К 65-летию писателя
В первый раз, когда зашел в кабинет директора с просьбой взять на работу, я, увидев его, несколько опешил. О боже, говорил про себя, неужели человек так может быть похож на другого? Точная копия имярека! Наверно, помните того Имярека, при котором все перевернулось вверх дном. Он, взяв однажды в руки бразды правления, заслонил всех великих собой и оказался впереди всех! Куда ни глянь, везде был он, какой-то вездесущий: то на экранах телевизоров, то на всех мыслимых и немыслимых заседаниях…
Эркин Аъзам
ДВА РАССКАЗА
Эркин Агзам (Агзамов) — писатель, публицист, кинодраматург. Род. в 1950 г. в Байсунском районе Сурхандарьинской области. Окончил факультет журналистики ТашГУ. Работал редактором в республиканском радио, редактором отдела журналов «Ёшлик» и «Гулистон», завотделом издательства литературы и искусства имени Гафура Гуляма. В 1992-1994 годах — заместитель директора агентства Национальной информации Узбекистана.С 1994 г. — главный редактор журнала “Тафаккур” (“Мышление)”. Депутат Олий мажлиса Узбекистана I и II созыва.
Эркин Агзам автор сборников рассказов и повестей «Ночь негаснивщих огней» (1977), «Год рождения Атаи» (1981), «Ответ» (1986), «Дни, кроме праздника» (1988), «Влюбленная душа Коротышки» (2001), «Мир в цветах» (на русском языке, 1999), «Опаздывающий» (2002). По мотивам произведений Э. Агзама сняты худфильмы «Чантраморе», «Пешеход», «Дилхирож». Автор более 10 книг рассказов и повестей, переведенных на многие языки, сценариев полнометражных фильмов. Живет в Ташкенте.
ЕРАЛАШКУРГАН
Перевод Рано Азимовой
Когда разнеслась весть, что среднюю дочь приезжего покусала собака босса, мы сидели в самодельной чайхане у ворот в загородный жилой массив и резались в карты.
Да что вы говорите, когда? Ведь эта тварь ни на минуту не перестает лаять, когда же она успела сомкнуть челюсти?
Всех охватило возмущение.
— Безобразие! Форменное безобразие! — вскочил с места внештатный корреспондент Э.Сафаров. — Ну надо же, ребенка бедного приезжего! Надо написать! И напишу!
— Сядьте-ка, браток, — успокоил его аксакал. — Потом напишете. Кстати, вы уже, кажется, предпринимали такую попытку? Сначала давайте все обсудим. Согласно традициям.
Жить по традиции — кредо аксакала, поэтому он претендует на главенство и любит поучать людей.
— С этой тварью нужно кончать, иначе никому не будет покоя, — сказал шофер-дальнобойщик. — Я сам ее прикончу! Главное — найти аконит!
— Вы колесите по всему свету, разве для вас проблема найти щепотку аконита или мышьяка?
Слова кандидата наук вызвали извечное недовольство у доцента:
— Странно вы рассуждаете, коллега. Аконит вон — в Эскиджуве! Чего там только нет! Да если захотите, вам там и верблюда с булавочную головку найдут! Подумаешь, аконит — впрочем, можно и без него обойтись — достаточно иголки обыкновенной! Надо только замешать ее в тесто или воткнуть в сырое мясо.
— Ой-ей-ей! А как к этому зверюге подойдешь! — напустил страху кандидат наук.
— Не суетитесь, братцы, примирительно сказал аксакал. Прежде всего, давайте посоветуемся с боссом. Согласно традиции.
— О чем это вы посоветуетесь? — возмутился важно восседавший торгаш. Сегодня он был не в духе — ему отказали в выдаче лицензии на небольшой магазинчик в массиве, о котором он замышлял уже год. По мнению ретивого чиновника лицензионной службы, негоже, видите ли, называть славным именем султана Улугбека из династии великого Тимура какую-то маленькую лавчонку, если бы это был супермаркет — другое дело! А то, что торгаш твердил, что Улугбеком зовут его собственного сына, никого не тронуло. А тут еще сомнительное главенство махали, на которое претендует и он. — Спросите хозяина, можно ли усыпить его собаку аконитом или иглой?!
— По-вашему, выходит, мы такие глупцы, да? — старейшина махнул рукой, будто стряхивая с отсутствующего подола пыль, и покинул чайхану, тем самым как бы продемонстрировав, что оставляет членов профсоюза, нет, скорее, дружную махаллю, без руководителя-лидера.
— Этот человек — шпион босса! — вслед ему проворчал торгаш.
— Какая несправедливость! — не унимался, как того и требовала внештатная деятельность, радетель справедливости Э.Сафаров. — Бедное дитя несчастных родителей! К тому же приезжие, без прописки!
— И не говорите! Бедолага отец, чтобы прокормить свое семейство, как ни посмотришь, с мешком на плече, пешим ходом, — то на базар, то с базара. Один содержит семью, а работает всего лишь сторожем в санатории. Откуда у него быть лишней копейке? А врачам-то — плати!
Кто, откуда, что и как достает тоже было темой нашего разговора.
— А почему его называют приезжим? Откуда он вообще взялся? — заговорил шофер-дальнобойщик.
— А кто его знает, наверно, прибыл издалека в общем вагоне, вот и прозвали
так, — сказал доцент, будучи и сам не из коренных местных жителей. — Если хотите знать, то все мы тут приезжие, брат мой, — философски заметил: — Гости на этом свете.
В это время, как будто подслушивал разговор за оградой, в воротах появился сам приезжий. Он еще не знал о случившемся, поэтому шел, как всегда, неторопливо, слегка сгорбившись, с мешком на плече.
Все вдруг насторожились. Но никто не посмел и слова проронить. Да и что тут скажешь? Тем более что подробности случившегося еще не до конца ясны. Возможно, собака лишь напугала девчонку. И потом, ведь за плохую весть суюнчи не потребуешь. Вот он сейчас доберется до дома, сам своими ушами все услышит и обо всем узнает, что тут голову-то морочить.
Поравнявшись с чайханой, приезжий на минуту опустил на землю мешок, поздоровался и, взвалив его опять на плечо, потопал дальше.
Всегда так: поздоровается и проходит мимо. Вот уже больше года он живет здесь, а в жизни махалли не участвует. А впрочем, ему и не до участия — приезжий, одним словом.
Сам он, конечно, бедный, несчастный, а живет-то в шикарном особняке. Говорят, его поселил туда для отвода глаз богатый родственник, занимающий высокий пост в республиканской прокуратуре. Между прочим, в массиве этот дом не единственный, таких особняков много: в них живет кто-то лишь для видимости, истинного же хозяина днем с огнем не сыщешь.
И надо же, у такого низкорослого невзрачного человека три — одна другой краше — дочки, и от них без ума все неженатые парни массива. И на тебе, на средненькую из красавиц накинулся ненаглядный пес босса!
Видно, отец, как только вошел в дом, вызвал “скорую помощь”: вскоре у ворот массива раздалась знакомая сирена, и мимо чайханы проскочил оборудованный под санитарную машину “Дамас”. Он нырнул в переулок и очень скоро вынырнул оттуда. Боковые стекла машины были занавешены, поэтому, что там внутри, невозможно было разглядеть.
В тот момент, когда в чайхане накалился интерес к происходящему, из переулка вышла собравшаяся куда-то и по этому случаю принарядившаяся жена торгаша. Муж, перерезавший ей путь с целью пожурить, вскоре внес в волновавший нас вопрос некоторую ясность.
Как теперь выяснилось, оказывается, босс, разумеется за плату, поручил нуждающемуся в деньгах приезжему присмотреть за домом и, несомненно, за этим не умолкающим ни на минуту волкодавом. Бедная девушка, видно, ходила бросить ему объедки, и, когда вошла за ограду, поганый пес сорвался с цепи и прямо-таки вцепился в нее зубами. В какое место? И не спрашивайте! Как-никак девушка, говорят, пониже пояса.
— Ну, вот! — пламенный Э.Сафаров вскочил с места. До выхода на пенсию внештатный корреспондент преподавал в начальных классах школы, к этому прибавилась врожденная вспыльчивость, и он стал довольно нервным. — На это нельзя смотреть равнодушно, товарищи, нужно немедленно предпринять необходимые меры! Я — напишу! Подумаешь, начальство! Это же самое настоящее безобразие!
