Эрик Шрёдер. Народ Мухаммеда. X. Насилие и квиетизм

0_1672ca_8c04dc93_orig.png Книга прослеживает историю ислама с момента его рождения до расцвета. Историк часто обращается к фольклору, цитатам из Корана, приводит множество песен и стихотворений.
Шредер предоставляет богатый материал, давая читателю возможность самостоятельно выступить в роли исследователя. Книга будет интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей.

007
НАРОД МУХАММЕДА
Эрих Шрёдер (Eric Schroeder)
Продолжение книги
09

Насилие и квиетизм

Два чиновника
Мятеж
Интриги
Убийство
Мунтасир и шииты
Молитва паломников в усыпальнице Али
Молитвы в Кербеле
Тюркская гвардия
Попытки реформ
Махди
Неявленность
Общая паства
Отстраненность
Святые
Женщина-суфий
Покорность судьбе
Шибли
Испытания
Мутадид
О низости визиря
Уличная сцена
Привидение дворца Плеяд
012

Насилие и квиетизм

Халиф умрет – никто не опечалится и не заплачет,
Придет другой халиф – никто тому не будет рад.

Турки ведут себя подобно верховным властителям
И всех других детей земли считают за рабов.

«Радуйся своей Судьбе», – сказал Мухасиби.

* * *

Когда Ватик умер, все настолько поспешно бросились изъявлять свою верность новому халифу, что тело бывшего халифа было оставлено без присмотра. Большая ящерица заползла во дворец и выела ему глаза.

* * *

Новый халиф, Мутаваккил, придя к власти, издал указ, запрещающий философские изыски, дискуссии и все прочее, что практиковалось при Мамуне и Ватике. Он предписывал ортодоксию и авторитаризм и требовал от традиционалистов, чтобы они ограничились Преданиями и следовали Истинным путем.

Ни при каком другом халифе, как говорят, не было растрачено столько денег. На дворец Харуна и павильон Джафара он потратил, предположительно, более ста миллионов дирхемов. Своих чиновников, стражников и слуг, в дополнение к щедрому жалованью и дополнительным вознаграждениям, он осыпал подарками. У него было четыре тысячи наложниц, и он спал с каждой из них.

Тем не менее к моменту его смерти в казне оставалось около четырех миллионов динаров и семь миллионов дирхемов. При его правлении обогатились все, кто достиг определенных высот в своей профессии, вне зависимости от того, был ли в их профессии толк или нет.

* * *

Мутаваккил прославился тем, что издал указ, согласно которому вера в сотворенность Корана стала преступлением, преследуемым в судебном порядке.

В тот год, когда Мутаваккил стал халифом, судья Ибн Аби Дувад испытал паралитический удар, после которого он стал совершенно неподвижен, как каменное изваяние. Господь за все воздает по заслугам!

* * *

«Мутаваккил послал меня в Медину, – рассказывает Яхья ибн Харсама, глава гвардейцев, – с приказом доставить Абу Хасана Али ибн Мухаммеда, которого шииты почитали истинным имамом и против которого были выдвинуты обвинения в измене, в Самарру на допрос.

Такого плача и причитаний, которыми провожали его домочадцы, мне никогда еще не приходилось слышать. Я постарался успокоить их, сказав, что ничего страшного ему не грозит. При обыске дома не было найдено ничего, кроме Корана, молитвенников и тому подобных вещей. Хотя я и должен был, выполняя приказ, арестовать его, я обращался с ним с большим уважением.

Однажды утром, по пути в Самарру, Али надел плащ и завязал узлом хвост своей лошади, несмотря на то что солнце ярко светило в чистом небе. Сначала я ничего не понял, но вскоре небо потемнело, и началась гроза. Али повернулся ко мне и сказал:

– Ты, наверное, теряешься в догадках. Ты думаешь, что мне доступны какие-то сверхъестественные знания, но все намного проще. Я вырос в пустыне и знаю, что могут предвещать различные ветра. Тот ветер, который подул сегодня утром, мог означать только одно – грозу, поэтому я приготовился к ней.

Явившись в Багдад, мы расположились в доме Исхака ибн Ибрахима, который в то время был наместником города. Исхак, воспользовавшись случаем, сказал мне:

– Абу Яхья, в жилах этого человека течет кровь пророка. Ты пользуешься влиянием на Мутаваккила. Если будешь настаивать на казни этого праведника, знай, что сам пророк станет твоим врагом!

– Как я могу так поступить? – ответил я. – Насколько я успел его узнать, это достойный человек, его поведение не оставляет желать лучшего.

Из Багдада мы отправились в Самарру. В городе я встретил Васифа, военачальника, с которым был близко знаком.

– Клянусь Богом, если хоть один волос упадет с головы этого человека, – сказал он мне, – я вызову тебя на поединок, и ты заплатишь за это!

Будучи несколько ошеломлен всеми этими заявлениями, я рассказал Мутаваккилу, каким уважением пользуется Абу Хасан Али. Тогда халиф оказал ему почтение и щедро наградил его.

Однако вскоре поступил донос, что кроме молитвенных книг в доме Али можно найти и оружие для воинствующих сектантов. Халиф послал гвардейцев-тюрков снова обыскать его дом ночью, когда он меньше всего этого ожидает. Они нашли имама одного в его комнате. На нем была власяница и шерстяной тюрбан, он стоял на коленях на земле, посыпанной гравием, и молился, обратив лицо в сторону Мекки.

Была глубокая ночь, но его схватили и увезли, в том, в чем он был, к Мутаваккилу. Халиф пировал, тем не менее он принял Али с почетом, так как ему доложили, что ничего подозрительного в доме имама не обнаружено. Мутаваккил заставил Али сесть рядом с собой и предложил ему выпить вина из кубка, который был у него в руке.

– О повелитель правоверных, – сказал Али, – я никогда прежде не осквернял свою плоть и кровь подобным напитком, уволь меня от этого.

– Ладно, будь по-твоему, но прочти нам тогда какие-нибудь приятные стихи.

– Я не силен в поэзии, – ответил Али.

– Нет, ты просто обязан прочитать нам что-нибудь, – настаивал халиф.

Тогда Али начал:

Они пируют ночь всю до утра и дольше,
Доблестной стражей окруженные!
Но власти их почти пришел конец,
И скоро суждено в могилу им сойти,

Склеп поглощает их одного за другим.
И если вдруг раздастся голос, спросит:
«Где ж они сейчас? Где трон, корона,
Бархат где, где горностая мех,

Где эти лица спрятаны сейчас,
Так нежны за имперской ширмой были они
Защищены от солнца и народа?»
И на вопрос сей склеп ответит:

«Сейчас те люди – корм червей дородных.
Сидели допоздна и пили от души они
И ели вдоволь. Но повернулось все!
Время пришло стать самим им угощеньем».

Вся компания ужаснулась, Али для них был уже все равно что мертвец. Но когда придворные осмелились взглянуть на халифа, они увидели, что он рыдает и слезы капают у него с бороды.

– Уберите вино! – приказал Мутаваккил, придя в себя, и, повернувшись к Али, спросил у него: – Скажи мне, Абу Хасан, есть ли у тебя долги?

– Да, я должен четыре тысячи динаров.

– Заплатите его долги и проводите его с почетом домой, – велел халиф своим слугам».

Несмотря на все это, Абу Хасан Али ибн Мухаммед был задержан в Самарре по приказу халифа и провел в тюрьме двадцать лет. Он умер при загадочных обстоятельствах в 254 году во время правления Мутазза. Халиф попросил своего брата произнести прощальную молитву на похоронах Али, но собралась огромная толпа, стоял оглушительный шум и плач. Дело могло кончиться беспорядками, так что похоронная процессия была отправлена из мечети назад домой, и имама похоронили в его собственном дворе.

* * *

Через два года после прихода к власти Мутаваккил издал указ, запрещающий сектантам посещать могилы Хусейна в Кербеле и Али возле Куфы. Более того, он приказал некоему Зайриджу разрушить гробницу Хусейна, сына Али, сровнять это место с землей и уничтожить все следы.

Несмотря на то что Зайридж назначил награду тому, кто первый начнет эту работу, никто не пошевелился – все боялись Гнева Господнего. Тогда Зайридж сам взял кирку и выбил первый камень из склепа, после чего за дело принялись каменщики. Сначала разрушили верхнюю часть, потом добрались до ниши, в которой стоял гроб, но, когда открыли гроб, там не оказалось ни костей, ни чего-либо вообще.

Все строения, стоявшие рядом, были также разрушены до основания. Землю отдали крестьянам для посева, но никто к ней не притронулся. На городских стенах Багдада и в мечетях стали появляться оскорбительные для Мутаваккила надписи. Поэты писали сатирические поэмы вроде этой:

Убили подло Омейяды его,
Сына дочери пророка.
Потомки их пришли уж слишком поздно,
Чтобы участвовать в убийстве.
Тогда они могилой занялись
И выместили на камнях ту злобу,
Которая скопилась в них к костям истлевшим.

Два чиновника

Исхак ибн Ибрахим был наместником Ширвана в те времена, когда Сули, знаменитый поэт и чиновник, проезжал по той стране дорогой в Хорасан, где Мамун только что объявил Алида Али Ризу своим преемником. По этому поводу Сули сочинил поэму, восхваляющую династию Алидов и утверждающую их права на власть.

«Я сказал, что это замечательные стихи, – рассказывает Исхак, – и попросил оставить мне копию на память. Он написал мне копию, в благодарность за что я подарил ему тысячу динаров и верхового верблюда, для продолжения его путешествия.

Позже во времена Мутаваккила, на гребне удачи, Сули стал председателем земельного совета, сменив на этом посту моего старого покровителя Мусу ибн Абд аль-Малика. Сули начал расследование злоупотреблений Мусы и приказал своим чиновникам подготовить обвинительные материалы. В должностных преступлениях моего покровителя оказался замешан и я сам. Я должен был явиться на допрос. Однако у меня были неопровержимые доказательства моей невиновности. Но Сули не хотел ничего слушать, он даже не обращал внимания на то, что говорили его подчиненные в мою защиту. Он обращался со мной оскорбительно. Когда одно из моих свидетельств потребовало клятвы, он сказал, что я должен клясться гражданской клятвой. Он сказал мне:

– Государственная клятва к немногому обяжет тебя, поскольку ты еретик и принадлежишь к секте последователей Али!

– Позволь мне сказать тебе пару слов наедине, – сказал я ему тогда.

Он согласился, и мы отошли в сторону.

