Методы, приемы и агенты ГПУ не выходили за рамки обычных оперативных мероприятий разведки и не могли обеспечить одну из приоритетных целей СССР — вовлечение Ирана в качестве партнера в орбиту советской антианглийской политики. Добиться этого можно было только в том случае, если бы в высшем руководстве страны находились деятели, открыто поднявшие знамя борьбы с британским доминированием в Иране, и тем самым вдохновляли бы Резу-шаха, также испытывавшего антипатию к англичанам. И надо сказать, что такой человек был. Им являлся Абдул Хосейн-хан Теймурташ (Сардар МоаззамеХорасани).

Иранский министр Теймурташ
— агент Москвы
Анна Глазова

С самого начала существования Советской России страной, занимавшей по отношению к ней наиболее враждебную позицию, была Великобритания. В определенной степени позиция последней диктовалась опасением за свои колониальные и подмандатные территории, а также страны, входившие сферу ее влияния, многие из которых находились в непосредственной близости от СССР. Британские лидеры боялись распространения в них коммунистической пропаганды и идей, энергично пропагандировавшихся Москвой усилиями Коминтерна. Со своей стороны, советское руководство было серьезно обеспокоено тем, что почти по всем южным границам Советский Союз был окружен британскими владениями и военными базами, с территории которых, в случае возникновения глобальной конфронтации с Англией, англичане могут бомбить многие точки советской территории, имевшие стратегическое значение, и в первую очередь, бакинские нефтепромыслы — единственный в то время нефтедобывающий район страны. Надо сказать, что вероятность организации широкомасштабной войны против СССР рассматривалось коммунистическим руководством очень высоко. И некоторые шаги британской дипломатии делали эти опасения небеспочвенными. Здесь достаточно вспомнить хотя бы ультиматум лорда Керзона.
Вот почему практически вся внешняя политика Советов в Азии была нацелена на подрыв британских позиций в этом регионе и на то, чтобы в случае начала войны быть в состоянии дестабилизировать ситуацию в таких важных частях британской колониальной империи, как Индия и Месопотамия (Ирак). Для осуществления указанных задач Иран являлся самым удобным местом, так как с его территории можно было обеспечить выход в Индию и на нефтепромыслы в Месопотамии. Кроме того, сам Реза-хан и иранское правительство имели постоянные трения с Англией как из-за дележа прибылей АПНК, так и потому, что британцы слишком сильно вмешивались во внутренние дела страны и контролировали их в недопустимых формах и размерах. Именно этим и объясняется, что в первые 7-8 лет после установления монархии Пехлеви советско-иранские отношения были достаточно хорошими, хотя, разумеется, и не бесконфликтными.
Методы, приемы и агенты ГПУ не выходили за рамки обычных оперативных мероприятий разведки и не могли обеспечить одну из приоритетных целей СССР — вовлечение Ирана в качестве партнера в орбиту советской антианглийской политики. Добиться этого можно было только в том случае, если бы в высшем руководстве страны находились деятели, открыто поднявшие знамя борьбы с британским доминированием в Иране, и тем самым вдохновляли бы Резу-шаха, также испытывавшего антипатию к англичанам. И надо сказать, что такой человек был. Им являлся Абдул Хосейн-хан Теймурташ (Сардар МоаззамеХорасани).
Теймурташ родился в 1883 г. в аристократической семье и унаследовал огромные земельные владения в районе российско-иранской границы. В юности Сардар Моаззам был послан в Петербург, где был кадетом Императорской Кавалерийской школы. После этого он, правда, по непроверенным данным, чуть ли не участвовал в русско-японской войне в качестве офицера русской армии. Достоверно известно, что Абдул Хосейн-хан путешествовал по Европе и вернулся затем в Иран, где был избран депутатом Меджлиса второго созыва.
Надо сказать, что он был одним из образованнейших людей Ирана того времени, разбирался не только в политике, военном деле, торговле, но был и тонким знатоком и ценителем литературы и искусств, владел английским, французским и немецким языками. Благодаря безупречному владению русским языком он впервые в Иране сделал прекрасные переводы некоторых произведений Лермонтова и Тургенева на персидский. Он имел огромную библиотеку художественных произведений на европейских и русском языках. При этом любимым его писателем был Тургенев.
