Беспристрастные лица, знавшие близко Энвера со времен младотюркской революции, признают присутствие в его характере черт, которые на первый взгляд кажутся противоречивыми: он действительно боролся за свободу мусульманских народов и находил в жажде популярности стимул, бросивший его в авантюру, на какую не осмелился бы человек более уравновешенный… Я понимал, что творится в душах и сердцах людей, живших надеждой на избавление от большевистской диктатуры. Их никогда не покидала вера в то, что Энвер сумеет избавить их от деспотизма Москвы так же, как он сумел спасти Турцию от деспотизма Абдул-Гамида…
От человека с героическим прошлым и великим именем Энвер ожидали не неистовой деятельности, а нечто большее. Энвер погиб, став жертвой незнания Туркестана, хранящего в своей памяти великие тюркские имена ( Из статьи Мустафы Чокая, опубликованной 15 июня 1923 года в парижском журнале «Восток и Запад» («Orient et Occident»).

Камолудин Абдуллаев
БАЛДЖУВОН.
СМЕРТЬ «ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА ВОСТОКА»

Более десяти лет назад (в 1996 году) Президенты Турции и Таджикистана договорились о переносе останков генерала Энвер Паши из Хатлона в Стамбул. «Энвер Паша со всеми его достоинствами и недостатками является важным символом нашей истории», говорил тогдашний Президент Турции Сулейман Демирель. Между тем, история знатного турка – еще одного «антигероя» наших очерков, жизнь которого оборвалась в яростной схватке жарким летом 1922 года в таджикском Балджувоне, отразила важные моменты не только турецкой, но и отечественной истории.

Коминтерн или Исламинтерн?

В первой декаде сентября 1920 г., когда в Бухаре полыхали не революционные, а самые натуральные пожары, а несчастный бухарский эмир Саид Алим Хан искал спасения в восточных бекствах, в Баку проходил Первый съезд народов Востока. Это была весьма масштабная манифестация большевиков в Азии. Стенограмма съезда долгое время скрывалась хранителями кремлевских тайн. И это не случайно. Уж слишком явно тот съезд демонстрировал тогдашнюю политику Коминтерна на Востоке. Основной пафос съезда — повсеместная и безотлагательная революция, всемирная борьба против английского империализма.

“ Да, мы против буржуазии Англии, за горло английских империалистов и коленом их в грудь” — призывал с трибуны председатель съезда большевистский лидер Григорий Зиновьев. Эти воинственные призывы нашли горячий отклик среди делегатов. Как отмечается в отчете о съезде, выступление Зиновьева вызвало следующую реакцию: “Раздалась буря аплодисментов, долгие крики “ура”. Члены съезда встают, потрясая оружием слышны крики: “клянемся”.[i]

Новая позиция России — вчерашнего союзника Британии и извечного врага Оттоманской Турции — способствовала появлению на политическом горизонте Средней Азии новой, весьма характерной фигуры. Это был делегат того памятного съезда, где лидеры Коммунистического Интернационала — К. Радек, Б.Кун, Г.Зиновьев стояли рядом с ферганскими басмачами, кавказскими повстанцами, турецкими военнопленными. Речь идет об Энвер Паше — турецком генерале, одном из лидеров младотурецкого правительства.

Среди мусульман своего времени Энвер был известен как «паша» – победоносный военачальник и «дамад» (зять) великого султана Турции. Родился он в семье рядового железнодорожного работника Хаджи Ахмед бея и Айши Диляры. В 1881 г. Энвер закончил военную академию в Стамбуле. Часть его обучения проходит в Германии. Там он становится сторонником немецкой культуры, особенно принципов ее военной политики. Война, как важнейшая составная «нормальной» политики, становится для Энвера делом всей жизни. Вскоре он присоединяется к организации младотурков «Иттихад ва таракки» («Единение и Прогресс»). Члены этой организации, в том числе Энвер, в 1908 г. организовали мятеж, результатом которого стало принятие Султаном Абдулхамидом конституции и обещание провести всеобщие парламентские выборы. В 1909-1911 гг. генерал Оттоманской имперской армии Энвер Паша был военным атташе в Берлине. Он участвовал в Турецко-итальянской (1911-1912 гг.) войне в Ливии и Балканской войне (1909-1911 гг.) Несмотря на то, что в результате Турция потеряла свои территории на Балканах и в Африке, эти войны принесли Энверу лавры полководца. В 1914 г., Энвер берет в жены принцессу Эмине Неджие Султан (1896-1957). Она была дочерью принца (шахзаде) Селима Сулеймана и правнучкой султана Абдулмеджида (правил в 1839-1861 гг.). Постепенно, контроль над правительством переходит к триумвирату иттихадистов, состоявшему из Министра обороны и начальника генштаба Энвера Паши, Министра флота Джемал Паши и Министра внутренних дел Талат Паши. Главной целью младотурков было сохранение Оттоманской империи путем реформирования правовой системы и армии. При этом они пытались силой удержать народы некогда могучей империи в рамках единого государства. Разочарованный территориальными потерями Оттоманской империи во время Балканской и Ливийской войн, Энвер сделал Турцию союзником Германии в первой мировой войне.