– Ты обвиняешь меня во всех грехах, – сказал я. – Если ты представишь мое дело Мутаваккилу так, как ты собираешься сделать, то для меня это конец. Возможно, мне удастся оправдаться во всем другом, но не в ереси. Но мне известен один еретик, еще больший, чем я, – он утверждает, что Али, сын Абу Талиба, был более праведен, чем Аббас, и что Алиды имеют больше прав на халифат, чем Аббасиды.

– Кто же он? – спросил Сули.

– Ты! – ответил я. – У меня есть письменное доказательство моих слов. – И я напомнил ему о поэме, написанной его рукой.

– Отдай мне мою рукопись! – воскликнул он, побледнев.

– О нет! – ответил я. – Бог свидетель, ты не получишь ничего, пока не предоставишь мне надежные гарантии того, что ты не будешь преследовать меня, снимешь все обвинения и не будешь проверять мои счета.

Сули дал мне приемлемые гарантии и порвал список обвинений в моем присутствии. Я вернул ему поэму, и он засунул ее в голенище сапога. На этом мы расстались, Сули больше не беспокоил меня».

* * *

Однажды Мутаваккил, повинуясь своим причудам, решил дать пир, на котором все будет окрашено в желтый цвет. Помещением для пира послужил специально построенный шатер – на каркас из сандалового дерева был натянут желтый атлас.

Перед троном халифа были разложены желтые дыни и желтые апельсины. Желтое вино было подано в золотой посуде. На пиру прислуживали только желтолицые рабыни, одетые в желтую парчовую одежду. В центре шатра находился бассейн, в который постоянно лилась свежая вода. Вода поступала через специальную систему труб, где она окрашивалась в желтый цвет. Для окрашивания воды слуги использовали шафран. Однако пир затянулся, и шафран закончился, тогда в ход пошел заменитель – сафлор[138].

Служители, ответственные за бассейн, были уверены, что халиф будет мертвецки пьян, прежде чем закончится краситель. Но пир все продолжался и продолжался, а сафлор уже подходил к концу. Слуги решили доложить об этом халифу, потому что купить краситель на рынке не было времени.

Халиф разгневался и закричал на них:

– Надо было быть экономней, весь мой праздник будет испорчен, если прекратится поток желтой воды!

Подумав, Мутаваккил приказал им взять в сокровищнице драгоценную желтую парчу, предназначенную для расшивки золотой нитью, и замочить ее в резервуаре для придания цвета воды. Приказ был исполнен, и, прежде чем халиф напился до бесчувствия, была использована почти вся парча.

Причуда Мутаваккила с желтой водой обошлась казне в пятьдесят тысяч динаров, считая красители и испорченную парчу.

Мятеж

«Мы стояли тогда лагерем около Дамаска, – рассказывает Саид ибн Накис, – я находился при халифе в его шатре. Вдруг, неожиданно, среди солдат вспыхнул мятеж. Люди собрались в толпу, кричали, требуя заплатить им задержанное жалованье. Засверкали обнаженные мечи, были видны натянутые луки. Я вышел наружу – несколько стрел пронеслось у меня над головой. Мутаваккил крикнул мне:

– Приведи ко мне Риджу!

– Чего они хотят? Что, по твоему мнению, мы можем предпринять? – спросил халиф у Риджи, когда я привел его.

– О повелитель правоверных, – ответил он, – когда мы начинали этот поход, я подозревал, что рано или поздно что-нибудь подобное должно произойти. Я высказал тебе тогда свое мнение и дал тебе совет, но ты предпочел не обратить внимания на него.

– Что сделано, то сделано! – раздраженно крикнул халиф. – Я спрашиваю тебя, что нам делать сейчас!

– Прикажи выплатить им положенные деньги, повелитель правоверных.

– Да, они требуют платы, но мне кажется, что это только предлог, а не истинная причина беспорядков, – ответил халиф.

– О повелитель правоверных, начни выплаты немедленно, а там будет видно, – настаивал Риджа.

Халиф приказал принести деньги, и казначеи стали отсчитывать монеты. В этот момент Риджа вернулся в шатер халифа и сказал:

– Теперь, повелитель правоверных, прикажи бить в барабаны и объяви, что мы возвращаемся домой в Ирак, и ты увидишь, что люди даже не притронутся к деньгам.

Приказ был отдан, и солдаты в такой спешке стали собираться домой, что не стали дожидаться своей очереди получить деньги. Казначеи пытались удержать их силой, чтобы отдать им положенную плату, но безрезультатно».

Интриги

Из всех своих сыновей Мутаваккил назначил своим преемником Мунтасира, которому должен наследовать Мутазз и за ним – Муайяд. Впоследствии, из любви к матери Мутазза, халиф попросил Мунтасира отречься от первенства в наследовании трона в пользу Мутазза, но тот отказался. Тогда Мутаваккил вызвал его на официальный прием и в присутствии всех придворных, осыпая оскорблениями и угрозами, лишил его права наследования.

Мунтасир, используя тюркского пажа бывшего халифа Ватика в качестве посредника, начал переговоры с тюркскими гвардейцами. Успешность предприятия собственного сына вызвала раздражение отца. Кроме того, визирь Фатх, сын Хакана, избегавший контактов с Мунтасиром и настойчиво поддерживавший партию Мутазза, делал все возможное, чтобы усилить негодование халифа. Тем не менее Мунтасиру удалось одного за другим переманить тюркских гвардейцев на свою сторону.

Начальник гвардии Бугха имел свои счеты с халифом и давно хотел отомстить ему. Он вызвал своего земляка-сослуживца, некоего Бакхира, человека энергичного и бесстрашного, и решил проверить его.

– Бакхир, ты знаешь, как я отношусь к тебе, – начал он разговор, – я недавно повысил тебя в звании, и ты должен повиноваться мне. У меня есть к тебе одно важное поручение, что ты мне скажешь на это?

– Тебе известен мой ответ, – просто сказал Бакхир, – скажи, что надо сделать, и я сделаю.

– Дело касается моего сына Фариса! – ответил Бугха. – Он во всем перечит мне, и теперь у меня есть точные сведения, что он решил пролить мою кровь.

– Так что я должен сделать? – спросил невозмутимо Бакхир.

– Фарис придет завтра ко мне. Ты будешь на дежурстве в моем кабинете, когда я уроню на пол свою шапку, это будет знаком для тебя – ты должен будешь убить его.

– Я сделаю это, – сказал Бакхир, – но я боюсь, что ты раскаешься в своем поступке, и тогда твоя ненависть обратится на меня.

– Нет! Да убережет нас Господь от этого! – ответил Бугха.

…На следующий день, когда пришел Фарис, Бахир стоял на своем месте и ждал условного знака, но Бугха медлил, пока Бахир, решив, что он забыл, вопросительно не посмотрел своему начальнику в глаза. «Нет!» – ответил Бугха вслух на немой вопрос и потом, когда Фарис ушел, объяснил:

– Я подумал, как он молод, и он мой сын, я решил отпустить его с миром.

– Твоя воля – закон для меня. Тебе лучше знать, – ответил спокойно Бакхир.

– Тогда у меня есть для тебя более серьезное дело, что скажешь? – спросил Бугха.

– Слышать – значит повиноваться! – был краткий ответ.

– Тогда слушай: сын халифа Мунтасир, мне это точно известно, плетет интриги против меня и всех нас, он собирается убить меня, и мне не остается ничего другого, кроме как опередить его. Что ты думаешь по этому поводу?

Бакхир задумался, опустив голову, потом сказал:

– Я не вижу в этом ничего хорошего.

– Почему?

– Убить сына и оставить отца в живых – это опасно. Отец отомстит за смерть сына.

– Что же ты предлагаешь?

– Надо начать с отца. Сыном можно будет спокойно заняться потом.

– Проклятье! Но как это сделать? Кто сможет сделать это? Речь же идет о самом повелителе правоверных!

– Я смогу. Я просто зайду к нему, и, когда я выйду, он будет уже мертв.

Бугха молчал, притворяясь, что колеблется.

– Другого пути нет, – настаивал Бакхир. – Ты можешь пойти следом за мной. Либо я убью его, либо, если у меня что-либо не получится, ты можешь зайти и убить меня, сказав потом, что ты пришел на помощь своему господину и спас его от убийцы.

Бугха понял, что Бакхиру можно доверять, и посвятил его в свои планы убийства халифа Мутаваккила.

Убийство

Мутаваккил был убит в третьем часу ночи третьего дня месяца Шаввала 247 года хиджры. Историю убийства рассказывает придворный поэт Бухтури, который был очевидцем этого трагического события:

«Однажды я, в числе прочих придворных, завсегдатаев пиршеств, был на ночном приеме у халифа. Речь зашла об оружии, и кто-то из присутствующих сказал:

– Я слышал, о повелитель правоверных, что в Басре есть человек, который обладает индийским мечом, равных которому нет на свете. – И он сообщил все подробности.

Халиф, заинтересовавшись этим рассказом, приказал послать письмо наместнику Басры, в котором содержался приказ купить чудо-меч за любые деньги.

Через некоторое время из Басры пришел ответ, в котором говорилось, что меч уже продан какому-то человеку из Йамана. Тогда Мутаваккил послал агентов в Йаман с приказом разыскать того йаманца и выкупить у него желанное оружие. Мы были в приемной зале халифа, когда прибыл Убайдаллах ибн Яхья[139] с мечом из Йамана и сообщил, что его прежний владелец согласился расстаться с ним за десять тысяч динаров.

Халиф был очень доволен, он возблагодарил Бога за исполнение его заветного желания, потом достал клинок из ножен и долго любовался искусной работой. Каждый из нас сказал что-либо приличествующее случаю. Насмотревшись вдоволь, халиф положил меч под ковер, на котором сидел.

На следующий день Мутаваккил сказал визирю Фатху ибн Хакану:

– Найди мне кого-нибудь из пажей, известного своей силой и смелостью, я хочу доверить ему этот драгоценный меч – он будет стоять у меня за спиной во время дневных приемов.

Как раз в это время появился тюрк Бакхир.

– О повелитель правоверных, – сказал визирь, – вот идет Бакхир, доблестный и благородный воин, именно тот, который нужен тебе.

Тогда халиф подозвал Бакхира, вручил ему меч, объяснил ему его будущие обязанности и обещал ему удвоить жалованье и повысить в звании. И поистине, пути Господни неисповедимы, этот меч никогда не использовался, до того самого момента, когда Бакхир убил своего господина его же собственным оружием.

Я был свидетелем того, как Мутаваккил в последнюю ночь своей жизни совершил несколько странных поступков. Разговор среди придворных зашел на тему гордости. Говорили о великих и славных поступках государей. Шутки смолкли, все стали серьезны. Мутаваккил сказал, что высокомерие претит ему. Он внезапно повернулся в сторону Мекки и поклонился, коснувшись лбом земли. Потом он собрал пыль и посыпал себе на голову и бороду.

