я встречал, попадались отличные дамасские клинки с золотыми надписями и орнаментами, металл настолько хорошо выкован, что дамаск при ударе пальцами звенел как серебро, обладая чрезвычайной легкостью; пятьдесят рублей золотом не прельщали сравнительно бедняков, у которых родовое оружие переходит от отца к сыну. «Мултуки» (ружья) весьма грубой работы и в большинстве случаев фитильные, на сошках. Теперь, быть может, только в глуши Бухары найдутся кустари-оружейники, удовлетворяющие ограниченному спросу охотников; в настоящее время, с появлением русских, туземцы, прельстясь усовершенствованным оружием, обзаводятся плохенькими двухстволками, приносимыми иногда путешественниками в подарок, а также и револьверами вроде «Лефошэ» и «Бульдога».

Стреляют из ружей серым бухарским порохом, собственного приготовления; русский порох в большом почете и ценится в 3-4 руб. фунт, вместо 49 коп.

Утварь туземцев в домашнем обиходе крайне скудна: котел, редко два, несколько железных или медных, у богатых, «кунганов» (чайники и кувшины), деревянные чашки и блюда. Для носки воды — глиняные кувшины весьма простой работы. У киргиз, узбеков для той же цели служат меха ягнят и козлов, хорошо выделанные.

Как одежда, утварь, дома, так и пища — все у туземцев до крайности одинаково; различие заключается лишь в размерах, качестве и обилии. Так и план построек, покрой платья и меню обеда нисколько не отличаются в хоромах бека от лачуг бедняка. Достаточно ознакомиться с бытом какого-либо двора, чтобы знать в главных чертах быт, нравы всего населения.

Разница в пище в том, что богатый каждый день видит в плове баранину, а бедняк раз в год по праздникам. Когда фунт мяса стоит 15 коп., а рабочий день оценивается в ту же монету, ясно, что бедняку остается только рис на кунджутном масле.

Грамотность туго проникает в народ. В Кулябе имеется школа при мечети, но в ней обучаются лишь дети зажиточных туземцев. Среди чиновников сплошь и рядом находятся неграмотные, и «мирза» (писарь) неизменный их спутник, что же требовать от бедноты, когда им дороги даже детские рабочие руки, хотя бы в собирании «курая» (сорные травы) для топлива.

Игры и развлечения у бухарцев той и байга; музыка и пение грубы и негармоничны; эстетическое чувство удовлетворяется дикими выкриками какой-либо импровизации. Песни поются с объяснением текста и речитативом. Певец сначала расскажет событие. Затем поет. Музыка громоподобна, где часто solo e tutti исключительно ведется бубнами. За неимением струнных инструментов ограничиваются одним, двумя и более бубнами.

Взрослые развлекаются с масхарабазами-шутами, грубыми порнографами; подделываясь под вкус зрителей, потешают они публику сценами из жизни животных, проделывая несложные телодвижения под гомерический хохот зрителей, не стесняясь даже тем, что из-за заборов горят огнем любопытства глаза женщин и девушек. Странно, как уживаются и укладываются понятия. Лишь бы на женщину не смотрели, а она может глядеть на что угодно!

Но верхом всякого удовольствия — это, понятно, батча, им увлекается и стар и млад; ради «батчей» бросаются деньги, семья, совершаются убийства. Батчи и их антрепренеры разъезжают по Бухаре из конца в конец, точь-в-точь как у нас принято оперными певцами гастролировать по городам.

Игр и забав среди детей, насколько я мог заметить, не существует. Они с малых лет выглядят сосредоточенными, а потому и кажутся старше своих лет. Нужда, преждевременная работа кладут свой суровый отпечаток. Ребятишки копошатся по огородам, погоняют ишаков из гор, со степи с хворостом и травой; сторожат далеко от дома бахчи. Единственно, что служит игрушкой у детей, и то только в Кулябе и Бальджуанском бекстве, — это лук-праща; даже взрослые не отстают от детей. Широкое употребление лука, тщательность выделки дают основание предполагать, что во дни оны эта игрушка у горных жителей была оружием, средством обороны и нападения.

