VII. Кабала в Бухаре

Площадь в Регистане перед дворцом Эмира в Бухаре…

Полдень…

Пестрая восточная толпа, разинув рты, глазеет на роскошный выезд первого министра (Кушин-бега) из дворца.

Я также глазел и почтительно удивлялся…

Но, по скверной своей привычке глазеть и по сторонам, я увидел вокруг, недалеко около мечети, странную группу.

Взрослый мужчина и женщина, да два мальчика лет по 12–14, все в лохмотьях и невероятно грязные, стояли, понурив свои головы.

Все они между собою были связаны по рукам крепкими ремнями…

Около них стояло два «раиса» (бухарские полицейские), державшие в руках нечто вроде плетей…

Думаю — за какое такое коллективное преступление постигла такая участь целую семью?

Оказывается, это были кабальщики, т. е. люди, попавшие за долги в рабство.

Чтобы объяснить такое странное и ужасное явление, надо прежде всего кое-что сказать о нынешней форме управления в Бухаре.

Официальный образ правления — деспотический, т. е. эмир нераздельно правит страною и права его неограничены. Такое явление основано на правилах шариата.

Исполнителями воли Эмира являются — Казы-Келян (министр юстиции и духовных дел), а также Куш-бег (министр финансов).

Провинциями управляют беки (губернаторы), назначенные и по желанию сменяемые Эмиром. Бекства делятся на амлякдарства (уезды). Амлякдар — это уездный начальник.

Жалованье (кроме служащих в войсках) в Бухаре никто не получает. Все дворцовые чины живут милостями и подачками эмира.

Беки и амлякдары кормятся, как хотят, т. е. стригут население в той мере, какая им кажется удобной.

Законная подать состоит для земледельцев в одной десятой части урожая (херадж), а для торговцев в 2 ¹/₂ % стоимости всего их товара (зякет).

Земледелец не может продать зерна, пока умолот его не будет определен амлякдаром.

Когда произойдет исчисление обложения, эмир устанавливает цены на продукты земледелия, и каждый может внести подать деньгами или натурой.

А покупателями обыкновенно являются подставные лица от самого бека.

Тут, разумеется, бек наживается, а население стонет.

Иногда, но очень редко, на бека решаются жаловаться в Бухару и бывают случаи, когда зарвавшийся сатрап лишается бекства и подвергается суровому наказанию, вплоть до конфискации его имущества и палочных ударов.

Но, если бек уличался в уменьшении доходов от бекства, то его ждала та же участь.

Напрасно он будет ссылаться на неурожай или другие всевозможные причины. Оправдания ему нет!

Он лишается всего, превращаясь в нищего. И тогда он и дети его должны продавать свой труд в качестве поденщиков на рынке.

Сейчас же после сбора урожая, бек обязан превратить натуру в монеты и отослать их в Бухару.

Каждые 1500 рублей, зашитые в мешок, составляют вьюк одной лошади, и сын бека отправляется с караваном в Бухару — сдавать подать Эмиру.

Скверные минуты переживает почтенный администратор, ожидая возвращения посланного.

Если все обойдется по-хорошему, бек остается на месте и может продолжать свои коммерческо-административные операции.

А если в Бухаре найдут, что присылка «мала», придется злополучному сатрапу отправить другой караван с дополнительным взносом, который выжимается на скорую руку из населения.

Бухарские узники

Амлякдару тоже, волей-неволей, приходится стричь публику, ибо он обязан «дарить» беку одного верблюда, одну лошадь и двух баранов и, кроме того, еще от 100 до 300 рублей презренного металла.

Иногда беку удается сойтись «по» хорошему» с бухарскими правителями. Тогда последние предлагают беку сообщить цифру накопленного им капитала, после чего требуют возвращения в «казну» известной суммы.

После того, как обе стороны изрядно поторгуются, все кончается к общему удовольствию и бек остается на месте.

Весь доход поступает в кассу эмира, который содержит «армию» и, по своему усмотрению, раздает кое-что служащим.

Школы содержатся на частные средства, а мадрассы на завещанные (вакуфные) капиталы.

Результатом такой финансовой системы было то, что народ в Бухаре обеднел до крайности, а если кто-нибудь и имеет кое-что, то старается спрятать свое добро подальше от жадных глаз беков и амлякдаров.

Долго ломали себе голову мудрые правители, чем поправить свои делишки.

Какой-нибудь вольнодумец сказал бы, что для этого надо было бы поднять народное благосостояние и образование, усовершенствовать земледельческую культуру, развить торговлю и пути сообщения и т. д. и т. д.

Но такие советы вызвали бы в Бухаре смех.

И в довершение ее несчастия, по русско-бухарскому договору, заключенному 40 лет тому назад, бухарская казна совершенно лишилась одной очень выгодной отрасли торговли — торговли людьми.

Дело в том, что статья 17 этого договора гласит: «В угоду Государю Императору; и для вящей славы Его Величества отныне, в пределах Бухарского Ханства, уничтожается постыдный и противный законам человеколюбия торг людьми».

Так что рабства (официального) в Бухаре нет. Меж тем, торговля рабами была одним из главных ее доходов, и уничтожение этой торговли для бухарской казны было равносильно упразднению рулетки в княжестве Монако. Но изворотливые азиатские политики сумели весьма «обходительно» обойтись с 17-ой статьею договора.

Вместо рабства существует теперь в Бухаре кабала, т. е. то же рабство, но с другим названием.

Ведутся даже бухгалтерские кабальные книги.

В эти книги вносятся имена тех несчастных, которые не могли своевременно уплатить казенных податей, а также и имена частных должников.

Девяносто % из этих людей составляют, конечно, должники казны.

Внесенный в кабальную книгу лишается всех прав состояния и не смеет отлучаться от места своего жительства. Через особых глашатаев имя его выкрикивается на улицах и площадях.

И вот каждый бухарец, располагающий капиталом, имеет право купить у казны те претензии, которые она имеет к несостоятельному должнику. Если у покупателя нет свободного капитала, чтобы заплатить долги сразу, то достаточно, если он обяжется вносить деньги частями. И покупатель после этого делается, в полном смысле слова, владельцем кабального человека.

Можно было бы думать, что кабала есть нечто временное, т. е. существует она лишь до тех пор, пока должник не отработает всей суммы долга.

Но это только в теории.

Контроля над собственником кабального человека не имеется никакого и рабовладелец сам оценивает как работу, так и стоимость его содержания, причем, конечно, себя не забывает.

Все это резко идет вразрез с учением Корана, который запрещает брать проценты или обижать должников.

Жаловаться кабальному некуда и некому.

До Кушин-бега, живущего в Бухаре, кабальный не дойдет, ибо без разрешения хозяина он шагу никуда сделать не может. Писать?

Грамотей-бухарец такая же редкость, как белый негр.

Ни один туземец не гарантирован от того, чтобы не попасть в кабалу.

Бек или амлякдар наложат на неугодного им человека штраф таких размеров, который тот уплатить не в силах — и кабала готова!

Несчастный с семьею (кабала распространяется также и на семью) выводится на рынок и продается.

А наложение штрафа для бухарского администратора не безвыгодно, ибо, по тамошнему обычаю, в казну поступает лишь часть штрафных денег, остальные же составляют доход лица, наложившего его.

Штраф налагается, конечно, сообразно размерам состояния и общественного положения намеченной жертвы.

Семья того кабального, что я видел на бухарском базаре, «стоила» всего около 250 рублей на русские деньги. (Три хороших верблюда!).

Ужасна участь кабальных!

Они живут, большею частью, вместе с домашними животными, или просто «на вольном воздухе». Кормят их рисовой кашицей или, в минуту человеколюбия хозяина, черствой кукурузной лепешкой.