Находившаяся под впечатлением компания заволновалась. Теперь было не до карточной игры. В душе каждого назрел смутный протест против несправедливости, но никто не знал, что именно нужно предпринять.
— Если я сегодня же не найду аконит, считайте, что вы меня здесь больше не увидите! — в сердцах бросил шофер-дальнобойщик, слегка хулиганистый из-за того, что крутит баранку большей частью далеко от родных мест.
— Вместо того чтобы тягаться раньше времени за место главы в массиве, решили бы лучше вопрос с собакой, — неожиданно мягко произнес кандидат наук. — Давайте сделаем так: кто решит вопрос с собакой, тому и главенствовать — выдвинем и проголосуем!
Предложение прозвучало как приказ: все вдруг замолчали и один за другим покинули чайхану.
* * *
“Мы” — по формулировке Э.Сафарова — это мы, “представители вот этого народа”. Правильно говорит наш корреспондент: кто же, если не народ бывший, профсоюзный лидер — аксакал или внештатный корреспондент пусть не популярной, но многостраничной газеты Э.Сафаров (так он подписывает свои корреспонденции); два кандидата наук (один из них доцент); шофер-дальнобойщик, колесящий чуть ли не по всему свету, вдохновленный новым временем бизнесмен, норовящий открыть магазины всюду, где ему заблагорассудится, и многие другие?!
В самодельной чайхане “представители этого народа” собираются по субботам и воскресеньям, либо в полдень, либо вечером, чтобы поиграть в карты, чаще всего в “дурака”. Когда вступает в игру торгаш, делаются небольшие ставки. Аксакал, считающийся “старожилом” массива, приносит в тарелке фрукты или виноград из своего сада. Чай несут поочередно, из ближайших домов, где живут по соседству два кандидата наук. После проверок своих “точек” возвращающийся из города торгаш, проезжая мимо на красном “Дамасе”, подбрасывает пару бутылок этого проклятущего горячительного зелья. Потом, уже в домашней одежде, с помидорами и огурцами в руках, присоединяется к компании. Ну чем не чайхана, пусть даже и без официальной регистрации!
В процессе игры говорили о том о сем. И всегда речь заходит о расплывчатой перспективе массива: об оформлении его как махалли, озеленении; благоустройстве будущей чайханы — надо бы построить павильон рядом с пока еще только топчаном. Так-то оно так, но кто все это будет делать? Ну, хорошо, оформление махалли можно поручить внештатному корреспонденту: человек он расторопный, у него бойкое перо, да и поговорить он мастак. А в остальных вопросах к кому за поддержкой обратиться? Послушайте, а наш босс?! Он хоть и не режется с нами в карты, а ведь догадался возвести стены и поставить металлические ворота у входа в жилой массив. Стоит только в массиве возникнуть проблеме с газом, светом или другими вопросами, требующими затрат, как он тут же, не расспрашивая о подробностях у посланного ввести его в курс дела, лезет в карман за деньгами! Да, что ни говори, а человек он благородный! Вот только пес его… всем надоел, не походит зверюга на своего хозяина! Но, как говорится, любишь плов кушать, люби и дым от кизяка! Что ж, потерпим… можно сказать, уже привыкли. Да что там говорить, стоит на минуту прекратиться этому лаю, и кажется уже, что чего-то не хватает! Можно сказать, собачий лай — своеобразное украшение нашего массива! Ладно, хочет лаять — пусть лает, хочет рычать — пусть рычит. Собаке положено лаять — в этом и заключается ее предназначение. Оно и хорошо — время неспокойное, всяк чужой не посмеет сюда сунуться. Пусть себе лает! Так-то оно так, но…
Наконец разговор переходит к основной теме. Название массива как будущей махалли само собой ясно — Ералашкурган, тут главное, чтобы не возражало учреждение, утверждающее его; ладно, а кого изберем главой махалли? Вопрос архиважный! И тут компания, заколебавшись, распадается на две группы. Козыри, джокеры, черви, пики, трефы — все смешивается и запутывается. Игра сама собой прекращается, и начинается то явная, то завуалированная словесная потасовка между знающим жизненные традиции и не умеющим спокойно жить, если не поучает, аксакалом и героем нашего времени бизнесменом. Один козыряет своим опытом руководителя, другой накоплениями, растущими в сейфе. А что мы? Мы — зрители, мы — не сторонники реванша, а наблюдатели. На самом деле нам все равно. Мы — простой народ, что с нас взять?!
Предприниматель, ведущий борьбу против обремененного опытом аксакала, умело использует соответствующие времени передовые формы интриги — оглядывая роскошный топчан, то и дело поглаживает его окрашенные решетки. Деревянный топчан невероятно велик и крепок, весь в резьбе и узорах — старинный, величественный. Его еле перетащили сюда восемь человек. Из приграничного заброшенного дома отдыха. Вернее, перебросили через бетонную ограду. Он стоял поломанный, облупленный в одном из заросших уголков некогда ухоженного парка. О существовании его первый узнал шофер-дальнобойщик. Оказывается, после утомительных поездок в жаркие летние дни он сбегал от своих шумных сорванцов в этот заброшенный санаторный парк и отсыпался на топчане в тени и прохладе. Инициатором же передачи в распоряжение трудового народа этого бесхозного предмета был, разумеется, радетель народа, бывший профсоюзный деятель — аксакал. Остальные заботы, в свою очередь, взял на себя предприниматель. Под его неусыпным контролем старинный топчан был отреставрирован и дважды покрыт краской бирюзового цвета. И вот, поглядите, не нужная никому груда деревяшек стоит преображенная, словно обретший базарный вид буланый скакун, в коего превращается паршивая кляча, побывавшая в руках цыган. По беззастенчивому признанию “главного контролера”, на это дело ушло полкубометра чистого дерева и килограммов шесть финской краски. Смысл этих затрат примерно означал: “Ну, а что ты вложил в это дело, скупой аксакал?”
Как витийствует доцент, на этом топчане любил отдыхать, полулежа, чаевничая, неприхотливый государственный деятель, выходец из крестьян, бившийся при входе и выходе из своего кабинета о старые чарыги, подвешенные над дверью. Какое было блаженство после тягостных забот об укреплении махалли-крестьянской власти, с чайником крепкого зеленого чая на боку, взирать на пурпурные многовековые узоры топчана и предаваться сладостным думам о светлом будущем. А сегодня вот, пожалуйста, на этом топчане сидим мы — представители “того самого народа” и того времени, о котором мечтали наши деды. Меж нами карты, все мысли о том — кого бы облапошить!
Откуда только возникло это пестрое племя?
Года два тому назад наш городской дом попал под снос, и нам выделили здесь земельные участки. Из-за отдаленности от городской черты кто-то переехал сюда, кто-то — нет, кто-то построился, а кто-то только собирается — кому как по карману; а кто не смог ни переехать, ни построиться, тот “подарил”, продал, поменял, что и способствовало, в конечном счете, возникновению такого разношерстного общества и необычного жилого массива. Плодородная земля, воды в достатке. Если бы большой чиновник, одним росчерком пера даровавший таким, как мы, этот благодатный уголок, не боясь растрясти свой жирок, появлялся бы здесь время от времени, то, очевидно, смог бы себе представить, в какое цветущее место превратится этот отдаленный от столичного центра район в ближайшие три-четыре года. И тогда здесь вряд ли можно было бы встретить таких собственников, как мы! С одной стороны массив огорожен стеной некогда прославленного дома отдыха, с другой — смыкается с заросшим санаторным садом. В глубине массива выстроились в ряд новостройки. Прямо-таки крепость! Кто-то, заметив разношерстность жителей будущей махалли, назвал массив Ералашкурганом. А что, разве не так? Здесь поселились многие — начиная от шофера-дальнобойщика и простого пенсионера до бывшего министра и действующего грозного прокурора!
* * *
Если бы на дочь приезжего не напала собака, мы так и сидели бы здесь, пока солнце не перевалит за полдень: суббота, отдых, разговоры, игра!
Когда мы вот так сидим, обычно после полудня в ворота массива въезжает серебристый “Лассети”. Босс! В этот момент все почему-то взбадриваются, кто-то, обеспокоенно оглядывается, кто-то, приложив руку к груди, приветствует его — как-никак, большой человек!
