Известный исследователь, профессор истории колледжа Карлтон в Миннесоте Адиб Халид, выступая 15 марта в Программе Центральной Азии при Университете Дж.Вашингтона, представил свою последнюю книгу «Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR» («Рождение Узбекистана: нация, империя и революция в раннем СССР»), которая вышла в ноябре 2015 года в издательстве Cornell University Press.

In Making Uzbekistan, Adeeb Khalid chronicles the tumultuous history of Central Asia in the age of the Russian revolution. Traumatic upheavals—war, economic collapse, famine—transformed local society and brought new groups to positions of power and authority in Central Asia, just as the new revolutionary state began to create new institutions that redefined the nature of power in the region. This was also a time of hope and ambition in which local actors seized upon the opportunity presented by the revolution to reshape their society. As the intertwined passions of nation and revolution reconfigured the imaginations of Central Asia’s intellectuals, the region was remade into national republics, of which Uzbekistan was of central importance.

Making use of archival sources from Uzbekistan and Russia as well as the Uzbek- and Tajik-language press and belles lettres of the period, Khalid provides the first coherent account of the political history of the 1920s in Uzbekistan. He explores the complex interaction between Uzbek intellectuals, local Bolsheviks, and Moscow to sketch out the flux of the situation in early-Soviet Central Asia. His focus on the Uzbek intelligentsia allows him to recast our understanding of Soviet nationalities policies. Uzbekistan, he argues, was not a creation of Soviet policies, but a project of the Muslim intelligentsia that emerged in the Soviet context through the interstices of the complex politics of the period. The energies unleashed by the revolution also made possible the golden age of modern culture, as authors experimented with new literary forms and the modern Uzbek language took shape. Making Uzbekistan introduces key texts from this period and argues that what the decade witnessed was nothing short of a cultural revolution.

 

Адиб Халид. «Рождение Узбекистана:
нация, империя и революция»

Известный исследователь, профессор истории колледжа Карлтон в Миннесоте Адиб Халид, выступая 15 марта в Программе Центральной Азии при Университете Дж.Вашингтона, представил свою последнюю книгу «Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR» («Рождение Узбекистана: нация, империя и революция в раннем СССР»), которая вышла в ноябре 2015 года в издательстве Cornell University Press.

Область научных интересов Адиба Халида – история оседлых обществ Центральной Азии со времен российского завоевания 1860-х годов до настоящего времени. Его особенно интересуют преобразования культуры и идентичности, произошедшие в результате исторических изменений. Судьба ислама во времена царской и советской власти занимает центральное место в его исследованиях.

Он является автором двух книг: «The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia» («Политика мусульманских культурных реформ: джадидизм в Центральной Азии»), 1998, и «Islam after Communism: Religion and Politics in Central Asia», 2007 («Ислам после коммунизма: Религия и политика в Центральной Азии», 2010). Последняя выиграла премию Уэйна Вучинича 2008 года Американской ассоциации содействия развитию славистики «За самый важный вклад в российские, евразийские и восточно-европейские исследования».

В книге «Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR» Адиб Халид приводит хронику бурной истории Центральной Азии в эпоху русской революции. Тяжелые потрясения – войны, экономический крах, голод – трансформировали местные общества и привели к власти в регионе новые группы, а новое революционное государство начало создавать новые же институты. Это было время надежд и амбиций, когда местные игроки ухватились за возможность, предоставленную революцией, чтобы изменить свои общества. По мере того как революция тесно сплеталась с чаяниями народа, а мечты интеллигенции Центральной Азии приобретали новые образы, в регионе стали создаваться национальные республики, среди которых Узбекистан приобрел важнейшее значение.

Используя архивные источники из Узбекистана и России, а также прессу и беллетристику того периода на узбекском и таджикском языках, Халид дает первое содержательное описание политической истории 1920-х годов в Узбекистане. Он исследует сложные отношения между узбекской интеллигенцией, местными большевиками, а также Москвой, демонстрирующие, как развивалась ситуация в ранней советской Средней Азии. Фокус на узбекской интеллигенции позволяет ему изложить новую трактовку советской национальной политики.

Узбекистан, утверждает он, не являлся созданием советской политики, но стал проектом мусульманской интеллигенции, возникшей в советском контексте в пустотах сложной политики того периода. Энергия, порожденная революцией, стала основанием «золотого века» современной культуры, где авторы экспериментировали с новыми литературными формами и где сложился современный узбекский язык. Книга знакомит с ключевыми текстами этого периода и утверждает, что это десятилетие было ничем иным, как культурной революцией.