А работать заставляют их с утра до ночи, причем никакой труд не считается для них тяжелым.

За малейшую провинность хозяин имеет право наказать кабального не только побоями, но и заковать в колодки. Избиение до смерти не редкость.

И вот любой бек и даже амлякдар таким образом создает для себя сколько угодно даровых работников.

Ведь постановление этих господ о наложении штрафа — окончательное, и обжалованию не подлежит.

Уж раз кто внесен в кабальную книгу — несчастный и вся его семья обречены на гибель. Женщины и мужчины превращаются в вьючных животных, а девушки служат в гаремах потехой для гг. бухарских администраторов.

Все это ужасно!

Но еще ужаснее то, что сделать с этим ничего нельзя.

Даже русский политический агент в Бухаре бессилен, ибо он тут, разумеется, для того, чтобы поддерживать дружеское отношение к соседней стране, а вовсе не для того, чтобы вмешиваться во внутреннюю жизнь дружеского государства, что, конечно, могло бы вызвать неудовольствие бухарских властей и, чего доброго, привело б к столкновению между Россией… и Бухарой!

Тут шутки плохие!

Помочь могли бы здесь только капиталы, достаточные для того, чтоб выкупить несчастных рабов, т. е. — простите — должников.

А поговорите с бухарским администратором обо всем этом, он вам скажет:

«Помилуйте, у нас рабства нет, а должников и у вас по головке не гладят!»

И он почти прав.

Тут нужны деньги и большие деньги!

Где вы, господа американские короли?

Где вы, гг. Рокфеллеры, Карнеджи, Асторы, Вандербильды и др.?

Тут есть куда отделить из ваших миллиардов…

Любопытен рассказ, который я слышал от одного старого дарвозца о таком «кабальном случае».

Привожу его вам…

В Кулябском бекстве, недалеко от Хирманджо, жила счастливо и в некотором достатке семья таджика (таджики — бухарцы иранского происхождения).

Семья состояла из мужа, жены, двух сыновей и дочери.

Сыновья были уже взрослые, а дочь Мейхун, 15 лет, считалась во всем округе первой красавицей, и старик не нарадовался на своих детей.

В один прекрасный день, в дверь сакли таджика постучал посланник от бека, обыкновенный раис (полицейский) и, когда перепуганный старик вышел к нему, посланец бека сказал:

— «Благодать Аллаха снизошла над твоим домом! Я явился к тебе вестником большой радости и чести для всей твоей семьи! Могущественный бек увидел твою дочь, когда она собирала плоды гранатного дерева, да, кроме того, он услышал, что она мастерица ткать маты (бухарские материи) и он милостиво приказал привести ее к нему!»

Побледневший старец сначала от испуга онемел, но, наконец, нашелся и ответил:

— «Могущественный бек слишком добр и милостив к нам, и избави меня Аллах от того, чтобы я воспользовался для моей Мейхун добротой нашего господина! Дочь моя слишком недостойна, чтобы осмелиться войти в дом бека! Да от солнечного сияния твоего господина она завяла бы сразу. Пусть уж она здесь, в тени влачит свои дни!»

С этим ответом посланец ушел, оставив в отчаянии и горе семью таджика, ибо для всех было ясно, что бороться с желанием бека бесполезно и что бедную Мейхун, так или иначе, придется отдать беку.

И на семейном совете решено было тайком ночью отправить девушку в Сарыгор, к родственникам таджика.

Так и сделали.

А утром вся семья подняла ужасный вопль и крик, и на вопросы соседей ответили, что их дорогая Мейхун вечером, желая покупаться в речке — утонула. А когда посланец бека на другой день явился с людьми, чтобы силою взять девушку, то семья вышла к нему в траурных одеждах и старый таджик сказал:

— «Аллах велик! Да будет его святая воля! Он наказал нас за то, что мы не приняли от бека его милости. На дне речки наша радость, наша Мейхун покоится навеки». — При этом вся семья заливалась слезами и надо думать, что слезы эти были искренни, ибо пережитое волнение и разлука с любимой дочерью представляла достаточную причину для слез.

Гнев бека был ужасен.

Он, да и все население, конечно, прекрасно поняло, что Мейхун спрятана в укромном месте и что она находится «вне пределов досягаемости» для бека и, в результате, сластолюбивый сатрап через кадия возбудил обвинение против всей семьи таджика в том, что они ночью утопили девушку, причем приближенные бека свидетельствовали, что слышали жалобные крики Мейхун около реки.

Бухарское правосудие скорое и не милостивое.

Все члены семьи были присуждены к 500 ударам плетьми каждому и к уплате штрафа в 3000 тилли (тилли = 3 р. 80 коп.). Так как такой огромной суммой почти никто из частных лиц не владеет, то таджик и его семья были объявлены кабальными людьми.

Сакля их и имущество было взято в казну, а сам таджик с женою и сыновьями был выведен на рынок.

Мейхун же, как только услыхала об участи ее родителей и братьев, сама явилась к беку, и бек с неделю отдал должное ее… умению ткать, но в помиловании ее родных все-таки отказал.

И Мейхун в отчаяньи, на этот раз на самом деле, утопилась там же, где прежде это только предполагалось.

Говорят, впрочем, что беку за его «шалости» был объявлен из Бухары выговор…

Говорят еще, что бек от этого не утопился…

Я далек от мысли винить в чем-нибудь жизнерадостного и веселого бека и вовсе не желаю оправдывать строптивую Мейхун и ее погрязших во лжи родителей, но думаю:

«Ceterum censeo Carthaginem esse delendam!».^[35]

VIII. Самарканд и могила Тамерлана

Из Бухары я отправился в Самарканд.

Дорога здесь удивительно однообразная и скучная, хотя, конечно, не похожая на ужасную песчаную пустыню, что тянется от Красноводска до Асхабада.

На 87 версте от Бухары лежит городок Кермине, представляющий собой немалый интерес.

Этот город служит излюбленным местопребыванием эмира.

По бухарским обычаям, каждый престолонаследник должен служить некоторое время беком (губернатором), чтобы научиться управлять и чтобы познакомиться с народом.

Нынешний эмир когда-то служил беком в Кермине, и по настоящие дни большую часть своего времени проводит в нем.

Там есть несколько дворцов, отделанных очень роскошно, и склад с имуществом эмира.

Есть и цитадель с бойницами, но европейских учреждений там нет совсем.

Немного дальше находится город Карши, и здесь вы уже проезжаете по Каршимскому оазису, где сама природа дала высокую культуру всяким земным плодам. Тут прямо рай в смысле растительности.

Город Карши лежит на берегу реки Кашки-Дарьи, и очень древнего происхождения. Он очень богат, с громадной торговлей и со множеством маслобойных заводов.

Особенно славятся в нем чай-ханэ (чайные). В них, в качестве прислуги, служат мальчики. Эти мальчики расхаживают в шелковых халатах и ноги их украшены браслетами. Кроме того, они надушены до омерзения. Все они до мозга костей развращены и, вообще, составляют позор и язву мусульманских нравов…

На берегу реки в г. Карши есть огромный сад, составляющий собственность эмира.

Удивителен местный гарнизон войск: он вооружен фитильными ружьями…

Замечательна здесь и тюрьма. Арестанты все сидят в колодках и содержатся всецело на счет благотворителей.

Но все на свете кончается. Кончился и бухарский кошмар, и за станцией Термес вы попадаете опять «в Россию», т. е. в Самаркандскую область.

В шесть часов вечера я очутился на вокзале в г. Самарканде.

Самарканд!