– Я всего лишь один из рабов Господа, из праха я вышел и в прах возвращусь. Мне скорее пристало кланяться, чем возноситься, – сказал он.

Я был подавлен этим происшествием, мне было неприятно то, что он сделал. Однако вскоре халиф приказал подать вина. Когда оно возымело на него свое действие, он велел музыкантам спеть песню. Когда песня закончилась, халиф растрогался и сказал, обратившись к визирю:

– О Фатх, нас только двое с тобой осталось из тех, кто слышал эту песню в исполнении Мухарика! – И тут он залился слезами.

У меня опять шевельнулось в душе какое-то смутное предчувствие. Это уже второй раз, сказал я про себя. В этот момент пришел слуга его жены Кабихи и принес сверток с почетной одеждой.

– О повелитель правоверных, – сказал посыльный, – моя госпожа поручила мне передать тебе следующее: «Я заказала это платье для нашего владыки, найдя его безупречным, я прошу принять мой дар».

Сверток содержал великолепный красный костюм для приемов и плащ из тонкого красного дабикского шелка. Мутаваккил примерил костюм и накинул на себя плащ. Я уже собирался произнести какой-нибудь подходящий комплимент или стихи, за которые рассчитывал получить щедрый подарок, как вдруг Мутаваккила словно от боли передернуло, он сорвал плащ и разорвал его сверху донизу. Затем он скомкал его и отдал посыльному со словами:

– Передай своей госпоже мои слова: «Сохрани этот плащ, он послужит мне саваном, когда я умру».

«Богу мы принадлежим, – прошептал я, – и к Нему возвратимся». Клянусь Господом, его час пришел!

К этому времени Мутаваккил был сильно пьян. В таких случаях слуги обычно стояли рядом с его троном и поддерживали его, когда он терял равновесие. В третьем часу ночи в зал внезапно ворвались тюркские гвардейцы во главе с Бакхиром. Их лица были закрыты повязками, зато мечи были обнажены. Бакхир и еще один гвардеец бросились прямо к трону.

– Остановитесь, негодяи, это ваш господин! – крикнул Фатх.

Слуги и придворные бросились кто куда, спасать свою жизнь. Остался один визирь, который схватился с одним из убийц, пытаясь в одиночку защитить халифа. Я услышал, как закричал Мутаваккил – Бакхир ударил его тем самым индийским мечом. Удар пришелся в правый бок и почти рассек халифа пополам. Затем Бакхир нанес ему такой же удар в левый бок. Фатх бросился к своему хозяину, но тут гвардеец пронзил мечом его так, что лезвие вышло у него из спины. Визирь не пытался уклониться и защищаться, из последних сил он добрался до Мутаваккила, и они умерли вместе. Я никогда не считал Фатха способным на такое мужество и самопожертвование. Два тела были завернуты в ковер, на котором они были убиты. Ковер положили в угол зала, где он пролежал всю ночь и почти весь следующий день. Только когда Мунтасира признали законным халифом, он приказал похоронить Фатха и Мутаваккила рядом».

Мунтасир и шииты

Мунтасир не был тираном. Он был милостивым благодетелем Алидов, которых его предшественники преследовали столь безжалостно, так что сам этот род был на грани уничтожения.

Наместником шиитского города Кум был ярый суннит (последователь Истинного пути). И именно в Куме жил тот пылкий последователь Али, который сказал: «Когда человек увидит красное предрассветное небо, похожее на свежепролитую кровь, когда он увидит красные отблески заката на стене, напоминающие красную мантию, пусть он вспомнит, как был убит Хусейн». Ненависть к халифам, предшествовавшим Али, в этом городе была такова, что, как сообщили наместнику, здесь нельзя было найти человека с именем Абу Бакр или Омар.

Наместник-суннит, вызвав к себе знатных горожан, сказал им:

– Да будет Аллах мне свидетель! Если вы не найдете в вашем городе человека, которого зовут Абу Бакр или Омар, вам очень не понравится мое правление.

Жители попросили три дня отсрочки. Они перевернули вверх дном весь город и наконец нашли человека по имени Абу Бакр. Это был маленький, оборванный, босой и кривой уродец, одно из самых отвратительных существ, когда-либо созданных Творцом. Его отец был бродягой, который пришел из других мест и осел в Куме.

В назначенный срок жители пришли к новому правителю и привели ему своего Абу Бакра.

Наместник пришел в бешенство.

– Как вы посмели привести мне такого урода? Вы решили посмеяться надо мной? – закричал он и приказал тут же, не откладывая, выпороть всех делегатов.

– Правитель волен поступать как ему угодно, – ответил один остроумный горожанин, – но что мы могли сделать – климат Кума слишком суров для Абу Бакров, и они родятся здесь низкорослыми и чахлыми.

Наместник не удержался от смеха и отпустил их с миром.

Когда Мунтасир стал халифом, он положил конец гонению Алидов. Он запретил кому бы то ни было преследовать сектантов-шиитов и позволил всем беспрепятственно посещать могилы Хусейна в Кербеле и Али возле Куфы, что было запрещено при Мутаваккиле.

Молитва паломников в усыпальнице Али

Мир тебе, о Друг Господа.
Мир тебе, о Свидетель Господа.
Мир тебе, о Халиф Господа.
Мир тебе, о Опора Господа.
Мир тебе, о Наследник пророков.
Мир тебе, о Хранитель Огня и Сада.
Мир тебе, о Господин Жезла и Клейма.
Мир тебе, о повелитель правоверных.

Я свидетельствую, что ты – первый из угнетенных, первый из тех, кто лишен прав и власти; и я, в свою очередь, вынесу все тяготы с надеждой на лучшее. Бог да накажет тех, кто притеснял тебя, кто занял твое место, и проклянут их праведные цари и все пророки, хранящие Завет Господа, и все правоверные мусульмане. Да пребудет с тобой милость Господня, о повелитель правоверных, с твоим духом и с твоим телом.

Молитвы в Кербеле

Да услышит Господь мою молитву, и да пребудут в мире просветленные души двух доблестных имамов, двух мучеников, любимых Богом, Абу Мухаммеда Хасана и Абу Абдаллаха Хусейна, а также души всех имамов и семидесяти двух мучеников, покоящихся в долине Кербелы.

* * *

Говорят, что кто-то спросил имама Али ибн Мухаммеда:

– О потомок пророка! Научи меня правильным словам, которые должно произносить при посещении гробниц имамов.

Али ответил на эту просьбу так:

– Прежде всего необходимо, чтобы паломник совершил омовение. Когда он зайдет во двор и увидит усыпальницу имама, он должен стать неподвижно и тридцать раз произнести «Аллах велик». Потом, приблизившись, снова остановиться и тридцать раз повторить «Аллах велик». Затем он может подойти к гробнице и произнести сорок раз «Аллах велик». Все вместе это составит сто восхвалений. После этого следует молитва:

«Мир да пребудет с тобой, рожденным в Семье пророка и в земле пророка, в месте, которое посещали ангелы и где Откровение снизошло к людям, где была явлена Милость Господа, место Мудрости и Знания, где людям было даровано наставление и прощение.

Вы господа щедрости, источники праведности, столпы добродетели, повелители всех рабов Господа, поддержка всех городов и ворота Веры, любимые Богом и избранные посланники Его.

Мир да пребудет с истинными имамами, которые подобны свету в ночи, которые призывают людей к благочестию, представителями Бога на земле, ныне и во веки веков.

Я свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, не имеющего равных, и Мухаммеда, избранного слуги Его, Посланника, любимого Господом. И я свидетельствую, что вы истинные имамы, которые шли прямым путем, безгрешные, благородные, близкие Богу, благочестивые, избранные, смиренные, те, кому Господь дал Свой Свет, кого Он избрал Своими халифами, быть хранителями Его тайн здесь, на земле, и поверенными Его Мудрости, и толкователями Его Откровений. Вы отдали свою жизнь во славу Его, вы вытерпели все мучения ради Него».

Посетив святые места, паломник произносил прощальную молитву:

«Да пребудет мир с тобой, мир этого прощания, мир друга, который никогда не покинет тебя и не охладеет к тебе. Да позволит Господь, чтобы это мое паломничество было не последним, в это место, где ты страдал и был похоронен. Да причислит меня Господь к твоим последователям и приведет меня к фонтану изобилия в раю, где я буду одним из твоих людей. Через твое посредничество да будет доволен мною Бог и позволит жить во время твоего второго пришествия, когда ты будешь снова править миром. Прими мое служение тебе, и да будут прощены мои грехи при твоем заступничестве. Веди меня путем любви к Богу и дай мне в милости и прощении вступить в Лучший Мир, который есть награда для тех паломников, преданных тебе и твоей Вере. Да позволит мне Господь совершить это паломничество снова и позволит Он вкусить мне жизнь вечную, как награду за искренность стремлений в вере, послушание и смирение. И да подаст мне Господь мой хлеб насущный и упасет меня от пищи нечистой. О Господь, сохрани во мне поминовения об истинных имамах, позволь мне возрадоваться в милости, обуздании страстей, спасении души, вере и милосердии, которые Ты даруешь тем, кто любит их и совершает паломничества к их могилам.

Мой отец, моя мать, моя жизнь и все, что я имею, я посвящаю тебе. Не забудь меня, упомяни мое имя в присутствии Того, Кто хранит тебя.

О Господи, ниспошли Свое благословение на Мухаммеда и дом его и позволь моим молитвам достичь их душ. Да будет мир с тем, кто лежит здесь, и со всеми истинными имамами, мир и великая милость.

Поистине, Аллаха довольно нам, совершенно довольно».

* * *
Как говорят, если человек желает стать мучеником в наши дни, ему достаточно подойти к усыпальнице Али в Куфе и провозгласить: «Да пребудет милость Господня с Османом, сыном Аффана!»

Согласно авторитетному свидетельству Умм Саламы, Посланник Бога говорил: «Кто любит Али, тот поистине любит меня, и кто ненавидит Али, тот ненавидит меня, и кто ненавидит меня, тот ненавидит самого Бога!»

Кроме того, согласно Ибн Аббасу, Господь никогда не явил бы в Откровении слов «вы истинно верующие», если бы не подразумевалось при этом, что Али будет стоять во главе мусульман. А по свидетельству Ибн Асакира, пророк Господа сказал: «Смотреть на Али – это все равно что молиться».

(Из сказанного мы видим, что ученые богословы ни в чем так не склонны к фальсификациям, как тогда, когда речь идет о Преданиях.)

