Русский писатель Андрей Платонов канул в забвение из-за сталинской цензуры. Мальте Перссон восхищается одним из важнейших писателей современной русской литературы.

Неподражаемый русский гений
Мальте Перссон

    Если бы история была справедлива, Андрей Платонов был бы так же известен, как, скажем, Кафка. Но история, как и многое другое в мире, несправедлива, и своеобразный русский писатель остается относительно не известным.

Он родился в 1899 году в очень простой семье. Получил инженерное образование в Красной Армии. Скоро стал активным автором в партийной прессе, но прекратил писать ради того, чтобы заняться индустриализацией страны. Когда он вновь проявил себя как писатель, это были книги, которые публиковать было нельзя и которые навлекли на него преследования высочайшего уровня.

Сатира без дистанции

К сути коммунистического проекта Платонов был лоялен, но, несмотря на это (а может быть, как раз именно поэтому), его описания Советского Союза оказались беспощадными. Платонов обладал, как с упреком писал Горький, «лирически-сатирическим» характером. Но если его произведения — сатира, то сатира эта — намного более колкая, потому что написана она без обычного для этого жанра отстранения.

То, что он в ходе своих поездок узнавал про принудительную коллективизацию в Союзе, в литературной форме не могло стать ничем иным, кроме как абсурдной трагикомедией. И еще более абсурдным это казалось тому, кто действительно воспринимал слоганы партии всерьез.

«Чевенгур», написанный в 1926-1928 годах, — величайший роман Платонова. С помощью огромной галереи персонажей в нем описывается смутное время гражданской войны. Один из кандидатов в главные герои — сирота Саша Дванов, который получает задание исследовать внезапно возникший в стране коммунизм. В среде крестьян, дураков и разбойников он познает «тщету и скорбь революции, выше ее молодого ума».

Коммунистический Дон Кихот

Компанию ему составляет некий Копёнкин, который, наподобие коммунистического Дона Кихота, ездит по России на коне по имени Пролетарская Сила и пишет постановления на сомнительных основаниях. В шапке у него зашит портрет дамы его сердца Розы Люксембург, и он позволяет себе надеяться, что коммунизм сможет ее воскресить, когда победит.

В конце концов они попадают в провинциальный город Чевенгур, где люди «организовали конец света» для всех граждан и бросили работать, полагаясь на коммунизм. Что именно собой представляет коммунизм и сможет ли он, например, согреть их зимой, остается неясным. Разница между риторикой и реальностью настолько же велика, насколько далек путь оттуда до Москвы.

Это мессианское безумие, в котором коммунизм занял место религии. Но Платонов описывает его участников (как идеалистов, так и оппортунистов) не только со знанием людей, но и с любовью к ним. И, что самое главное, делает это в прекрасной, неповторимой прозе.

Платонов пишет как никто другой

Потому что из смеси политического жаргона, технической точности и поэтической фантазии Платонов создает предложения, которые никто другой просто не смог бы написать. Вот несколько из тех, что я отметил в «Чевенгуре», на пробу:

«Пашинцев ударил себя по низкому черепу, где мозг должен быть сжатым, чтобы поместиться уму».

О деревенском кладбище: «Они напоминали живым, бредущим мимо крестов, что мертвые прожили зря и хотят воскреснуть».

О ночи: «Коммунизм Чевенгура был беззащитен в эти степные темные часы, потому что люди заращивали силою сна усталость от дневной внутренней жизни и на время прекратили свои убеждения».

Начните с «Котлована»

Нельзя переоценить и ту огромную работу, которую проделала переводчица Кайса Эберг (Kajsa ?berg). Но надо, конечно, отметить, что необычный идейный мир книги и ее причудливая масштабность делают это чтение непростым. Тем, кто хочет начать знакомство с творчеством писателя с чего-то попроще, в первую очередь можно порекомендовать небольшую виртуозную повесть «Котлован».

А уж когда начало положено, надеюсь, появится желание и дальше читать произведения писателя, которые сейчас продолжают издавать по-шведски, включая «Чевенгура» — самую удивительную книгу из тех, что я читал за последние годы.

Оригинал публикации: Ett oefterh?rmligt ryskt geni

Правила жизни Андрея Платонова

Я не гармоничен и уродлив — но так и дойду до гроба без всякой измены себе.

Чтобы привыдумать глупость, надо иметь, как минимум, мозг для этой выдумки.

Я знаю, что я один из самых ничтожных. Но я знаю еще, чем ничтожней существо, тем оно больше радо жизни, потому что менее всего достойно ее. Вы люди законные и достойные, я человеком только хочу быть. Для вас быть человеком привычка, для меня редкость и праздник.

Дайте мне малое, а большее я возьму сам.

Бог есть великий неудачник. Удачник — тот, кто имеет в себе какой-либо резкий глубокий недостаток, несовершенство этого мира. В этом и жизнь. А если лишь совершенство, то зачем сюда ты, чёрт, явился?

Искусство заключается в том, чтобы посредством наипростейшего выразить наисложнейшее. Оно — высшая форма экономии.

Народ весь мой бедный и родной. Почему чем беднее, тем добрее. Ведь это же надо кончать — приводить наоборот. Как радость от доброго, если он бедный?

Я знаю, что все, что есть хорошего и бесценного (литература, любовь, искренняя идея), все это вырастает на основании страдания и одиночества.