Тут вы уже стоите на исторической почве, где земля, может быть, оттого так плодородна, что веками удобрялась людской кровью.

Но оставим в стороне поэзию и вернемся к прозе.

Самарканд столица и главный город Самаркандской области.

Город, конечно, делится на русскую и азиатскую части и население его равняется (около) 60.000 душ — 20 тысяч русских и 40 тысяч туземцев.

Климат великолепный, но летние жары достигают 40° Ц. в тени…

В конце февраля все уже цветет.

Растительность богатая и роскошная, и почти все русские обитатели занимаются садоводством.

Проживает здесь начальник области и имеется, конечно, масса правительственных учреждений.

Есть Общественное собрание и городской театр.

С вокзала я проехал прямо в гостиницу (первую в городе), где драли с меня немилосердно и отвратительно кормили. Хороших ресторанов в городе нет ни одного, но зато есть недурная кондитерская, в которой кофе и пирожками я старался вознаградить себя за отсутствующий обед.

(Я, конечно, все время говорю пока о русской части Самарканда).

Вечером я пошел в городской театр и, должен признаться, что никому не посоветую попасть в этот «Храм муз».

Дело в том, что в январе месяце в Самарканде бывает весьма холодно, и я в театре чуть было не замерз, так как театр деревянный и, при этом, почти не отапливаемый. Кроме того, он построен в какой-то яме, где, как мне говорили, прежде было болото. Публика — (я и еще человек тридцать товарищей по несчастью) сидела в калошах и шубах и стучала зубами все время, точно кастаньетами.

После такого посещения самаркандского театра и несмотря на то, что день, сравнительно, был теплый, я, вернувшись в свою гостиницу, велел затопить печь и три дня никак не мог согреться.

В городе существует музыкальный кружок.

Кружок этот и содержит холодильник, называемый «Городской театр» и немудрено, что деятельность этого кружка все время стоит на точке замерзания.

Имеется еще Военное собрание с очень хорошей библиотекой до 2000 томов, но туда, даже на платные вечера и спектакли, посторонних лиц, а особенно лиц нерусского происхождения, не допускают вовсе.

Я как-то «зайцем» побывал там: человек 10 сидели и молча смотрели друг на друга.

Скука была легендарная.

Зато Общественное собрание радушно открывает свои двери для всех желающих покушать, поиграть в карты и повеселиться.

Газет в городе не издается.

Была одна, но «вся вышла» по обстоятельствам, от редактора не зависящим.

Вообще надо сказать, что весь Туркестан утоляет свой газетный голод «Туркестанским курьером», выходящим в Ташкенте. Этого «Курьера» вы найдете везде.

Газета юркая с явно консервативно-либерально-реакционно-прогрессивным направлением. Или, как говорят благонамеренные люди, оппортунистическая!

Но самаркандцы, кажется, мало горюют об отсутствии местной прессы.

У них имеется невероятное количество кинематографов, а ведь «Пате журнал все видит и все знает!»

Войско составляет большую часть русского населения Самарканда. Затем идут служащие в разных казенных и частных учреждениях, коммерсанты, агенты и небольшое количество лиц свободных профессий.

Но все то, что можно сказать о русской части Самарканда, можно сказать и о любом русском губернском городе и потому, прошу вас последовать за мной и ехать в настоящий, туземный Самарканд.

Для этого только следует пересечь Абрамовский бульвар, и вы из будничной русской действительности сразу попадете в сказочный, яркий мир исторического Востока.

Азиатский городок с его базаром, чай-ханэ, караван-сараями и т. д. начинается непосредственно за Абрамовским бульваром. Этот городок необыкновенно грязен, и туземное население ютится в деревянных или глиняных лачугах удивительно причудливой архитектуры.

Все это похоже, сказал бы я, на восточный Нюренберг.

Лишь только вы покажетесь в туземный город, как сейчас же, точно из-под земли, вырастают перед вами проводники, предлагающие свои услуги для осмотра древностей.

Но тут вы натыкаетесь на курьез:

Все эти гиды до единого уверяют вас, что они сопровождали по Самарканду — кого вы думаете — Верещагина!

Они, очевидно, прекрасно понимают, что имя великого художника известно всем русским, и в результате получается, что Верещагин ходил по Самарканду со свитой, по крайней мере, из 30–40 проводников. Когда я одного из них спросил, а кто же такой был Верещагин, он не задумываясь ответил:

«Хороший господин был! Большой купец!»

«Не полотном ли он торговал?» — продолжал я.

«Верно говоришь, — ответил сарт, — хорошим полотном!..»

Взявши одного из этих гидов, я пошел за ним бродить по древним зданиям города. Он же упорно тянул меня к лавкам с целью заставить купить что-нибудь.

И здесь, оказывается, комиссионное дело процветает.

Что за сказочное зрелище открывается перед вами, когда солнце играет своими лучами на этих неувядаемых красках изразцов старинных величественных дворцов и мечетей. Грандиозность размеров, красота архитектурных линий и богатство красок переносят вас в волшебный мир восточной поэзии.

Но, к сожалению, здесь не только создавали, но и разрушали, и все эти азиатские вояки: Александр Македонский, Чингис-Хан, Тамерлан и легион других огнем и мечом расписались здесь в своем пребывании.

Поражают вас также не менее великолепные сады при каждом древнем дворце или храме.

И не удивительно, что послы кастильского короля Генриха III рассказывали чудеса о своем здесь пребывании. По их словам, город по своей величине превосходил Севилью и имел 150.000 жителей!

Я всегда с некоторым недоверием любовался на чудные полотна Верещагина и его закаспийские эскизы и подозревал этого замечательного художника в преувеличении колорита. И я рад, что имею теперь случай публично покаяться в этом, ибо увидел в натуре точные копии с его красок.

Но в чем заключается тайна выделки эмали на изразцах, покрывающих древние дворцы и храмы Самарканда?

Цвет красок так же ярок, как будто возник вчера, а это «вчера» у некоторых зданий считается за 2000 лет. Ни время, ни действие атмосферы, ни жгучее солнце Туркестана не повлияли на целость красок и они горят сегодня так же, как и много веков назад.

Изразцы окрашены в белый, синий и желтый цвет, имеют форму небольших квадратиков и все эти огромные здания выложены такими изразцами.

Лучше всего сохранились мечети: Тилля-Кара — выстроена Багадуром; затем мечеть Улуг-Бек — построена внуком Тамерлана; мечеть Шир-Дор и мечеть Биби-Ханым, построения Тамерланом в честь его любимой жены. На ней день и ночь работало 700 индусских рабов, причем мрамор был привезен из Индии на слонах.

Но самая красивая и интересная мечеть Шах-Зинды. К сожалению, она хуже других сохранилась и, благодаря современным «ремонтам», значительно обезображена.

Самарканд. Медресе Тилля-Кари и минареты Улуг-Бека.

При ней существует магометанская школа медрессе. При входе в этот медрессе, с правой стороны находится бронзовая дверь удивительно тонкой работы, ведущая в особую комнату. В этой комнате, на мраморном пюпитре, лежит копия с Корана, за чтением которого был убит калиф Осман^[36].

Подлинник хранится в… Петербурге в Имп. Эрмитаже!!..

Когда вы смотрите на эти грандиозные и единственные в мире памятники былого величия мусульманского мира, то, закрывши один глаз, ваш взгляд сможет в то же время схватить и те лавчонки и чай-ханэ, что ютятся кругом древних гигантов. И как мало красота и чистота линий древних мечетей гармонирует с парящей кругом грязью!