В 226 году скончался наместник Абу Дулаф, выдающийся военачальник и поэт, фанатичный шиит.

«Мой брат Дулаф, – рассказывает Иса, сын Абу Дулафа, – ненавидел и презирал Али ибн Талиба и всех его последователей. Как-то раз я сидел и беседовал с братом, когда отца не было дома.

– Ты знаешь, – сказал мне Дулаф, – эти шииты утверждают, что есть Предание, где утверждается, что тот, кто ненавидит Али, непременно должен быть незаконорожденным, но тебе известно, как благочестив наш отец и как ревностно он оберегает свой гарем. Тем не менее я ненавижу Али.

В этот момент Абу Дулаф зашел в комнату. Мы вскочили на ноги.

– Я слышал, что сказал Дулаф, – произнес наместник, – Предание, над которым он насмехается, неопровержимо и подтверждено авторитетными свидетельствами. Я клянусь, что Дулаф действительно незаконнорожденный ребенок. Я расскажу вам, как это произошло. Однажды, когда я был болен, моя сестра послала мне письмо с молодой рабыней. Я влюбился в нее с первого взгляда, и, хотя она в тот момент была нечиста, как это случается с женщинами каждый месяц, я не мог совладать со своей страстью. Позже, когда ее беременность стала заметна, моя жена подарила девушку мне, и она родила мне этого сына».

Любовь и преданность Абу Дулафа по отношению к Али вызвали такую ярость у его сына, что он проклял своего отца. Дулаф, по слухам, рассказывал такую историю:

«Когда умер мой отец, мне приснился сон.

Какой-то незнакомый мне человек пришел ко мне и сказал: «Правитель хочет видеть тебя». Я встал и пошел за ним. Он привел меня в заброшенный мрачный дом. Мы поднялись по ступенькам и зашли в комнату с высоким потолком, стены которой почернели от дыма, пол был покрыт пеплом. В углу скорчился совершенно голый человек. Его голова была опущена на колени.

– Это Дулаф? – спросил он.
– Дулаф! – ответил я.
Тогда человек сказал:

Если бы мы только прощаемы были после смерти,
Все живые существа обрели бы со смертью покой.
Но это не так. Когда мы умираем, мы идем на суд,
Где должны ответить за все, что сделали.

– Ты понял? – спросил он.
– Да, – ответил я и проснулся».

Тюркская гвардия

Став халифом, Мунтасир попытался бороться с тюрками. Он называл их убийцами халифов. Однако последние стали плести интриги. Им удалось подкупить придворного лекаря, послав ему в подарок тридцать тысяч динаров. Лекарь предписал халифу кровопускание и произвел эту операцию отравленным ланцетом, отчего Мунтасир скончался. Ему было всего двадцать шесть лет, и он правил меньше шести месяцев.

После смерти халифа начальники тюркской гвардии немедля собрались на совет. «Если сейчас мы позволим сесть на трон одному из сыновей Мутаваккила, то никто из нас не останется в живых, – сказал один из военачальников. – Нам не остается другого выхода, кроме того, как сделать халифом сына Мутасима». В соответствии с этим гвардия принесла присягу Мустаину, сыну Мутасима.

Но двое из их числа, Бугха и Васиф, предав смерти Бахира, убийцу Мутаваккила, вызвали недовольство остальных тюрков и бежали в Багдад, захватив с собой и нового халифа. Прибыв в город, они сделали Мустаина военным комендантом Багдада, сняв с этой должности Мухаммеда Тахирида. Мустаин не пользовался реальной властью, он был марионеткой в руках гвардейцев. В те времена часто можно было слышать такие стихи:

Сидит халиф наш в клетке,
Приставлены гвардейцы с каждой стороны,
Твердит, как попугай, лишь то,
Что тюрк ему велит.

Мустаин приказал заключить в тюрьму своего двоюродного брата Мутазза, сына Мутаваккила. Тем временем сторонники Мутазза в Самарре решили освободить его, провозгласить халифом и принести ему присягу. Они собрали войско и пошли на Багдад. Партия Мустаина вынуждена была согласиться на низложение своего ставленника. Мустаина отправили сначала в Васит, а потом под усиленным конвоем в Самарру. По пути в столицу конвой повстречал конный отряд под командой Саида, казначея. Саид подскакал прямо к Мустаину, хлестнул его кнутом по лицу, сбил с коня и, спешившись, вскочил ему на грудь и отрубил голову. Потом он снова сел в седло и ускакал с головой бывшего халифа к Мутаззу. Тело осталось лежать на дороге, пока кто-то из местных жителей не взял на себя труд похоронить его. Бугха и Васиф вернулись в Самарру.

Пока был жив Бугха, халиф не мог спать спокойно. Мутазз постоянно был вооружен, и днем и ночью, так велик был его страх перед этим человеком. Он говорил, что ему все время кажется, будто Бугха либо бросится на него с неба, либо выскочит из-под земли.

Через год после того, как Мутазз стал халифом, ферганские гвардейцы убили Васифа, но Бугхе удалось на время скрыться. В следующем году, когда Бугха решил перебраться из Самарры в Мосул, вольноотпущенники захватили и разграбили его дворец. Его личные телохранители разбежались, и, хотя ему удалось, переодевшись, добраться до лодки и пуститься вниз по реке, гвардейцы – выходцы с запада настигли и убили его у Самаррского моста.

Когда тюрки увидели, как одна за другой падают головы их военачальников, и поняли, что милость халифа теперь обратилась на западных и ферганских гвардейцев, они пошли толпой во дворец, гневно обвинили халифа в убийствах и потребовали деньги за кровь. Во главе их находился сын Васифа. Мутазз категорически отказался платить. Казна была пуста. Тогда несколько гвардейцев набросились на него, они тащили его за ноги и били дубинками. Потом халифа выставили под палящие солнечные лучи. «Отрекайся!» – кричали бунтовщики и били его по лицу. Затем, приведя судью Ибн Аби Шавариба и свидетелей, тюрки объявили Мутазза низложенным.

На следующий день гвардейцы послали в Багдад за сыном Ватика Мухтади, который находился там в тюрьме. Проведя день и ночь в пути, Мухтади приехал в Самарру, где его встретили, после чего временно поселили во дворце Джаусак.

Мутазз согласился отречься в обмен на безопасность его жизни и жизни его женщин и детей, а также сохранение его собственности. Тем не менее Мухтади отказался занять его место на троне и принять присягу на верность, пока не услышит отречение Мутазза из его собственных уст. Тогда Мутазза привели к нему. Халиф был одет в грязную рубашку, голова его была завязана платком. Увидев своего дядю, Мухтади подбежал к нему, поцеловал и заставил сесть рядом с собой.

– Что же это такое – власть? – спросил Мухтади повелителя правоверных.

– Это то, с чем я не смог справиться, – ответил Мутазз, – это не для меня.

Мухтади предложил быть посредником, чтобы урегулировать разногласия между халифом и тюрками, но Мутазз ответил:

– Нет, я не хочу этого, и, кроме того, тюрки все равно не согласятся.

– Тогда я свободен от клятвы на верность тебе?

– Да, я освобождаю тебя, – ответил Мутазз.

Мухтади отвел глаза в сторону. Низложенный халиф был отведен в тюрьму, где через шесть дней был убит в своей камере. Мутазз был очень красив. Али ибн Харб, который учил Преданиям своего сына Ибн Мутазза, поэта, сказал: «Из всех халифов, которых я видел, он был самым прекрасным на лицо».

Попытки реформ

Халиф Мухтади вел благочестивый и религиозный образ жизни. Он призвал ученых ко двору и назначал богословов на государственные должности. «Вы, Хашимиты, – говорил он обычно, – позвольте мне следовать путем Омара, сына Абда аль-Азиза, и я буду среди вас тем, кем был Омар среди Омейядов». Он урезал расходы на содержание двора, приказал переплавить серебряную и золотую посуду в монеты и велел убрать лепные украшения со стен и потолков дворца. Боевых баранов и петухов, которые забавляли халифов до него, он приказал зарезать, вместе с дикими зверями из царского зверинца. Парчовые и прочие дорогие ковры, кроме освященных Законом, были запрещены.

Одному из лидеров тюркских гвардейцев Мухтади написал письмо, в котором предлагал ему устранить или хотя бы арестовать сына Бугхи и самому возглавить гвардию. Однако тот показал это письмо Ибн Бугхе и сказал, что это предложение ему не по душе. Оказалось, что и сын Бугхи получил от халифа аналогичное послание. Таким образом, лидеры гвардии поняли, что халиф пытается натравить их друг на друга. Сообща они решили, что Мухтади должен быть убит, и, собрав свои силы, окружили Самарру.

Однажды вечером, незадолго до своей смерти, между временем вечерней молитвы и временем окончания поста, Мухтади стал молиться Богу: «О Аллах! Твой Посланник, да пребудет на нем Твоя милость и благословение, говорил, что Ты не оставишь без внимания ни одной просьбы праведного имама, а я был во всем справедлив к своим подданным, ни просьбы того, с кем поступили несправедливо, а я именно таков, ни просьбы того, кто не нарушал поста, а я еще пощусь…» Затем он начал призывать кары небесные на своих врагов.

Последователи пророка были не от мира сего, их помыслы были устремлены в Вечность, такими были Абу Бакр, Омар, Али. Но ты – всего лишь человек тюрков, ферганцев, людей с запада и иноземцев, которые желают лишь мирских благ. Разве можешь ты вести людей путем праведности, как ты вознамерился делать?

Западные гвардейцы, как и гвардейцы-ферганцы, сражались на стороне Мухтади, но в конце концов халиф бежал с поля боя и поскакал в город, тщетно призывая жителей на помощь. Когда стало ясно, что помощи ждать неоткуда, он спрятался, но вскоре тюрки вытащили его из укрытия. Как именно он умер, в точности неизвестно – одни говорят, что его закололи кинжалами, другие – что ему раздавили половые органы, третьи – что он был задушен подушками, четвертые – что его завалили тяжелыми досками.

Во время убийства халифа его двоюродный брат Мутамид[140] находился под стражей в одной из комнат павильона-дворца. Тюрки привели его и принесли ему присягу на верность.

Мутамид начал свое правление с того, что назначил своего брата Муваффака наместником восточных провинций, а его сына – правителем Египта и всех западных владений. Затем халиф обратил все свое внимание на развлечения и удовольствия, забыв и думать о своих подданных. Через некоторое время Муваффак, в качестве регента, заключил халифа в тюрьму.

Мутамид был последним халифом, жившим в Самарре.

