Некоторые слова ни с того ни с сего вдруг начинают употребляться в новом значении, и постепенно это новое значение, или даже его оттенок, затмевает все то, что было прежде. В последнее время, весной и летом 2015 года, два таких слова особенно на слуху.

Американец отскочил,
или Жертвоприношение вместо правосудия
Гасан Гусейнов

Некоторые слова ни с того ни с сего вдруг начинают употребляться в новом значении, и постепенно это новое значение, или даже его оттенок, затмевает все то, что было прежде. В последнее время, весной и летом 2015 года, два таких слова особенно на слуху.

Одно из них очень смешное — это слово «американец». Его стали употреблять в экономических обзорах в значении «доллар». Здесь прямо целый детектив получается. С одной стороны, целевая аудитория электронных СМИ — это люди, которых мало что интересует больше, чем курс этого самого доллара. С другой стороны, в пароксизме импортозамещения газеты и радиостанции, желающие сохраниться под давлением цензурных обстоятельств, должны изыскивать выразительные средства, чтобы, во-первых, не слишком часто произносить слово «доллар», а во-вторых, иметь в виду все-таки именно его. Если в поиске синонима удастся найти слово, которое было бы хоть чуть-чуть уничижительным, то и хорошо.

Так что «американец» вместо «доллара» — это совсем хорошо. Отличная стилистическая находка. Сразу становится понятно, что журналистов не зря учили практической риторике. Как писал М. Ю. Лермонтов в «Боярине Орше»:

И разнеслась везде молва,
Что беспокойная Литва
С толпою дерзких воевод
На землю русскую идет.
От войска русского гонцы
Во все помчалися концы.
Зовут бояр и их людей
На славный пир — на пир мечей!

Так что, прохожий, слушатель, читатель, услышав «американец» вместо «доллар», знай, что это не случайность, а применение слова по науке риторике. Что это не просто слово, а целая метонимия. И даже не просто метонимия, а целая синекдоха. Именно из-за нее выражение «американец отскочил» не значит, что, например, президент США побрезговал общения с коллегой. Тут что-то другое.

«Американец пробил психологически важную границу в 70 рублей и движется дальше». Он «атакует», «американец» этот. «Европеец» вместо «евро» составляет пару «американцу» вместо доллара, но распространен этот метонимический эвфемизм пока реже.

Другое слово, которое вошло в язык несколько раньше, а теперь глубоко осознано и освоено российским экспертным сообществом как любимое словечко-талисман президента Путина, это слово «отскок» и производные от него политэкономические понятия. То где-то там у них «нефть отскочит», то «биржа отскакивает». Все ожидают этого мистического отскока. И если долго его не наблюдают, сильно недоумевают и очень унывают.

Публичная надежда на возвращение цены на углеводороды на более низкий уровень прошлого или позапрошлогоднего уровня, — это мечта об отскоке.

В русскую финансово-аналитическую речь этот термин, говорят, пришел из американского обихода, вроде «Белого дома» или, там, «сенаторов» с «президентами» и «лоеров» (lawyers) с «хаэрами» (HR). Там эта штука называется «отскоком дохлой кошки» (dead cat bounce). Имеется в виду вот что: даже дохлая кошка, упав с большой высоты, тоже немножко отскакивает, вот только уже не сама. Иначе говоря, это такие «мертвого осла уши», как выражается недавний любитель все делать как в Соединенных Штатах, только круче.

Говоря об «отскоке американца», русский политик или его агент в СМИ опирается на текущую культурную практику. Для понимания этой практики полезно заглянуть в те донные области, куда обыкновенный человек заглядывает редко. А когда оказывается там, уже, собственно говоря, не в состоянии оценить всю трансцендентальную прелесть тамошней лексико-стилистической субстанции.

Я говорю, конечно, о языке на переходе из больницы в покойницкую и дальше — в морг, крематорий и на кладбище. Принятое там описание человека мертвого или страждущего сообщает нам нечто очень важное и о человеке, пышущем здоровьем и силой.