Старый Самарканд

Содержатся эти исторические сокровища плохо или, вернее сказать, они совсем не содержатся. Правда, не так давно вышло запрещение брать материал из древних зданий для современных построек, но это именно недавно, так что в сущности успели уже, конечно, расхитить все, что было ценного по этой части.

Да, наконец, в Самарканде случился такого сорта анекдот… Приехало туда, из Ташкента, одно очень высокопоставленное лицо из чинов туркестанской администрации. Во время пребывания «особы» в городе, один из легкомысленных обитателей позволил себе обратить ее внимание на то, что надо было бы принять решительные меры для охраны самаркандских исторических древностей.

И изрекла сия особа:

«Чем скорее разрушится все это, тем лучше для русской государственности».

Так сказал не Заратустра!

Простой администратор изрек такую мудрость…

Неужели Чингис-Хан и Тамерлан нагнали такого страха, что еще и теперь, через столько веков после их смерти, они могут быть опасны для «государственности»?

Самарканд. Шах-Зинде

Интереснее всего в Самарканде мавзолей, воздвигнутый над могилой Тамерлана. Называется она «Гур-Эмир», что в переводе значит — могила повелителя.

Мавзолей этот представляет из себя огромное здание красоты, поистине, замечательной. Над центром его высится выложенный цветными изразцами грандиозный купол. Изразцы желтого и черного цвета и, по-моему, напоминают тигровую шкуру, отчего все здание имеет в себе что-то зловещее. Лишь только вошел я в мавзолей, как увидел в вестибюле муллу с учениками, которые, сидя на корточках, хором, нараспев читали молитвы из Корана. Все сейчас же поднялись мне^: навстречу, и на мое желание осмотреть могилу, ответили любезным предложением проводить меня.

Внутренность здания разделена на верхнее и нижнее отделение.

Я был поражен его роскошной отделкой. Везде мрамор, золото и т. п.

Самарканд. Мавзолей Гур-Эмир

В центральной комнате верхнего отделения лежат девять камней, ибо здесь, кроме Тамерлана, погребен еще его сын, его советники и какой-то магометанский святой. Самый главный камень, конечно, над могилою Тамерлана.

Камень этот единственный в мире, черный нефрит-монолит огромной величины.

Но он расколот пополам (как говорят, персидским царем Шах-Надиром^[37]). Этот чудный камень привезли из провинции Хотан, и высечен он из гор Куэн-Лун. На нем есть арабская надпись, содержащая в себе генеалогию Тамерлана и Чингис-Хана, предание о том, как Аланкува забеременела от луча солнца^[38] и дата смерти Тамерлана (807 год гедржи 14 месяда шаобана).

В мавзолее молилось несколько правоверных и, вообще, там часто совершаются богослужения.

Возле могильного камня стоит высокое знамя, на которое верующие вешают лоскутки разноцветных материй. Сколько я ни расспрашивал, но не мог добиться объяснения этого обычая.

Больше всего лично меня поразили мраморные перила ажурной работы кругом могильных камней. Такое тонкое мраморное кружево, изображающее виноградные лозы, едва ли, я думаю, было где-либо сделано с таким искусством.

Мулла зажег две восковые свечи и предложил мне сойти в нижнее отделение и, спускаясь долго вниз по узким и темным катакомбам, я, наконец, очутился в подземелье, где собственно и погребен Железный Хромец, Бич Божий Тамерлан.

Странная мысль приходит человеку в голову, когда он стоит у гроба Тамерлана…

Прежде всего — кто был Тамерлан? Покойный профессор Т. Н. Грановский^[39], в своей лекции о Тамерлане, в одном месте назвал его «великим». Я всегда с благоговением относился к деятельности этого замечательного историка, но думаю, что эпитет «великий» трудно приложим к человеку, который ничего не создав, только разрушал, и который как кровожадный бессмысленный зверь рыскал по земле, жег, избивал, грабил и, в конце концов, построил себе башню из 70000 отрубленных голов!

Даже свою дикую монгольскую культуру и ту Тамерлан не старался привить побежденным. Он только убивал и разрушал!..

И жаль, что немецкий историк-сатирик Иоганес Шерр^[40] не взял для одной из своих исторических монографий такого субъекта, как Тамерлан!

Для русской «государственности» думаю, что мавзолей над могилой Тамерлана опасности не представляет, но если его сегодня поглотила бы земля, стало бы легче и не так стыдно за человека. Для человека современного развития и с умением разбираться трезво и просто в делах прошедшего Тамерлан является, конечно, ничем иным, как хулиганом огромных размеров, одаренным, к несчастью, властью: так сказать, хулиган-чемпион. И никакие ореолы древней поэзии его на другое место не поставят.

Туземцы в Самарканде шепотом говорят о том, что несколько лет тому назад какой-то англичанин, осматривавший мавзолей Тамерлана — плюнул на великолепный нефрит и спасся лишь чудом от смерти и от ножей мулл.

Привет вам, сэр!

Very nice!^[41]

IX. Коканд, Скобелев и Андижан

В Коканде, вы уже находитесь в Ферганской Области.

После виденных мною до сих пор городов края, Коканд производит впечатление настоящего «города».

Широкие, шоссированные улицы, прекрасные, иногда прямо шикарные дома, развитая уличная жизнь — дает иллюзию большого центра.

И ведь на самом деле: в Коканде 85.000 жителей в обеих (европейской и азиатской) частях города. Масса правительственных учреждений, бесчисленное количество отделений частных банков, имеются представители почти всех крупных московских торговых фирм и есть превосходные гостиницы.

Коканд — хлопковая столица Туркестана и главный его рынок, на который в июле месяце съезжаются для закупки этого продукта и где совершаются миллионные сделки.

И, как в Баку только говорят о нефти, в Петербурге только о производствах, в Туле только о пряниках, так и в Коканде — все вертится около хлопка.

Местные воротилы по хлопковым операциям, большею частью, евреи и армяне, а комиссионеры состоят уже исключительно из представителей только этих двух наций.

Они (как пажи и правоведы в Петербурге) попадаются везде на улицах, в ресторанах, в клубах и т. д.

Но я попал в Коканд в январе, в то время, когда почтенная корпорация кокандских комиссионеров имеет вид сонных мух. К хлопковому сезону, они, конечно, оживляются, и тогда Коканд представляет собой большую мухоловку.

Туземная часть города не очень стара (всего 200 лет), но имеет огромный и богатый азиатский базар чисто восточного характера, где и торговцы и покупатели все сарты.

Город был основан в 1732 году Абду-Раим-бием на болоте, где водилось множество диких кабанов. Это обстоятельство причиняло и причиняет и теперь много горя для самолюбивых местных аборигенов, ибо слово кок по-местному означает свинью и название Коканд — город свиней. Туземцы относят это название не столько к диким кабанам, как к мирным еврейским и армянским комиссионерам…

Коканд. Приемка хлопка

Я немало погулял по восточному базару Коканда, на котором найдется масса древних и современных произведений Востока. Персидские ковры, старинное оружие, индийские шали, жемчуга и бирюза, редкие ткани, китайский фарфор — все это вы здесь увидите.

Но я проклял восточный способ торговли, отнимающий массу времени и который, обязательно, идет по заведенному этикету.

Я думаю, что русский способ совершать коммерческие сделки в трактирах несомненно восточного (татарского) происхождения.

Англичанин с его «время деньги» возбудил бы здесь смех, зато русская поговорка — «дело не волк, в лес не убежит» у всех Ахметов, Сеидов, Абдулов нашла бы полное сочувствие.

Вот, например, как покупается какая-нибудь вещь здесь на базаре:

В одной из лавок увидал я прекрасный ятаган, лежавший на прилавке между всяким хламом.