Махди

Во время правления Мутамида умер некий Хасан, называемый также аль-Аскари[141], которого шииты почитали одиннадцатым имамом, потомком Али Абу Талиба в девятом поколении. Одна из сект шиитов почитает его как отца Махди (Ведомого Господом), двенадцатого имама, который скрыт, невидим человеческому глазу. Они называют его Повелителем Времени и ожидают его второго пришествия.

Неявленность

Исчезновение двенадцатого имама произошло в подземном зале его дома в Самарре, который он унаследовал от своего отца Хасана. В момент исчезновения ему было шесть или семь лет – сведения на этот счет расходятся.

Предположение, что он умер еще при жизни отца, неверно. Мы должны верить, что, родившись, он живет и поныне, хотя и недоступен человеческому взгляду, и, по воле Господа, появится снова в Конце Времен.

В Предании записано, что имам Али (младший сын имама Хусейна, сына Али, сына Абу Талиба) сказал: «Мы находимся во главе людей Мухаммеда, мы – подтверждение существования Бога на земле. Благодаря нам, когда придет День Суда, люди Али придут в Сад Наслаждений с лицами, руками и ногами столь чистыми, как будто они омыты Светом. Как долго звезды будут маяками в небе, так долго ангелы не будут опасаться приближения Суда. Сколь долго мы будем пребывать здесь, на земле, столь долго не придут Последний День и Наказание. Не будь на земле имама из нашего дома, сама земля и все, кто живет на ней, превратились бы в прах».

Однажды этого имама спросили:

– Какой толк от наместника Бога, если он невидим?

– Такой же, как от солнца, скрытого за облаками, – ответил он.

Это объясняет, как даже в непроявленном состоянии милость и благословение имама наполняют этот мир. Когда простые люди впадают в заблуждение, он приходит им на помощь. Они думают, что никто не ведет их по Истинному пути, лишь потому, что не видят, кто их ведет.

Во многих отношениях эта неявленность – благо для большинства людей, так как если исчезнувший имам явится, то многие не признают его. Кроме того, с его приходом на мусульман будут возложены более строгие обязанности, нежели Священная война против врагов Истинной Веры. Правители и правимые верят в имама сейчас, до тех пор пока тот не явился, но, когда наступит Второе Пришествие и великие станут в один ряд с низкими, не все смогут смириться с этим и многие отпадут от Веры.

После смерти одиннадцатого имама среди шиитов начались разногласия по вопросу о том, кого именно из потомков пророка они ожидают. В результате они распались на двадцать различных течений.

В 270 году в Йамане началась миссия так называемого Ведомого Господом Махди, предка халифов-еретиков Египта Фатимидов. Восемь лет этот человек тайно вынашивал свой замысел. Придя под видом паломника в Мекку, он открыл свою миссию людям из племени кутама, которые пришли поклониться святыням Города. Они уверовали в него и, возвращаясь домой на запад через Египет, взяли его с собой. Махди, убедившись в их фанатичной преданности и храбрости, пошел с ними в Мавританию, где и началось его восхождение к власти. Когда его миссионеры достигли Сирены и о его учении стали проповедовать во всех провинциях, правитель Африки послал войска, чтобы уничтожить очаг смуты. Состоялась битва, но было уже поздно – влияние Махди стремительно росло.

Некто Хусейн Ахваз был послан в Ирак в качестве миссионера Фатимидов. По дороге он повстречал одного из приверженцев секты карматов, по имени Хамдан. Дело было невдалеке от Куфы, Хамдан гнал в город быка с поклажей. Около часа они шли рядом, после чего Хамдан сказал Хусейну:

– Мне кажется, что ты идешь издалека, у тебя усталый вид, садись на быка, отдохни немного.

– Нет, не могу – мне не велено так поступать, – ответил Хусейн.

– Ты делаешь только то, что тебе велено? – удивился Хамдан.

– Да.

– Кто же говорит тебе, что ты должен делать и что ты не должен делать? – поинтересовался Хамдан.

– Мой Царь и твой, – ответил Хусейн, – Тот, Кому принадлежит этот мир и мир Иной.

Хамдан, несколько смутившись, замолчал, потом наконец сказал:

– Один только Аллах – Царь этого мира и Следующего.

– Совершенно справедливо, но Аллах дает Свое царство тому, кому Он пожелает, – ответил Хусейн, после начал проповедовать свое учение.

К тому моменту, когда они достигли города, речи попутчика уже успели произвести большое впечатление на Хамдана, и он пригласил Хусейна в свой дом. В гостях он постился весь день и молился всю ночь. Соседи Хамдана стали завидовать тому, что его дом почтил своим присутствием столь праведный человек. Хусейн остался жить в городе, он обращал в свою веру всех, кто приходил к нему, и принимал у них клятву в верности Махди. На жизнь он зарабатывал ремеслом портного; находиться в его обществе и носить одежду, сшитую им, считалось благословением.

Общая паства

«Мы обычно собирались около мечети и говорили о Абу Бакре, Омаре, Али, Муавии и других праведниках прошлых времен, – рассказывает один богослов. – Иногда люди собирались послушать нас. Как-то один из слушателей, человек с умным лицом и с длинной бородой, прервал нашу беседу вопросом:

– Сколько можно говорить обо всех этих Али, Муавии и прочих?

– А каково твое мнение об этих людях, почтеннейший? – спросили мы его.

– О ком именно?

– Ну, скажем, об Али?

– Кажется, он был отцом Фатимы?

– А кто такая Фатима?

– Она была женой пророка, да пребудет с ним мир и благословение Господне. Она также была дочерью Аиши и сестрой Муавии, – ответил наш собеседник, нимало не смутившись.

– А что тебе еще известно о жизни Али? – спросили мы, пораженные такими небылицами.

– Али был убит у Хайбара, вместе с пророком Господа, да пребудет милость Аллаха с ними обоими!»

Уличные проповедники используют различные уловки, чтобы получить пожертвования от доверчивых горожан. Вот одна из них. Два богомольца выбирают оживленную улицу; один из них начинает проповедовать в ее начале, второй в конце. Первый начинает цитировать Предания, прославляющие Али:

– Мы слышали из уст Мухаммеда ибн Ибрахима Фузари, по свидетельству Абдаллаха ибн Бакхра Хувари, что он слышал от Абу Хасана ибн Амра, по свидетельству Хасана ибн Мухаммеда ибн Джухура, что он слышал от Али ибн Билала, а тот, в свою очередь, от имама Али Ризы, мир да пребудет с ним! А он узнал от Мусы ибн Джафара, а он от Джафара ибн Мухаммеда, а он от Мухаммеда ибн Али, а он от Али ибн Хусейна, а он от Хусейна ибн Али, а он от своего отца Али, сына Абу Талиба, мир и благословение им всем! А он слышал от пророка Господа, мир ему и всей его семье, которому сообщил ангел Джабраил, а тому ангел Микаил, а тому ангел Исрафил, который узнал из Священных Скрижалей, Написанных Священным Пером, что Аллах Всемогущий сказал: «Поистине, дружба Али – Моя Крепость, и кто входит в Мою Крепость, может не опасаться Кары Моей».

В это же время его сообщник в конце улицы надрывается, прославляя Абу Бакра:

– Мы слышали, как свидетельствует Анас, что Посланник Аллаха, да пребудет с ним мир и благословение Господне, сказал: «Поистине любить Абу Бакра и быть ему благодарным – долг каждого правоверного». То же самое сказано и в предании от Сахла ибн Саада. Кроме того, Абдаллах ибн Ахмад свидетельствует, что слышал, как Омар сказал: «Поистине, аромат, исходящий от Абу Бакра, более приятен, чем запах мускуса!»

Таким образом, они вдвоем собирают как дирхемы самых стойких последователей Истинного пути, так и дирхемы шиитов, после чего делят выручку пополам.

Две большие редкости наших дней: богослов, у которого слова не расходятся с делом, и мистик, чьи пророчества имеют мистическое происхождение.

Отстраненность

Суфизм не может быть понят без связи теории с практикой. Изучение доктрины намного легче ее практического применения. Абсолютное Знание, которое является конечной целью учения, не может быть достигнуто при помощи инструкций, но лишь посредством экстаза и преображения человеческого существа. Описание состояния здоровья совсем другое дело, нежели состояние здорового человека. Такая же разница между знанием того, что такое отрешенность, и фактической отрешенностью от мира. Сущность суфизма в практике, а не в риторике.

Когда я исследовал истинные причины моего стремления к проповедничеству, то обнаружил, что мною движет не преданность Богу, но желание суетной славы. Я понял, что стою на краю пропасти. Некоторое время две противоположные силы – мирские страсти и религиозное вдохновение – разрывали меня на части. В конце концов я ушел из мира и пребывал несколько лет в уединении, медитации и молитве, используя практику суфиев.

Во время медитаций мне были открыты знания, которые я не могу передать словами. Единственное, что я могу сказать читателю, – я узнал это из достоверного источника – то, что суфии – первопроходцы на пути Бога и нет ничего прекраснее, чем их жизнь, ничего более достойного, чем их принципы, ничего более чистого, чем их мораль. Покой и действие, как внешнее, так и внутреннее, все освещено светом Первоисточника Откровения.

Первый этап на пути к просветлению – это катарсис, очищение от всего, что не связано с Богом, и неотъемлемая часть этого этапа – возвышение души молитвой. Последний этап – это слияние с Богом, погружение в Него. Я говорю «последний этап», но это лишь более высокий уровень в развитии сознания. Сказать по правде, этот последний этап на самом деле есть первая ступень истинно медитативной жизни, дверь, куда входит начинающий. С этого момента начинается Откровение. Человеческий язык слишком слаб, чтобы описать те высоты, которых достигает дух на этом пути, – любые попытки неизбежно обречены на неудачу. Лишь весьма приблизительно можно выразить это чувство словами влюбленного:

Я даже не буду пытаться произнести то, что чувствую сейчас;
Назовите меня счастливым и не спрашивайте ни о чем —
ведь я не смогу ответить.

* * *

Метод Сахла[142] из Тустара заключался в достижении совершенства посредством смирения. Он говорил своим ученикам: «Повторяйте «Аллах, Аллах, Аллах», не переставая весь день и в день следующий за ним, до тех пор, пока это не станет привычкой». Потом он заставлял их повторять имя Бога и ночью, пока они не начинали говорить «Аллах» во сне. В этот момент Сахл приказывал ученикам прекратить повторять имя Бога вслух, но сконцентрировать все свои мысли на этом имени. Продолжая выполнять это упражнение, его ученики в конце концов полностью растворяли свое сознание в мысли о Боге.