Устроившийся на заднем сиденье босс, в темных очках, устало обернувшись в нашу сторону, как подобает высокому чину, устало машет рукой: все еще сидите, ну что ж, продолжайте сидеть!
Его провожают взглядом — кто с завистью, кто с восторгом. Порой вслед ему немного судачим о нем, но так, беззлобно: мало ли что, вдруг среди нас сидит его доносчик!
Тот, кого мы называем боссом, на самом деле щупленький человек среднего роста. Но человек он влиятельный! Говорят, до недавнего времени был министром. И сейчас он на коне — пост хоть и не так велик, но чрезвычайно прибыльный, ныне он хозяин известной частной корпорации. Когда встречаешься с ним лицом к лицу, он вроде по-доброму глядит на вас, но почему-то не отрывая взгляда, чуть склонив при этом набок голову. В такие минуты не всякий решится спросить его о чем-то. Как будто, если начнет с ним говорить, случится что-то непредвиденное, недоброе. Сам же он лишь здоровается и ничего больше не говорит. Сдержанный, немногословный. А может, признавать никого не хочет? Одним словом, загадочный человек. Начальство!
В обычные дни босс появлялся раз в два дня ближе к вечеру после знойного дня одетый по-молодежному — в бейсболке, шортах — и весь вечер ни шагу не отходил от своей собаки. Иногда, позвякивая цепями, он, подобно аристократу, степенно выгуливал своего барбоса, порой играл с ним как мальчишка, подпрыгивая и бегая, а бывало с сигаретой в зубах, сидя на раскладном стуле, молча, не отрывая взгляда, глядел на своего любимица. Одним словом, собачник!
Видели бы вы, как они гуляют по улицам массива! Впереди, шагах в десяти-пятнадцати, прокладывает путь известный своей учтивостью водитель, который, как бы предупреждая о надвигающейся опасности, разгоняет всех по сторонам. Мимо прижавшихся к забору соседей гордо шествует вслед за хозяином, фыркая и скаля зубы, грозный псина на поводке, прикрепленном к кожаному ошейнику поблескивающей металлической заклепкой.
А ежедневно же в полдень в “крепостных” воротах появляется серебристое “Лассети”, учтивый водитель, сидя за рулем, раскланиваясь со всеми встречными, везет Синдбаду (такова кличка собаки) корм! Именно в этот час занятая едой псина утихает на некоторое время, а жильцы начинают беспокоиться: не случилось ли чего?
После неудачной критической статьи (факты не подтвердились) Э.Сафарова эту тварь величиной со льва прозвали “бобиком” босса.
Сам босс не живет здесь постоянно. Он даже не ночевал здесь ни разу. В доме практически никого не бывает, если не считать появляющихся по воскресеньям по-современному вызывающе одетых шумных девушек и парней с визгом плещущихся в бассейне. Этот дом стоит в самом центре массива. На самом деле это и есть те самые апартаменты богача, который два года назад повесился в тюрьме. И теперь кажется, что этот роскошный особняк куплен не для хозяина, а для этого свирепого псины, будто не он сторож этих апартаментов, а апартаменты — крыша над его головой.
Босс не участвует в досуге махалли не потому, что слишком горд, а потому, что он человек занятой. Он приезжает в свой загородный дом, чтобы пообщаться со своим любимым псом и таким образом расслабиться, отвести душу, вот и все.
Но если говорить, положа руку на сердце, то от босса никому нет вреда. Наоборот! Аксакал то и дело взимает с него на пользу махалли, приводя те или иные аргументы. Босс очень щедр и добр. В массиве наверняка не найдется дома, куда не было бы вложено его маломальского вклада. Кому цементом подсобил из своих запасов, кому досок дал, а кто-то даже положил глаз на сложенные во дворе узорчатые кирпичи, кого-то заинтересовали остатки импортного кафеля в его подвале. Он будто в долгу перед всеми за некую провинность, молча отдает все, что у него попросят. Необыкновенный, безмерно щедрый человек!
* * *
Аксакал, только-только осваивавший ритуалы молитвы, с трудом справился с полуденным намазом и вышел в коридор. К нему подскочила приехавшая помогать на каникулах внучка, протягивая трубку телефона.
— Вас спрашивает дядя доцент.
— Да, учитель, в чем дело? — с некоторым недоумением произнес аксакал. Выслушав, в чем дело, спросил: — Чья эта глупая затея?
— Не поверите — моего милого соседа! — сказал доцент с долей недовольства.
— Нашла коса на камень? Ему-то что? Или у него с торгашом какие-то денежные дела?
— Этого я не знаю, аксакал, но мне точно известно, что он обижен, не получив места доцента. Говорит, что не хватило публикаций, на самом же деле — его песенка спета!
— А что хочет предпринять этот спекулянт, вы не в курсе?
— Совсем недавно, когда я стоял у ворот, он промчался на своем “Дамасе” в город. Боюсь, не случилась ли беда с его магазинами.
— Пять пальцев в рот сует, а ведь подавится!
— Так что, аксакал, действуйте, — воодушевленно произнес информатор. — Берите, как говорится, быка за рога! Знайте, мы — на вашей стороне. Надеюсь, тогда решится наш вопрос с ограждением, что скажете?
— Ладно, поживем — увидим, уважаемый, — заключил аксакал и положил трубку на место. — Кому что. Из-за клочка земли готовы горло друг другу перегрызть. Тоже мне, ученые!
Аксакал вразвалочку вышел во двор и обратился к своей старухе, занимавшейся под навесом консервированием огурцов.
— Что-то твоего младшего не видно? Опять закрылся у себя в комнате и пишет стихи?
И в самом деле, с тех пор как начались каникулы, как ни посмотришь, торчит перед зеркалом, то причесывается, то приглаживает волосы. Утром ему велели убрать металлолом, валявшийся в саду. Все как лежало, так и лежит, ничего не тронуто.
— Он спустился в подвал, говорит, что там прохладно. На головную боль жаловался. Вернулся чуть раньше вас, странный какой-то. Бледный. Не пойму что с ним.
— Позови его! — Увидев на лестнице взъерошенного сына в расстегнутой рубашке, аксакал вскипел: — Чем это вы заняты, поэт?
— Чего вы от меня хотите? — сказал сын, потирая глаза. — Каждый день дразнитесь!
— Что это сегодня по вашим волосам гребенка не прошлась?!
— Вы же сами ругаетесь, за то, что я каждый день причесываюсь!
— Вымахал как каланча, а все бездельничаешь!
— Что вы ко мне пристали? — Парень неожиданно разрыдался. — Поэтом меня обзываете, я что — на ненормального похож?
— Что ж, продолжай валяться неприбранный! Тоже мне джигит! Джигит — он делом себя проявляет, вот тогда он — джигит! Таковы традиции.
(Впоследствии он пожалел о произнесенных невзначай словах в виде отцовского поучения.)
Аксакал пребывал в состоянии растерянности. Надо же, что выдумал этот тихоня очкарик! “Кто решит вопрос с собакой, тому и главенствовать”! Тоже мне, выборщик!
Сказать по правде аксакал изначально не питал симпатии к начальству. Будучи профсоюзным лидером, он всю жизнь защищал простых тружеников и был на ножах с директорами завода. Но, к сожалению, вынужден был всегда уступать, идти на компромисс и примирение. Иначе сами трудящиеся выступили бы против него, не избрав его кандидатуру на предстоящих выборах.
Ну, а сейчас? Сможет ли он, глядя прямо в лицо боссу, сказать ему: “Дело вот в чем, уважаемый, вы должны убрать вашу собаку, таково требование махалли!”.
На самом деле — это удобный случай. Если он не справится с этим делом, то не сыскать ему уважения в Ералашкургане, да и главой махалли никогда не стать!
Аксакал невольно опустился на землю, в чистом одеянии на не метенный с утра двор, куда внуки, играя, натаскали песку и глины.