Однако, результаты Первой мировой войны оказались плачевными для Турции. По Мудросскому перемирию, заключенному Антантой и Оттоманами 30 октября 1918 г., турки ушли из Кавказа и Персии. Англия стала полновластным хозяином на Ближнем Востоке, в то время как единственной силой, нанесшей туркам непоправимые поражения в 1914-1918 гг. была русская армия. Согласно перемирию, союзники имели право оккупировать все стратегические пункты Турции если считали, что существует угроза их интересам. Это перемирие ознаменовало начало конца Оттоманской (Османской) империи. Оно стало личным поражением Энвера и партии младотурок, бесславно закончившей свое десятилетнее владычество. Над «дамадом» начали сгущаться тучи. В начале декабря 1918 г. Энвер вместе со своими единомышленниками был взят на борт подводной лодки своими бывшими союзниками — немецкими офицерами. Субмарина взяла курс на окупированную немцами Одессу, а оттуда турки были переправлены в Германию. Им было от чего скрываться. Британский Форин Офис по решению своего парламента неоднократно требовал у правительств Германии и Швейцарии выдачи трех паша, виновных в массовых казнях армян, пытках арабов и убийствах английских военнопленных. Однако германские милитаристы покровительствовали лидерам знаменитого триумвирата, так же как и другим противникам Англии — большевикам.

Видимо не случайно в Берлине Энвер сошелся с одним из лидеров Коминтерна Карлом Радеком. Радек (1885-1937) в 1918 г. по заданию Ленина находился в Германии, где принял активное участие в организации коммунистической партии, за что был 15 февраля 1919 г. арестован и помещен в тюрьму Моабит, откуда был выпущен в декабре того же года. В этой тюрьме ему было позволено встречаться с различными посетителями, в том числе с нашим героем. Видимо там, в “политическом салоне” Радека под контролем рейхсвера родилась остроумная идея скрестить коммунизм и панисламизм.

Итогом встречи с Радеком явилось приглашение Энвера в Москву. Руководители Коминтерна рассчитывали с помощью турков завоевать симпатии мусульман Востока. В свою очередь, Энвер нашел в антибританской политике, проводившейся советским режимом, удобный случай сыграть ещё раз активную роль на мировой арене. Общие интересы сблизили Энвера и его старого друга генерала Ганса фон Сикта (Hans von Seeckt), бывшего во время Первой мировой войны советником начальника генштаба Оттоманской империи, а затем командующим штаба германской действующей армии в Турции.[ii] В центре их интересов находилась Советская Россия. В то время немцы всеми силами стремились пересмотреть унизительные для них условия Версальского мирного договора. С одобрения немцев, Энвер и его соратники — Джемал и Нури решили пойти на службу к Советам. 4 августа 1920 г. после нескольких неудачных попыток, Энвер, вместе с сопровождавшим его большевиком известным под именем «Лео», а также неким Фуад Беем достигают Кенигсберга. Удивительно, что до этого Энвер делал несколько попыток достичь России, но все они заканчивались неудачно. Трижды, в период с апреля 1919 по март 1920 гг. Энвер садился в немецкий самолет для того, чтобы оправиться в Москву, но первые две попытки заканчивались неудачей. Полеты приходилось прерывать, то по техническим причинам, то из-за непогоды. До этого его дважды арестовывали на границе, даже сажали в тюрьму на два месяца (в Каунасе и Риге) и высылали обратно. Казалось, какая-то сверхъестественная сила пыталась предостеречь Энвера, принуждая отказаться от поездки, но тщетно.[iii] Третья попытка удается и, 15 августа 1920 г. генерал Энвер Паша, снабженный немецким паспортом на имя Али Бея, прибывает в Москву.[iv]

Тем временем, в Турции продолжался захват страны войсками Антанты. Султан Вахидеддин уступал одну позицию за другой. Помимо Британии и Франции, Турции угрожала Греция, претендовавшая на Измир (Смирну) и дашнакская Армения. Турцию буквально рвали куски англичане, французы, итальянцы и примкнувшие к ним греки, армяне, курды. В это время (1919-1920 гг.) на историческую арену Турции выходит Мустафа Кемаль. С самого начала он был сторонником младотурков, но осуждал прогерманскую политику Энвера и настаивал на его отстранении. В апреле 1920 г. Великое Национальное собрание объявляет Турцию независимым государством. В ответ, Англия, Франция, Италия и Греция оккупируют Стамбул и разгоняют парламент. Севрский договор от 10 августа 1920 г. фактически уничтожил Турцию как самостоятельное государство. Вслед за этим, греческие войска начинают захватническую войну против Турции.

В целом, Советская Россия поддержала освободительную борьбу турецкого народа за независимость во главе с Мустафой Кемалем. Вместе с тем, она стремилась повернуть ее в большевистское русло. Вообще, в 1919-1920 гг. Москва была своеобразной «Меккой» для многочисленных делегаций от различных «угнетенных народов Востока». В этом свете, визит турецких эмигрантов во главе с Энвером не был каким-то особенным, экстраординарным, событием. Тем не менее, в Москве он был принят как почетный гость.