Вот два высказывания Сахла:
«Любить – значит совершенствоваться в послушании».
«Только святые имеют право говорить «Я».

Святые

Святые являются помощниками пророков и помогают последним выполнять возложенную на них миссию. Святые – это искатели истины – паломники; в то время как пророки – это нашедшие, вернувшиеся из паломничества, вернувшиеся с наказом от Господа проповедовать. Само тело Посланника чище и ближе Богу, чем сердце и душа святого.

Ортодоксальные правоверные и суфии единодушны во мнении, что пророки и святые, воздерживающиеся от греха, стоят выше ангелов. Рационалисты придерживаются противоположных взглядов, мотивируя их тем, что ангелы обитают в высших сферах, имеют более тонкую сущность и более смиренны перед Богом. Опровержением точки зрения рационалистов служит тот факт, что сам Бог приказал ангелам поклоняться пророку Адаму.

Ангелы не чувствуют ни вожделения, ни алчности, ни прочих страстей, они подчиняются Богу инстинктивно, без усилий. Человек же изначально склонен к греху. Сатана живет в самой его крови, противоречивые страсти выбрали его полем для своей битвы. Если такое существо отвращается от греха, начинает молиться и подавляет низменную часть своей души, оно действительно должно стать выше ангелов.

* * *

«Однажды, – рассказывает суфийский шейх Джунайд[143], – мне очень захотелось узнать, как выглядит Сатана, и вот, когда я был во дворе мечети, какой-то старый человек зашел в ворота. Он посмотрел на меня, и мое сердце сжалось от страха. Он подошел ближе, и я закричал:

– Кто ты? Я не могу смотреть на тебя, я не выношу мысли о тебе!

– Я тот, кого ты хотел увидеть.

– Враг человеческий! – воскликнул я. – Ответь тогда, почему ты не поклонился Адаму, за что и проклял тебя Господь?

– Джунайд, – сказал он, – как мог ты подумать, что я поклонюсь кому-либо, кроме Аллаха?

Этот ответ потряс меня, но тут внутренний голос прошептал мне: «Скажи ему, что он лжет. Если бы он был послушным слугой, он исполнил бы Его повеление». Старик как будто услышал, что было сказано в моем сердце.

– О Господи! Ты сжигаешь меня! – воскликнул он и исчез».

Один человек спросил мистика Баязида:

– Кто является истинным господином?

– Тот, у которого нет выбора, – ответил Баязид, – человек, для которого путь Бога есть единственный путь.

Баязид из Бистама (в Северной Персии) был величайшим из суфийских шейхов, его считали имамом суфизма. С молодости он практиковал аскетизм и преданность Богу, увлекался теологией. «Тридцать лет, – часто говорил он, – я посвятил аскетизму, но понял, что нет аскетизма более сурового, чем изучение богословия и жизнь, соответствующая собственным мыслям. Без этого все мои усилия закончились бы неудачей».

Великая истина заключена в этом изречении:

«Мост Священного Закона более узок и опасен, чем мост Страха».

Аллах сказал:

«Я – спрятанное сокровище, и Мое желание – быть найденным, следовательно, Я создал Мироздание для того, чтобы Я мог быть познан».

Кто знает себя, тот знает своего Владыку.

«Признаки познающего исчезают, – говорил Баязид, – его сущность вытесняется Сущностью Другого, его следы теряются среди Следов Другого. Тридцать лет Бог был моим зеркалом, но сейчас я сам мое собственное зеркало. Того, кем был я, больше не существует. Говорить «Я» и «Бог» означает отрицать Единство Бога. Я сказал, что я мое зеркало, но Бог говорит моими устами. Я исчез. Я выполз из моего «баязидства», как змея выползает из старой кожи, и я посмотрел, и я увидел, что «тот, кто любит, и тот, кого любят, и сама любовь – все это одно целое. Слава Мне!»

Женщина-суфий

Ахмад из Балкха придерживался пути смирения в суфизме, он всегда одевался как солдат. «Прячь величие своей бедности» – таков был его девиз. Он имел в виду то, что человек не должен выставлять напоказ свою праведность, то есть одеваться как положено дервишу. Его жена Фатима, дочь правителя Балкха, была также знаменитой приверженкой суфизма. Когда Ахмад отправился повидать Баязида в Бистам, она сопровождала его. Когда она увидела Баязида, она подняла чадру и беседовала с ним, нимало не смущаясь, чем разбудила в муже ревность.

– Почему ты так вольно ведешь себя с Баязидом? – спросил он ее.

– Потому что, хотя ты близок мне по плоти, он близок мне по духу. С тобой я достигаю того, чего желает мое тело, с ним я достигаю того, чего желает моя душа, – Бога. Главное различие состоит в том, что я не нужна ему, я нужна тебе.

И она продолжала вести себя так же непосредственно с Баязидом, пока в один из дней он не обратил внимание на то, что ее ногти на руках покрашены хной; он спросил ее:

– Зачем ты покрасила ногти?

– О Баязид! – ответила она. – Пока ты не замечал моих рук и того, что они чем-то покрашены, я чувствовала себя спокойно с тобой, но сейчас ты обратил внимание на меня. Закон не позволяет нам больше быть друзьями.

Искренность – меч Бога на земле: он разрубает все, что встает на его пути.

Неверие щедрого лучше, чем ислам алчного, сказал Баязид. Муртаиш сказал об истинных дервишах: «Суфий – это человек, мысли которого двигаются вместе с его ногами (то есть он полностью присутствует, его душа всегда там, где его тело, а тело всегда там, где его душа)».

Суфизм – это красота мироздания. Суфизм абсолютно искренен.

Великий суфий Нури Абу Хасан (что означает «человек света») получил свое имя потому, что, когда говорил, даже в темной комнате становилось светло от его одухотворенности. При помощи этого внутреннего света он мог читать сокровенные мысли в душах учеников. Джунайд Абу Касим прозвал его за это Исследователь Сердец.

Он считал, что общение (а не уединение) является обязательной частью устава дервишей, причем благополучие товарища надо ставить выше собственного благополучия. Он не верил в пользу отшельничества, он говорил: «Остерегайся затворничества, на этом пути легко попасть в сети Сатаны».

Согласно одному из преданий, пророк говорил: «Вы не попадете в рай, пока ваша вера не будет совершенной, и ваша вера не будет совершенной, пока вы не будете любить друг друга».

Товарищем Нури был Джунайд. Нури никогда никому не льстил и не потакал. Однажды, увидев Джунайда сидящим в кресле учителя, он сказал ему:

– Абу Касим, когда ты скрываешь правду от людей, они сажают тебя на почетное место, когда я говорю им правду, они кидают в меня камнями.

Нури был упорным аскетом. Один раз он простоял в своей келье три дня и три ночи без движения и не прекращал при этом громко причитать. Джунайд, придя к нему и увидев его в таком состоянии, сказал:

– Абу Хасан, если ты открыл, что громкие завывания приносят пользу, скажи мне, и я, сев рядом с тобой, тоже начну выть, если же ты не нашел в этом занятии никакого толку, предайся лучше безмолвному восторгу в исполнении Воли Господней и будь счастлив.

Нури перестал стенать и сказал:

– Абу Касим, ты дал мне хороший совет.

Как-то раз Абу Хафс из Нишапура приехал в Багдад и принял участие в беседе суфийских шейхов в шунизской мечети.

– Что такое великодушие? – спросили его.

– Пусть сначала выскажется кто-нибудь из вас, – ответил Абу Хафс.

– Я считаю, – сказал Джунайд, – великодушие состоит в том, чтобы быть великодушным, но не знать этого, не считать это своим достоинством.

– Как хорошо сказал почтенный шейх! – воскликнул Абу Хафс. – Но я добавил бы, что великодушие состоит в том, чтобы всегда поступать справедливо и никогда не ожидать справедливости по отношению к себе самому.

– Встаньте все! – крикнул Джунайд своим ученикам. – Абу Хафс сказал лучше, чем Адам или кто-либо рожденный после него!

Древнее Предание гласит, что Посланник Аллаха сказал: «Вера – это терпение и великодушие».

Суфизм – это смиренное принятие велений и запретов.
Человек закрыт покровом собственной воли от Воли Бога.

Покорность судьбе

Суфий Мухаммед ибн Исмаил, впоследствии известный под именем Хайр, однажды покинул свой родной город и пошел в Мекку, поклониться святым местам. Его дорога лежала через Куфу, и там, у городских ворот, какой-то ремесленник-ткач схватил его со словами: «Ты мой беглый раб, тебя зовут Хайр!»

Решив, что такова воля Аллаха, суфий не сопротивлялся и не возражал. Он покорно принял свою судьбу и прожил несколько лет в Куфе, работая на этого человека. Когда хозяин звал его, он всегда отвечал: «Слушаю и повинуюсь». В конце концов ткача стала мучить совесть.

– Я ошибся, – сказал он Хайру, – ты не мой раб.

Мухаммед ибн Исмаил получил свободу и продолжил свой путь в Мекку. Он предпочитал потом, чтобы его называли Хайром.

– Не следует, – говорил он, – менять имя, которое мне дал правоверный.

– Хайр лучший из нас, – часто говорил Джунайд.

Человек берет только то, что Бог дает, и теряет только то, что Бог забирает.

Шибли

Вначале Шибли был казначеем при дворе, но однажды услышал проповеди Хайра и постепенно приобщился к обществу суфиев. Он стал учеником Джунайда и познакомился со многими другими мудрецами.

Когда Шибли впервые пришел к Джунайду, тот сказал ему:

– Твоя голова полна самомнения, основанного на твоем положении при дворе. Ничего хорошего не выйдет из тебя, пока ты не пойдешь на улицы рынка и не займешься нищенством. Тогда ты сможешь узнать, чего ты на самом деле стоишь.

Три года Шибли послушно ходил побираться на базарах. Он получал все меньше и меньше. Наконец настал день, когда он обошел весь рынок и не получил ни единого медяка, тогда он пришел к Джунайду и рассказал ему о своей беде.

– Ты видишь теперь, – ответил Джунайд, – что твоя значимость для человечества равна нулю. Так что выбрось гордыню из своей головы. Я велел тебе нищенствовать не для того, чтобы ты зарабатывал этим на жизнь, а чтобы ты смог чему-то научиться.

Однажды Шибли прибежал в восторженном экстазе к своему учителю, но увидел, что Джунайд чем-то озабочен.

– Что-нибудь случилось? – спросил Шибли.

– Нет, ничего, – ответил учитель, – просто искатель должен найти, наконец.

– Нет! Нет! – воскликнул Шибли. – Это нашедший должен искать!

Шибли опьянен мистикой, решил Джунайд. Если он протрезвеет, он может стать хорошим имамом и приносить пользу людям.