Истратив все свои сбережения на постройку этого проклятого дома, аксакал в прошлом году попал в критическое положение. Вон того баловня устроили кое-как в институт, а когда дело дошло до выплаты коммерческого взноса за учебу, оказалось что таких денег — нет. А тут еще посредник — неизвестно, помог он на самом деле или нет, затребовал большие деньги. От двух братьев в городе проку мало — находятся в тисках своих жен. И тогда беспомощный аксакал, в надежде на доброго соседа, а вдруг повезет, однажды вечером переступил через порог босса. Хозяин дома, как всегда, играл со своей собакой. Поздоровавшись, справившись о житье-бытье, он начал разговор о “злосчастной оплате”, и тогда босс, неторопливо поднявшись со своего складного стула, полез в задний карман брюк и вытащил пачку зеленых купюр. Когда взволнованный аксакал наотрез отказался взять наличными, тот через неделю принес ему копию договора и почтовую квитанцию: о переводе денег со своего предприятия на счет учебного заведения. На заверения аксакала, что он вернет долг через два-три месяца, босс беспечно махнул рукой: “Э, бросьте вы, мы же соседи!”. А его безвозмездные вклады в дела махалли?!
Да как же после всего этого можно посметь упрекнуть его в чем-то? К тому же предстоящий вопрос с назначением главы махалли тоже не пройдет без его участия! Стоит ему только возразить — и, считай, полный крах!
Старуха чуть не уронила тарелку с абрикосами, увидев аксакала сидящим на земле:
— Ой, что это с вами?
В этот момент в окне раздался звонкий голос внучки:
— Дедуль, дедуль! Вам звонит дяденька корреспондент!
* * *
В Ералашкургане ничем не обязанный боссу был лишь один человек — Э.Сафаров!
Внештатный корреспондент, придя домой, тут же принялся ломать голову над тем, как избавиться от собаки босса. Если подумать, то больше всего от этого волкодава страдает он сам. С боссом он живет через забор. Если не брать в расчет высокую ограду — считай, почти один двор, и кажется, что эта зверюга лает у него во дворе. Раздражительный по природе, он иногда молчит-молчит, да как вскрикнет: “Заткнись, тебе говорят!” Но время появления босса корреспондент знал хорошо, и в эти периоды был нем как рыба. Заставлял себя. Терпел.
Но однажды чаша его терпения переполнилась — он сел и написал смахивающую на фельетон статью “Собака начальника” и отнес в многостраничную газету, с которой сотрудничал. Прочитав ее, знакомый редактор сказал: “Э, если об этом узнает уважаемый акахан, он обидится на нас! Ну зачем сразу писать в газету — а, Сафаров?!” — и вернул статью.
Обиженный внештатный корреспондент на некоторое время даже прервал отношения с испытанной газетой.
“Надо обратиться к боссу с открытым письмом от имени махалли! Иного выхода нет, раз никто не смеет говорить ему прямо в лицо!” — Э.Сафаров, кажется, нашел выход.
Используя весь свой журналистский опыт, корреспондент набросал текст письма. Этот текст, выражающий общественное мнение, содержал чуточку восхваления, немного просьбы и капельку требования. В одном месте был даже втиснут мягкий упрек: “К сожалению, данная собака некоторым образом мешает творческой работе внештатного корреспондента Э.Сафарова”.
Первым это обращение-просьбу-требование подписал сам корреспондент. Затем, не дожидаясь вечерних посиделок в чайхане, стал обзванивать соседей.
Бизнесмен был в городе, жена сообщила. Оказывается, уехал проведать свои магазины. Этот, с загребущими руками, хочет открыть лавку даже рядом с чайханой. Возможно, в этом деле он не прочь заполучить кое-что и от босса. Ведь лавку надо чем-то заполнить, иначе, кто станет ходить в полупустую торговую точку, будь она хоть и под славной вывеской?! А если ему еще помогут отваживать милиционера да налоговика, то ему будет все равно — пусть хоть десять собак рвут глотки. Ему бы только магазины открывать. Голова его только этим и занята.
Дальнобойщик тоже куда-то пропал. Может, поехал за аконитом?
Кандидат наук, выдвинувший условия в чайхане, наотрез отказался подписывать письмо. Видите ли, босс помог ему с установкой телефона — ему ничего не стоит и аннулировать номер! А кандидату без телефона никак нельзя: в городе мать тяжелобольная лежит.
Доцент сказал, как отрезал:
— Прошу вас, корреспондент, не вмешивайте меня в это дело! Терпеть не могу групповщину! Это же, в конце концов, несерьезно!
Э.Сафаров тоже уколол его:
— Говорите уж начистоту, друг мой! Разве не вы хвалились, что ваш директор неразлейвода с боссом?!
Аксакал, выслушав текст письма, на некоторое время предался размышлениям вслух, а затем выразил следующее мнение:
— Не будет ли это неучтивостью, брат? Как-никак, большой человек!
— Если большой человек, то пусть усмирит свою собаку! Неужели такому человеку это не под силу?
— Ладно, ладно, не будем кипятиться, — сказал аксакал, остужая его пыл. — Давайте сделаем так. Сафарбай, а нельзя ли это заявление предъявить без подписи?
Корреспондента обидела не бестолковость, свойственная старикам, — не до этого теперь, его задела форменная некомпетентность будущего главы жилого массива:
— Письмо без подписи считается анонимкой, аксакал!
— Ну и пусть так считается, главное, чтобы дошло до адресата!
— И кто ж его доставит?
— Кто? — Аксакал вновь пустился в рассуждения. — Вручать ему лично в руки, думаю, не совсем удобно, братец. А что если письмецо это тихонечко подбросить ему под ворота, а?
— И кто же подбросит?
Аксакал безмолвствовал.
— Ну, так вы и подбросьте!
— Я?!
— А кто из нас претендует на должность главы — вы или я?!
В трубке на мгновенье воцарилась тишина, затем раздался щелчок — на том конце положили трубку.
Э.Сафаров разорвал письмо на мелкие куски и, выбежав во двор, вдруг заорал что есть мочи:
— Заткнись, тебе говорят! Пение под фонограмму и то так не надоедает!
* * *
На вечернее карточное застолье явились все, кроме Э.Сафарова. У того поднялось давление, и он пребывал дома. Так ему и надо! Пасквилянт, оговорщик!
Мы сидим как дружные соседи, лучшие на свете друзья, как будто между нами ничего не произошло. Все те же разговоры, та же обстановка. Новость состояла лишь в том, как про то узнал дальнобойщик, что в почти разорившемся доме отдыха назначен новый директор. Поговаривают, что из “крутых”.
Однако не успели мы разрезать дыню, принесенную великодушным бизнесменом, как произошло непредвиденное обстоятельство: собака босса, придававшая нашему застолью “привычную обстановку”, вдруг замолкла! Тишина! Странное ощущение — все переглядываются, будто что-то потеряли, навострили уши: уж не произошло ли чего?
Не прошло и пяти минут, как со стороны садовой улицы раздался пронзительный крик девчушки:
— Дедуль! Деду-уль! Вас бабуля зовет. Велела быстро идти домой! Быстро!
— Надо же, внучка моя! — Аксакал, приготовившийся отведать сладкой дыни, тяжело поднялся с места. — Чего кричишь? Тоже мне, “бабуль, дедуль”, будто узбекских слов не знает! В чем там дело?!
В чем дело — выяснилось. Умопомрачительное событие! Младший сын аксакала застрелил босса!
Дыня осталась нетронутой, карты — врассыпную.
Ну и денек выдался сегодня!
Вскоре мимо чайханы промчались две “скорых”. Теперь не было сомнения в том, что произошло ужасное событие.
Всем, кто слышал об этом, хотелось увидеть все собственными глазами, но пойти на место события, переступить через порог вечно закрытых высоких ворот никто не решался. Да как же это так — застрелить такого человека!..
Подробности прояснились ближе к ночи, когда все опять собрались в чайхане, не в силах усидеть дома.
Младший сын аксакала действительно застрелил босса. Нет, он не держал зла на босса, — он пошел с целью умертвить эту проклятую псину. Тихонько подошел к дому, прицелился сквозь высокие узорчатые решетки со стороны улицы в неуемно лающую собаку и, когда спустил курок, со стороны ворот неожиданно, с лоханкой в руках, выскочил босс! Одни говорят, что пуля попала ему в руку, другие (упаси господи) — в рот. Неугомонная, как и муж, жена Э.Сафарова якобы видела сквозь щель в заборе, что кровь шла ртом и носом. Все может быть.
На самом же деле свидетелями таких событий бывают только двое: те, кто это совершил, и Всевышний на небесах. А предположений рождается тысяча.