В первый же день своего пребывания Энвер встречается с заместителем наркоминдела Караханом.[v] Затем его принимают как высокого гостя представители российских мусульман, а также афганского посольства. Официально он, якобы, вел переговоры о поставках германского вооружения для Красной Армии.[vi] Вместе с тем, Энвер пытался выяснить, какой же политики придерживается Россия в отношении Востока, чтобы по возможности оказать влияние на эту политику, исходя, разумеется, из собственных интересов. Впрочем, в глазах большевиков и «трудящихся Востока» репутация Энвера не была безупречной. В Москве он был известен как один из инициаторов империалистической войны. Поэтому, в своем выступлении на I съезде народов Востока проходившем в Баку, он осудил свое участие в Первой мировой войне.[vii]

Съезд в своей резолюции призвал деятелей типа Энвера “показать делом, что они готовы теперь служить трудящемуся народу и загладить прошлые ложные шаги”.[viii] Нельзя сказать, что Москва полностью доверяла Энверу и всерьез собиралась поднимать Восток на «священную войну». Советская Россия испытывала смешанные чувства, глядя на возбужденных участников мусульманского съезда, многие из делегатов которого были вооружены холодным и огнестрельным оружием. Вместе с тем, большевики видели популярность Энвера среди делегатов. Поэтому, они не оттолкнули от себя Пашу. Предположительно, Москва, помимо всего прочего, держала Энвера Пашу на случай возможной замены Мустафы Кемаля. Как бы то ни было, зятю халифа был предоставлен “карт-бланш” и за ним было установлено тайное наблюдение. Оказывалась и непосредственная денежная помощь. Как явствует из переписки Энвера, в начале 1921 г. он получил от Кремля 400 000 немецких марок для личных нужд и оплаты политической активности. Для поддержки своих панисламистских планов он получил дар и от афганского эмира Амануллы — крупную сумму в 100 000 рупий (4 тысячи фунтов стерлингов).[ix]