Хозяин лавки, старик-сарт, сидел на ковре и в полудремоте похлебывал из пиалы зеленый чай, изредка затягиваясь из стоявшего перед ним неизменного кальяна.

Зная восточный обычай, я, войдя в лавку, первым долгом поклонился ему, он же, плохим русским языком, дал мне понять, что безумно счастлив видеть такого великолепнаго господина, как я. Где-нибудь у нас я просто спросил бы о цене ятагана, но такая наивная прямолинейность здесь не принята, да и не выгодна, поэтому я похвалил ковры, лежавшие тоже на прилавке. (Ковры, между прочим, были плохие и меня нисколько не интересовали).

Сарт тогда сейчас же, с большим участием, начал справляться о моем здоровье и о здоровье моих родных и пригласил меня выпить чашку чая и покурить.

Я сел с ним рядом на ковре и выразил свою радость, узнав, что он и вся его семья живут вполне благополучно. Немного погодя, я (как это полагается), между прочим и невзначай спросил про ятаган. Тут сарт немного оживился и полушепотом сообщил мне, что ятаган этот составляет его гордость и, в то же время, семейную святыню, и что «этим ятаганом сам Худояр-Хан^[42] кромсал своих врагов». Тогда я выразил сожаление, что ятаган не продается, но сарт поспешил меня успокоить:

«Я и моя семья никогда не думали, что нам будет возможно расстаться с такой вещью, но на все воля Аллаха, и для такого знатного и богатого чужестранца, как я, он готов пожертвовать не только ятаганом, но и всем, что ему дорого!»

Я горячо поблагодарил благородного старика за его самопожертвование и робко осведомился о цене ятагана.

Старик, вздохнув, назвал мне такую цифру, что я, кажется, закачался и если бы не ухватился за стоящий рядом столик, пожалуй, упал бы на спину. Он потребовал — 300 рублей… Придя в себя, я ответил, что ятаган, по моему мнению, стоит гораздо больше, но перед ним сидит бедняк, обладающий суммой всего в 15 руб.

 

Коканд. Торговцы гончарными изделиями

На этой сумме мы и сошлись.

Мои кокандские приятели, которым я показывал этот ятаган, сказали мне, что я переплатил…

Говорят, что в этом роде совершаются в Коканде и хлопковые сделки.

Так как ни один город Туркестана не обходится без своей местной болезни, то и Коканд не составляет исключения. Почти 25 % жителей болеет зобом.

В «городе свиней» я пробыл всего 4 суток и выехал дальше в Скобелев^[43], иначе говоря, Новый Маргелан.

Скобелев находится очень далеко от вокзала (4 версты), и после изрядной тряски по ужасной дороге, я очутился в гостинице «Боярский двор». Гостиница скверная, но зато очень дорогая. Обедать можно только в известное время, и при этом — скверно. Приезжающих стригут, как баранов. С меня взяли отдельно за постельное одеяло по 50 копеек в сутки…

Скобелев чисто русский город, и туземцев там почти что не видать. Разве только на местном рынке, где сарты торгуют мясом и зеленью.

В городе сосредоточены все областные правительственные учреждения.

Скобелев. Губернаторская ул.

Жителей около 20.000 человек. Из них половина страдает местной болезнью, болотной лихорадкой.

Улицы очень широкие, но плохо или совсем не мощеные, и в дождливую погоду непролазная грязь заставляет граждан и гражданок сидеть дома.

При этом извозчиков очень мало и, чувствуя себя господами положения, они горды как испанские гранды и ругаются так, что можно подумать, что они все принадлежат к «крайним правым»…

Дома — все одноэтажные и удивительно скучной, однообразной постройки. Только дом губернатора и Военное собрание в два этажа, причем при доме губернатора есть большой и прекрасный сад.

Вообще, в Скобелеве масса зелени и воды. А последнее — редкость для туркестанского города.

Чудесный парк занимает большое пространство по самой середине города; да и при каждом доме в Скобелеве имеется сад и купальня.

Военное собрание имеет очень хорошую зрительную залу со сценой, и в нем можно недурно и недорого обедать и ужинать.

Но нет розы без шипов!

Шипы Военного собрания изображают гг. распорядители из военных.

Они крайне заносчивы и смотрят на бедных штатских, как на существа низшей породы.

Несмотря на то, что я попал в Скобелев как раз на масленицу, редко где я испытывал такую скуку, как там.

Насколько Коканд кипит жизнью, настолько Скобелев похож на огромное кладбище, причем похоронные обряды совершаются в Военном собрании, в штаб-квартире скуки и уныния.

И я был рад, когда испанский гранд, переодетый извозчиком, повез меня, спустя пять дней, на вокзал и я очутился в вагоне по дороге в Андижан.

Андижан, по своему официальному положению, является лишь уездным городом Ферганской области, но жизни в нем куда больше, чем в Скобелеве, да и по количеству населения (50.000) он превышает его.

Это, конечно, происходит от того, что Андижан является центром земледельческого района с могучими полосами леса и, кроме того, в его уезде находятся лучшие хлопковые плантации края.

И здесь совершаются громадные сделки по закупке хлопка.

Азиатская часть города никакого значения не имеет. Туземцы почти все живут рядом и вместе с русскими.

Как достопримечательность, стоит осмотреть братскую могилу и мавзолей над павшими воинами во время туземного восстания 1897 года^[44].

Но главная, настоящая достопримечательность Андижана — это его невероятная, чисто легендарная грязь.

Вы не подумайте!

Это не лечебная какая-нибудь грязь, а, наоборот, грязь, от которой люди мрут, как мухи.

Улица в Андижане

Уже с вокзала начинается она, жидкая, желтая, в аршин глубины. Весь город тонет в ней и о хождении пешком не может быть и речи. Были случаи, когда лошади тонули буквально вместе со своими седоками…

И надо думать, что конюшни Авгия, сравнительно с андижанскими улицами, представляли собой по чистоте операционные залы берлинской клиники!

И живут же люди в таких клоаках!

Немудрено, что администрация стыдливо запрещает иностранцам въезд в города Туркестана…

Пожалуй, что и неловко…

Гостиницы в Андижане такие же грязные и неустроенные, как и улицы. Но цены за комнаты берут такие, как будто грязь в них привезена из одесского лимана и, если бы в Андижане не существовало клуба, то путешественник умер бы с голоду.

Каким-то секретным, вероятно, только им одним известным способом, андижанцы ухитряются вечером по своей грязи доплыть до клуба, где веселье стоит столбом. Там ужинают, танцуют и т. д., причем есть оркестрик и кое-какие кафешантанные номера.

После того, как я в один из вечеров отдал дань легкой музе кафешантана, зайдя на следующий день туда пообедать, я был несказанно удивлен, попав в грозное царство Фемиды.

В помещении, где накануне вечером проделывались самые легкомысленные вещи, заседала выездная сессия Окружного суда из Скобелева и суровый товарищ прокурора настаивал на обвинении там, где вчера все и все признаны были заслуживающим бесконечного снисхождения.

Почти все дома в Андижане деревянные и в один этаж, что очень рационально, ибо землетрясения здесь очень часты и наступают всегда так внезапно, что, благодаря лишь подобному типу постройки, жителям есть быстрая возможность спастись.

Да легкие толчки почти ежедневное явление в Андижане, к которому все привыкли. Два раза ночью и я сам просыпался таким образом. Мне показалось, что кто-то, поднимаясь, приподнимает мой матрас и я даже посмотрел под кровать, думая найти под нею вора.

А это был просто подземный толчок, но я сразу вошел в положение андижанца, ибо сейчас же заснул опять.

