Магическая реальность в миниатюре

Сначала рождается жанр, затем — его название. В русском языке не было термина, соответствующего английскому «short short story» или общеевропейскому «микроновелла», пока Сергей Юрьенен не предложил называть рассказ объемом не более 2000 слов, то есть трех машинописных страниц, «сверхкратким рассказом». Его термином и воспользуемся. Это могут быть реалистические рассказы, рассказы-фельетоны в манере Антоши Чехонте и Зощенко, а также произведения, объединяемые понятием «магическая реальность», которое ввел французский критик Эдмон Жалу как обозначение «повседневной жизни в поэтическом, сюрреалистическом и даже символическом преображении». Традиция восходит даже не к обэриутам, а к футуристам и символистам начала века. Такая проза в приснопамятную эпоху соцреализма долго лежала в столах. Пришла пора ее собрать и систематизировать. Это другая литература, вернее, другая «другая литература»; здесь свои классики — Елена Гуро, Хармс, Виктор Голявкин.

Сверхкраткие рассказы такого типа, образцы которых представлены в настоящей подборке, войдут в антологию сверхкраткого рассказа XX века, которую я готовлю для издательства «Терра». Работа над книгой продолжается… \

Анатолий КУДРЕВИЦКИЙ

***

Марина ВИШНЕВЕЦКАЯ

КРОТ И ЯЙЦО

Крот, как и все кроты на свете, был от рождения слеп. А потому он носил темные очки и, хотя брел буреломом без всякого разбора, все же постукивал перед собой палочкой.

Пересекая тропинку, Крот задел лежавшее на ней яйцо. Оно завертелось, и из него раздался возмущенный вопль:

— Нельзя ли поосторожней?!

— Миллион извинений, — Крот прилежно шаркнул лапкой и остановился. Ему очень хотелось поддержать беседу. — Кхе-кхе, как тесен мир.

В яйце поерзали и согласились:

— Действительно, мир очень тесен.

— Да-да, — Крот старался понравиться собеседнику и даже поправил челочку над очками. — Скажите, а как, по-вашему, выглядит этот мир?

— Обыкновенно. — В яйце, которое перестало наконец вертеться, удивились такому наивному вопросу. — Мир -это яйцо.

— Да-да, мне говорили. Но правда ли, что он вертится? Не могу поверить!

— И все-таки он вертится! — уверенно отозвались из яйца и честно добавили: — Иногда. Вот только что, например, вертелся. А теперь перестал.

— Как это неожиданно! Как интересно! — тонко польстил собеседнику Крот и не без трепета перешел к самому главному вопросу: — Но неужели… неужели этот мир ярок и прекрасен?

— Ну, это врут! — авторитетно заявили из яйца. -Я так и думал!

— Скажу больше: в нем очень темно и неудобно. Это замечание повергло Крота в истинный восторг.

— А ведь я им говорил! Я им всегда говорил! — Расчувствовавшись, Крот заходил взад-вперед. — Да-да! Именно! Темно и неудобно! И главное неудобство от того, что все время испытываешь голод!

— Это точно. Все время! — согласились в яйце, и снова там поерзали.

Яйцо с легким треском рассекла трещина. Этот звук встревожил Крота. Он бросился к яйцу, поспешно обнюхал его и в доли секунды отправил в рот.

— Мда, — изрек Крот после паузы и облизнулся. — Но знаете, этот мир не так печален, когда наконец отыщешь в нем родственную душу, которая, как и ты, смотрит не поверх вещей, а в самый корень.

Из большого разлапистого корня Крот выковырнул жучка, но тот с гневным жужжанием умчался прочь. Облизав конец своей палочки, Крот со вздохом произнес:

— Ну-с, мне, к сожалению, пора. Был очень рад нашему знакомству.

Ответа не последовало.

— Мой друг, где вы?! — Крот сделал несколько осторожных шагов, прислушиваясь к тишине. — Как все-таки печален этот мир. Найти друга — и сразу потерять!

Он сокрушенно вздохнул и окунулся в поле янтарных одуванчиков.

***

Генрих САПГИР

СОН

Я видел сон. Отчего люди бегут с рюкзаками, катят коляски со скрабом, подушками? Осветленные испугом глаза. Индия завоевала Россию. Индия — это же не страшно. А в Москву вошли. Видите, сколько цыганок и цыганят? Легион. Главные цыгане в белых «мерседесах» едут. Черными бусами заведущие цыганские глаза по городу раскатились. Вот и спасаемся со всем, что есть дома ценного — унесут.

— А у нас мебель складная, мы ее в карман положили.

— А мы всю аппаратуру в уши спрятали, пусть блестит у девочек. Будто сережки. Выдирать не будут.