К числу предметов, обращающих внимание путешественников по бекству, принадлежат старинные русские монеты. Даты последних от 1735 по 1846 г. Эти монеты обращаются исключительно в двух бекствах, в Кулябском и Бальджуанском, в большом количестве; на 15 коп. идет 15 шт. независимо от ценности, которая на ней обозначена в 1, 2 и 3 коп. Появление и нахождение монет туземцы не могут объяснить; одни даже доходят в предположениях до геркулесовых столпов, будто бы бухарцы их сами подделывали. Овчинка выделки не стоит, во-первых, а во-вторых, им это и не под силу, так как они до сего дня свои монеты чеканят вручную — молотом. Очевидно, наши первые неудачные походы и торговые сношения с Хивой и Бухарой обогатили бухарцев медной монетой, когда принуждены были бросать всякий груз при отступлении, а как деньги попали в Куляб, на этом догадки прерываются.

Администрация и несколько слов о ее деятельности

Большая часть бекства по пространству находится в ведении амлякдаров и в отношении управления и сбора податей подчинена общему закону, а меньшая часть — в арендных условиях у выходцев из Бадахшана, которые здесь пользуются некоторыми привилегиями и податей в том смысле, как это принято понимать у туземцев, в эмирскую казну не вносят. Уже одно то обстоятельство, что бадахшанцы в Бухаре пришлые люди, делает их положение сносным, и бухарцы из боязни потерять половину населения бекства не решаются применить к ним свой излюбленный способ управления — выколачивание податей.

Бек является высшим административным лицом, в руках которого сосредоточена вся власть; он вместе с казием (судья) «бог и царь», вольный в животе и смерти подчиненного. Казалось бы, при всей неограниченности власти, при тех широких полномочиях, которые даны беку, можно было бы проявить свою деятельность во всех случаях, полезных для процветания края и блага его населения, но с точки зрения бухарских властей заботы эти совершенно излишни и бесполезны; вся сущность их деятельности заключается в исправном внесении в казну налогов, а следовательно, и во взимании с населения податей, причем характер этих сборов напоминает скорее военный приз, дань победителям, чем действия благоразумного хозяина. При таком положении вещей, понятно, все заботы о процветании края сведены к нулю; на долю народа остается бремя налогов, страх и палка, как средство достижения уничижения.

Все, что ни дает земля, труд человека, все, кроме воздуха, в Бухаре обложено сбором; помимо этого, незаконные штрафы, грабительские конфискации имуществ применяются в «благородной» Бухаре, и покорно несет иго терпеливое население, забитое, усыпленное мусульманскими догматистами, виртуозами по части толкования законов вкривь и вкось. Народ проливает пот и кровь, за труды получая жалкие крохи, он рабски несет свой тяжелый труд в пользу жадных чиновников, в награду чуть не умирает с голода.

Такова деятельность бухарской администрации и положение народа. Как уже было сказано, положение бадахшанцев значительно лучше коренного населения. 299 кишлаков выходцев, если можно полагаться на данные сведения, уплачивают со двора 20 тенег (3 руб.), всего же 14478 р., и тем их повинность исчерпывается, если не считать подарков должностным лицам и расходов чисто случайного происхождения. Говорят, что некоторые шахства (те же волости, что и амлякдарства) уплачивают со двора до 80 тенег, но в общем эта плата так незначительна по сравнению с тем, что дает бухарец, что о ней не приходится говорить. Бухарские правители заигрывают с бадахшанцами по соображениям, быть может, политического или экономического свойства, точно так же, как и с отважным родом узбеков-лакайцев. Лакайцы, недовольные Бухарой, одно время подняли знамя восстания, на усмирение которого были посланы казаки. Они и теперь не отрешились от мысли устроиться самостоятельно, почему у них идет глухая вражда с победителями, которые их иначе не зовут, как бунтовщиками. Несмотря на то, что обстоятельства благоприятствуют бухарцам, они не смеют наложить свою тяжелую руку на непокорных, зная, что могут потерять навсегда часть населения, возбудить ропот в остальных, а потому оставили лакайцев в покое, сняв с них подати за разведение лошадей. Эта отрасль хозяйства свободна от налога, и лакайцы, понимая свою выгоду, исключительно заняты коннозаводством, чем избегли опеки начальства, подняли свое благосостояние, не утратили самостоятельность и упрочили славу за своими лошадьми, улучшив их породу. Подобными льготами бухарцы видимо хотят приручить к себе свободолюбивое население, найти в них союзников и покорных слуг, но сколько бы они ни старались, им не добиться желаемого результата. Бадахшанцы и катаганы в Бухаре лишь гости. Их выгнала из Афганистана нужда и притеснения, но при первых проблесках спокойствия, при гарантии полной неприкосновенности и легализации прав, все выходцы променяют бухарский хлеб на камень своей родины; они слишком любят землю предков, как вообще все самобытные люди, не тронутые разлагающим духом сомнения и критики.