Но, разумеется, Андижан живет под постоянным страхом повторения катастрофы, которая случилась сравнительно не так давно, когда половина города и масса жителей погибли от землетрясения.

Этим, я думаю, и надо объяснить особенную религиозность туземных сартов.

Как раз с тем же поездом, на котором я ехал в Андижан, возвращалось из Мекки несколько странников (хаджи), побывавших там на поклонении у гроба Пророка. Буквально весь туземный Андижан был на ногах и высыпал на вокзал, чтобы получить первое благословение от хаджи, помолившегося у священной Каабы.

Это было, буквально, целое море халатов и чалм всевозможных цветов и форм, и все эти люди, прямо на ходу поезда, брали его приступом, рискуя попасть под его колеса, лишь бы получить первыми чудесное благословение.

Гейне как-то сказал: «есть всего только один умный немец, и то это не немец, а еврей».

И можно сказать:

Одна действительно прекрасная вещь есть в Андижане, и то это не в самом Андижане, а около него.

Это Джелабад!

Джелабадские источники лежат в Кугартских горах.

Некоторые из них горячие, некоторые холодные, но все они обладают большой лечебной силой.

Они отличаются большим содержанием органических веществ, а горячие воды имеют до 40° Ц. при явственном запахе сероводорода.

Устройство эти богатые источники имеют такое же, как и все природные богатства Туркестана, т. е. никакого…

Немало своей лепты внес русский для благоустройства Биарицца, Киссингена и Карлсбада. И будет с нас!

Вот, между прочим, какую легенду рассказывают туземцы о возникновении этих источников:

Благочестивый Аюб (Иов) подвергся раз искушению. Сперва Господь отобрал от него все имущество, а затем ужасная болезнь покрыла все его тело язвами, в которых кишели черви. И понял Аюб, что гнев Божий карает его за гордость и смирился он духом и горячо помолился Всевышнему. Сорок лет мучился несчастный и сказал ему, наконец, Аллах: — «Ты безропотно перенес искушение! Настал конец твоим мукам! Ударь правой ногой о камень!»

И не успел Аюб исполнить приказание Аллаха, как на том самом месте, где ударил он ногою, забил из земли ключ горячей воды и, искупавшись в этой воде, Аюб получил исцеление. И велел ему Аллах ударить в землю левой ногой и из этого места забил ключ холодной воды. Напился ее Аюб, и совершенно выздоровел…

Такова легенда!

Не нужно быть злым человеком, чтобы пожелать, чтобы кто-нибудь из лиц высшей туркестанской администрации заболел наподобие Иова.

Быть может, тогда что-нибудь и было бы сделано для благоустройства Джелабадских источников.

X.Ташкент и Оренбургская дорога

Заключение

Ташкент!

Лишь только по приезде выйдете вы из вагона на платформу, как сразу почувствуете, что попали в большой город.

Прекрасный, огромный вокзал полон движения!

От самого вокзала гремит трамвай и снует по всем направлениям.

Дальше вы увидите прекрасные улицы с оживленной толпой, с великолепными магазинами и, наконец, очутившись в гостинице «Россия», вы сразу убедитесь, что после азиатского Туркестана, находитесь в убежище европейской техники и комфорта.

Умывшись и прекрасно пообедав, я, не теряя времени, пошел осматривать Ташкент. (Говорю пока о русской части города.)

И, повторяю, сразу он делает прекрасное впечатление.

Да, в конце концов, Ташкент, все-таки, столица всего Туркестана с населением в 160.000 душ (русского элемента всего 30.000).

Климат чудесный.

Во время моего там пребывания (конец февраля) стояла полная, цветущая весна.

В Ташкенте находятся все главные учреждения, гражданские и военные, по управлению Туркестанского края и 50 % русского населения состоят из чиновников и военных.

В городе издается три газеты, имеется театр, Военное и Гражданское общественное собрание. На улицах гудят автомобили и встречаются (тоже признак большого города) «жертвы общественного темперамента», чем, кажется, ташкентцы немало гордятся…

Одним словом, прогресс и цивилизация!..

При этом, растительность прямо роскошная, и в городских общественных садах (их есть несколько), под чудным южным небом, гулять — одно наслаждение.

И если бы не встречались постоянно сарты и киргизы, верблюды, ослики и другие атрибуты Востока, вы легко могли бы вообразить себя в европейском городе средней руки.

Таково первоначальное впечатление от Ташкента.

Но прожив в городе, как я, неделю, вы, к собственному удивлению, убедитесь, что находитесь в глухой провинции!

Прежде всего, на улицах, в ресторанах, в театре, в клубе — вы встретите все одних и тех же лиц и к тому же сроку вы будете лично знакомы чуть ли не со всем ташкентским «обществом».

Это происходит, конечно, от того, что «общество» в городе, собственно, очень не велико.

Ведь из 30.000 русских половина приходится на нижних воинских чинов и на низших служащих в разных общественных и частных учреждениях.

А прожив еще неделю, вы, наверное, узнаете всю подноготную из жизни «наших ташкентцев».

И первоначальное впечатление исчезает, как Fata morgana!

Любимое развлечение ташкентцев по праздникам состоит в поездках (пикники) в сады окрестных аулов и кишлаки сартов. Эти поездки носят особое название «ехать на рыбалку», и ташкентцы добросовестно сидят на берегу арыка и ловят рыбу, которой в арыке совсем не водится.

Когда я спросил одного такого спортсмена:

«Неужели вы когда-либо что-нибудь поймали в арыке?», он мне ответил:

«Как вам сказать, лихорадку я несколько раз ловил, а что касается рыбы, то я ведь не для рыбы сижу с удочкой, а для удовольствия».

Понятно, не все удовольствия горожан носят такой идиллический характер.

В Ташкенте есть несколько кафе-шантанов, и я побывал в первоклассном из них, в «Кало».

Это было нечто ужасное, и я не могу себе вообразить, каковы же должны быть там второклассные кафе-шантаны.

Есть еще драматическое общество, и при мне в Собрании состоялся вечер в память так трагически умершей в Ташкенте В. Ф. Комиссаржевской^[45]. Играли любители и очень недурно.

Другим развлечением для обывателей служит постоянная полемика между местными газетами.

Ругаются мастерски и иногда прибегают и не к совсем «парламентским» приемам.

Например:

«Туркестанские ведомости» редактирует некий г-н Левин.

В один прекрасный день, в редакции его газеты получилась телеграмма (это было при мне) из какого-то туркестанского города, что в Ташкент скоро прибудет знаменитый итальянский певец «Нивель Каруд». И только после того, как известие это было напечатано, поняли мистификацию, ибо, если читать «Нивель Каруд» с конца, то получается нечто, для г-на Левина не совсем лестное.

Телеграмма была, конечно, отправлена по инициативе другой редакции, но ташкентцы получили удовольствие, и все, кроме г-на Левина, были довольны… Нехорошо, господа!

Бичом Ташкента являются лютые жары. Они доходят до фантастических размеров и занятия летом, по этой причине, в государственных и частных учреждениях производятся только от восьми часов утра до часа дня, после чего даже улицы пустеют.

Извозчиков в городе очень небольшое количество и они дороги, и если вы, отправляясь в театр, заранее не позаботитесь о нем, то рискуете возвращаться домой pedes apostolorum^[46].

Несравненно более интересен туземный, так сказать, настоящий Ташкент. Город очень старый, и в нем есть, например, медрессе Барак-Хан, выстроенное 600 лет назад кокандским ханом Бараком.

В мечети Хазрет-Имам погребен основатель ислама в Туркестане Абукерка^[47], умерший в 926 году нашей эры. Вообще, здесь множество памятников древности — один интереснее другого.