Среди изречений Шибли есть такие:

«Бедность – это море бед, но в этих бедах наша слава».

Золото везде, где бы мы ни были,

Жемчуга, куда бы мы ни повернулись,

Серебро – по всей пустыне!

«Долгое время я думал, что счастлив в любви Бога и близок к Нему в медитации. Но сейчас я знаю, что близость возможна только между равными».

«Но, Господь, я никогда не отвернусь от Тебя, даже если Ты наложишь на меня небо в качестве ярма и землю, подобно кандалам, привяжешь к моим ногам. Я не отвернусь от Тебя, если Ты заставишь всю вселенную жаждать моей крови».

«Истинное Знание состоит в осознании невозможности достичь Истинного Знания. Знание – это бесконечное заблуждение. О Ты, Кто ведет заблудшего! Сделай меня более заблудшим, чем я есть!»

Когда он проходил через квартал Карх, он услышал проповедника-шарлатана, который говорил:

– Молчание лучше слов.

– Совершенно справедливо, в твоем случае, – сказал Шибли, – твоя речь полна суеты, твое молчание, по крайней мере, будет не хуже неудачной шутки.

Один раз люди видели, как Шибли кидал золотые монеты в Тигр, у него было с собой около четырехсот динаров.

– Что ты делаешь? – спросили его.

– Подходящее место для гальки – дно реки, – ответил он.

– Почему бы не отдать деньги бедным?

– Помилуй Аллах! Разве это будет благочестиво – делать их положение худшим, чем мое?

Однажды, когда он пошел на базар, люди стали кричать ему вослед:

– Смотрите, сумасшедший идет!

– Вы считаете меня сумасшедшим, – ответил им Шибли, повернувшись, – а я считаю вас разумными. И я надеюсь, что Аллах сделает меня еще более сумасшедшим, чем я есть, а вас еще более разумными, чем вы есть.

В конце концов его признали невменяемым и посадили в приют для душевнобольных в Багдаде. Несколько посетителей, старых знакомых, пришли навестить его.

– Кто вы? – спросил он.

– Твои друзья, – ответили они.

Шибли тогда начал кидать в них камни. Посетители бросились наутек.

– Если бы вы действительно были моими друзьями, – крикнул он им вдогонку, – вы не стали бы убегать от тех неприятностей, которые я причинил вам!

Испытания

В те дни в столице жил традиционалист-аскет, называвший себя Гулам Халил, показной набожностью и мистицизмом привлекший к себе внимание халифа и всего двора.

Если дервиш часто посещает богача, вы можете быть уверены, что это плохой человек. Когда кто-либо предпочитает общество богатых обществу бедных, Аллах наказывает его духовной смертью. Лицемер, как правило, старается оклеветать суфийских шейхов, чтобы добиться их изгнания и самому занять их место.

Так вот, суфий Сумнум, автор многих возвышенных и утонченных высказываний об истинной природе любви, в одно время стал очень популярной фигурой. Одна женщина влюбилась в него и сделала ему предложение, от которого он отказался. Тогда она пошла к Джунайду и попросила его, чтобы он посоветовал Сумнуму жениться на ней. Когда же Джунайд прогнал ее, она отправилась к Гуламу Халилу и сказала ему, что Сумнум покушался на ее честь. Он выслушал ее с большим вниманием и повторил потом клевету халифу, посоветовав казнить Сумнума.

Сумнума арестовали, но, когда халиф собирался отдать приказ палачу отрубить голову преступнику, его язык вдруг прилип к гортани. Сумнум получил отсрочку. Ночью халифу приснился вещий сон, что его правление продлится ровно сколько, сколько проживет Сумнум. Поэтому наутро повелитель правоверных послал за суфием, попросил у него прощения и вернул ему прежнюю милость.

* * *

Известно, что в результате преследований Гулама были арестованы и попали в тюрьму Нури, Раккам и другие суфии. Гулам настаивал на их смерти, утверждая, что они еретики, пока халиф не согласился и не приказал казнить их.

Когда палач приблизился к Раккаму, чтобы исполнить приказ, Нури встал и невозмутимо, даже радостно предложил казнить его первым.

– Молодой человек, – сказал палач, – люди обычно не рвутся так под мой меч, твоя очередь еще не пришла.

– Да, но мое учение требует от меня, чтобы я заботился о ближнем больше, чем о себе самом.

Палач послал слугу доложить халифу о поступке Нури. Халиф был озадачен, он приказал отложить казнь и назначил повторное рассмотрение этого дела о ереси. Главный судья допросил обвиняемых в своем доме. В результате дознания судья не нашел в их поведении ничего, что противоречило бы Закону, и почувствовал раскаяние за свое равнодушие к их судьбе.

– Судья, – сказал Нури, – ты задал много вопросов, но ты не спросил о главном. Знай, что Бог имеет слуг, которым дает еду, питье, место и жизнь. Но покой все они находят, лишь созерцая Его, если лишить их этого созерцания, они поднимут вопль от мучений.

Судья был смущен. В своем донесении халифу он написал: «Если эти суфии еретики, кого тогда можно назвать истинно верующими в Единство Бога?» В результате халиф призвал их к себе и предложил им просить у него все, что им угодно.

– Единственной милости мы просим у тебя: оставь нас в покое, – ответили они.

Халиф почувствовал, что глаза его наполнились слезами, и отпустил их с миром.

Мутадид

Когда умер регент, его сын Мутадид взял в свои руки бразды правления, объявив, что сын халифа лишается прав на трон. Но когда он сам стал халифом, оказалось, что реальная власть принадлежит его вольноотпущеннику Бадру. Взгляды всех в государстве были устремлены на этого человека.

Скажи Повелителю Великой Милости,
С чьей помощью желание работать становится реальностью:
Дай мне работу – будет то моим занятием,
А не дашь – моим занятием будет тебя позорить!

* * *

Набитому деньгами можно говорить все, что угодно,
Его любые речи будут слушать с вниманием.
Ведь если деньги говорят, то можно бормотать себе под нос,
И все равно все скажут: «Как много правды в сих словах».

Мой друг, о благородный и возвышенный!
Как долго Песнь моя со щедростью его звучит согласно!
Но долги, скопившиеся раз, не станут уменьшаться,
А доходы, упавшие однажды, не желают расти.
Когда я восхваляю щедрость человека этого,
Мне интересно: неужели я заблуждаюсь?

Принес свою поэму я – ты раскритиковал
Мой труд. Ошибка то была моя.
Напомнил мне ты поговорку:
«Человек, который целует зад,
В награду получает ветер».

* * *

Так мы склоняемся и пресмыкаемся пред обезьяною
В надежде получить хоть долю от награбленного ею, —
Лишь унижение приносят все ужимки наши.

О низости визиря

Мать его высочества, должно быть, на рынке торговала
Соленьями собственного приготовления!
И его отец определенно занимался
Подобным же почтенным ремеслом!

* * *

Визирь в тюрьме? Приятно глазу видеть,
Как рубище атлас сменило,
И власяница раздирает кожу его,
И кандалы идут ему!

Уличная сцена

Один правитель, знаменитый военачальник, взял большую сумму денег у одного богатого торговца и отказывался платить. «Я решил, – рассказывает торговец, – пожаловаться самому Мутадиду. Когда я приходил к правителю, тот приказывал своим слугам закрыть ворота и позволял им оскорблять меня, как им вздумается. Я пытался использовать посредников, но безрезультатно. Я обращался даже к визирю, но и он ничем не смог мне помочь. Когда я уже собрался идти к халифу, один мой друг остановил меня и сказал:

– Я помогу вернуть тебе деньги прямо сейчас, пойдем со мной.

Я встал и пошел вместе с ним. Он привел меня в скромную мастерскую портного. Старик, сидевший там за работой, читал наизусть Коран. Мой друг объяснил, в чем моя беда, и попросил старца помочь. Дом правителя был невдалеке от мастерской, и мы втроем пошли туда. Когда мы шли, я сделал знак своему другу, чтобы он отошел в сторону, и сказал ему шепотом:

– Должен предупредить тебя, пока не поздно, что этот почтенный человек может пострадать в доме правителя. Насколько я знаю, его, да и нас с тобой там встретят дубинами и оскорблениями. Ты ведь знаешь, что правитель не обратил внимания на заступничество высоких вельмож и самого визиря. Неужели он будет считаться с этим бедняком?

Мой друг рассмеялся от души.

– Не волнуйся, – сказал он, – иди и молчи, ты все увидишь сам.

Вскоре мы подошли к дому правителя. Как только слуги увидели нашего спутника, они выбежали приветствовать его и пытались поцеловать его руки, чего он, впрочем, не позволил им сделать.

– Что привело тебя к нам, почтеннейший? – спросил привратник. – Наш господин совершает конную прогулку, но, если мы можем что-то сделать, только скажи, твое приказание будет немедленно исполнено. Если же тебе непременно нужен господин, пройди, пожалуйста, в дом и подожди, пока он вернется.

Такое начало обнадежило меня. Мы сели и стали ждать. Вскоре вернулся правитель, он также рассыпался в любезностях, как только увидел портного.

– Скажи, что я могу сделать для тебя, добрый человек, я горю нетерпением исполнить твою волю, – сказал он, даже не став переодеваться.

Портной вкратце изложил наше дело.

– Клянусь Богом, что у меня в доме сейчас есть только пять тысяч дирхемов, – сказал правитель, – возьмите их. В счет остального я предлагаю вам, в качестве залога, мою золотую и серебряную упряжь, я выкуплю их в течение месяца.

На эти условия я с радостью согласился. Я взял деньги и упряжь. Мой друг и портной были свидетелями, мы договорились, что, если правитель в течение месяца не заплатит недостающую сумму, я буду волен продать залог по рыночной цене. Подписав договор, мы удалились. Когда мы вернулись в мастерскую, я высыпал все деньги перед старцем.

– Почтеннейший, – сказал я, – Аллах вернул мне все это благодаря тебе, если ты возьмешь себе четверть, треть или половину, я буду очень рад. Я предлагаю тебе это от всего сердца.

– Ты слишком торопишься отплатить злом за добро, мой друг, – ответил он, – убери свои деньги, и да благословит тебя Аллах.

– Извини, если я невольно обидел тебя. Позволь тогда попросить тебя еще об одной милости, – сказал я, несколько смутившись его ответом.

– Скажи, что ты хочешь.

– Скажи мне, почему правитель сделал для тебя то, чего он не сделал для высокопоставленных вельмож империи?

– Сынок, ты получил то, что хотел, прошу тебя, не отнимай больше у меня время, мне надо зарабатывать на жизнь.