Теперь этим людям живется значительно легче, чем даже родственникам бека, которые бросают службу и бегут от свояка, преследуемые толпой нукаров; им живется спокойнее, чем должностным лицам, ставленникам бека, которых он штрафует по ничтожному поводу на тысячи тенег. Беженцам безопаснее живется, чем бухарцу, спина которого трещит под ударами палок, рассыпаемых свыше всякой меры, положенной по шариату. Благодаря тому, что сборы хлеба не подлежат оценке амлякдара, бадахшанцы старательно возделывают свои поля, у них все участки удобной земли, даже по кручам гор, под запашкой; пашни обработаны, как в благоустроенном поместье, они собирают хлеб, всецело им пользуются, не отделяя «кошей» [Кош — собственно, пара быков. Понимается в смысле известного участка земли, которая может быть обработана парой волов — своего рода единица меры. Каждому чину соответствует определенное количество кошей, так, напр., мирахур (подполковник) имеет 15 кошей.] на кормление штата чиновников, не подчиняясь и тем диким условиям оценки и продажи хлеба, которые применяются к своим людям.

Чувствуя себя более самостоятельными, бадахшанцы и выглядят лучше, чем их соседи; если бы не саранча, появившаяся уже 2 года, то зажиточность их была бы обеспечена, тем более что теперь, с развитием торговли, с появлением русских в местечках Сарай, Термез и пр., увеличился спрос на продукты сельского хозяйства.

Бороться со злом бухарцам не под силу, правительство поддержки не оказывает, оно относится ко всему безучастно, да и воззрение у туземцев таково, что «все от Бога, а против него идти нельзя».

Благодаря такому пассивному отношению к бедствию, постигшему страну со стороны народа и властей, Бухара почти вся во власти саранчи, и есть бекства, которые десятки лет не видят своего хлеба; такая же участь видимо ожидает плодороднейшие области, как, напр., Гиссарскую долину и Кулябское бекство. В данном случае русское правительство могло бы оказать большую помощь населению, принимая во внимание свою роль разумного, вооруженного знанием протектора, долей участия и указанием эмиру на его обязанность заботиться о населении, тем более что русские владения не гарантированы от саранчи и теперь, а когда Бухара станет ее очагом, то нам в Туркестане будет еще труднее бороться с ней. Но русские с равнодушием проходят мимо грустного факта, точно он не может их касаться ни в настоящем, ни в будущем.

По установившемуся в Бухаре обычаю или порядку, почти все амлякдары — родственники бека или, по крайней мере, люди с ним сжившиеся и изучившие друг друга. Вся эта тесно сплоченная семья перекочевывает с беком, по мере его переездов, так как им не дают возможности долго засиживаться на одном месте, чтобы не произошло какого-либо конфликта между администрацией и народом.

Это, так сказать, мудрый прием внутренней политики, добытый практикой и жизненным опытом: население не успеет возненавидеть бека за поборы, бек не успеет слишком восстановить народ, как через год нужно привыкать к новым лицам. Редкий из беков пользуется хорошей памятью у населения, единственно только умерший теперь кушбеги Астананул-кул еще при жизни приобрел симпатию всего населения и уважение в Бухаре.