По возвращении из Баку, с октября 1920 до февраля 1921 г., Энвер побывал в Москве, Германии, отдохнул с семьей в Швейцарии и Италии. Мог ли он догадываться, что это его последняя встреча с семьей? Все это время он продолжал балансировать, создавая видимость лояльности и к Мустафе Кемалю, и к Москве. Он надеялся, что последняя окажет ему военную помощь для организации экспедиции в Турцию. Помимо сугубо турецкой и пантюркистской программы, Энвер начал задумываться о более широкой – панисламистской платформе. Он вынашивал идею т. н. «Лиги Исламского Единства» («Иттихади Ислам Чаъмияти»), которая должна была сотрудничать с революционными антиимпериалистическими силами Ближнего и Среднего Востока, а также Южной и Средней Азии. По его замыслу, «Лига» могла иметь собственные вооруженные силы. Эта идея своего рода «Исламского Коминтерна», или «Исламинтерна» поддерживалась всеми иттихадистами. Они стремились объединить революционные организации от Магриба до Синьцзяня. Проект «Лиги» обсуждался с Бухариным, Чичериным и Караханом еще летом 1920 г. «Исламинтерн» установил контакты с египетской партией «Ватан» и встречался с находящимися в Европе беженцами из Сирии и Индии. Все это были весьма незначительные по своему масштабу и значению эмигранты, искавшие пристанище в Европе. Следуя примеру Коминтерна, «Лига Исламского единства» провела свой съезд в Берлине и Риме в конце 1920 г. В документах «Лиги», в его структуру были заочно включены Восточный Туркестан (представитель Халил Паша и Сами Бей) и Афганистан (Джемал Паша). Интересно, что все трое были османскими турками. Джемал предложил распределить обязанности следующим образом. Джемал отвечает за Индию, Афганистан, Фергану и Туркестан. Энверу отвели Иран, Бухару, Хиву и Туркменистан.[x] Лидеры химерического «Исламинтерна» даже включили самого Мустафу Кемаля в ряды своего общества. Стоить ли говорить о том, что президент Турции не только не разделял идеи «Лиги», но и считал ее вожаков агентами России и Германии. Хоть «Лига» и не имела конкретной революционной программы и стратегии, ее призыв к освобождению от империалистического ига и лозунги исламского единства и солидарности могли найти отклик в Средней Азии, Афганистане и Индии. В свою очередь, большевики также нуждались в некоей организации, которая связала бы их с антибританскими движениями в мусульманском мире. Поэтому они поддерживали «Лигу» морально и материально. Второй съезд «Лиги Исламского единства» состоялся в Москве 27 июня 1921 г. На нем выступил нарком Чичерин, который обещал всемерную помощь революционерам Востока. [xi] Особенно ему импонировала борьба афганских племен против английского империализма и решающая роль, которую играл в Афганистане Джемал Паша (Сегодня такая деятельность была бы названа поддержкой международного терроризма). На самом деле этот «съезд» был карликовым: на нем присутствовало около дюжины беженцев-эмигрантов, главным образом, турков и арабов. Причем турки не стеснялись представлять страны с нетюркским населением.[xii] Между революционерами-турками и арабами начались споры, которые подогревались большевиками. В частности, арабы решили выйти из организации из-за пантюркистских наклонностей турков. Их раздражали националистические заявления, вроде того, что турки спасут мусульман, но никак не наоборот. Более того, Энвер заносчиво заявлял, что «самый лучший не-турок, стоит много ниже самого молодого и неопытного из турков».[xiii] По мнению арабов, такие заявления расходились с панисламистским идеалом «Лиги». Их подозрения не были лишены основания. Для Энвера антиимпериализм и национализм были важнее панисламизма. Помимо этого, он отдавал себе отчет в том, что чрезмерное увлечение панисламистской риторикой может вызвать раздражение Советской стороны. По большому счету, Энверу не было дела до «мусульманского мира». Всю свою жизнь он оставался турецким националистом, и его главной заботой было возвратиться в Турцию победителем. Он не считал дело младотурков проигранным. Иттихадисты считали свою «Лигу Исламского единства» лишь внешнеполитическим инструментом младотурков-эмигрантов.[xiv] Главной целью Энвера весной и летом 1921 г. было переправиться в Турцию, чтобы возглавить Анатолийскую армию и разбить греков. В самом деле, несмотря на поражение в Первой мировой войне, Энвер был все еще популярен среди военных Турции. В июле ситуация сложилась критическая и, казалось, Мустафа Кемаль вот-вот будет разгромлен греками. На фронтах уже начали поговаривать о возвращении Энвера во главе армии, снаряженной большевиками. Горя желанием отправится в Турцию, 30 июля Энвер отправляется из Москвы в Батум, к самой турецкой границе. За день до своего выезда он имел встречу с Чичериным. Советское правительство поддержало Энвера из-за опасения, что, потерпев поражение от греков, Мустафа Кемаль захочет обратиться за помощью к англичанам. Мустафа Кемаль знал о планах Энвера и большевиков. Он блокировал возможное проникновение иттихадистов со стороны Батума. В августе-октябре 1921 г. когда весь мир следил за развитием военных действий на анатолийском плато, в Батуме Энвер ждал поражения Мустафы Кемаля, чтобы войти в Турцию «или с контингентом добровольцев, или инкогнито, под видом простых солдат».[xv] В Батуме же, 5-8 сентября прошел съезд т. н. «Народной советской партии», созданной незадолго до этого Энвером. Съезд подтвердил преданность младотурков революционной теории и заявил, что «Иттихад ва Тараки» явится авангардом . . . социалистической революции, итогом которой станет образование «Советской Турции». Таким образом «Иттихад ва Тараки» выступил во всех возможных обличиях: пантюркистском, панисламистском, «исламинтерновском» и, наконец, коммунистическо-большевистско-советском.

Ситуацию разрешил оглушительный успех турецкой армии, разгромившей греков под Закарией 13 сентября 1921 г. Это было триумфом Мустафы Кемаля, сделавшим его спасителем Турции, великим полководцем, затмившим славу Энвера.

Вскоре после победы турецких войск, Энвер в Тбилиси встречается с Серго Орджоникидзе. Неизвестно, как проходила эта встреча, но можно догадываться, что Серго советовал Энверу отказаться от интриг в Турции и переключиться на другие регионы. В конце осени 1921 г. Советское правительство взяло курс на тесное сотрудничество с турецким правительством. В декабре 1921 г. в Анкару, в качестве представителя Советской Украины, отправляется М. В. Фрунзе. Ему было дано задание разузнать как можно больше о положении дел и наладить сотрудничество, в первую очередь, в военной области. Разумеется, большевики ожидали, что Мустафа Кемаль потребует объяснений относительно флирта Советского руководства с Энвером. На этот случай, 26 декабря Чичерин инструктировал Фрунзе, как именно следует объясняться с турецким правительством относительно Энвера:

«Наша, так называемая, помощь Энверу это сказка. Единственный способом задержать его от поездки в Батум – было арестовать его. Но мы не могли арестовать знаменитого мусульманского героя». [xvi]

Этого предательства Энвер не простит Советской власти. Но в политике не бывает друзей. После победы Мустафы Кемаля большевики начали склоняться к более продуманной и осторожной политике на Востоке и предпочитали не конфликтовать, а сотрудничать с “буржуазными и националистическими правительствами” Мустафы Кемаля в Турции, Реза Шаха в Иране и Аманулла Хана в Афганистане. В своей политике на Кавказе и Средней Азии Москва предпочитала опираться на собственные военные силы – Красную Армию, и не собиралась создавать специальные мусульманские части, на чем настаивал Энвер.