В своем выступлении в университете Дж.Вашингтона Адиб Халид затрагивает центральный вопрос своей книги – что такое Узбекистан? Откуда он появился? Столетие назад карта Центральной Азии выглядела совершенно иначе, не предполагая появления здесь новых национальных государств. Поэтому, когда в эпоху «холодной войны» исследователи стали искать объяснение тому, как образовывались республики Средней Азии, стало популярным утверждение о том, что их возникновение — это результат произвольной политики Сталина, следовавшего принципу «разделяй и властвуй». Разделение региона по этническому принципу и своевольное определение границ было направлено, таким образом, по мнению большинства, на укрепление этнических особенностей каждой республики и упреждение возникновения здесь сильного, объединенного какой-либо идеологией (например, пантюркизм, панисламизм) региона, способного бросить вызов советской власти.

Адиб Халид утверждает, что такие утверждения избыточно фокусируются на советской национальной политике и мало принимают во внимание роль местных, коренных акторов – в первую очередь, дореволюционной мусульманской интеллигенции (так называемых джадидов). Границы современного Узбекистана были очерчены не советскими этнографами, а мусульманской интеллигенцией, к которым идея о нации пришла и укоренилась за некоторое время до революции. Если до 1917 года они (представители, в первую очередь, оседлого населения Центральной Азии) идентифицировали себя как «мусульмане Туркестана», то в 1917 произошел настоящий взрыв этнического сознания и подъем тюркизма. Теперь интеллигенция представляла себя как «тюрки Туркестана», гордо открыв для себя свои тюркские корни. При этом подъем тюркизма не означает развитие «пантюркизма»: братство с другими тюрками осознавалось, но никакого политического союза с ними не предполагалось – только воображаемое сообщество. Тюркизм давал возможность мусульманам Центральной Азии вступить на мировую арену как тюрки.

Отдельное место в этом процессе занимает историк и поэт Абдурауф Фитрат (1886–1938). Родившийся в Бухаре и говоривший на персидском языке, Фитрат четыре года (1909–1913) провел в Стамбуле, где впитал в себя идеи тюркизма. В одной поэме Фитрата чудным образом переплетаются образы домусульманского Турана и средневековых огузов, монгола Чингисхана и нечингизида Тимура. Великий Туран – это политическое воображаемое, мечта, которая соседствует с образом Тимура, наследником кочевых традиций, мусульманином, завоевателем, построившим столицу в Самарканде и поддержавшим развитие культуры, литературы и чагатайского языка.

Чагатаизм стал формой идентичности Узбекистана, вобравшей культуру, ислам, тюркизм, наследие тимуридов. При этом наследницей тимуридов стала Бухара – последний пример мусульманского государства, которое пережило российское правление и было разрушено приказом Фрунзе. Союзником Фрунзе были младобухарцы — молодые бухарские реформаторы, включая Фитрата и его последователей, которые три года управляли Бухарской Народной Советской Республикой и исполняли политику тюркизации Бухары (в частности, через переход от персидского к узбекскому языку, который они объявили государственным сразу после прихода к власти). То есть, тюркизм в Центральной Азии стал развиваться из Бухары, а не Туркестана. По плану младобухарцев, Бухара должна была быть базой создания Узбекистана, который включал почти все области, заселенные оседлым и полуоседлым населением – «народ узбеков» – но исключал кочевые народы, таких как казахи или туркмены.

Файзулла Ходжаев, другой известный младобухарец, в своем «узбекском проекте» аргументирует, что «народ узбеков», сплоченный ранее в государство тимуридов, распался из-за «экономического разложения, утраты государственного единства, физического разрушения народа под господством ханства, эмирата, царизма». Задачей советской власти, писал Ходжаев, является объединение узбекского народа.

После национально-территориального размежевания в 1924 году вновь образованная Узбекская Советская Социалистическая Республика включала в себя почти все исторические города Центральной Азии. Джалалабад и Ош были отданы Кыргызстану по советской логике, где крупные урбанистические центры должны поддерживать экономику отсталого, сельского населения, а Хива была эксклавом. Узбекистан виделся как Великая Бухара, обособленная от входящей в нее Таджикской АССР.

В течение советского периода узбекская идентичность развивалась и поддерживалась в рамках советских правил и ограничений, в «славном прошлом» воспевались Улугбек и Алишер Навои, поддерживая чагатайский принцип узбекской идентичности. Поэтому неудивительно, что в 1991 году Тимур стал символом нового узбекского государства, а Узбекистан претендует не на наследие узбекских племен Шейбани-хана, но на единое наследие оседлой культуры всей Центральной Азии.

Источник: CAA Network, 15.03.2016