Свой творческий путь мой друг писатель Рауль Мир-Хайдаров (В Википедии о нем, Фото из Сети. ЕС) начинал в Ташкенте. Именно здесь были изданы первые его книги. А теперь он автор таких знаменитых романов-бестселлеров, как «Пешие прогулки», «За всё — наличными», «Судить буду я», «Ранняя печаль» и других, многократно издававшихся в странах СНГ и переведённых на ряд иностранных языков. Ныне писатель живёт и работает в Москве.
Предлагаем читателям сайта эксклюзивное интервью взятое у Рауля Мир-Хайдарова.
ГЛУХОМУ МУЗЫКУ НЕ ОБЪЯСНИШЬ
Беседа Николая Красильникова с писателем Раулем Мир-Хайдаровым
Писатель, Заслуженный деятель искусств (1999 г.), автор более 30 книг, вышедших пятимиллионным тиражом, заслуженный деятель искусств, лауреат премии МВД
Родился 17 ноября 1941 года в посёлке Мартук Актюбинской области Казахстана, в семье оренбургских татар. По образованию – инженер-строитель. Много лет проработал в строительных организациях, изъездил всю страну. В возрасте 30 лет написал первый рассказ –«Полустанок Самсона». В сорок лет оставил строительство и стал профессиональным писателем. Широкую известность писателю принесли романы «Пешие прогулки», «Двойник китайского императора», «Масть пиковая», «За все – наличными», серия политических детективов. Он издал более трёх десятков книг, в том числе на иностранных языках и языках народов СССР.
Рауль Мир-Хайдаров человек разносторонних интересов: меломан, поклонник театра, спортсмен перворазрядник по боксу. А самая большая его страсть – живопись. По свидетельству авторитетных искусствоведов у него одна из самых крупных частных коллекций современной живописи в России, в ней более 2000 картин. В этом году в одном из финских издательств он выпустил роскошный каталог коллекции, которому могут позавидовать иные музеи.
Н. К. — Какие писатели, какие книги повлияли на становление твоего характера, вкусов, мировоззрения?
Р. М. — Мой любимый писатель Иван Алексеевич Бунин. Всем, кто хотел бы прочитать о любви, советую его роман «Жизнь Арсеньева»… Бунин долго был под запретом и был «открыт» заново, как и Сергей Есенин, в хрущёвскую оттепель. Люблю всего позднего Валентина Катаева. Блистательная проза! «Тихий Дон» Шолохова, «Прощай, Гульсары!» Чингиза Айтматова. Почти всю поэзию серебряного века, а после — поэзию О. Мандельштама и А. Ахматовой. Из современных поэтов — Е. Рейна, Т. Глушкову, С. Алиханова, Б. Кенжеева, живущего в Канаде. И совершенно блистательного, мудрого и ироничного, достойного продолжателя традиций Хайяма, Саади, Хафиза — Абдуллу Арипова.
Из западных писателей — Ф. С. Фицжеральда. Я его открыл для себя задолго до фицжеральдовского бума и этим горжусь. «Великий Гетсби», «Ночь нежна» — эти книги я одолел много раз, и они влекут меня по-прежнему. Огромное влияние оказал на меня Дзюмпей Гомикава романом «Условия человеческого существования». Я прочитал его в начале шестидесятых, а в1987 году его назвали лучшим японским романом ХХ века. А Япония, напомню, самая читающая и издающая книги страна мира. По этому роману японцы сняли 20-серийный фильм, возможно, и мы его когда-нибудь увидим. Открытие для себя в молодые годы этих писателей до сих пор греет мне душу, ведь в ту пору я работал обыкновенным прорабом.
Н. К. — какое влияние на тебя и твоё поколение оказало кино, киногерои твоего времени?