— А я люстру на голову надел.

— Снимут.

— Одно утешение: недолго здесь табором станут. Они же кочуют.

Вижу, вдали колоннада зданий на червовом и пиковом закате. Огни снизу вверх этажами гаснут — от здания к зданию. Это цыгане идут. Мы с женой лезем на антресоли, скидываем сумки и чемоданы. Главное мне рукописи не забыть Все ближе гаснут огни. Скоро здесь будут.

***

Андрей СЕРГЕЕВ

ДЕНЬГИ

Мы жили дружной коммуной в боковой комнатушке Юсуповского дворца и занимались социологией.

Человечество бесилось с жиру. Каждый год сносилось и отстраивалось заново по пол-Ленинграда — по одной той причине, по какой дамы меняют наряды.

Несколько лет назад мы были свидетелями полного отмирания бумажных денег. Бригада художников Гознака во главе с Ю. Васильевым лихорадочно печатала кредитки — то рембрандтовски строгие, то дырявые, как кружева, то ни на что не похожие сюрреалистические и абстрактные купюры. Все было напрасно: никто их не брал.

С темпами, свойственными веку, вышла из обращения и жалкая нынешняя мелочь. Ее заменили прекрасные тяжелые старинные рубли. Позапрошлой осенью вошла в моду антика, что было пресечено внутренними войсками: при современной технике Грецию и Рим чеканили в любой подворотне.

И в один прекрасный день Витька Мохов по прозвищу Карл Маркс собрал нас всех и неожиданно спросил:

— Что, парни, может существовать общество без денежного обращения?

— Нет! — хором ответили мы, и эхо гулко прокатилось по нашим пустым желудкам.

— Так вот, тенденции развития неизбежно приведут к тому, что в обращении в качестве последнего средства останется одна-единственная монета-уникум. Однако, не располагая достаточной статистикой, я не могу сказать, какая именно…

Витькиным словам было суждено сбыться через неделю. Это был латунный рубль, который партизан Ковпак сделал сам для себя.

Легко представить себе, с какой скоростью он переходил из рук в руки, обслуживая трехсотмиллионное население. Все были довольны, а рубль, истираясь, буквально таял на глазах.

Общество стояло на грани катастрофы…

***

Аркадий ГАВРИЛОВ

В ТО УТРО

Когда в то утро я вышел из дому, мне предстала удивительная картина: все куда-то бежали с мешками и веревками.

— Что происходит? — спросил я у человека, который замешкался, потому что у него свалился ботинок с ноги.

— Массовый отлов социал-демократов!

— Оппортунистов что ли? — попробовал я уточнить.

— Да нет, всяких! Пятнадцать рублей за шкурку дают. — Крикнул он уже на бегу.

Я подумал: а как они их отличат? На всякий случай я снял очки и вернулся домой.

***

Георгий БАЛЛ

ТАНЦОВЩИК

Что ж это? Тормоза ушли в небытие? Нет, это я сейчас уйду, исчезну — нажимал ногой на педаль, вцепился взглядом в дорогу. А сзади «Жигули» хотят обогнать. В перспективе останусь калекой. И это еще неплохо. Естественно, со сценой все будет кончено. Если б можно было к кому-то обратиться, уговорить, умолить… Да, умолял бы сохранить ноги — они переполнены ритмом, движением… А пластика рук? Подумал о себе в третьем лице: он любил исполнять фламенко — танец испанских цыган, но вообще-то его метод — предельная выразительность, импровизация. Темп современности. Да, «Жигули» обгоняют. Впереди медленно, слишком медленно двигался фургон «Хлеб». И прежде чем все обдумал, его руки сами приняли решение — машина вылетела на обочину, запрыгала на кочках, перевернулась, руль вдавился ему в грудь…

Он с трудом открыл дверцу, вылез. Пощупал ноги: целы. Подвигал пальцами рук. О, провидение! Кому должен — всем верну, кто мне — все прощаю. И вдруг пронзила мысль: надо сыграть катастрофу…

В городе только-только зажигались огни… Машины, люди… Он ведет машину, отказывают тормоза. Отчаянье. Столкновенье… Машина несколько раз переворачивается. Из обломков выползает водитель. Толпа людей… Потом снова поток машин, люди… И это он играет один, без партнеров. Играет огромный город и Жертву… и потом светящуюся радость жизни. Он выбегает к краю сцены. Его руки подняты над головой, поклон на аплодисменты… Он, совершенно взмокший, предельно устал, хватает только сил, чтобы еще раз поклониться… Гремят аплодисменты в нарастающем бешеном ритме…

Он лежал бездыханный на обочине дороги. Над ним шел на посадку пассажирский лайнер. До аэродрома, куда он спешил, оставалось не больше восьми километров.