Но, оставя в покое мертвых и обращая наши взоры на живых, приходится сказать, что самое интересное в Ташкенте, это его базар.

По величине и по торговому своему значению он занимает первое место среди всех базаров Туркестана.

В нем сосредоточены все новые и старые произведения Востока, и улицы его бывают так всегда переполнены народом, что нельзя ни пройти, ни проехать.

Чайхана в Ташкенте

Во время мусульманского поста (ураса) эти улицы имеют особенный вид. Население, воздерживаясь в течение всего дня от пищи, с наступлением вечера наполняет все чайные и харчевни (чай-ханэ и аш-ханэ), и веселье идет до самого утра.

Это называется «Тамаша».

Сарты очень любят музыку, и у них есть свои оркестры из туземных инструментов.

Таких оригинальных инструментов я нигде не встречал, но самая «музыка» до того «азиатская», что даже мне, по этой части видавшему виды, было как-то не по себе.

Хотя она напомнила мне, по своему мелодическому рисунку и по своей гармонизации, некоторые музыкальные произведения наших передовых композиторов-декадентов.

Сарты в торговом мире Туркестана пользуются дурной славой, и мне говорили, что в борьбе с «неплатежами» сарты всегда остаются победителями. Сарт просто отказывается от своей подписи и, таким образом, получает право — не платить. «Победителя не судят», или очень редко.

Великий князь^[48], живущий в Ташкенте, пользуется большой любовью и популярностью среди ташкентцев. Его семья часто посещает театр Общественного собрания, где имеется специальная великокняжеская ложа.

В этом собрании я читал свой доклад о сибирской каторге и сибирских бродягах, вообще, о своем путешествии по Сибири в 1908 году, причем было демонстрировано несколько номеров из записанных мною песен каторжан…

Зал был переполнен, и присутствовавший на вечере генерал-губернатор Самсонов выразил мне свое удовольствие несколькими любезными словами.

Не без сожаления расстался я с Ташкентом, откуда отправился прямо в Оренбург.

Лютому врагу не пожелаю испытать то, что испытывает человек, отправившийся по оренбургской ж. д. из Ташкента.

Я не попал на поезд (скорый) прямого сообщения Москва-Андижан, а поехал на почтовом.

Войдя в вагон II класса, я, по неопытности своей, сначала было обрадовался, ибо вагон был почти пуст и я почувствовал себя великолепно, располагая таким простором и занимая один целое купе. Я даже не обратил внимания на удивленные взгляды кондукторов, в глазах которых даже светилось как будто участие и какое-то сожаление. Но скоро я понял, что сделался жертвой своей неопытности, и что суровые кондуктора иной раз обладают сердцем, способным сочувствовать горю ближнего.

Начиная с того, что, благодаря размыву пути, я из Ташкента в Оренбург тащился трое суток и приехал туда голодный и холодный.

На всем огромном протяжении дороги не имеется ни одной станции, где можно было бы, хоть сносно, что-нибудь поесть, и когда я, рассвирепев от голода, на одной из остановок высказал мое негодование, буфетчик мне ответил:

— Для кого же прикажете держать провизию? Хорошие господа едут со скорым поездом.

Он, наконец, подал мне бифштекс (кажется, из конины) такой твердости, что я жевал его чуть ли не вплоть до Оренбурга.

Но что же делать?

«Я дал ему злато и проклял его!»

Со станции «Аральское море» мы вступили в область русской зимы, а близ Оренбурга долго стояли, благодаря снежным заносам.

А вагоны почти не топили…

И в Оренбург я приехал в состоянии недавно открытого профессором Бахметьевым^[49] анабиоза, т. е. на грани между жизнью и смертью, благодаря искусственному замораживанию меня Управлением Оренбургской ж. д.

И только в Оренбурге я постепенно оттаял, откормился.

Оттуда, в Москву, я вернулся через Бузулук-Сызрань.

Итак, побывав в Туркестане и проведя там почти четыре месяца я, резюмируя свои впечатления, позволю себе сказать следующее:

Огромные природные богатства края, трудолюбие и способности туземцев могли бы создать из страны земной рай.

Но ирригация, без которой край гибнет, возможна только при помощи энергичных людей и при больших капиталах.

Но до сих пор, таких русских предпринимателей не находилось, а иностранцам с иностранными капиталами доступ в Туркестан закрыт.

И выходит: ни себе, ни людям!

А жаль! Я не алхимик, но скажу по секрету — Туркестану нужна вода, а людям нужно золото.

Несите ваше золото в Туркестан и превратите его в воду, и из этой воды вы опять добудете золото, да еще сторицей.

Об авторе

Вильгельм Наполеонович Гартевельд (Хартевельд) родился в Стокгольме 5 апреля 1859 г. После окончания Лейпцигской консерватории, обосновался в 1882 г. в России. К 1894 г. им была написана опера «Песнь торжествующей любви (Сон)» на сюжет, заимствованный из повести И. Тургенева; поставленная в 1895 г. в Харькове и частной опере Унковского в Москве, опера не принесла особого успеха композитору. Гартевельд писал также оркестровые сочинения («Испанские танцы»), романсы на слова А. Толстого, Д. Ратгауза, музыку для московского театра-кабаре «Летучая мышь» и др. произведения, выступал в газетах с критическими статьями.

Однако наибольшую известность получил он как путешественник и собиратель музыкального фольклора. Гартевельд несколько раз побывал в Сибири и в 1908 г. отправился в длительную поездку по «Великому Сибирскому Пути», поставив себе целью собрать песни каторжан и бродяг, а также коренного населения Сибири.

Вернувшись из путешествия, Гартевельд издал множество нотных записей каторжных песен в своей обработке: «Песни каторги: Песни сибирских бродяг и каторжников» (СПб., 1908), «8 песен сибирских каторжан, бродяг и инородцев.» (СПб., 1908), «25 песен сибирских каторжан, бродяг и инородцев.» (СПб, 1909), «14 песен сибирских каторжан, бродяг и инородцев, собранных на месте в Сибири в 1908 г. В. Н. Гартевельдом» (СПб., 1910). Помимо объединенных в эти серии выпусков, отдельные нотные записи выходили в Москве, Киеве и Санкт-Петербурге.

В 1909 г. 12 каторжных песен в обработке Гартевельда были записаны на граммофонные пластинки и выпущены с пояснительной брошюрой.

18 февраля 1909 г. Гартевельд выступил с докладом о своем путешествии на заседании Музыкально-этнографической комиссии Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете.

«По открытому листу премьер-министра докладчик посетил тюрьмы: Тобольска, Нерчинска, Томска, Акатуя, Николаевска, Кургана и Петропавловска. Собранные им песни разделяются на каторжные, бродячие и заводские. Кроме этих г. Гартевельд записал и несколько инородческих песен: айнов (1), вогулов (2), самоедов (2), бурятских (2), киргизских (1) и якутских (1). Всего записано им более 60-и песен, как для одного голоса, так и с аккомпанементом народных инструментов, а также и хоровых. Г. Гартевельд доклад свой иллюстрировал исполнением на фортепиано. Многие из записанных песен оказываются весьма интересными в музыкальном отношении» — сообщалось в «Известиях» общества.

В том же году Гартевельд при содействии известного дирижера А. Эйхенвальда организовал ансамбль для исполнения каторжных песен и отправился в турне по России. Концерты, которые именовались «Песни каторги и воли» и предварялись лекцией Гартевельда, пользовались феноменальной популярностью; экзотический, овеянный духом человеческих страданий и политической фронды музыкальный материал привлекал слушателей из самых различных слоев общества.