А ружье, где мальчишка взял ружье? В подвале висело, ржавое, он его нашел, прочистил, смазал и даже пару раз пульнул по воробьям, испытывая. И только после этого… А ружьишко-то это подарили аксакалу коллеги, когда тот ездил в прежние времена в Иркутск по линии профсоюза для обмена опытом. Интересно, как аксакалу удалось провести это огнестрельное оружие через всю страну? Наверное, те, кто подарил, справили ему удостоверение. Подумаешь, обычное охотничье ружье, зачехлил и привез.
А мальчишка, где сейчас мальчишка? Говорят, деру дал. Никто не знает, куда он делся. Преступник, одним словом! И вот теперь наш аксакал на улицу носа не кажет, схватившись за сердце, лекарства глотает. И все повторяет: “Я виноват, это я виноват!” В милицию об этом событии почему-то не сообщили.
А в чем, собственно, причина того, что этот подросток дошел до такой жизни — взялся за ружье и пошел против пса не кого-нибудь, а самого босса? Отомстить хотел. Ведь он по уши влюблен в эту несчастную дочь приезжего! В последнее время только тем и занимался, что писал про нее стихи. Ах, вот оно что! Ну и дела, вот ведь как бывает, когда теряют голову от любви!
На другой день — мы как всегда сидели в чайхане — появились пять живодеров с сетями, с шумом-гамом отловили и поместили в фургон машины виновника всех бед — зубастого бобика босса — и увезли. В этот день детвора массива повеселилась как никогда — они бежали за машиной, гавкая и улюлюкая до самого шоссе.
Через два-три дня по массиву разнесся панический слух: слыхали, босс-то наш взбесился! Заразился от ненаглядного песика своего!
(Нашлись и такие, которые злорадствовали: “Так ему и надо, по заслугам ему!”). Завтра-послезавтра приедут инфекционисты, возьмут у всех кровь на анализ. Следовательно, и дочь приезжего… Ну да, ее псина тяпнула пониже пояса, в видное место, теперь ее в больнице сорок дней будут колоть в живот!
Вообще, во всех этих невзгодах многое было неясно и запутанно. А разве в жизни бывает по-другому?
Босс больше не появлялся. Говорили, что он выставил свой роскошный дом на продажу. Сначала прошел слух, что кто-то его купил. Да неправда. Хозяин слишком дорого запросил. Да ведь он был таким щедрым, великодушным человеком?! На этом доме словно какое-то проклятие лежит.
Исчезновение босса кого-то в массиве огорчило — не удалось выполнить намеченного плана, кого-то обрадовало — можно не платить долг, нет теперь того, кто потребует его обратно.
Наш аксакал по-прежнему отсиживается дома, людей сторонится, все лекарства глотает. На душе у него кошки скребут — не явится ли кто из милиции. Мечты стать главой махалли теперь ему и в голову не приходят. Сын в бегах. Одни говорят, что в Казахстане, другие, что в Россию махнул. Одним словом, полная неизвестность.
Через два месяца среднюю дочь приезжего тихо-мирно выдали замуж за родственника — неказистого паренька из их родного кишлака. Там о шраме никто и знать не будет — сельская местность, в шароварах ходят!
Однажды “крутой” директор дома отдыха пришел с четырьмя рабочими и забрал как историческую достопримечательность наш необычайный топчан — свидетеля всех последних злоключений массива. “Пусть хоть стоимость краски отдаст!” — возмущался торгаш. Э.Сафарова, поехавшего разбираться по справедливости в скандале, вечером привезла домой директорская машина в доску пьяного. С тех пор наш внештатный корреспондент стал тише воды, ниже травы.
Ералашкурган преисполнился тишины и покоя.
Источник: «Дружба Народов» 2009, №9
ДВОЙНИК
Перевод Фахриёра
Посвящается кинорежиссеру Баходиру Одилову
Куда ни приеду, первым делом иду гулять по старым, заброшенным садам. Чем тебе не угодили ухоженные, цветущие сады, – спросите вы. Это, скорее всего, связано с моим чудаковатым характером, доставляющим больше хлопот мне самому, нежели другим.
Как хорошо, когда на дворе осень: старый, заброшенный сад, окруженный еще более ветхими строениями, и ты один прогуливаешься по нему, а под твоими ногами хрустят пожухшие листья, черт знает во сколько слоев! Когда встречаешь на своем пути что-то, хранящее аромат и дыхание минувших дней, или же щемящее душу печальное зрелище, подкатывает к горлу ком, и если найдется местечко, скрытое от посторонних глаз, то ты не прочь и всплакнуть. А если, впервые прохаживаясь по этой чащобе, ты увидишь качели, на которых когда-то кто-то катался, то, не совладав с бурными эмоциями, почувствуешь, как слезы наворачиваются на глаза!
В прошлом году в мертвый сезон я всего на десять дней поехал отдыхать в санаторий, так как решил подлечить желчный пузырь.
Здравница была расположена у подножия гор, точнее, у самого входа в ущелье. Вершины гор были покрыты скальными камнями, а склоны густо покрыты какой-то растительностью, и в эти осенние дни, когда все вокруг увядало, нельзя было понять: то ли это деревья, то ли какой-то рослый кустарник. Если это дикие деревья, то почему к этому времени года они успели обрести такой серый оттенок и стали похожи на голый саксаул? Казалось, не успеешь чиркнуть спичкой, вспыхнет пламя. В кишлаке, что расположен у подножья гор, еще не опавшие с урючин листья словно пылают огнем, но некоторые деревья стоят еще с зелеными листьями. Вода в этих местах имеет лечебные свойства, и, кажется, она еще не без других достоинств.
Странно, почему-то я иногда по утрам, а то и по вечерам брожу по старым и опустелым развалинам, укромным закоулкам этого сада, предпочитая их красочным и ухоженным местам. Даже обозначил тропинки для прогулки. Верхний правый уголок, набитый в эти дни хламом и опавшими листьями, примыкает к какому-то летнему дому отдыха, низкие ворота которого еле закрыты на цепочку. По ту сторону совсем другая картина – кипит созидательная работа! Большой кусок земли, отчужденный от левого фланга санатория, огорожен высокими стенами из бетона, все оборудование, что работает, тарахтит и грохочет беспрестанно. Высоко-высоко, на самом краю отвесной горы красуется странное здание. То ли четырех-, то ли пятиэтажное. Темные окна поблескивают под солнцем, а по вечерам оно ярко освещается изнутри. Смотришь на него, глазам своим не веришь. Кто и как сумел поднять туда столько утвари и стройматериалов? Или с неба свалилось все это? Может, есть дорога к нему с той стороны горы. Надо спросить у дяди Кудрата. Может, он знает, что это за сооружение и какой организации принадлежит. Ох, это ненасытное любопытство! Каждый раз, гуляя по окрестности, хочу пойти туда и посмотреть на него и узнать, что к чему, однако нужно иметь сердце и смелость льва, чтобы вскарабкаться туда по крутому склону горы!
Однажды вечером я встретил под этой крепостью чернявого парня в спецовке лет тридцати-тридцати пяти и хотел завести разговор с ним. Он оказался узбеком, похож на простого деревенского парня, но не знает ни слова по-узбекски. Работает здесь прорабом – отвечает за этот грохот за стеной. По его словам, эта территория гектаров в пятьдесят и дом на горе не принадлежат какой-то организации, а являются частной собственностью Искандара-ака. Осталось выполнить отделочные работы, и мардикеры – поденщики из Хорезма – пусть им все идет впрок – не знают покоя ни днем, ни ночью.
– Вы сказали, Искандар-ака, а кто он такой? – спросил я, не скрывая удивления.
Но и прораб не стал скрывать его:
– Вы не знаете Искандара-ака? Его самого? Он же первый зам Комилбая!
– Что за Комилбай? Чем он занимается?
– Не знаете Комил-бая?.. – сказал парень, лакейской гордостью произнеся имя человека, которого наверняка в глаза никогда не видел. – С луны, что ли, свалились?
Видимо, по моему лицу прораб понял мое раздражение и стал пояснять еще более колко и с такой гордостью, будто сам был чуть ли не партнером этого Комилбая на равных долях:
– Все это взяли в аренду сроком на пятьдесят лет!