***

Алексей АНДРЕЕВ

ЕВСЕЕВ И ЗВЕЗДА

Про Евсеева всегда говорили, что звезд он с неба не хватает. И ошибались. Потому как взял он однажды, потянулся с балкона как следует и схватил. Ее, родимую. Не Бог весть, конечно, какую, так себе звездочку, но захапал! Зажал в кулаке и держит. И при этом думает: «Ну и что? Ну схватил я эту звезду занюханную, ну держу? А хрен ли мне теперь с нею делать? Не ко лбу же пришпандоривать? Не конь все-таки и не корова, чтоб со звездой во лбу шляться… К пиджаку цеплять — вроде как нескромно получается, да и дырку прожечь может. Опять же документа у меня на нее нет… Продать — а вдруг продешевлю? В музей дарить жалко, да и знаю я их — не напишут ведь, что моя…»

А звезда тем временем руку его мозолистую жжет, колется, думать мешает.

Тут жена его на балкон вышла с интимным предложением.

— Чего стоишь-то? — сказала она. — Пошли, я постелила.

— Да вот, понимаешь, звезду поймал, — Евсеев кивнул на свой светящийся кулак.

— А-а… — Жена без особого интереса посмотрела на кулак и сказала: — Ты бы лучше того паразита поймал, который на наш балкон окурки сбрасывает. Погорим же на фиг.

— Да погоди ты с окурками, — в сердцах сказал Евсеев. -Чего делать-то с ней будем?

— А я откуда знаю, — пожала плечами жена и предупредила: — Думай быстрей, а то я спать лягу.

— Ну не выбрасывать же, — заволновался Евсеев, -все ж вещь.

— Выбрасывать жалко, — согласилась жена. Стали они думать вместе, думали-думали, думали-думали — ничего придумать не могут.

— Слушай, — сказала наконец жена, когда терпение Евсеева уже готово было лопнуть, — давай ее заместо лампочки в туалете повесим. А то все время там перегорает.

— Давай, — обрадовался Евсеев и побежал скорее каркас из проволоки делать.

Так звезда теперь у них в туалете и висит. Хорошо, удобно. Только вот политику одному из ближнего зарубежья с той самой поры не везет — звезда-то эта его оказалась. Выходит он, одинокий, по ночам в сад, на небо смотрит — все звезду свою счастливую ищет. И не ведает, где она, родимая, обретается. Знал бы — убил!

Опасное это дело — звезды с неба хватать.

***

Ры НОВИКОВА-ТАРШИС

БРЕВНО

Вижу, плывет тело. Живое, но круглое, словно бревно. И такое белое, женское во всех нужных мне местах. Но плывет далеко и, стоит заметить, посуху.

Я б даже сказал, карабкается. А то и кувыркается, и колени круглые. И руки белые, и глаза — пустые но полные любви, раскаленной добела. Аж искры откуда сыплются.

Я обалдел — за что мне такая любовь и на что она мне?

Пусть плывет дальше!

ЕЙСК

***

Валерий Попов

СЛУЧАЙ НА МОЛОЧНОМ ЗАВОДЕ

Два лейтенанта, Петров и Брошкин, шли по территории молочного завода. Все было спокойно. Вдруг грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и упал замертво. Брошкин насторожился. Он пошел к телефону-автомату, набрал номер и стал ждать.

— Алло, — закричал он. — Алло! Подполковник Майоров? Это я, Брошкин. Срочно вышлите машину на молочный завод.

Брошкин повесил трубку и пошел к директору завода.

— Что это у вас тут… стреляют? — строго спросил он.

— Да это шпион! — с досадой сказал директор. — Третьего дня шли наши рабочие и вдруг видят: сидит он и молоко пьет. Они побежали за ним, а он убежал и в творог залез.

— В какой творог? — удивился Брошкин.

— А у нас на четвертом дворе триста тонн творога лежит. Так он в нем до сих пор и лазает.

— Ясно, — сказал Брошкин, чувствуя, что ничего не ясно.

Тут подъехала машина, и из нее вышли подполковник Майоров и шесть лейтенантов. Брошкин подошел к подполковнику и четко доложил обстановку.

— Надо брать, — сказал Майоров.

— Как — брать? — закричал директор. — А творог?

— Творог вывозить, — сказал Майоров.

— Так ведь тары нет, — сокрушенно сказал директор.

— Тогда будем ждать, — сказал Брошкин, — проголодается -вылезет.

— Он не проголодается, — сказал Майоров. — Он, наверное, творог ест.