Р. М. — Кино?.. Пожалуй, кино, по массовости своей, доступности, сыграло главную роль в воспитании многих поколений, не только моего. Моему поколению повезло с кинематографом — он родился в нашем веке, стал зрелым к нашим юным годам и на наших глазах, вместе с нами, умирает. Лет с семи я начал ходить в кино. В Мартуке, где мы тогда жили, фильмы менялись через каждые два дня, это было неукоснительно, как приход московских поездов на нашу провинциальную станцию, где паровозы заправлялись водой и чистили топки. Отчим мой, человек городской, из Оренбурга, кино любил страстно. У меня была обязанность бегать к почте, где вывешивали афишу, и сообщать, какой сегодня идёт фильм. Однажды вышел конфуз. Я сказал родителям, без всякого подвоха, что идёт фильм «Два яйца». Они и пошли на эти «Два яйца», ибо старались не пропускать ни один новый фильм. Ты, конечно, догадался, что это были «Два бойца» с Марком Бернесом, Борисом Андреевым, Петром Алейниковым. Просто впопыхах я так прочитал его название. В послевоенном Мартуке каждая копейка давалась с трудом, но отчим на кино мне не жалел, говорил, что кино открывает глаза на мир, воспитывает. Помню, как завидовали мне сверстники, считали счастливчиком, вот и приходилось пересказывать в классе, во дворе содержание фильмов. Так что к устному творчеству я приобщился рано. Отчим оказался прав — кино во многом сформировало моё мировоззрение, вкусы. Явно оттуда, из детства, тяга к музыке, джазу, интерьерам, живописи…
А фильмы «Рокко и его братья» с молодым Аленом Делоном и Франко Неро, «Ночи Кабирии» с Джульеттой Мазиной и Марчелло Мастрояни, «Бум» с Альберто Сорди, «Горький рис» с Витторио Гассманом и Марио Адорфом — этот список, звучащий как музыка, я мог бы продолжать и продолжать… Может быть, именно под влиянием кино, боясь опоздать в другую жизнь, в четырнадцать лет, после семилетки, я, единственный из трёх параллельных классов, сел на крышу вагона поезда и укатил в город — поступать в техникум. Этим самостоятельным поступком я тоже горжусь всю жизнь.
Н. К. — А были ли попытки экранизировать твои произведения?
Р. М. — Да, были. В 1989 году хотели экранизировать роман «Двойник китайского императора». Сценарий написали очень известные люди: Александр Миндадзе и Вадим Абдрашитов, но когда дело дошло до съёмок — запретили, хотя дело было уже при М. Горбачёве. Кто читал, тому понятно, что при нём роман экранизирован быть не мог. Там секретари ЦК, обкомов, партийные бонзы представлены во всей красе. Позже пытались сделать фильм французы, но продюсер оказался аферистом. Хотел снять на «Узбекфильме» Мелис Авзалов, но к этому времени кино на всём постсоветском пространстве стало умирать…
Кроме того, была ещё попытка в Ташкентском драмтеатре поставить спектакль по «Пешим прогулкам». Пьесу написал Владимир Баграмов. Но режиссёру из Ленинграда В. Гвоздкову в те застойные годы постановку запретили, хотя репетиции уже шли.
Н. К. — Что мог, предоставить, юношам, вступающим в жизнь, провинциальный Актюбинск конца 50-х годов в культурном плане?
Р. М. — Судя по твоему скепсису в голосе, ты наверняка думаешь, что мы росли в культурном вакууме. Тут ты крепко ошибаешься. С середины 50-х в Актюбинске во Дворце железнодорожников сложился Народный театр. В репертуаре у них были классика, три-четыре пьесы. С прекрасными декорациями, костюмами, продуманным освещением. И играли вдохновенно, может, и не хуже иных столичных…
Зимой 1959 года на гастроли приезжал Московский театр оперетты. Что творилось! Билеты доставали с боем, зал переполненный, разговоры только об опереттах… А в начале шестидесятых гастролировал знаменитый Государственный эстрадный оркестр Азербайджана, под управлением композитора Рауфа Гаджиева. Оркестр — настоящий бигбенд, 78 человек (таких уже нет лет 40), сидел на сцене ОДК в три яруса, а ударник с сияющими перламутром барабанами, медными тарелками — под самым потолком. Какие костюмы, декорации, световое сопровождение, блеск труб, саксафонов, тромбонов! Живьём музыка Гленна Миллера, Дюка Эллингтона! Неожиданные аранжировки известнейших джазовых мелодий, сделанные знаменитым Анатолием Кальварским! Восторг публики я просто не в силах описать, триумф — и только. Через три года, в Ташкенте, я вновь встречусь с этим оркестром и напишу восторженную рецензию, упомянув и про актюбинский триумф. Эта театральная рецензия станет моей первой публикацией. Она и позволит мне ближе познакомиться с оркестром, и на десятилетия меня свяжет дружба с Рауфом Гаджиевым, певцом Октаем Агаевым, трубачом Робертом Андреевым, конферансье Львом Шимеловым, квартетом «Гайя», да и со всеми оркестрантами. Не раз я буду потом и в Баку. А ведь всё началось в Актюбинске…
Н. К. — В твоём романе «Ранняя печаль» цитируется много поэтических строк и даже есть утверждение: «Любите поэзию, в ней есть, как в Коране, Библии и Талмуде, ответы на все вопросы жизни»…
Р. М. — Только в точных науках есть единственный и правильный ответ. Некоторые люди пытаются выстроить свою жизнь по чётким математическим формулам, но даже если ориентироваться на элементы высшей математики, вряд ли они гарантируют счастье. Я воспринимаю жизнь на эмоциональном, чувственном уровне, оттого, наверное, мне ближе ответы на все вопросы бытия, которые я нахожу в поэзии. Поэзия стара, как мир. Вот средневековый поэт Рудаки:
Поцелуй любви желанный он с водой солёной схож,
Чем сильнее жаждешь влаги, тем неистовее пьёшь.