Тут я не выдержал:
– Ой-ой, пятьдесят лет, говорите?! Этот ваш Искандар всего лишь первый зам, а ведь сам Искандар Зулкарнайн (Александр Македонский – b.T.) прожил всего тридцать три года! И даже пророк Иса! А вы говорите, пятьдесят лет!
По-видимому, у него не осталось ни капли сомнений насчет моей неадекватности. Он пожал плечами и стал карабкаться вверх по прицепленной к стене висячей лестнице.
Наши отношения с дядей Кудратом вначале тоже были слегка натянутыми, как сейчас с этим прорабом, возможно, и он думал, что со мной не все в порядке.
Мои прогулки по тропинкам каждый раз заканчивались у караульной будки. Старый сторож вначале удивлялся, а потом, видимо, привык и стал сухо здороваться и обмениваться со мной парой-другой реплик.
– По-моему, вы поэт или писатель, как ни гляну, гуляете по безлюдным тропинкам, – сказал он однажды.
В такой момент действительно хочется быть поэтом или, по крайней мере, казаться им, правда? Но это очень рискованно – вдруг попросит прочитать вслух пару бейтов…
– Что-то вроде этого, – сказал я, не желая отступать от сказанного. Но и он даже ради приличия не стал утруждать себя вопросом о том, насколько «вроде».
У него нет других забот, кроме как открывать и закрывать ворота. Возможно, он по характеру общительный и любит поболтать по душам или просто оттого, чтобы разогнать скуку, но со временем мы с ним сблизились. К тому же он оказался дальним родственником мне – чуть ли не зятем: выходит, его жена-старушка из наших краев.
– Я ее украл, будучи еще охранником на железной дороге, – не без гордости сказал он и стал после каждого дежурства приглашать к себе домой:– Старушка спрашивает о вас.
Его будка уютна и располагает к общению. Но в ней нет ничего лишнего: низенькая кровать, удобная для сна, два самодельных кресла, обычный цинковый чайник, старая электрическая плитка, вся в пятнах, и старый замызганный телевизор на подоконнике – вот и все.
Иногда по вечерам, не зная, куда деться от одиночества, заглядываю в эту будку. Кажется, старик повидал много чего в годы службы охранником на железной дороге и иногда рассказывает забавные истории. С его слов я понял, что, несмотря на то, что ему под семьдесят, он не прочь «опрокинуть» пару-тройку рюмок. Ради приличия может сказать: «Это еще зачем?», но, если угостишь, долго отказываться не станет. В тот вечер я пошел к нему, спрятав бутылку за пазуху. Он сразу заметил, что слева моя куртка оттопырена и, сказав «Сегодня прохладно», стал радостно потирать руки и шарить на полочках.
Сегодня утром мне пришлось наблюдать удивительную картину. Бродя по развалинам вдоль левого берега речки, я вышел к ветхой деревянной келье, уныло стоящей поодаль. Она едва заметна из-за того, что ее крыша и все вокруг было покрыто сухими ветками, травой и листьями, а дверь оказалась полуоткрытой. Может, я и раньше видел ее, но до этого даже мысли не появлялось, чтобы подойти поближе и заглянуть внутрь. Чего смотреть-то? Возможно, это какой-то амбар, загроможденный сломанными кетменями и лопатами, а может, какое-нибудь другое… помещение. Не знаю почему, но в этот раз ноги почему-то сами привели меня туда.
Оба предположения оказались верными. Все старье лежит вперемешку: хромые столы и стулья, старинный, с вывернутыми внутренностями диван, кумачовые лозунги, большие и поменьше, какие-то перекошенные ободья, заплесневелые портреты бывших вождей и т.д. Даже мусор, валявшийся на полу, был старый, если не сказать древний!
Мое внимание привлек фотостенд, прислоненный к одной из стен. Я стал рассматривать его при свете, падавшем через отверстие в крыше, которая в одном углу провалилась из-за сгнивших бревен. Почти на всех пожелтевших и сморщившихся фотографиях выделялся человек внушительного вида. Вот он величественный стоит на трибуне; вот этот человек в окружении врачей в белых халатах; вот он торжественно передает какую-то бумагу медсестре; вот тот самый человек руководит субботником: люди в белых халатах подметают, моют окна, а руководитель с руками за спиной контролирует ход хашара; вот люди в белых халатах в заполненном до отказа зале аплодируют стоящим в президиуме «героям»…
Дело в том, что это был один из тех деятелей, кто многие годы искусно руководил всей страной!
Что делал такой могущественный человек в этих краях – ума не приложу, загадка какая-то!..
— Меня сюда на работу взял этот человек – Ахрор Сайфиддинов, – начал свой рассказ дядя Кудрат. – После того как вышел на пенсию, не смог сидеть дома и устроился сюда, так как дом мой рядом с этим санаторием. Тогда еще не было и года, как его назначили директором; говорили, до этого он работал в районной больнице то ли замом главврача, то ли заведующим каким-то отделением. Оказалось, не зря его так резко повысили. В первый раз, когда зашел в кабинет директора с просьбой взять на работу, я, увидев его, несколько опешил. О боже, говорил про себя, неужели человек так может быть похож на другого? Точная копия имярека! Наверно, помните того Имярека, при котором все перевернулось вверх дном. Он, взяв однажды в руки бразды правления, заслонил всех великих собой и оказался впереди всех! Куда ни глянь, везде был он, какой-то вездесущий: то на экранах телевизоров, то на всех мыслимых и немыслимых заседаниях… Похожи как две капли воды! Хотите – верьте, хотите – нет, тогда я, столько лет проработавший на железной дороге и повидавший чиновников от мала до велика, растерялся и потерял дар речи! Уже после того как я устроился сюда, узнал, что он его брат. Того самого имярека! Но, Бог свидетель, братья, даже близнецы, не так похожи друг на друга, как они! Позже появилась молва: «Нет-нет, у него фамилия другая, оказался племянником. Может же племянник быть похожим на дядю!» На вопросы любопытствующих смельчаков он, загадочно улыбаясь, отвечал вопросом: «Кто вам это сказал?» Особо назойливым говорил невразумительно: «Спросите у него самого». Но кто спросит? Попробуй подойди к нему!
Видимо, даже большие чиновники не могли вымолвить ни слова перед ним: вдруг это дойдет до ушей Имярека!.. Сам себе хозяин, он делал все, что взбредет ему в голову. Ни комиссия, ни кто-нибудь другой не осмеливался подойти и близко. Тут еще от зевак нет отбоя! Знаю людей, которые приходили сюда взглянуть на него хоть издали. А отдыхающие за ним по пятам ходили, перешептываясь друг с другом. Готовый живой экспонат! Куда бы он ни ходил, за ним следовали четверо врачей и медсестра. Даже когда тот прогуливался, один ходил за ним с чайником и пиалой, другой носил пепельницу – был он заядлым курильщиком и курил сигареты одну за другой.
Одним словом, ему и рай был не нужен. Вам ли не знать, что в раю все напоказ? Его жизнь была лучше любого рая.
Не хочу вас обидеть, но у него была одна привычка, как у вас. Прогуливаясь, он иногда заходил в ту чащобу и пропадал в ней черт знает сколько времени. Его слуги – у кого в руках чайник и пиала, а у кого пепельница – стояли в растерянности на берегу речки. Через какое-то время он выходил оттуда угрюмый и озабоченный. Не было никого, кто бы осмелился спросить его об этом! Слугам, следовавшим за ним, ничего не оставалось, как терпеливо ждать, пока сам он и слова не вымолвит. Неразговорчивым и сдержанным он казался еще более таинственным и величавым. Возможно, по этой причине все его приказы выполнялись беспрекословно.
По-моему, его величество директор день ото дня становился все более похожим на своего важного дядю. Привычка сажать дужки очков выше ушей, волосы ежиком, подстриженные каким-то образом ровными сверху, ленивые и равнодушные движения, тяжелый взгляд с медленным поворотом головы, как у быка, и хриплый голос… Если бы увидел его чиновничающий дядя, то сказал бы с восторгом, что Имярек не он, а племянник!
Но загадка, не дававшая покоя многим, была в другом: как племянник такого Имярека остановился на этой ступени и что мешает ему карабкаться выше и выше? Что он делает в этом богом забытом и вонючем санатории? Не от убийственной ли скуки он часто ударяется в прогулки по чащобе? Потом пошли слухи, что, мол, сам товарищ Имярек лично приказал его назначить сюда, ибо он был против кумовства, дядя есть дядя, племянник есть племянник и каждый должен сам пробивать себе дорогу! Вот оно, торжество справедливости!