У кулябского бека «при дворе» находятся следующие должностные лица: есаул-баши, правая рука, его помощник, диван-беги, эконом, 2 секретаря, несколько мирахуров, караул-беги, джевачи и пр. чиновников до «дарго» [надсмотрщик, ведающий районом по сбору податей со скотопромышленников за разведение баранов], который при случае обращается в конюха.

Чины даются в Бухаре не за образование, не за службу, а за принадлежность к известному роду или за родство с важным лицом; поэтому в чине генерала «датхо» есть безусые юноши, точно так же, как мирахуром бывают 14- и 15-летние мальчики (сын бека). Чины даются эмиром при указе — это правительственным чиновникам, а беки раздают должность местным чиновникам до караул-беги включительно за деньги, — привилегия беков, источник арендного дохода. Местные чиновники исполняют различные поручения, наблюдают за сборами податей, производят судебные дознания и чуть ли не вершат суд и расправу. Бек с казием является уже высшей инстанцией; далее следует кушбеги (вроде наместника Восточной Бухары), а затем эмир, который, кстати сказать, больше внимания уделяет Керминэ, чем всем областям своего ханства.

Местные чиновники с переходом бека теряют права на чин и должность и должны умилостивить нового бека, соответственно его аппетиту, надлежащим приношением.

Всякий скандал, а тем более убийство, для чиновников — случай, когда можно поправить обстоятельства. Процедура судебного разбирательства у них сводится к штрафу, налагаемому на обе стороны, и если виновные богаты, то дело кончается скоро, если же заплатить нечем, то таких бедняков сажают в темницу, но не для того, чтобы отделить нарушителя закона от общества и получить нравственное удовлетворение, а для того, чтобы заставить скорее выплатить штраф.

Тяжелое положение узников и условия, в которых они находятся, побуждают родственников к складчине, чтобы выручить провинившегося, и самый скупой согласится скорее расстаться с кошельком, чем побывать в тюрьме или, еще хуже, клоповнике-яме. Местом заключения служит темная комната под воротами в кургане, кишащая всякими насекомыми, так как уборки не производится, а о дезинфекции здесь не имеют понятия; арестантов держат скученно, кормят скудно, и только тех, кого никто не призревает. Заботы и способы питания предоставляются самим заключенным, причем существует широкая льгота пользоваться доброхотными пожертвованиями. На ночь их заковывают в общее бревно, куда вкладываются ноги между 2 половинами; приходится лежать на спине, почти не поворачиваясь в продолжение 12 час., так как заковывают при закате солнца и освобождают при восходе его. Как отличие от прочих людей, в случае побега, арестантам не бреют голову; у иных вырастают косы от долгого сидения. Мера, которая, однако, не гарантирует побега и нахождения беглецов.

Мне пришлось однажды быть свидетелем столкновения двух узбекских родов на Даште-и-Тиряе. Спор возгорелся из-за места, потом он перешел в ожесточенную драку, в которой принимали участие даже женщины. Обиженные бросились с жалобой на притеснение к чиновнику, который меня сопровождал. Он лихорадочно ухватился за этот случай, написал письмо беку с просьбой поручить ему разбор дела, и в предвкушении заработка говорил: «Меньше тысячи не возьму» (300 р.). За что?

Но он был не в ладах с беком, тот сухо ему ответил, что у него есть свои люди, которым тоже хочется кушать. Обиженный чиновник возгорелся местью, тем более что посредники сидели у него с деньгами и ждали только письма. Узбеки уже успели поладить между собой; поняв слишком поздно свою оплошность, теперь старались какой бы то ни было ценой отделаться от судебной волокиты.

Заговорив о способах судебного разбирательства, не могу обойти молчанием одной картины, поразившей меня.