Скажи, после этих строк, сильно ли изменились отношения между мужчиной и женщиной? Что нового добавили века в эти отношения? А вот пример посвежее, поактуальнее:
Двухподбородковые ленинцы,
Я к вам и мёртвый не примкну.
Или вот ещё одна из самых печальных строчек поэзии. Её написал рано ушедший из жизни Евгений Блажиевский. В молодые годы он играл в футбол со знаменитыми нападающими Банишевским, Маркаровым в Бакинском «Нефтянике»:
И девушки, которых мы любили,
Уже старухи…
Да, я убеждён, в поэзии есть ответы на все случаи жизни, но не всякому дано их услышать. Поистине, глухому музыки не объяснишь.
Н. К. — Твой роман «Пешие прогулки» стал настольной книгой для многих юристов. Более того, они были убеждены, что роман написан бывшим прокурором высокого ранга, решившим в перестройку, за все унижения от партийной власти, крепко хлопнуть тайной дверью. В связи с этим вопрос: какие законы ты ввёл бы в первую очередь, будь на то твоя воля?
Р. М. — Бодливой корове Бог рогов не даёт — эту пословицу я часто повторяю. Начну с того, что нужно реализовать, прежде всего: принцип неотвратимости наказания, и второе — все законы должны быть в пользу законопослушных граждан.
Презумпция невиновности это, конечно, хорошо, но в наших условиях она работает эффективно только в пользу богатых и власть имущих.
Первое, что бы я сделал в России, будь на то моя воля, — отменил освобождение под денежный залог. В бедной стране это дискриминация большинства населения.
Второе. У нас сплошь рецидивная преступность. Есть случаи, когда получают срок и по десять, и по пятнадцать раз. Я считаю, что по особо тяжким преступлениям необходим порог преступности — два-три раза, а дальше суровый приговор по-китайски. Иначе волну преступности не сбить. В Америке, кстати, третья судимость по одному и тому же виду преступления карается пожизненным заключением.
Третье. При въезде в страну обязательно декларировать не только наличие валюты, но и судимости.
Четвёртое. Тюремный срок надо определять по совокупности всех преступлений.
Пятое. В стране много немотивированного насилия. Сотни тысяч изуродованных, искалеченных, ставших инвалидами людей. Тут, на мой взгляд, одного тюремного срока мало. Человек, сделавший инвалидом другого, должен до конца жизни выплачивать ему определённую компенсацию. Сейчас оплату, вместо преступника, производит — в лице государства — законопослушный налогоплательщик.
Шестое. Сегодня в России в чудовищных масштабах творится насилие над детьми. Растлители попадаются по пять-десять раз. Учёные давно доказали, что подобная гнусная извращённость не проходит никогда, и среди стариков растлителей достаточно. Нужен кардинальный подход — следует кастрировать сразу плюс тюремный срок. С точки зрения медицины, это простейшая операция. Скажете — сурово, жестоко? Да, согласен. Не хочешь стерилизации — не трогай детей. А детей, сломанные судьбы граждан вам не жаль?
Седьмое. Ещё один закон мне представляется важным: о предательстве в рядах полиции. Тут я вижу простейший выход. Предатели из органов ( к ним можно добавить и госчиновников) должны отбывать наказание не в специальных тюрьмах, как сейчас, а в общих. Страх неотвратимости возмездия обязательно сыграет свою роль.
Ещё закон, косвенно связанный с полицией. Почти каждое третье ныне преступление совершается уголовниками в форме полицейского, с поддельными удостоверениями, фальшивыми документами. Ведь только за незаконное использование атрибутов власти нужна дополнительная статья, равная статье содеянного преступления! А что творится в судах?! Подсудимые откровенно, перед телекамерами, угрожают судьям, потерпевшим, свидетелям. И закон не позволяет судье тут же добавить год-другой. Даже на футбольном поле законы куда более суровы. Скажи футболист судье что-нибудь оскорбительное, тут же последует наказание — удаление с поля! Кстати, в тех же США действует закон «Об уважении к суду».