Таким образом, Энвер Паше не нашлось подходящей роли в новом раунде советско-турецких отношений. В такой ситуации перед нашим эмигрантом стояла следующая альтернатива: либо возвратиться в Берлин к жене и детям, либо продолжать политическую карьеру на свой страх и риск. Конечно, он выбирает последнее. В конце сентября 1921 г. опальный турецкий генерал Энвер Паша, или — как называли его европейские газеты — «летучий голландец Востока» решается на новую и, как выясняется, последнюю, в своей жизни, авантюру. Он извещает письменно наркома иностранных дел Г. В. Чичерина о том, что отправляется через Ташкент и Бухару в Афганистан.[xvii] Вместе с Сами Беем, или Салим Пашой (который станет позднее его преемником), отправившись в середине октября из Батума через Тифлис, Баку, Красноводск, Ашхабад, Мерв, Байрамали, Чарджуй, он достигает Бухары предположительно в конце октября 1921 г.

Панисламист, пантуранист, пантюркист или турецкий националист?

Османские турки, к которым относился Энвер, имели весьма смутное представление о Туркестане и Бухаре. Собственно Среднюю Азию они считали отсталым регионом, покинутым турками в далекой древности и расположенным на задворках Российской империи. По этой причине, большинство иттихадистов противилось поездке своего лидера в этот «политически реакционный регион».[xviii] Тем не менее, наш герой оказывается в Бухаре. Дошедшие источники содержат скупые сведения о том, с кем именно встречался Энвер в Бухаре, и что именно обсуждалось во время этих встреч. Известно, что он встречался с российским послом Юреневым, башкирским лидером Заки Валидовым, руководителями БНСР. Он предложил последним свою помощь в организации красных отрядов. На деле, однако, Энвер приступил к реализации своего химерического плана создания “Нового Турана” – объединения тюрков и мусульман Ирана, Средней Азии, Кавказа и даже Китая с Индией под началом Турции. Несмотря на чрезвычайную популярность и харизму турецкого генерала, этот план с самого начала имел мало шансов на успех. Комитет “Иттихад ва Тараки” преследовали неудачи. Сподвижник Энвера — Джемал, бывший командующий турецкими войсками в Сирии и Палестине, на деньги советского правительства в сентябре 1920 г. был отправлен со специальной миссией из Москвы в Кабул. Там он энергично занялся модернизацией афганской армии. Параллельно, в тесном контакте с полпредом России Я. Сурицем он пытался связаться с пуштунскими племенами Северо-Западной провинции и индийскими мусульманами, готовя их к “священной войне” против английского владычества.[xix] В Афганистане Джемал пробыл год — до сентября 1921 г. В июле (по другим сведениям осенью) 1922 г., возвращаясь после переговоров с европейскими державами о покупке вооружения для афганской армии, Джемал был убит в Тифлисе армянским националистом. Еще раньше, 15 марта 1921 г. в Берлине, также от рук армянского террориста, погибает другой соратник Энвера — Талат. Эти убийства были местью за организацию геноцида армян в Турции в 1915-1916 гг.[xx] «Летучий голландец Востока» ненадолго переживет своих соратников.

Ознакомившись с обстановкой в Бухаре, встретившись с руководителями республики, Али Бей (именно так Энвер значился в большевистской переписке) решает полностью отказаться от ненадежной и неблагодарной роли большевистского агента. Энвер Паша — этот европеизированный и прогерманский высокопоставленный турецкий офицер обращается к идеологии панисламизма для реализации своего плана объединения всех мусульман. Предыдущая коминтерновская фразеология полностью забраковывается.

Панисламизм, к которому обратился Энвер для реализации своей сугубо национальной задачи, проповедовал единство стран, населенных и управляемых мусульманами. Как политический феномен, панисламизм возник на волне антибританских и прогерманских настроений среди мусульман Ближнего и Среднего Востока, Средней и Южной Азии. Именно поэтому, панисламизм первых двух декад ХХ века зачастую рассматривался Германией и Советской Россией как союзник и даже ими поощрялся.[xxi] В этом свете, панисламизм (еттехади ислами) наряду с социал-демократией, большевизмом, панславизмом и другими доктринами выступает как феномен современной политики, возникший в конце XIХ века с связи с ослаблением Османской империи, олицетворявшей для уммы халифат. Поэтому, панисламизм следует рассматривать как продукт глобализации и западного влияния, а не сугубо религиозное движение. Разумеется, защита и поддержка мусульман далеко за пределами местных общин была важной частью идеологии уламо (исламских экспертов), но как сугубо политическая доктрина панисламизм появился в новейшее время, проигрывая, при этом трайбализму, государственному и этническому национализму.

В сознании мусульман начала ХХ века, Турецкий халифат служил идеалом образцового “исламского государства” — дар ул ислама. Для турецкого правительства, стремившегося сохранить во чтобы то ни стало Турцию и минимизировать потери, связанные с падением Оттоманской империи, панисламизм был адекватен пантюркизму. Обращаясь к мусульманам других регионов мира, они старались создать впечатление, что атака на Турцию означает атаку на ислам, а падение Турции может означать поражение ислама.