В базарные дни бухарский «помпадур» принимает просителей и творит суд. Уже с раннего утра, еще до первого «намаза» (молитва) все, кто имеет дело к беку, сидят с подарками, без чего немыслима церемония приема, и смиренно ждут зова. После молитвы бек, казий и приближенные напились чаю в беседке, посреди кургана, и начался прием.

Есаул-баши с длинной палкой — знак его достоинства — выводил просителей; в то же время пронесли связку толстых, но гибких и сыроватых прутьев.

Посетители клали подарки и робко излагали суть дела. Резким голосом бросая отрывистые слова, бек решал дело; легкий кивок со стороны казия, и приговор вступал в силу. Просители проходили один за другим; одни, подняв голову, гордо шли, зная, что «богатый прав», другие, плюнув с ожесточением в сторону суда, мрачными ехали домой.

Бек приказал привести арестованных по подозрению в краже.

Явились трое бородатых таджика с голодными взорами и полураздетые в холодное осеннее утро. Связанные по рукам и ногам, они неловко подошли к месту, быстро сели на согнутые колена и поклонились суду до земли. Бек все время задавал вопросы. Ответы, интересные по фигуральности выражений, я привожу дословно.

Обвиняемые отрицали свою виновность, и бек приказал их бить. Есаул-баши заставил одного обхватить связанными руками колени, просунул между теми и другими палку и толчком в голову повалил беспомощного человека. Толстый прут, со свистом рассекая воздух, стал впиваться в тело и отскакивать, как резина, от сухой спины. Есаул-баши, как истый палач, вошел в азарт и бил, не считая; несчастная жертва без стона переносила пытку.

Два его товарища, сидя рядом, ждали той же участи, вздрагивая при ударе углами рта.

— Довольно, — сказал бек.

Таджика посадили, и жгучая слеза не то обиды, не то злобы предательски блестела на реснице.

Дальнейший допрос не привел ни к чему. Допрашивали с пристрастием второго; результат тот же. Принялись за первого.

— Таксыр (господин), — говорит он, — я не брал чужого. Худо Парвардигор (Бог питатель) смотрит на меня невинного.

— Собака, богохульник, не говори нам о Боге, он давно от тебя ушел и закрыл лик.

— Я не брал; что беден, то знают все, но я честный человек, и если я хоть глиною чужой питался, то белый хлеб сейчас отдам, а если воду пил, то масло возвращу.

Вся сцена битья меня, как постороннего зрителя, не видавшего зверской расправы, глубоко возмущала; я стоял в густой толпе слуг и зевак и был беку незаметен, но дальнейшей пытки, битья палкой по кистям рук, когда после удара оставался темно-багровый вздувшийся след, когда из руки получился какой-то бесформенный мешок, я не мог вынести и вышел вперед, порываясь что-то сказать. Бек моментально приказал увести заключенных, прекратив допрос.

В ту же ночь все трое убежали из-под надзора бухарских солдат; часовой по обыкновению спал, навесив винтовку за шейку штыка в кольцо пробоя у ворот.

По закону бек может присудить обвиняемого к 25 ударам палкой; эмир — к 75-ти. В указанном случае было только судебное разбирательство, но бедняки таджики получили невзачет до полусотни ударов каждый. Положим, битье битью рознь, это было «пристрастие», а наказание ведется другим способом. Обвиненного, подлежащего всенародному битью, выводят на площадь, спускают рубашку до пояса, и бьет есаул-баши своей палкой или сам поручает кому-либо, но соблюдается правило шариата, бить в полруки, а не с размаха, т. е. прижимая часть руки от плеча до локтя и размахивая остальной частью до кисти.

Бек и его большой штат чиновников всякого ранга не удовольствуются, понятно, той скромной ролью, которая им выпадает при дележе жалких крох, и они рвут с населения где и что возможно; вот почему фактически сборы с населения превышают много законный процент и заставляют роптать народ. Львиная доля достается беку, но и нижестоящие не упускают своего; помимо неправильного взимания податей существует еще одно условие, дикое на наш взгляд, дающее большую выгоду администрации, а именно: ни один земледелец не имеет нрава продать своего зерна, пока не будет продан хлеб в доход казны.