— Тогда будем ждать, пока весь съест, — сказал нетерпеливый Брошкин.

— Это будет очень долго, — сказал директор.

— Мы тоже будем есть творог, — улыбаясь, сказал директор. Он построил своих людей и повел их на четвертый двор, там они растянулись шеренгой у творожной горы и стали есть. Вдруг они увидели, что к ним идет огромная толпа. Впереди шел пожилой рабочий в очках.

— Мы к вам, — сказал он Майорову. — В помощь. Сейчас у нас обеденный перерыв, вот мы и пришли.

— Спасибо, — сказал Майоров, и его строгие глаза потеплели. Дело пошло быстрее. Когда творога осталось килограммов двадцать, из творога выскочил человек. Он быстро сбил шестерых лейтенантов. Потом побежал через двор, ловко увернувшись от наручников, что лежали на крышке люка. Брошкин побежал за ним. Никто не стрелял. Все боялись попасть в Брошкина. Брошкин не стрелял, боясь попасть в шпиона. Стрелял один шпи- он. Вот он скрылся в третьем дворе. Брошкин скрылся там же. Через минуту он вышел назад.

-Плохо дело, — сказал Брошкин. — Теперь он в масло залез.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

***

Анатолий КУДРЯВИЦКИЙ

ЧТО-ТО НЕ ТАК

Увидев из окна разгуливающие по улице фонари, я понял: что-то не так. То ли с фонарями, то ли со мной. В надежде выяснить, с кем именно, я вышел из дома.

Мимо шагал хорошо одетый господин в цилиндре, цокая тросточкой о брусчатку мостовой. Перед ним на веревочке бежал зажженный фонарь. Форма фонаря была странная -продолговатая. Присмотревшись, я изумился: это оказался не фонарь, а светящийся кот.

— Кошечка, сударь, лунная кошечка, — ответил на мои мысли прохожий.

— Никогда не видел… Как она здесь очутилась?

— Видите ли, сегодня лунное затмение. Это значит, кошечки сейчас свободны и могут гулять, где хотят. Потом же я отпущу ее, а мои коллеги отпустят своих подопечных, они слетятся на луну — и она загорится вновь..

— Ваши коллеги?

— Ну да, служители зоопарка. У нас ведь большой опыт обращения с животными. Наша задача — не дать кошечкам собраться вместе: от них столько света! Представьте себе только, что прямо здесь, на улице, засияет луна!..

Человек со светящейся кошечкой отправился дальше. За ним на почтительном расстоянии следовал другой.

Я вернулся домой и сверху, из окна, любовался процессией. Ни разу в жизни не видел такой красоты!

Потом я уснул. Ночью коготь месяца царапался в мое окно, лунный блин шипел у меня на сковородке, вокруг кровати вилась спираль светящихся сосисок…

Утром я заколотил досками мои окна, разбил лампу и устроил у себя ночь. Осталось пригласить в гости лунную кошечку.

Но вместо нее пришли люди в белых халатах, куда-то меня повезли, сделали мне укол…

— Успокойтесь, — говорят, — теперь вы будете видеть мир обычным, серым…

Потом я очнулся. Гляжу — какая красота! — по коридору идет длинная процессия солнечных собачек!

***

Валентина ПАХОМОВА

ВЗГЛЯД

На подоконнике в цветочном горшке вырос Взгляд. Проснувшись однажды утром, я почувствовала, что меня рассматривают. Две тонкие синие нити тянулись от окна к диван! Взгляд покалывал меня иголочками. Я съежилась. Мое любопытство и страх повисли на синей нити.

Робко прошла по ниточке моя доброжелательность, освободив Взгляд от страха и любопытства. Мы приняли друг друга. Цветочный горшок с нитями Взгляда стал для мен одушевленным. Землю в горшке я поливала чаем, кофе, иногда вином. От вина Взгляд растворялся. Я сидела в кресле и чувствовала покой внутри себя.

У Взгляда было настроение. Плохо ему — сидит на дне горшка. Хорошо — согревает меня своим теплом. Закручивает свои нити в букет замысловатых цветов или дразнит большой гроздью винограда.

Если ко мне приходили друзья, Взгляд принимал форму неказистого, чахлого растения. «Что это?» — спрашивали меня. «Взгляд», — тихо отвечала я. Они смеялись, а Взгляд уползал на дно горшка. Эти же друзья в день моего рождения подарили мне комнатную белую хризантему, а Взгляд срезали ножницами и выбросили.

Я потеряла второй мир. Все предметы в комнате стали серыми. Хризантема раскрывает бутон за бутоном. «Невеста без места», — безразлично думаю я.