Вообще, настоящий писатель — это жертва и экспериментатор в одном лице. Я просто отдираю корки с сердца и разглядываю его, чтобы записать, как оно мучается.

Плачут не всегда от того, что печально, а оттого, что прекрасно, — искусство как раз в этом. Слезы может вызвать и халтурщик, а волнение, содрогание — только художник.

Если вы, товарищ, хотите быть поэтом — будьте самим собой, только и всего. А вы надулись, вышли из себя и написали мерзость, хотя, быть может, вами и руководило хорошее искреннее чувство и честная мысль.

Сильнее живите — лучше будете писать.

Если бы мой брат Митя или Надя — через 21 год после своей смерти вышли из могилы подростками, как они умерли, и посмотрели бы на меня: что со мной сталось?
— Я стал уродом, изувеченным, и внешне, и внутренне.
— Андрюша, разве это ты?
— Это я: я прожил жизнь.

Жизнь состоит в том, что она исчезает. Если жить правильно — по духу, по сердцу, подвигом, жертвой, долгом, — то не появится никаких вопросов, не появится желание бессмертия и т.п. — все эти вещи являются от нечистой совести.

Человек — это капля родительского блаженства, и он должен быть радостью.

Меланхолия есть худший вид жадности, зависти, эгоизма: что не все досталось меланхолику — не все женщины, не вся слава.

Мы победили всех животных, но все животные вошли в нас, и в душе у нас живут гады.

Не могу же я писать иначе, чем чувствую и вижу. Но надо еще писать, что хочет мой класс, — этого действительно я пока не умею, а учат меня этому не добрым советом, а «за ухо».

Смешивать меня с моими сочинениями — явное помешательство. Истинного себя я еще никогда и никому не показывал и едва ли когда покажу. Этому есть много серьезных причин, а главная — что я никому не нужен по-настоящему.

Поэмы — мое проклятие, мой бой со смертью. К ним я прибегаю только в крайней тоске, когда никаких выходов для меня нет.

Мое отчаяние в жизни имеет прочные, а не временные причины. Есть в жизни живущие и есть обреченные. Я обреченный.

Как хороша жизнь, когда счастье недостижимо, и о нем лишь шелестят деревья и поет духовая музыка в Парке культуры и отдыха.

Все люди живут в личной жизни с разбитыми сердцами. Но дело в том, чтобы жить с цельными сердцами.

Любовь — есть собственность, ревность, пакость и прочее. Религия — не собственность, а она молит об одном — о возможности молиться, о целости и жизни Божества своего. Мое спасение — в переходе моей любви в религию. И всех людей — в этом спасение.

Люди живут не любовью, не восторгом, не экстазом, а особым чувством тихой привязанности и привычки друг к другу, как верные муж с женой, как крестьянское большое семейство за одним столом.

Брак — это не кровать, а сидят рядом муж и жена, плетут лапти на продажу день и ночь и рассказывают друг другу сказки, воспоминания, истории.

Для ума все в будущем, для сердца все в прошлом.

Настанет время, когда за элементарную ныне порядочность, за простейшую грошевую доброту, — люди будут объявляться величайшими сердцами, гениями и т. п., настолько можно пробюрократить, закомбинировать, зажульничать, замучить обыденную жизнь.

Чтобы жить в действительности и терпеть ее, нужно все время представлять в голове что-нибудь выдуманное и недействительное.

Человек то верит в социализм, то нет. Он в доме отдыха: он верит, он в восторге, он пишет манифест радости; в поезде сломалась рессора, пассажиры набздели — он не верит, он ожесточается, и т.д. И так живет.

Ненавидишь, отрицаешь человека только издали, а потом, как увидишь его морщины, пе ременчивое выражение жизни, конкретность, так ничего не можешь, станет стыдно.

Надо относиться к людям по-отцовски.

Странно: раньше все вещи делались громоздко, стационарно (рояль, граммофонная труба, гардеробы), теперь все в виде чемоданов, траспортабельно, мобильно, временно (патефон-чемодан и т.д.), — это время. И даже женщины: раньше были жопы, теперь плюгавки.

Типичный человек нового времени: это голый — без души и имущества, в предбаннике истории, готовый на все, но не на прошлое.

Лучше быть ничем, тогда через тебя может протекать все. Пустота не имеет сопротивления, и вся вселенная — в пустоте.

Шаляпин не имел своего голоса: он входил в характер роли и пел по ее существу.

Не казаться большим, а быть каким есть — очень важная, никем не ценимая вещь.

Чтобы стать гением будущего, надо быть академиком прошлого. Чтобы чуять бурю, надо иметь в себе знание тишины.

Мещанин, а не герой вывезет историю.

Я живу, не думаю, а вы, рассуждая, не живете — и ничего не видите, даже красоту, которая неразлучна и верна человеку, как сестра, как невеста.

На том свете все должны быть незнакомыми: вероятность встречи очень мала. Миллиарды миллиардов ведь уже скончались, заблудишься, как в поезде-дешевке.

Мы растем из земли, из всех ее нечистот, и все, что есть на земле, есть и на нас. Но не бойтесь, мы очистимся — мы ненавидим свое убожество, мы упорно идем из грязи. В этом наш смысл. Из нашего уродства вырастает душа мира. Человек вышел из червя. Гений рождается из дурачка. Все было грязно и темно — и становится ясным.

Мы идем снизу, помогите нам, верхние, — в этом мой ответ.

Товарищ, нам пора перестать говорить — мы все понимаем.

Земля пахнет родителями.