Здесь «консервами» называют пациентов, которых уже не оперируют, а «лежаками» — лежачих больных. «Лыжники» здесь — старики, опирающиеся на палку и шаркающие тапками по коридору, «парашютисты» — получившие травмы из-за падения с большой высоты, а «люськи» — больные сифилисом девушки. Если у тебя нет денег на дорогие обезболивающие, тебе дадут «наркоз по Кальтенбруннеру» или проведут операцию «под крикаином».

В здоровом мире НЛО — это неопознанный летающий объект, в цивилизованном — «Новое литературное обозрение», а здесь — «неподвижно лежащий объект», или человек в коме.

Здесь есть и ласковые выражения: «потеряшка» — это старик или старуха, забывшие дорогу домой и подобранные и подброшенные в больницу какой-то доброй душой, а «отпустить» говорят о тех, кого решили не удерживать насильственно от перехода в мир иной.

В морге значение слова может измениться: например, «потеряшками» здесь зовут людей, забывающих о своих покойниках. А если за телом и вовсе никто не приходит, его называют «безродным». Сами же покойники на местном профжаргоне переходят в другой разряд. Тяжелый труп здесь назовут «бегемотиной», а легкий — «куренком», ноги трупа называют «копытами», руки — «клешнями», зубы — «бивнями».

«Парашютиста» из реанимации в морге переименовывают в «Икара» или «десантника». Самоубийц из этого разряда называют иронически «акробатами». Ну, а погибшие под колесами поезда или трамвая у нас, конечно, «Анны Каренины».

Первые карточки с записями патанатомических жаргонизмов я получил в середине 1970-х годов от криминолога, часто посещавшего морг прокуратуры в Оружейном переулке, впоследствии снесенном. И тогда мне бросилось в глаза обилие гастрономических ассоциаций в метонимическом угаре спецов. Например, растерзанный аварией или взрывом труп назывался «суповым набором», человек, утонувший в ванне или в бассейне, — «супчиком», а… Нет, дальше не буду…

Сейчас, кстати, по этой части народ стал помягче, и отдельные части тела — вполне в духе эпохи развивающих игр — называют «лего», погибших от удара быстрых машин — «кеглями», а мотоциклистов в нетронутых несчастьем шлеме — «космонавтами» или «хрустиками»…

Старый лексикон, ходивший в Оружейном, не знал ассоциативного богатства современных масс-медиа. Трупохранилище не называли еще «домиком в деревне», а водителей электрокаров в крематории — «шумахерами». Да и сам крематорий не называли тогда «Кремлем».

Могут спросить, а как связаны все эти ужасы с «отскакивающим американцем»? Прихотливо, но довольно просто.

В речевом поле носителей языка одежда меняется по погоде, но телодвижения поколения остаются общими. По тем же правилам, только на английском языке, общаются на своем жаргоне и судейские чины, «судаки» по-ихнему, со всякими полевыми «лоерами». Тщетно пытаются юристы перенести нормы международного права в мир, где это право заменено «действующим законодательством» и «правоприменительной практикой».

Если в морге крематорий между собой называют «Кремлем», то почему бы судейским не назвать беспомощного перед ними адвоката «аблакатом», а, например, отчуждение собственности — «пылью». Вот они и называют. По тем же правилам, что действуют на всей вертикали — от высочайшего «мочения в сортире» до «пыли» фондов национального благосостояния.

Пусть особый язык немых, но деятельных «судаков» скрыт от «физлов», «физиков» (физических лиц) и даже «юриков» (юридических лиц).

Пусть не владеющим тайными пружинами этого языка, которые заставляют журналиста переименовывать «всесильный и желанный доллар» в «глупого и вредного американца», трудно понять, как, из каких «суповых наборов» и какими «крабами» приносят жертвы на этом «алтаре»: так, «алтарем», называется на жаргоне судейский стол.

Но если у вас судейский стол называется «алтарем», то не удивляйтесь, что вместо правосудия вы получаете жертвоприношение.

Источник: «Русская служба RFI», Франция