Теймурташ был не только талантливым, но и очень упорным, настойчивым и работоспособным человеком. Вот как характеризовали его советские представители, работавшие с ним в конце 20-х начале 30-х гг. в Тегеране: «Теймурташ по любому вопросу высказывался определенно и безапелляционно. Он много знал, много читал, следил за мировой печатью сам. Без переводчиков, быстро схватывал сущность прочитанного, умел видеть между строк, немедленно давал оценку событиям. Он знает все товары, все рынки, сам формулирует предложения, не нуждается ни в юридических, ни в торговых советниках, сам пишет свои предложения на машинке, тут же переводит их на русский, фарси, французский языки. Переговоры с ним продвигаются вдесятеро быстрее, чем если бы их пришлось вести с другими представителями иранской стороны. Он отдает себе отчет не только в том, что хочет, но и в том, что может у нас выторговать».
Теймурташ очень хорошо осознавал огромную роль армии в деле обеспечения централизации и независимости Ирана и в этом всегда поддерживал Реза-хана. Так, в январе 1922 г., накануне падения кабинета Кавама ос-Салтане, он эпатировал общество и даже вызвал против себя всеобщее негодование речью в Меджлисе, в которой, перефразируя Бисмарка, заявил, что кости одного солдата ему дороже двадцати учителей, намекая при этом на волнения учителей и казаков из-за невыплаты жалованья. В течение нескольких дней подряд после этого учителя и ученики проводили демонстрации в мечетях и на улицах, протестуя против Сардара Моаззама.
Абдул Хосейн-хан имел в правительстве и Меджлисе настолько большую власть и авторитет, что мог бы сам занять пост премьера, если бы этого не сделал Реза-хан. В то время, как Реза-хан был занят прежде всего военными проблемами, Теймурташ курировал политические вопросы. Ему поручалось новое министерство общественных работ. Одновременно на него возлагалось выполнение обязанностей военного губернатора в нескольких провинциях, где он действовал в соответствии с инструкциями Реза-хана. Сардар Моаззам в качестве депутата Меджлиса сыграл значительную роль в одобрении законопроекта о передаче Реза-хану должности Верховного главнокомандующего. В октябре 1925 г. вместе с принцем Фирузом и Давером он подготовил проект декларации об отрешении от власти династии Каджаров. Именно из этих трех лиц сразу после того, как Реза-хан стал шахом, начал складываться первый триумвират, где ведущая роль принадлежала Теймурташу.
Иранский исследователь Мирон Резун, долгие годы проживавший на Западе, охарактеризовал Сардара Моаззама и мотивацию его политики следующим образом: «Его отличительной чертой была дерзкая решимость использовать уловки, любые ресурсы и любые усилия, какие только понадобятся, ради того, чтобы иметь дело с англичанами настолько бескомпромиссно, насколько это возможно. Короче говоря, он был убежденный англофоб. Но это не проистекало из каких-либо просоветских убеждений: это являлось чувством, которое в нем было сильнее, чем в других; и на начальном этапе это стало единственным источником для Резы. Его британские критики и некоторые из соотечественников намекали на то, что в силу своей внутренней близости ко всему русскому еще со времен молодости его чувства, естественно, всегда были на стороне Советов. Но такой довод должен с неизбежностью подвести к мысли о том, что он симпатизировал пролетарскому революционному движению и приветствовал новый порядок, установленный в России сразу вслед за Октябрьской революцией. Такое ошибочное утверждение противоречило бы мировосприятию и воспитанию Теймурташа, полученному им в привилегированной военной академии в России».
Что касается противоречия между просоветскими симпатиями, с одной стороны, убеждениями и воспитанием, полученным в царской России, и его собственной классовой принадлежностью — с другой, то оно несомненно было. Но судя по всему, однажды Теймурташ понял, что события в России — это поворот к лучшему для Ирана, и он просто обязан использовать появившиеся возможности, кроме того, психологически и культурологически Россия была ему достаточно близка.
Не следует забывать и о том, что в своих антианглийских настроениях ему практически невозможно было найти союзников в Западном мире. Так, США не стали бы идти на серьезное охлаждение с Великобританией из-за Ирана, так же как они поступили в период Мирной конференции после окончания Первой мировой войны. Единственное, чего они хотели в ущерб англичанам, это получить концессию на получение северной нефти. Однако они оставили все свои попытки после того, как англофилы, видимо, не без участия самих англичан, организовали убийство американского консула в Иране.
Германия, раздавленная Версалем, была просто не в состоянии составить конкуренцию британцам. Таким образом, Советская Россия оказывалась единственной державой, чьи интересы в отношении Англии совпадали с планами и чувствами Теймурташа.
В июне 1926 г. Реза-шах поручил Сардару Моаззаму, официально являвшемуся министром Двора, вести дела иранской внешней политики. Уведомление об этом было направлено советскому правительству.