Позже один из любопытствующих все-таки докопался до истины: он не только не приходился Имяреку племянником, но и не был его родственником вообще, они были чужие, но похожие друг на друга люди – вот и все! Но спустя некоторое время пошла загадочная молва, что между ними существует нечто покруче родственных связей: на самом деле, Ахрор Сайфиддинов является тайным двойником Имярека! Время от времени он встречается с ним и получает важные задания. Иногда ходит на не очень значимые мероприятия от его имени. Эти разговоры наводили еще больше ужаса, в результате чего не только работники санатория, но и его непосредственные начальники стали обращаться с ним более осторожно. И вправду, иногда он одевался строго, надевал полосатый галстук, как у Имярека, и отправлялся в Ташкент на своей «Волге».
Если не судить по слухам и не брать в расчет его скрытность и молчаливость, то Сайфиддинов был не такой уж плохой человек. Безвредный, никого не обижает, постоянно занят своими проблемами. Вот эти большие корпуса были отстроены в его время. Руки у него были длинные, мог достать хоть звезду с неба. Одним словом, человек самого Имярека!
После одного разговора мы подружились. Стали не только друзьями, но и наперсниками! Он заходил и располагался в кресле, где вы сейчас сидите, мы беседовали часами. Будка наполнялась дымом! Хотя он не был самим Имяреком, но ходил под его покровительством!
Послушайте, что случилось тогда. В том ущелье растет кустарник, заволакивая склоны гор, называется хайронак. Хотя с виду он неказистый, но его листья имеют лечебные свойства, ими лечат такие заболевания, как ревматизм, боли в горле. Короче говоря, они лечат многие болезни. Однажды по настоянию своей старушки я нарвал листья этого дерева в поясной платок и возвращался назад. Когда приблизился к чащобе, послышался шепот со стороны амбара, о котором вы говорили. Я тайком подобрался туда и стал подсматривать через щель в двери. Зачем мне, старику, все это? Увидел директора с Башорат Бахромовной! Сидят чуть ли не в обнимку. Батюшки, вот где секрет чащобы! Вернулся назад без шума и шороха. В ту ночь человек, чья нога не ступала сюда никогда, пришел ко мне с бутылкой водки.
– Не обессудьте, Кудрат-ака.
Мне не хотелось сознаваться:
– Клянусь, ничего не видел. Это не я был, хозяин.
После выпитой пары рюмок я, в конце концов, сказал, мол, в молодости чего только не бывает, и на этом закрыли тему. С тех пор нас связывала одна тайна.
Башорат Бахромовна действительно была хороша собой, могла одним взглядом в дрожь вогнать любого мужчину. Говорят, Сайфиддинов привез ее из районной больницы; по-видимому, эти их любовные игры начались еще тогда. Сперва назначил ее заведующей отделением, потом еще кем-то. Хорошо, когда она была рядом, не надо было бегать по чащобе. Эта нечестивица оказалась шустрой, сразу прибрала к рукам все; без ее совета и поддержки нельзя было ничего сделать. С мужчинами все понятно: они ради нее были готовы на все. А для Сайфиддинова это было то, что надо, не было желания у него заниматься рутинной работой, все мысли были заняты попытками стать похожим на того Имярека.
Слышал, что у Башорат есть в центре района собственный дом, дети и даже усатый муженек, но я никогда его не видел. Вначале эта замужняя женщина стала время от времени оставаться ночевать в свободных комнатах санатория, ссылаясь на то, что до центра района далеко. Но когда ее назначили замом, велела сделать дверь из кабинета в комнату без окон, где хранились стеклянные бутыли, и оборудовала в спальню. Теперь в будни она все время находилась здесь, только субботними вечерами садилась в «Волгу» Сайфиддинова и отправлялась домой. Вишь ты, и директор живет в центре района, а каждый день ездит сюда. Они могли бы ездить вместе, но ей было неудобно, сплетен боялась! Ей неудобно – вот те на! Уже и скрывать-то было нечего. После работы Сайфиддинов заходил к ней и сидел допоздна, потом бежал к машине, стоявшей на краю двора. По-моему, он стеснялся меня, поскольку я знал все их секреты, и, когда проезжал через ворота, старался не смотреть в мою сторону. А я-то что мог сказать? Один был моим начальником, другая – его замом. Каждый отвечает за свой грех, правда?
Дальше – больше. Маржонгул – медсестра, ассистентка мадам Бахромовой, отвечала за питание «молодых» влюбленных, она то и дело заходила к ним. Ей было известно абсолютно все об их интимной связи, но она молчала, как могила. Сейчас уже не помню, за что посадили ее мужа, и она была почти свободной молодой женщиной. Она была так себе – не бросалась в глаза. На свою голову Бахромова взяла и отправила ее на какие-то курсы. После возвращения из города Маржонгул было не узнать: сделав стрижечку, натянув на себя брюки, подчеркнув при этом фигуру, она превратилась в чудную красавицу с утонченными чертами лица! Месяца три-четыре поработала массажисткой – на нее, по-моему, она и училась. Потом кому-то не понравилось, что ее пальцы касались чуть ли не причинных мест незнакомых мужчин, и перевели ее в физруки. «Раз, два, три, четыре, руки выше, плечи шире!» И то, что молодые самцы, которые, оставив дома своих женушек, приезжали сюда отдыхать, пожирали голодными глазами пышную фигуру молодой физкультурницы, вызвало тоже чей-то гнев. Теперь Маржонгул вела себя скромно, водила старый люд к источнику и учила их пить лечебную воду.
Короче говоря, одной воскресной ночью Башорат вернулась из дома и застала Маржонгул с директором в своей спальне за непристойным занятием. Видели бы вы этот позор! Поднялся шум, и собралась куча зевак. В ту ночь отдыхающие в этом укромном и скучном санатории вдоволь насытились бесплатным зрелищем. Но в тот день я был дома и упустил такой момент! «Башорат подняла такой скандал, не побоявшись позора!» – рассказывал мой напарник. И та не уступала, на равных дралась со своей наставницей. Драка между женщинами бывает скверной. Не зря говорят, что уступить мужа сопернице – хуже смерти. Тут две соперницы дерутся из-за него, а он, пользуясь случаем, ускользнул с «поля брани» и удрал. С тех пор дней десять не появлялся на работе. И Маржонгул нашей не было видно. До нас дошла информация, что ее муж вышел из тюрьмы спустя несколько дней. Ярость обиженной женщины не знает границ! Та сука, не брезгуя ничем, пошла к ним и все рассказала мужу, вернувшемуся домой Бог весть с какими надеждами. Маржонгул, лишившаяся как любви Ахрора, так и мужа, изгнанная из дома, не выдержала и в ту же ночь повесилась в хлеве. Кого будешь винить или хватать за шкирку, когда нет истца? Ну, умерла распутная женщина, изменявшая мужу, сама виновата. Вот и все.
В тот день, когда Сайфиддинов вышел на работу, такой переполох поднялся! Было время, близкое к полудню, я задремал под кайфом от насвая, вдруг послышался гвалт со стороны административного здания. Тут же я вскочил, смотрю – Сайфиддинов в сбившемся на бок галстуке, все лицо его исцарапано, спускал кого-то пинками с лестницы. Сперва и не узнал его: человек без очков становится непохожим на себя. И на Башорат не было лица: красивые волосы, обычно собранные в узел с помощью алой резинки, растрепаны, она была похожа на ведьму, ее рот и подбородок были в крови, платье, туго облегавшее ее фигуру, местами порвано. Даже в таком положении она не переставала пищать. Сайфиддинов оглянулся вокруг и, несмотря на то, что она продолжала сопротивляться, одним махом поднял ее с земли, отволок к машине, готовой к отъезду, и забросил на заднее сиденье. Потом заорал на водителя. Я еле успел отворить ворота, как «Волга» лихо рванула с места.
Все думали, что он отомстил за бедную Маржонгул, но дело оказалось в другом. Пока не было директора, эта скандалистка взяла да написала Имяреку жалобу на него, что, мол, темные делишки свои он совершает, прикрываясь его именем. И директор узнал об этом.