Но я настаивал, и в конце концов он согласился рассказать свою историю.

«Сорок лет тому назад я читал молитвы и учил людей Слову Божьему в мечети, здесь неподалеку, хотя я зарабатывал на жизнь шитьем, единственным ремеслом, которое я знал. Один раз я возвращался с вечерней молитвы и увидел тюрка-гвардейца, который тогда жил в нашем районе. Он был пьян и пытался затащить в свой дом красивую девушку, которой выпало несчастье попасться ему на глаза. Она сопротивлялась и звала на помощь, но, несмотря на все ее крики и плач, никто не посмел вступиться за нее. Она умоляла тюрка не трогать ее:

– Мой муж поклялся развестись со мной, если я проведу ночь вне дома. Если ты не дашь мне прийти вовремя домой, ты обесчестишь меня и себя и погубишь всю мою жизнь и свою душу!

Тогда я подошел к гвардейцу и сказал:

– Остановись! Отпусти ее!

Вместо ответа, он ударил меня со всей силы дубиной, которая была у него в руке, и, не обращая больше на меня внимания, увел девушку в свой дом. Придя в себя, я добрался кое-как до дому. Я смыл кровь и перевязал голову. Боль немного утихла. В это время я должен был читать вечернюю молитву. Я пошел в мечеть и, проведя службу, обратился к правоверным мусульманам с просьбой помочь мне образумить безбожника и освободить девушку.

Все согласились и пошли со мной. Мы стали стучать в двери и подняли шум. Вскоре появился тюрк с целой армией слуг и рабов за его спиной. Они стали избивать всех, кто попадался им под руки. Сам тюрк подошел ко мне и нанес мне такой удар, который чуть было не завершил мои дела в этом мире. Соседи отнесли меня домой, считая, что я уже умер. Мои домашние перевязали мои раны, и я ненадолго забылся сном. Но боль и беспокойство не давали мне спать, и в полночь, окончательно проснувшись, я подумал: этот негодяй был пьян, возможно, он пьян настолько, что не знает даже, который сейчас час. Если я сейчас призову правоверных на утреннюю молитву, он подумает, что уже рассвело, и отпустит женщину. Она вернется домой до света и сможет, по крайней мере, сохранить свою семью и избежать позора.

Я вышел из дома, кое-как доковылял до мечети, поднялся на минарет и прокричал призыв на молитву. Потом я сел и стал смотреть на ворота дома тюрка, ожидая, когда выйдет девушка. Если она не появится, подумал я, я начну читать молитву, и тогда гвардеец будет уверен, что наступило уже утро, и отпустит ее. Я подождал несколько минут, но девушки все не было, вместо нее на улице появилась ночная конная стража с факельщиками.

– Кто посмел призывать правоверных на молитву в такой час? – закричали они. – Где эта пропащая душа?

Сначала я онемел от страха, но потом мне пришла в голову мысль, что я могу использовать стражников, чтобы помочь девушке, и ответил с минарета:

– Это я кричал.

– Спускайся, несчастный, тебе придется ответить за это перед повелителем правоверных! – крикнули они мне в ответ.

– Да поможет мне Аллах! – сказал я сам себе, спускаясь вниз.

Во главе отряда был сам Бадр. Он привел меня прямо к Мутадиду. Я задрожал при виде халифа, но он успокоил меня и спросил:

– Какие бесы вселились в тебя, что ты призывал правоверных на утреннюю молитву в полночь? Ты хотел, чтобы люди пошли на работу не выспавшись? Чтобы те, кто постился, остались без пищи в тот самый час, когда Закон разрешает им вкусить ее?

– Пощади меня, о повелитель правоверных! Я все объясню.

– Твоя жизнь в безопасности, рассказывай! – ответил Мутадид.

Тогда я поведал ему все про тюркского гвардейца и показал свои раны.

– Приведите сюда этого солдата и женщину, – сказал халиф Бадру.

Меня отвели пока в соседнюю комнату. Вскоре привели тюрка и девушку. Мутадид допросил ее. Она в точности повторила мой рассказ. Внимательно выслушав все, халиф велел Бадру отправить ее домой с эскортом и объяснить все дело ее мужу, передав ему, что повелитель правоверных просит его не разводиться с ней и обращаться с ней хорошо. Потом меня снова привели в приемный зал и Мутадид начал допрашивать гвардейца.

– Каково твое жалованье? – спросил он.

Тюрк назвал сумму.

– Сколько ты получаешь дополнительно?

– Столько-то, – ответил тюрк.

– Ты, насколько я знаю, получаешь еще подарки и премии на громадную сумму!

Гвардеец признал, что все это верно.

– Сколько у тебя рабынь?

Тюрк назвал количество.

– Тебе мало твоего богатства и твоих женщин? Тебе понадобилось еще нарушать Заветы Бога и наносить урон величию твоего государя? Мало того что ты совершил этот низкий поступок, ты еще избил человека, который пытался направить на путь истинный!

Тюрк ничего не мог сказать в свое оправдание.

– Принесите сюда мешок, кандалы, веревки и большую ступку для измельчения цемента, – велел Мутадид.

Тюрк, по приказу халифа, был связан, закован в цепи, брошен в мешок и помещен в ступку. Слуги взяли громадный пест и стали бить его им. Я стоял рядом и смотрел. Некоторое время человек кричал, потом крики прекратились – он был мертв. Мутадид приказал выбросить тело в Тигр и конфисковать все имущество и дом преступника.

Закончив это дело, халиф снова обратился ко мне:

– Почтеннейший, если впредь ты увидишь несправедливость, будь она большая или маленькая, попытайся исправить ее и упрекни того, кто совершает ее, будь это даже он. – Тут Мутадид указал на Бадра. – Если же преступник не послушает тебя, поднимайся на минарет в тот же неурочный час и призывай к молитве. Это будет условный сигнал между тобой и мной. Я услышу тебя, и с тем, кто не обратит внимания на твои слова или обидит тебя, я поступлю так же, как я поступил сегодня с этим тюрком!

Я восхвалил Аллаха и удалился. Все в городе каким-то образом узнали эту историю. Когда бы я ни сказал кому-нибудь, что он поступает несправедливо, – всегда все слушают меня и повинуются мне из страха перед Мутадидом. С тех пор мне ни разу не понадобилось подниматься на минарет в неурочный час».

* * *

Двумя главными страстями Мутадида были женщины и строительство. Дворец Плеяд обошелся ему в четыреста тысяч динаров и занимал площадь три квадратные лиги. Что касается женщин, то он разрушил свое здоровье излишествами.

Лань дикая нашла себе убежище в сердце моем —
Глуши, что дальше всех долин и гор.
На лань она похожа. Это правда – такой же шеи у нее изгиб,
Пуглива так же и нравом дика.

Сжимаю я ее в объятьях, но душа моя по ней томится все равно.
Что может быть интимней этого объятья?
И приникаю я к устам ее, чтоб муку мне облегчить,
Но поцелуй лишь делает меня безумней.
Не могут губы охладить мой жар,
Ничто не оживит мое сухое сердце,
Лишь только наших душ слиянье без остатка.

О ты, кто старым стал! – она сбежала.
Прочь убежала от своего охотника.
Как ни гонись за ней, ты не догонишь жертву свою,
Поскольку сам ты жертвой стал ее!

Мутадид был энергичным, безжалостным и кровавым правителем, он наслаждался пытками. Если кто-либо вызывал его гнев, будь то наместник или слуга, халиф приказывал вырывать яму прямо в приемном зале. Жертву закапывали, перевернув вверх ногами так, что нижняя часть туловища оставалась на поверхности. Землю утрамбовывали, и душа несчастного вынуждена была покинуть тело через анус. Другой его любимой пыткой была следующая: преступника связывали, его уши, ноздри и рот плотно забивали хлопком, в анус ему вставляли мехи и раздували его тело до невероятных размеров. После этого делали надрезы на обеих главных артериях, которые к тому времени набухали и были похожи на толстые канаты. Вместе с кровью из тела постепенно уходила жизнь. Иногда жертву ставили в дальний угол зала и пускали в него стрелы, используя его тело в качестве мишени. Мутадид построил специальные подземные тюрьмы, оборудованные пыточными машинами, и поручил их заботам главного палача.

Привидение дворца Плеяд

В 284 году халиф впервые увидел во дворце привидение. Оно приходило в разных обличьях: иногда под видом белобородого аскета в одежде христианина, то это был красивый юноша с черной бородой, то опять белобородый старец, но одетый как купец. Иногда в руке привидения был меч, которым оно могло убить какого-нибудь слугу на глазах у халифа. Оно проходило через закрытые двери и всегда появлялось там, где был халиф: в комнате, во дворе, где угодно. Однажды Мутадид даже видел его на крыше.

По этому поводу в столице было много разговоров. Караваны разнесли эту историю дальше: по всему государству и даже за его пределы. Что касается природы привидения, то на этот счет каждый имел свою собственную теорию. Одни считали, что Мутадида преследует злой демон, другие полагали, что это правоверный джинн, который послан Аллахом, чтобы отвратить халифа от преступлений и кровопролития. Некоторые утверждали, что это всего лишь один из дворцовых слуг, у которого роман с какой-нибудь рабыней халифа и который при помощи алхимии изобрел снадобье, делающее его невидимым. Но все это догадки. Точно известно лишь то, что халиф наводнил дворец заклинателями и колдунами, и то, что страх и ужас привели его на грань помешательства. Он приказывал рубить головы, топить, сечь и сажать в тюрьму дворцовых слуг без счета и разбора, как мужчин, так и женщин.

Пять лет спустя после появления привидения Мутадид смертельно заболел и через месяц умер. Слуги, не вполне уверенные в его смерти, позвали придворного лекаря пощупать ему пульс. Внезапно халиф открыл глаза и нанес лекарю такой удар ногой, что тот отлетел на несколько шагов, получив при этом смертельную рану. Немедленно после этого халиф испустил дух.

Приходит смерти вкус с уходом молодости;
А исчезает – только с приходом смерти.

Следующий правитель, Муктафи, позволял править собой одному из вольноотпущенников и визирю Касиму ибн Убайдаллаху, а после смерти Касима визирю Аббасу ибн Хасану. Муктафи пробыл халифом пять лет. Когда он смертельно заболел и начал думать о своем завещании, он спросил о Джафаре, сыне его отца от гречанки. Придворные доложили ему, что юноша уже стал мужчиной. Тогда Муктафи объявил мальчика своим наследником. Джафару тогда было тринадцать лет. Никогда прежде столь юный халиф не правил великой империей.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

011

Оставьте комментарий