Другая составляющая идеологии Энвера — это пантюркизм и пантуранизм. Расиалистическая идеология пантуранизма зародилась в XIX веке среди Оттоманского прогерманского офицерства и интеллигенции. Она направлена на создание турецкого «супергосударства», простирающегося от Балкан на западе и далее на восток, включая Турцию, Иран, Кавказ, Центральную Азию, вплоть до северо-западного Китая. Венгерские пантуранисты пошли еще дальше, предлагая создать «Туранию», покрывающую весь евразийский материк между Венгрией и Норвегией в Европе до Японии и Кореи на востоке. Парадоксально, но своему возникновению и развитию пантуранизм обязан не тюрко-турецким, а, главным образом, западноевропейским силам, заинтересованным в манипуляции тюрками ради нейтрализация панисламизма и противодействия влиянию России на Востоке во время «Большой игры».

Итак, Энвер Паша обращается к идеологии пантюркизма, пантуранизма и панисламизма для реализации своего плана. Широкое, но разрозненное повстанческое движение в Бухаре, басмачество в Туркестане, считал зять халифа, дают ему шанс реализовать планы создания панисламистского государства или конфедерации государств. Во главе такой конфедерации он видел, конечно, свою Турцию, ярым патриотом которой он оставался до последнего своего вздоха. До конца своей жизни Энвер Паша не терял связи со своими сторонниками в Стамбуле и Анкаре и готовил почву для триумфального возвращения на родину. Для достижения этой цели турецкие офицеры, действуя от имени Энвера, помогли Советам уничтожить независимость Азербайджана в конце апреля 1920 г. Чрезвычайно амбициозный, Энвер мечтал о том дне, когда бы он мог бросить вызов Мустафе Кемалю.

Объединить усилия партии “Иттихад ва тараки”, среднеазиатских интеллектуалов-джадидов с вооруженной борьбой сторонников эмира — басмачей с целью свержения Советской власти в Средней Азии — такова была главная задача Энвера в Бухаре в период с декабря 1921 до лета 1922 гг. Очевидно, более точной перспективы он не имел и действовал скорее как военный авантюрист, действуя по принципу: главное ввязаться в бой.

«Дамад» в Бухаре

В Бухаре к Энверу присоединился ряд влиятельных бухарских руководителей — председатель Бухарского Центрального Исполнительного Комитета (БухЦИКа) Усман Ходжаев, военный министр Абулхай Арифов, командир отряда Бухарской армии лезгин (по другим сведениям курд) Данияр, а также бывшие турецкие офицеры, перешедшие на службу Бухаре — Али Реза (заместитель военного назира Бухары), Хасанов и другие.

По появлении в Восточной Бухаре, турки установили контакт и с Алим Ханом. Такой поворот – от бухарских коммунистов и джадидов к их ярому врагу – бывшему эмиру Бухары, не обрадовал бухарских джадидов и туркестанских националистов. Казах Мустафа Чокаев и башкир Заки Валидов считали это ошибкой. Разумеется, бывший эмир Бухары не был в восторге от турецкого генерала, гостя большевиков, находившегося в компании кафиров-джадидов. Однако, забытый всеми в кабульской ссылке, эмир не мог позволить себе роскоши выбирать союзников. С помощью зятя халифа он намеревался привлечь внимание к собственной персоне и восстановить монархию. Он поддержал Энвера.[xxii]

В свою очередь, стратегической целью Энвера было изгнание большевиков и создание среднеазиатской федерации или «Нового Турана», в который он намеревался включить и Турцию. При этом он рассчитывал на религиозный фанатизм мусульманской массы и пантюркистский шовинизм среднеазиатской элиты. В свою очередь, Бухарские руководители, поддержавшие турков хотели, прежде всего, добиться с помощью Энвера одного — независимости от России.

Между тем, международная ситуация и расстановка политических сил в самой Средней Азии не давали Энверу оснований для объединения Бухары, Хивы, Туркестана, Семиречья не говоря о Синьцзяне. Только наивный политик, такой как Алим Хан, мог надеяться на помощь Англии в ведомом турками джихаде против большевиков. Единственное, что могло устроить Англию в Энвере — это его антирусская позиция. Когда Энвер объявил, что он отправляется в Кабул, сотрудники секретного отдела правительства Британской Индии рассуждали следующим образом:

“Если он (Энвер) прибудет в Кабул помимо желания русских, это подтвердит враждебность между ним и русскими и он сможет стать мощным антирусским элементом в Афганистане, способным вызвать трения между Афганистаном и большевиками. Кроме того, он может вызвать трения между Турцией и Афганистаном, трения между мусульманскими экстремистами Индии и Россией, Ангорой и Афганистаном”.[xxiii]

Другими словами, у Энвера был шанс отправиться в Кабул с тем, чтобы оттуда начать свое предприятие. Он мог усилить антирусскую партию в Кабуле и, с одобрения Англии, добиться действенной политической и военной поддержки. Именно это ему советовал Заки Валидов. Однако энверистами двигало нетерпение и недоверие к Англии. Они остались в Бухаре и оттуда делали энергичные шаги для получения внешней помощи и поддержки. Один из внешнеполитических координаторов Энвера — Хаджи Сами Бей (он же Кушчибаши заде Ходжи Сами, Салим Паша) отправился в поездку в Кабул, Мешхед и Восточный Туркестан для создания единого антирусского и антибольшевистского фронта. 22 июня 1922 г. Сами писал из Кабула некоему Или Хаджи беку в Кашгар:

“Энвер Паша отправился в Восточную Бухару, захваченную русским правительством и призвал мусульман на борьбу. Самарканд, Бухара, Ашхабад, Карши, а также Фергана находятся в окружении. Доказано, что русские являются ярыми врагами исламской культуры и хотят овладеть материальным богатством и разрушить наши духовные ценности. Заслуживает благодарности образованная нашими братьями в Кашгаре организация “Нашри Маориф”. Я встречался в Шанхае с китайскими правителями. Китайцы, исламский мир и турки всегда могут договориться между собой. Китайцы культурны и заслуживают всяческого уважения”.[xxiv]

Можно ли было одобрить намерения небольшой клики турецких офицеров, пытавшихся с помощью свергнутого эмира Бухары и его вооруженных сторонников навязать пантюркистскую и пантуранистскую деспотию народам всего региона? Имел ли хоть малейший шанс проект китайско-исламского альянса, направленного против России? Могли ли англичане поддержать Энвера или даже просто оставаться нейтральными по отношению к нему? Могли ли большевики простить Энверу его измену? Ответы на эти вопросы очевидны.

Таким образом, наш турок не просто порвал с большевиками, а бросил им прямой вызов. Тем самым он сжег себе пути для отступления и стал заклятым и опасным врагом для Москвы. Это был смелый, но безрассудный шаг.

Энвер и басмачи

Последний, таджикский период жизни турецкого генерала можно проследить по его переписке, изученной и опубликованной японским тюркологом Масаюки Ямауши. По ее ознакомлении складывается впечатление, что Энвер совершенно оторвался от действительности. На фоне кровавых событий 1922 г. по меньше мере странно выглядят его восторженные проекты о сказочном богатстве Восточной Бухары и просьбы выслать на дирижабле (!) через Афганистан германского горного инженера с целью разработки дарвазского золота и других полезных ископаемых Бухары.

Энвер Паша плохо представлял себе реальную обстановку в регионе. Он не заметил или не хотел видеть настоящую пропасть между пробольшевистскими джадидами, ставшими синонимом кафиров и эмиристским басмачеством. Ему предстояло убедиться, что басмачи это племенные дружины, ведомые традиционными лидерами и консервативными муллами и воюющие не столько против русских, сколько против джадидов. Одетые в пестрые халаты бухарцы с недоверием смотрели на непохожего на них светского, европеизированного турка. Энвера несколько раз обыскивали, поэтому он был вынужден сжечь дорогие ему фотографии своих детей, жены и друзей, чтобы они не достались басмачам. О невозможности прийти к соглашению с Ибрагимбеком его предупреждал Заки Валидов, который сам даже не пытался связаться с консерватором Алим Ханом и его басмачами. Заки Валидов уговаривал Энвера не ездить в Восточную Бухару.[xxv] В подобной военно-политической обстановке речь могла идти лишь о длительной партизанской войне и настойчивой работе по сближению разрозненных антисоветских сил, что, собственно, и предлагал ему Заки Валидов.

Лидер узбеков-локайцев Ибрагимбек (о котором речь пойдет в другом очерке) подчиняться зятю халифа не собирался. Локаец не имел представления о далеко идущих планах турецкого генерала. Идеи национализма, пантюркизма, не говоря о пантуранизме его, как племенного вождя, не волновали. С ревностью и недоверием он отнесся к новоявленному сопернику и арестовал его при первой же встрече, состоявшейся в селении Караманды 1 декабря 1921 г. Восхождение Энвера Ибрагим рассматривал как посягательство на локайскую вольницу и попытку установления внешнего доминирования. Однако дело было не только в личном соперничестве. Были и объективные причины, препятствовавшие гармонии басмачей и турецкого генерала. Лидеры бухарского басмачества, считали себя вассалами бухарского эмира и как таковые проявляли типичные черты феодального сепаратизма. По этой причине они действовали разрозненно, каждый на своей территории и с трудом переносили попытки поместить их рамки иного порядка и вести армейские военные действия на широком фронте. Были, без сомнения и идейные разногласия. Ведь эмиристы, воззрения которых разделяли курбаши, не доверяли и ненавидели окружавших Энвера младобухарцев, причастных к падению Бухары. Тем не менее, турку удается заручиться поддержкой таджикских повстанцев. Немалую роль в росте влияния Энвера сыграли многочисленные и обильные обещания внешней помощи оружием и вооруженной силой. Согласно принятым порядкам, видные курбаши (здесь: басмаческие лидеры) собрали в Кокташе сход, на котором главенствовали узбек Ибрагимбек из Локая и таджик Ишан Султан из Дарваза. На нем выступил Энвер с изложением своей программы, а именно: бороться за права мусульман, дерзко попранные русскими насильниками. Было заявлено, что претензий на бухарский престол Энвер не имеет и как только выгонит русских из Бухары, то призовет Алим Хана вновь на престол. “На этом совещании Энвер Паша был провозглашен главнокомандующим всеми нашими силами, вспоминал Ибрагимбек, а я поступил в его распоряжение”.[xxvi]