В тот день Сайфиддинов не появлялся до самого вечера. По-видимому, он закрылся в кабинете и напился до чертиков; после того как стемнело, шофер зашел к нему и вынес, взвалив на спину. Ни на следующий день, ни после он не вышел на работу. Не было ни директора, ни зама. В санатории все так же, работа шла своим чередом. Отдыхающие и лечащиеся приходили и уходили, отдыхали и пили лечебную воду. Так прошло приблизительно полмесяца. Но все были напряжены и ждали чего-то: если жалоба дошла до Имярека, должно было случиться что-то!
Хотите, верьте, хотите – нет, никакого письма не пришло сверху. Всюду была тишина, как прежде.
Догадайтесь, что было потом. Случилось невероятное событие, какое случается не каждый день, не каждый месяц, даже не каждый год: Имярека сняли с должности и начали расследование по его делу! Как вы понимаете, в такое время земля под ногами горит. Начались проверки и гонения. Любой, кто имеет хоть малейшее отношение к преступнику, проходил через все проверки. То ли наш санаторий оказался далеко, то ли не нашлось веских оснований, во всяком случае, эти скандалы до нас не дошли. Наконец-то наш директор вышел на работу, спустя несколько дней та змея тоже появилась. Действительно, кому она теперь напишет и на кого пожалуется? Оба ведут себя так, как будто ничего не произошло, но не общаются между собой. Каждый из них занят своим делом. У Сайфиддинова не осталось ни былой энергии, ни величия – он как-то сник. Если раньше на него смотрели с завистью и удивлением, то сейчас бросают взгляды, словно камушки, будто увидели какого-то урода; есть даже такие, кто открыто насмехается над ним.
Никто из работников санатория не уважает его, даже те дамочки, которые вчера бегали за ним с чайником или пепельницей в руках, теперь, если он их позовет, головы не повернут. Все перешли на сторону Башорат Бахромовны и выполняют то, что она велит. Иногда Сайфиддинов приезжал, заходил в эту будку и, просидев весь день, уходил – ни шагу в сторону кабинета. Приносил с собой пол-литра, прятал в один из уголков и оживленно беседовал, тихо распивая ее. Время от времени Башорат Бахромовна появлялась на лестнице и, подбоченясь, бросала равнодушный, холодный взгляд в эту сторону, словно ее что-то раздражало, тогда Сайфиддинов злился и начинал ворчать, скрипя зубами: «Сука! Посмотри на нее! Забыла, что вытворяла в моих объятиях!»
В последнее время эта мадам подружилась с завхозом Бойкобиловым. Демонстративно едят и пьют вместе. Не разлей вода. Бойкобилов был чудаком. Несмотря на то, что он далек от дел лечебных и лекарств, постоянно накидывал на плечи белый халат и носил фисташковый галстук, который редко когда подходил к его рубашке. Основной его задачей было следить за окнами, дверьми и штукатуркой стен, но он вел себя как хозяин санатория. Вновь прибывшие пациенты принимали его за директора. Но у него было одно достоинство – он имел красивый почерк. Говорят, хоть с ошибками, но писал он очень красиво и ходил, навесив кучу ручек на боковой карман халата, как бы намекая на это свое достоинство. Все заявления и жалобы в вышестоящие инстанции он писал от руки. Как только ситуация изменилась, человек, которого до недавнего времени опекал Сайфиддинов, перебежал на сторону Башорат. Разумеется, мадам недолюбливала этого «мастера пера» локального масштаба. Возможно, даже посмеивалась над ним про себя, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба…
Кажется, накануне Навруза Сайфиддинов вовсе пропал. Потом узнали, что он уволился «по собственному желанию» и уехал к сыну в город, где работает в какой-то поликлинике. Пару лет назад я встретил его на чьих-то поминках в кишлаке. Вот они, превратности судьбы! Где былые солидность и величие? Где та тщательность, с которой он подражал Имяреку для придания себе большего гонора? Боже, ни черта не осталось от прежнего сходства! Он стал совсем другим человеком! Он моложе меня лет на пять-десять, но съежился в комок и сгорбился.
Теперь от них не осталось и следа. Поразмышляв, можно представить себе, что на месте того грозного чиновника мог бы быть наш Сайфиддинов, правда? Какое это имеет теперь значение, когда оба забыты?
Хотите спросить, где Бахромова? Она оказалась способной давать уроки самому шайтану! То ли не нашли Сайфиддинову замену, то ли она сама сумела найти дорогу к сердцу других, но она примерно три года проработала директором! Была то ли и.о., то ли врио. Все-таки справилась. Вам сказать, с чего она начала работу? Дорогой мой, нет ничего хуже, чем месть женщины! Она ничего не оставила от Сайфиддинова, все вычистила, вымела и заставила отнести на ту свалку, которую вы сами видели. При появлении этой мадам у всех колени дрожали. Бог дал ей все, что она пожелала. Сейчас ей около пятидесяти, но когда она глянет на вас кокетливо – мурашки по всему телу. Привораживает моментально, даже не заметите, как она свернет вас в бараний рог. Коварна, как жена шайтана! В прошлом году отсюда уволилась и нанялась на работу личным доктором хозяина вон той дачи на горе. Работа врача для нее дело пустяковое, она может быть хорошей няней и исполнять все прихоти хозяина. О Аллах, прости раба своего.
– Вот такие дела житейские, – сказал дядя Кудрат, словно заканчивая свой рассказ, – это история только одного директора. Потом столько их было!
Рассказ этого словоохотливого человека меня ошеломил; теперь те места, каждый уголок которых я успел обследовать, предстали передо мной в ином свете.
– А нынешний директор? На кого он похож? – спросил я задумчиво, просто ради интереса.
– Еще не видели его? Да, кстати, вот уже неделю бедняги здесь нет. В городе судится. Хозяин того дворца хочет спустить трубу и отвести воду источника, – почему-то дядя Кудрат взглянул на меня внимательно и хитро. – Даже его фотографии не видели? Вы живете в том здании наверху? Его портрет висит у входа. Идите, посмотрите и увидите, на кого он похож!
Он задумался:
– В этом мире немало людей, похожих друг на друга. Все на кого-то похожи. Только внешне. Но надо только знать, на кого быть похожим.
Был поздний час, когда я вышел из его будки. Было не просто прохладно, но даже холодно, как давеча дядя Кудрат сказал по отношению к другой вещи. Дорожки и тротуары опустели, холодный ветер, дувший не с гор, а со стороны подножия, загнал всех домой. Подняв воротник куртки и уткнувшись в него подбородком, я пошел вверх по тускло освещенному тротуару.
Как только я вошел в здание, в лицо ударило тепло. Как приятно! Невольно шагнул в сторону лестницы напротив, но остановился, вспомнив что-то. Я подошел к боковой стене и стал разглядывать портреты работников санатория, развешанных чуть ниже потолка в один ряд. Обе стороны этого квадратного фойе были застеклены, и в дневное время, когда яркий свет падал на портреты под стеклом, они были незаметны и не привлекали к себе внимания.
Увидев портрет посередине верхнего ряда, что был крупнее других, я растерялся и чуть не упал в обморок. А я-то думал, что медсестры смотрели на меня так пристально и выказывали мне особый почет из-за моей популярности, из-за того, что часто мелькаю на экранах телевизоров.
Мне казалось, будто я стою перед зеркалом. Все та же «красивая» физиономия, все тот же крупный, грушевидный нос, даже седина и прическа те же!
Не знаю, в какое бы скверное положение я попал, если бы не погас свет, что случается здесь нередко!
Я включил фонарик зажигалки и ощупью поднялся в свою комнату на третьем этаже.
Окно в комнате со сплошным стеклом, с видом на горы, казалось немножко светлее от падавшего на него откуда-то луча. Сняв верхнюю одежду, я подошел к окну и выглянул наружу. Свет ярко горел в особняке на горе, возможно, он подключен к другой линии. Некоторое время я не мог отвести от него глаз. Легендарный лучезарный корабль, плывущий по небесному морю в кромешной тьме!
Вдруг мне показалось, что в нем вспыхнул пожар, и меня охватил ужас. Нет, возможно, мне это почудилось из-за слез, которые дрожали на моих ресницах.
Зря я приехал сюда осенью. Осень – время плаксивое.
Или я старею? И становлюсь на кого-то похожим?..
Источник: Журнал «Белла Терра», №4, 2013