После уборки хлебов, когда он уже обмолочен и лежит в кучах на токах, амлякдар объезжает свою волость и взимает часть хлеба натурой, причем, понятно, берет больше, чем следует, делится от избытка с писарем и помощниками, а остальное законное отправляет беку, причем не может обойти и бека подарком по чину за сделку. Так поступают во всех случаях взимания пошлин-сборов с купцов, промышленников, откупщиков и арендаторов. Когда сбор податей окончен, бек назначает хлеб в продажу, устанавливает цену выше нормальной и на этой операции наживает деньги. Хлеб покупается волей-неволей, так как о конкуренции не может быть и речи, а время горячее, идет заготовка провианта в гарнизонах русских укреплений, и хлеб скупается подрядчиками и прочими торговцами.

Математически верная часть эмирского дохода посылается в г. Бухару; теперь цены стоят низкие, конкуренция возрастает, острая нужда заставляет население скорее сбыть запас хлеба, в это время бек и зажиточные люди скупают хлеб, чтобы весной продать его на обсеменение еще раз по повышенной цене; но это, положим, уже частное дело.

Кроме того, еще можно предполагать о безгрешном доходе бека. В официальном списке кишлаков по амлякдарствам приходилось наблюдать неполноту списка; в каждой волости пропущено 2, 3 и более кишлаков. Теперь вопрос, кто берет подать с этих непомеченных кишлаков: бек или амлякдар?

Вернее, что оба, так как бек-то всегда узнает через расспросы о количестве поселков, а в г. Бухаре этого могут не знать.

В г. Кулябе квартируют 2 роты 5-го Бухарского батальона, во главе с «тохсуба» (полковн.). Войска поставлены также в г. Бальджуане и Кала-и-Хумбе на случай возможного осложнения внутри страны. Сомнительно, чтобы они принесли правительству существенную помощь и поддержку. Известно, что представляет из себя этот сброд совершенно недисциплинированных солдат, воинов от колыбели до могилы. Части пополняются волонтерами, сдаточными за всякие провинности, общественными батчами, вышедшими за предельный возраст. Естественно, что не для устрашения внешних врагов содержит эмир ходульное войско, наполовину состоящее из немощных стариков и безусых юношей.

Заключение

Поскольку можно видеть из опыта описания, Кулябское бекство, как и вообще Восточная Бухара, находящаяся с ним в одинаковых условиях во всех отношениях, была бы цветущим уголком, если бы не было стеснительных мер, препятствующих ее экономическому развитию. Все данные природы, человеческих сил, весь запас энергии пока задавленного народа, но способного к героическому труду, — говорят в пользу этого заключения. Народ не может даже понять, кто источник его тягот, не только что думать о своем освобождении от тяжелой опеки; люди, создавшие экономический и политический гнет, не хотят уступить своих узурпированных прав велениям здравого рассудка, заботясь более о счастии единиц, чем о благосостоянии народной массы.

Можно только взирать с надеждой на будущее, когда самосознание правительства подскажет ему сделать решительный шаг, хотя с помощью других, отряхнуть прах старинного уклада от ног своих, провести жизнеспособные реформы и урегулировать взаимоотношения правящих классов к рабочей массе.

Теперь же Бухаре необходимы хорошие дороги и телеграф, о пользе которых не приходится говорить, если принять во внимание, что плоды трудовой и умственной жизни здесь передвигаются вьючным путем, когда страна может прогрессировать лишь черепашьим шагом. К тому же это необходимо и по стратегическим соображениям, если мы не хотим, чтобы воинственный клич на горах Авганистана застал нас врасплох.

Провинция Хуталль, ныне Куляб, издавна привлекала взоры народов, она и теперь не потеряла интереса, наоборот, как самобытная страна с патриархальными нравами, отошедшими у нас в область преданий, манит путешественника заглянуть и в хижину бедняка, и в хоромы бека, чтобы воочию видеть образ жизни и быт народа, имеющих много сходных черт с прошлым дореформенной Руси: с челядью, воеводами на кормлении, затворничеством и застенком.