Хотелось бы остановиться на вопросе, вызывающем интерес у многих — он был с Советами вообще и с ОГПУ в частности. В Тегеране того времени все время циркулировали слухи о том, что министр Двора получал огромные взятки от ОГПУ взамен чего выполнял указания Москвы. Шаху посылались анонимные письма, где министр обвинялся в получении крупных сумм за предоставление концессий Советам. Согласно слухам, он позволял себе огромные траты. Так, он мог проиграть 10 тыс. туманов за ночь в «Иранском клубе».
Масла в огонь добавили разоблачительные статьи, опубликованные Агабековым в Париже (в «ЛеМатен» за 26–30 октября 1930 г.), где на Сардара Моаззама возлагалась вся ответственность за неэффективность деятельности иранской службы безопасности. Там же утверждалось, впрочем, без особых доказательств, что министр Двора вел некие секретные переговоры с советским поверенным в делах Логановским. При этом указанная серия статей предоставлялась как первые переводы из его книги.
Практически все советские перебежчики, как до, так и после Агабекова, всегда старались преподнести себя гораздо более значительными и информированными персонами, чем были на самом деле. Это было им необходимо, чтобы продать свою информацию западным спецслужбам или издательствам. Поскольку в русских эмигрантских изданиях платили достаточно скромные гонорары, то Агабекову нужно было любой ценой добиться перевода своих мемуаров на европейские языки. С целью создания рекламы он и осуществляет публикацию серии статей-выдержек из своей книги в «Матен» и включает туда даже то, чего в ней не было. Для русской публики совершенно не имело значения, был ли Теймурташ, о котором большинство эмигрантов даже и не слышало, связан с ГПУ или нет. Поэтому данных обвинений в берлинском издании нет, тем более, что автор не имел серьезных доказательств. Но для англичан, являвшихся потенциальными издателями и работодателями перебежчика, подобная информация была не только важна, но и архижелательна. Именно этим объясняется публикация информации против Теймурташа в дашнакских газетах. Именно английское правительство предложило Агабекову, в то время находившемуся в Париже, сделать «дальнейшее разоблачение в «Хушабер». При этом английским МИДом были полностью игнорированы и обойдены все несоответствия и искажения в текстах.
Все это означало, что выдумки или, как минимум, бездоказательные обвинения в адрес министра Двора оказались подарком, нежданно-негаданно свалившимся в руки англичан. Они позволили им резко активизировать действия по подрыву влияния Теймурташа в иранских официальных кругах и главное — дискредитировать его в глазах самого шаха.
Одно из основных обвинений Агабекова состояло в том, что Теймурташ имел тайные контакты с временно поверенным в делах СССР в Иране Логановским. Однако секретные переговоры с Логановским, вменяемые ему в вину, имели место 29 марта 1930 г. В этот день министр Двора предложил устроить визит в Иран кого-либо из членов советского правительства с целью подписать в Тегеране какой-либо политический протокол. Сам Логановский сообщал в связи с этим в НКИД: «Что должно быть подписано в Тегеране, Теймурташ не знает, но просит взять инициативу в наши руки». Такая неопределенность намерений Сардара Моаззама не означает, что он и сам не знал, о чем именно хотел подписать протокол. Скорее это означает, что он не хотел посвящать Логановского в детали этого документа.
Советской стороной было предложено подписать соглашение о дружбе и нейтралитете, подобное тому, что было подписано с Турцией в декабре 1925 г. Но вполне вероятно, что в нем могли быть предусмотрены секретные статьи, о которых мы ничего не знаем и, судя по всему, не узнаем.
Ясно лишь то, что в то время Теймурташ готовился к схватке с АПНК и хотел укрепить свои тылы и припугнуть англичан. Он также хотел как можно скорее разрешить некоторые спорные вопросы в связи с демаркацией советско-иранской границы. Несомненно, что он рвался в бой с Англией, имея гарантии безопасности со стороны СССР. Глядя на события из сегодняшнего дня, можно с уверенностью сказать, что шаху такая политика не очень нравилась, хотя до поры до времени он не реагировал на нее. Активно против линии Теймурташа выступал министр иностранных дел Ирана Мохаммед Али Форуги. Так, уже в мае 1930 г. он заявил Логановскому, что дорожит дружбой с СССР, считает политические отношения с ним вполне хорошими, «не нуждающимися технически в особых дополнениях». Очевидно, что Форуги, который по долгу службы не мог не знать о встрече Теймурташа с Логановским, информировал об этом англичан. Те же, в свою очередь, подкинули информацию Агабекову, который уже тогда находился в Европе и ничего об этом знать не мог. Ведь он бежал из Турции, где был начальником конспиративной организации ГПУ на Ближнем Востоке, в январе 1930 г., а указанная встреча была в марте. Вот почему есть основания полагать, что не только публикации в «Хушабер» и «Мшак», но и статьи в «Матен» были не его личной инициативой, а инспирированы англичанами с целью связатьТеймурташа с советской разведкой и ликвидировать его как политическую фигуру.