Спросив, какие я немедленно ввёл бы законы, ты наступил мне на больную мозоль. Их десятки, поэтому лучше остановиться… Для этого пришлось бы писать специальную статью. Но кое-что о законах я хотел бы сказать ещё. Я твёрдо убеждён, что ясные, жёсткие, своевременно принятые законы решают половину любой проблемы. Оттого, что мы никогда не жили по законам, мы ещё не поняли, не оценили их силу. В советское время в республиках винили во всех грехах центр, и в отсутствии мудрых, своевременных законов тоже. Уже больше двух десятков лет новым государствам Москва не указ, но законодательство почти у всех прежнее. На всём постсоветском пространстве с завистью говорят лишь об одном мудром законе — узбекском, касающемся угона автомобилей. Ужесточили меры — машины перестали угонять.
Любое преступление нужно сделать финансово нерентабельным, и оно само сойдёт на нет. Свободу ценят все, особенно преступники. Меня постоянно спрашивают — как бороться с квартирными кражами? Тут не обязательно увеличивать срок, важен другой показатель — чтобы у потерпевшего не было финансовых претензий. Пока вор не компенсирует украденное, он должен сидеть в тюрьме. А сейчас он шлёт из камеры угрозы тому, кого обворовал, долг не гасится вовсе, а срок исправно идёт, день свободы близится. И не обернётся ли он новым преступлением и новым сроком? Но давай лучше перейдём к другим аспектам жизни…
Н. К. — Хорошо. Сделаем плавный переход. Какие черты характера для тебя наиболее нетерпимы в людях?
Р. М. — Лень. Безответственность. Лень, на мой взгляд, главная база всех человеческих пороков. Остерегайся ленивых людей.
Н. К. — Твоя любимая пословица?
Р. М. — «Кто ничего не умеет, тот не должен ничего хотеть», и ещё «Неоконченную работу снег засыплет».
Н. К. — Кстати, вопрос-бумеранг на твой ответ. Ты сам-то — не ленив? Ответственен?
Р. М. — Я отработал в Ташкенте на строительных участках более двадцати лет, одновременно заочно учился, писал книги. На «вольные хлеба», то есть работать на свой страх и риск, без зарплаты, ушёл в 1982 году. Кстати, редкие писатели отваживаются на такой шаг, большинство отираются в штатах газет, радио, журналов, издательств, где есть гарантированная зарплата. Мало написать рассказ, его надо издать — оплата по выходу в свет. А написал я семь романов, десятки повестей и рассказов — всё изданное составляет около двенадцати томов. Так что трудно назвать меня ленивым, я скорее трудоголик. Возможно, оттого я ленивых вижу насквозь, чую за версту.
И насчёт ответственности… Однажды моя обязательность поставила меня в неловкое положение. В 1964 году я получил первую в своей жизни квартиру в экспериментальном доме. На новоселье собрались заметные молодые люди Ташкента, как говорили в ту пору, «золотая молодёжь». Застолье удалось, было весело, шумно, и Слава Рожков, — он упоминается в романе «Ранняя печаль», — видимо, оценив компанию, вдруг объявил: приглашаю всех вас на день рождения 18 сентября. Парень он был крутой, заставил гостей записать и дату, и адрес, телефоны по тем годам были редкостью. Новоселье проходило в мае, и о дне рождения все, конечно, забыли, кроме меня. В ту пору я много ездил по командировкам, особенно летом, и вернулся домой только 17 сентября. Помня о дне рождения, купил подарок Славику и на другой день в назначенное время явился с женой, с цветами, по адресу. Представляете, какой конфуз испытал именинник, открыв дверь, да и мы сами. Наскоро вручив подарки, цветы, мы быстро ретировались от смущённых хозяев. Случай не смертельный, но неприятный, осадок остался на всю жизнь.
Н. К. — Какой ты находишь современную молодёжь?
Р. М. — К сожалению, я её мало знаю, уже произошёл возрастной разрыв поколений. Я знал молодёжь 60-годов рождения, ровесников моего сына. А та часть молодёжи, с которой мне приходится соприкасаться сегодня особого восторга у меня не вызывает. Поделюсь с тобой многолетним наблюдением. Я человек контактный, мобильный, и в силу возраста вдруг увидел, что дети моих друзей — ровесников и людей моложе меня — значительно уступают своим родителям во всём. Блекнут они в сравнении со своими отцами и матерями. В какой-то период от такого потрясения я даже завёл особую тетрадь, куда записывал, дети и родители. Но статистика, факты — вещь неумолимая. Хотя это, конечно, мои личные наблюдения, может, у других иначе. К сожалению, не хочу потрафить уходящему поколению, но не отличаются наши дети особой культурой, начитанностью, образованностью, манерами, высоким полётом, фантазией, вкусом. А ведь они выросли уже в других условиях, в либеральные годы, в относительном достатке, большинство — в полной семье. А моё поколение — сплошь безотцовщина, война… В лучшем случае наши дети не хуже родителей, и то слава Богу. А в итоге — это топтание на месте, ведь, положа руку на сердце, родители всегда мечтают, что их дети пойдут дальше. Всегда нужен пример, характеризирующий поколение…
Н.К. — Вероятно, в этой инфантильности детей есть доля вины и их родителей.