«На тех же подмостках, где несколько часов назад цинично и тупо кривлялся на потеху «почтенной публике» пошлый фарс, стоит В. Н. Гартевельд, одухотворенный необычными для культурного европейца переживаниями «мира отверженных», и с трогательной для русского интеллигента наивностью делится с внимательной аудиторией своими впечатлениями: «Я буду счастлив, если вы увидите по этим песням, что люди, сочинившие их, такие же люди, как и вы». Театр полон. Властно и мрачно вторгается «отверженный мир» в царство своего «нарядного, сытого и свободного» собрата: «Я всем чужой! Я отплачу!»… Пусть вместо свирелей — фисгармония, вместо стука кирок — пианино, вместо каторжан и бродяг — хор московской оперы и солисты, но их голосами поет сама каторга!.. Чуткие музыканты В. Н. Гартевельд и А. А. Эйхен-вальд оставили ее песни во всей их мрачной жизненной неприкосновенности. Сохранен даже каторжный аккомпанемент в «Кандальном марше». Этот марш — откровение каторжного мира. Впечатление от марша — незабываемое, исключительное. Впрочем, маршу предшествуют еще 9 каторжных песен, оставляющие сильное впечатление, особенно в «Зачем я мальчик уродился», в «Похоронах» и в «Ой, ты, тундра» в исполнении г-на Ошустовича (тенор) и известного в Казани г-на Сергеева (сильный и сочный бас). Потом идут хоровые песни: древняя, как мир, «молитва ламаитов» (по-санскритски), «заклинание шаманов» (по-бурятски), киргизская «весенняя песня» и первая в музыкальной литературе песня вымирающих айносов (по-айносски). Кончается необыкновенный концерт польским «Кыбелем» (песня повстанцев-каторжан)» — так описывала «Казанская газета» (10 июля 1909) один из концертов Гартевельда, состоявшийся в Казани 7 июля 1909 г.

«Незабываемое, исключительное» впечатление производили эти концерты и на искушенную московскую публику. «Ужасающая жизненная правдивость, своеобразность, чисто русская поэзия этих песен, несмотря на громадные расстояния, отделяющее место их склада от нас, будирует наши чувства и безумным ураганом врывается в нашу безмятежную жизнь,<…> нарушив покой, силится отомстить за надломленную поруганную душу, напоминая нам о царстве горя и необъятной тоски» — писал музыкант-этнограф А. Маслов («Музыка и жизнь», № 3, 1910).

В глазах властей концерты Гартевельда носили отчетливо оппозиционный характер: каторга после поражения «первой русской революции» 1905–1906 гг. была переполнена «политическими». 2 сентября 1909 г. Департамент полиции издал циркуляр за подписью директора департамента Н. Зуева; в циркуляре, направленном губернаторам и градоначальникам, указывалось, что особенным успехом на концертах Гартевельда пользуется «Кандальный марш» в сопровождении звона кандалов.

«Вследствие сего, — говорилось в документе, — и принимая во внимание, что подобное исполнение означенного марша, внося нежелательное возбуждение в общественную среду, может вместе с тем вызывать сочувствие к преступным элементам, подвергшимся за свою деятельность законному возмездию, имею честь, согласно приказанию Господина Министра внутренних дел, уведомить Ваше превосходительство, что дальнейшее исполнение помянутого «Кандального марша» на концертах не должно быть допускаемо».

Летом 1910 г. Гартевельд подготовил представление в декорациях и костюмах «Песни каторжан в лицах», которое было анонсировано на эстраде московского сада «Эрмитаж», но спектакль был запрещен за несколько дней до премьеры.

Тем временем у шведско-русского композитора появились подражатели: предприимчивые музыкальные деятели быстро осознали весь потенциал нового жанра «каторжной песни», которому через несколько десятилетий предстояло расцвести в городском фольклоре, а затем в бардовской песне и так называемом «шансоне». На сценах кафе-шантанов стали появляться «квартеты сибирских бродяг», солисты-исполнители каторжных песен и т. п. Дошло до того, что Гартевельд, как сообщала «Петербургская газета» в мае 1909 года, «обратился к московскому градоначальнику с просьбой запретить исполнение этих песен в разных увеселительных садах, находя, что эти песни «скорби и печали» не к месту в таких заведениях. Просьба Гартевельда градоначальником удовлетворена».

Роль Гартевельда в популяризации и распространении песенного фольклора сибирской каторги переоценить трудно: в отличие от своих предшественников, он впервые записал не только слова, но и мелодии каторжных и тюремных песен; благодаря ему, в музыкальную культуру вошли «Славное море, священный Байкал», «По диким степям Забайкалья» и другие шедевры.

Вместе с тем, нельзя не заметить, что сами тексты песен у Гартевельда порой являются усеченными и «испорченными»; процесс исчезновения песенных текстов из памяти каторги можно проследить, сравнив их с записями С. Максимова и Н. Ядринцева.

В 1911 г. Гартевельд опубликовал в журнале «Русское богатство» ряд очерков о своих сибирских впечатлениях, озаглавленных «В стране возмездия». В 1912 г. вышла книга «Каторга и бродяги Сибири» (второе изд. 1913). Одновременно книгоиздательством В. Антика «Польза» в Москве в знаменитой серии «Универсальная библиотека» был издан сборник «Песни каторги», включивший 57 песен (переиздан нашим издательством в 2012 г.).

Не забыл Гартевельд и о столетней годовщине Отечественной войны, пышно отмечавшейся в 1912 г. В Москве была издана его книжка «1812 год в песнях: Собрание текстов 33 русских и французских песен эпохи нашествия Наполеона I-го на Россию в 1812 г.», а в петербургском музыкальном издательстве Ю. Циммермана вышел монтаж для голоса, хора и фортепиано «1812 год: 35 русских и французских песен, маршей, танцев и пр. эпохи вторжения Наполеона I в Россию в 1812 году».

Тонко чувствовавший спрос аудитории Гартевельд организовал также «Исторические концерты», в которых исполнялись собранные им песни, в залах Благородного собрания Петербурга и Москвы, а затем и в провинции.

В 1913 г. Гартевельд отправился в путешествие по Туркестану, в результате которого его обширная библиография (учитывая записи и собственные сочинения композитора, она начитывает около 200 изданий) пополнилась книгой «Среди сыпучих песков и отрубленных голов: Путевые очерки Туркестана». Продолжал он и публиковать критические статьи в периодике. Стоит упомянуть, что в 1910-е гг. некоторой известностью в артистических кругах Петербурга пользовались сыновья композитора: Георгий, также композитор, написавший десятки романсов на стихи поэтов Серебряного века, и Михаил, автор трех поэтических книг, изданных в 1913–1916 гг.

В 1919 г. В. Н. Гартевельд эмигрировал и после недолгого пребывания в Константинополе, вернулся летом 1920 г. в Швецию. Здесь он выступал с лекциями, концертами, публиковал мемуарные очерки, собранные в книге «Черное и красное: Трагикомические истории из жизни старой и новой России» (1925).

Но не это прославило его имя на родине. В 1920 г. Гартевельд опубликовал в Швеции сразу ставший знаменитым «Марш Карла XII», восстановленный им по записям начала XVIII в., якобы найденным в Полтавском городском архиве. Как было доказано в 1970-е гг., вся история была не более чем мистификацией: великолепный марш шведского короля был основан на некоем «Марше московского ополчения», который Гартевельд включил в свой юбилейный монтаж 1912 г. Этот последний Гартевельд представил как свою «запись» — но не являлся ли «марш ополченцев» очередной мистификацией изобретательного композитора?

В. Н. Гартевельд умер в Стокгольме 1 октября 1927 г.

Примечания