И здесь перед нами встаю два вопроса, являющихся как бы двумя сторонами одной монеты. Почему Реза-шах не отстранил Теймурташа вскоре после публикации статей в «Матен», а сделал это только в декабре 1932 г.? Это тем более странно, что книга Агабекова вызвала огромный скандал в Иране — были арестованы сотни людей, казнено четыре человека, а посажены в тюрьму на различные сроки 28 человек. Вероятно, причин тому было несколько. Вот лишь некоторые, но как мне кажется, наиболее значительные из них.
В то время мировое капиталистическое хозяйство переживало великую депрессию, и в этих условиях Иран очень нуждался в торговле с СССР, являвшемся одним из крупнейших импортеров иранских товаров. Особенно от торговли с Советским Союзом зависели северные провинции страны. Роль СССР в торговле с Ираном стала еще более заметна после того, как он временно утратил значительную часть европейских рынков. Следует помнить то, что даже АПНК в эти годы испытывала трудности со сбытом нефти, а это, естественно, сокращало и доходы персидского правительства. В такой ситуации Реза-шах не хотел убирать Теймурташа и осложнять свои отношения с северным соседом.
Можно предположить, что уже в то время Реза-шах сделал свой выбор в пользу Великобритании, но готовясь вырвать у нее уступки в вопросе распределения прибыли АПНК, с одной стороны, нуждался в Теймурташе как своего рода таране, а с другой — как символе советско-иранской дружбы, дабы успешнее попугать англичан. В пользу такого предложения говорит следующее. В эти годы в иранских официальных кругах и вокруг шаха резко усилились англофилы, тяготившиеся политикой Теймурташа. Хотя мало кто верил в слухи относительно него, они продолжали нарастать и, что очень странно, никто не предпринял расследования слухов, которое могло бы либо подтвердить, либо опровергнуть их. Сам Теймурташ также не настаивал на этом, что только усиливало подозрения его врагов.
Мы подошли к самой важной причине падения Теймурташа — проблеме сохранения династии Пехлеви. Она имела два аспекта. Первый, уже упоминавшийся нами, состоял в том, что, приняв курс Сардара Моаззама на явное сближение с СССР, шах рисковал навлечь на себя гнев Великобритании, способной довести дело до свержения Резы-шаха и отрешении династии от власти. Вторая же, и как мне кажется, наиболее существенная, имела несколько иной характер, хотя также была связана, как представлялось шаху, с Теймурташем. Дело в том, что в то время Реза-шах имел слабое зрение. Его мучили боли в желудке столь сильные, что в течение нескольких лет он был вынужден принимать опий, чтобы заглушить их. Впоследствии выяснилось, что он страдал раком желудка, от которого и умер. Именно плохое здоровье вызывало в нем опасения, что в случае его смерти могущественный Теймурташ будет назначен регентом при малолетнем Мохаммеде Разе. Если же это случится, то, как полагал Реза-шах, его сын мог бы никогда не стать шахом. Несомненно, что, будучи человеком мнительным, Реза-шах подозревал его в коварных замыслах узурпации власти в случае своей смерти, а может быть даже и до этого.
Завершая анализ вопроса относительно связей Теймурташа с ГПУ, хотелось бы высказать предположение о том, что он не мог быть, что называется, банальным агентом ГПУ и получать задания от этой организации, выполнение которых оплачивалось определенными суммами. И сам он был не таким человеком, да и советское руководство относилось к нему как к партнеру, а не как к слуге на жаловании. В то же время я не могу исключить, что время от времени Советы могли оказывать ему определенную финансовую помощь, но, разумеется, не по принципу «дашь на дашь, не дашь — не получишь». И здесь надо подчеркнуть, что Теймурташ проводил политику, прежде всего исходя своих антианглийских убеждений, и начинал ее вне всякой связи с какими-либо тайными контактами с Советской Россией. Другой вопрос, что если эта политика могла принести ему еще и материальные выгоды, то он, разумеется, не стал бы ими пренебрегать. Кроме того, следует помнить, что в ту и предшествующую ей эпохи практически все крупные иранские политики субсидировались тем или иным государством, чьей ориентации они придерживались. Так было и с депутатами Междлиса, и с членами правительства, и, как поговаривают, с самим Резой-шахом, когда он значительно умерил требования, выставленные АПНК в обмен на крупную сумму в фунтах.

На фото:Персидский шах Наср аль-Дин,его третий сын, наиб амира Аль-Салтан Кебир и придворные