Манит страна ученых — археологов и лингвистов своими тайнами, скрытыми в курганах и пыльных хартиях восточных историков и географов.

Геологу, обнаженные скалы, гигантские сбросы и складки дадут возможность проследить историю этой земли.

Художнику и любителю природы страна даст немало сюжетов и тихой обители с группой тополей, и величаво грозных горных пейзажей с остроконечными снежными пиками, тонущими в синеве неба.

Оканчивая настоящий очерк, я должен сказать, что мы совершенно не знаем, что такое Бухара. Люди, бывшие в этой стране, еще имеют о ней более или менее верное представление, для прочих же, не интересовавшихся прошлой и настоящей судьбой, Бухара terra incognita. Эмир, протекторат, пожалуй, «многоженство», и подарки, которые сыпались как из рога изобилия по пути следования экспресса от Бухары до Петрограда, — вот те сведения, которые имеются о стране.

Несчастный народ, который живет при таких условиях! Русские играют непривлекательную роль — попустителя, закрывшего глаза на деятельность местной администрации. Мы будем ответственны за экономический крах страны, за голод, который уже дает себя чувствовать, за то чувство злобы, которое разовьется в невежественной массе. Ей непонятны дипломатические тонкости, те руководящие принципы, которые позволяют брать все с народа, не заботясь о его благополучии ни на йоту.

Единичные личности понимают настоящее положение вещей и ведут сообразно этому двойную игру: с народом и властью извне, усыпляя внимание последней своею угодливостью и оправдывая свои действия пред первым — давлением со стороны. Такова политика власти, и она спокойно строит свое благополучие на почве будущих осложнений. Народ не любит эмира, севшего на престол благодаря ловкости дяди, заточившего своего брата с семьей в крепость, и сославшего своего благодетеля в ссылку; эмир знает, какое чувство питают к нему, но он знает также, что за его спиной русские штыки, и в то же время он являет себя пред народом угнетенной невинностью, ставя в пример своей зависимости такие затраты народных денег на затеи русских дипломатов, как дворец и железная дорога. Даже эти шаткие пункты примиряют народ со властью, и они сходятся во мнении относительно своего покровителя.

Народ потерял охоту к земледелию, благодаря поборам и неудачам, он забрасывает землю, обращаясь в пролетариат, между тем при иных условиях они были бы сытыми людьми, способными к дальнейшему прогрессу. Хотим ли мы предпринять что-нибудь решительное в Бухаре в смысле улучшения жизненного строя, хотим ли мы содействовать ее экономическому росту и прогрессивному развитию, или оставим это сделать более энергичному поколению или чуждому народу? Кроме того, ведь стоит обратить внимание на этот край как на рынок сбыта.

Будущее Бухары со скрытыми на поверхности и в недрах богатствами покажет всю ценность этого края.

Если же мы этого не хотим, то благоразумнее предоставить Бухаре полную свободу действий и тем снять с себя ответственность за будущее, обеспечив себе мир, спокойствие и приязнь народа, чем его ненависть.

_______

Настоящий опыт является случайным трудом; я не задавался мыслию осветить в возможной степени статистически-экономическое положение страны, так как вообще желание это невыполнимо по многим причинам.

Все это описание есть плод непосредственного наблюдения, довольно поверхностного свойства, так как исполнение своих прямых обязанностей (топографа) не позволяло уделить время на изучение затрагиваемого вопроса.

К сожалению, я не мог иллюстрировать описание фотографическими снимками интересных бытовых и топографических особенностей страны, могу лишь предложить вниманию желающих ознакомиться с видами Бухары, с предметами домашнего обихода и художественными работами туземцев по прекрасным фототипиям в книгах «Горная Бухара» (Липский, I-III), «Этнографический обзор Дарваза» Семенова и «Орнаменты горных таджиков Дарваза» гр. Бобринского. Книги эти касаются Восточной и Горной Бухары, для которой Дарваз, а в частности Куляб, являются прототипом во всей своей полноте.

Источник: www.rus-turk.livejournal.com