Р. М. — Лет двадцать тому назад, бывая в Актюбинске, я ходил на телеграф позвонить по междугородному телефону. Там всегда было многолюдно: родители звонили детям-студентам или дети говорили с домом. Тогда я ни разу не услышал, чтобы родители спросили: какую книгу дочь или сын прочитали, какой спектакль посмотрели, какой фильм понравился, какой музей посетили, на каких выставках, концертах побывали? Ни одного вопроса с маломальским интеллектуальным подтекстом не услышал. Разумеется, и дети, звонившие домой, подобных тем не затрагивали. Я только и слышал: детка, что ты вчера ел, в чём одетым ходишь, не мёрзнешь ли — и тому подобное. Забота о теле, постоянная забота только о теле, и ни на гран — о душе…
Н. К. — Что бы ты хотел пожелать своим читателям?
Р. М. — Прежде всего не падать духом. Всё равно другого времени взамен трудного не предложат. Какие ни есть годы, они наши: для юных — годы молодости, для нас — старости. Не жить только ожиданием новых, светлых времён или другой власти. Желаю жить сейчас и сегодня, при любой власти. Не увлекаться чрезмерно политикой. Только горстка людей нуждается в крутых переменах, чтобы сменить тех, кто у власти. Большинству же людей, при любом режиме, нужно отрабатывать свой рабочий день: рабочему и пахарю, учителям и врачам, студентам и школьникам — всем. И требования к ним год от года будут жёстче и жёстче, и это не каприз работодателя, будь он частник или государство — это требование времени. И отрабатывать день нужно будет уже по-другому — и качественно, и количественно, иной труд просто не нужен. За воротами фирмы, завода, стройки — десять человек готовы всегда занять ваше место. Работать над собой, своей квалификацией — это единственный шанс для всех нас быть на плаву, включая и меня. Вот в этом я и желаю успеха своим землякам.
Н. К. — И последний, традиционный вопрос: над чем ты сейчас работаешь?
Р. М. — Собираю материал, делаю наброски нового романа, у которого пока нет названия, но есть эпиграф из М. Лермонтова: «Закона я на месть свою не призову».
Н. К. — Если можно вкратце — о чём роман?
Р. М. — Действие будет происходить в небольшом городе, где люди знают, кто есть кто, кто стоит за тем или иным преступлением. В этом городе произойдёт шесть или семь трагических событий, косвенно связанных друг с другом, которые и станут основой романа. И в каждом случае обращаться к властям, надеяться на закон бесполезно. В подобной ситуации всегда найдётся человек: отец ли, мать, бабушка, дедушка, брат, сестра, друг, сосед, любимая, благородный сыщик, просто порядочный человек, который будет поставлен в такие условия, что ему только и остаётся в жизни — исполнить смертный приговор, вынесенный обществом и им лично…
Н. К. — Постой, постой, но это же чистейший самосуд?! Мы только что с тобой говорили о законах.
Р. М. — Да, ты прав — самосуд, и не один раз. А законы, самые нужные, не принимаются годами… А людям я как раз советовал: нужно жить сегодня и сейчас. Пусть законопослушный гражданин хоть в книгах видит справедливость, победу чести и добра над злом. Даже в книге так трудно написать, чтобы самосуд был единственно верным и справедливым решением. Но я постараюсь. Когда мы с тобой говорили о законах и преступности, я имел в виду не только бандитов, а больше «беловоротничковую», экономическую преступность. Эти сегодня опаснее уголовников.
В романе обязательно будет судья-взяточник, высший полицейский чин, состоящий на службе у бандитов, банкир-казнокрад, присосавшийся к бюджету и пенсионному фонду, миллионер-предприниматель, торгующий поддельными лекарствами и совращающий малолеток, его коллега, отравляющий нас испорченными продуктами — в общем, весь спектр сегодняшнего «истэблишмента»… Трудный, психологический роман, он должен высветить изъяны общества, а заодно и показать людей сильных духом…
Н. К. — Ну что ж , успехов тебе на этом пути!