С приходом Энвера, в январе 1922 г. в приграничных районах — Айвадже, Кобадиане, Джиликуле началось широкое повстанческое движение. Почти все население, в том числе местные органы власти, присоединились к восставшим. Достаточно сказать, что в то время председателями ревкомов Дарваза и Куляба были Ишан Султан и Давлатмандбий. Повстанцы свергли Советскую власть во многих районах Восточной Бухары. Это были триумфальные для турка дни. В своем письме 28 января 1922 г. своему брату Камилю в Берлин, Энвер писал:

«Дела идут именно так, как я хотел. Беки вместе со своими бойцами собираются из всех неоккупированных частей Восточной Бухары, а именно Куляба, Балджувана, Дарваза и Каратегина. Ассамблея, составленная из этих беков составит на первых порах новое правительство Бухары. Все готовы исполнять, то, что я захочу… Я вступал в бой с русскими пять раз за последние 10 дней. В самом последнем из боев много русских было убито. Более 50 из них были или убиты или ранены. В то время как мы потеряли только одного».[xxvii]

В середине февраля 1922 г, под давлением повстанцев русский гарнизон покидает Душанбе. С этого времени почти на полгода Восточная Бухара оказывается в руках моджахедов. Однако Энвер понимал, что успех его разрозненных отрядов над немногочисленным красноармейским гарнизоном непрочен и недолговремен. Собрав все свои силы — около 8 тысяч узбеков (племен марка, конграт) и таджиков Гиссара, Куляба, Каратегина и Дарваза, а также афганских добровольцев (к тому времени к нему прибыло два отряда афганцев числом 300 человек, в числе которых был, кстати Хабибулла-Бачаи Сако, будущий эмир Афганистана, о нем мы постараемся рассказать позже) — Энвер двинулся на запад и во второй половине апреля занял оборонительные позиции у Бойсуна. Здесь к нему присоединился отряд бывшего министра обороны БНСР Абдул Хамида Арипова. Уверенный в том, что ему почти удалось “объединить мусульман”, Энвер посылает Советской стороне ультиматум, с требованием в двухнедельный срок вывести красноармейские части из территории Бухары и признать его право на создание “независимого государства”, включающего территорию советских среднеазиатских республик. Это письмо было датировано 19 мая и адресовано президенту Азербайджанской Советской республики Нариману Нариманову (с которым Энвер был знаком по Баку). Тогда же Энвер пишет еще одно письмо, подтверждающее его полный и принципиальный разрыв с большевиками. Оно, как и другие письма, было найдено среди вещей убитого Энвера, переведено на русский язык и позже помещено в архив Красной Армии. Письмо, о котором идет речь, было написано на немецком языке 20 марта в Бойсуне и адресовано бывшему сокамернику по берлинской тюрьме, видному большевику Карлу Радеку:

“Дорогой Карл, ты наверное, бранишь меня, но совершенно напрасно, ты знаешь, что я более года стремился привлечь на нашу точку зрения всех наших товарищей, которые оказались не в силах вести большевистскую пропаганду среди мусульман, наоборот, усилия народов, желавших освободиться от капиталистическо-империалистического гнета, остались безрезультатны. Карахан, а затем Чичерин[xxviii] много обещали, но ничего не сделали. К сожалению, с Троцким я не смог войти в контакт…. Когда я прибыл в Бухару, я ясно увидел, в чем дело. Они стремятся всегда силой и обманом удержаться в старых русских колониях. В России они имели рабочих и крестьян, но здесь только некоторых авантюристов. … Если вы вашу завоевательную политику будете продолжать, то вы будете иметь против себя все магометанские народы. Последние слова: поговорите с прочими товарищами: Лениным, Троцким и т. д. Если они примут предложение, то я обещаю все средства”.[xxix]

Это был ультиматум всей Советской власти.

В конце февраля 1922 г. Энвер принял решение, пользуясь малочисленностью советских войск развернуть наступление на Бухару через Байсун и Шахрисабз. В Сурхан-дарьинский район был двинут отряд во главе с Данияром. В окрестностях Бухары действовал Абдул Кахар. Восстания вспыхнули и в Самаркандской области (Ачил, Хамракул). Таким образом, весной 1922 г. был создан почти общий фронт борьбы против Советской власти от Самарканда и Ферганы до Восточной Бухары.

“Энверу свернем шею”

Учитывая серьезную опасность, вызванную восстанием под руководством Энвера Паши, общее руководство по стабилизации обстановки в Средней Азии взяло на себя Политбюро партии российских коммунистов. Советское руководство исходило из того, что уже и “мировая контрреволюция могла через Бухару вновь попытаться найти себе ходы в пределы РСФСР”. Другими словами, речь шла не только о выполнении договорных обязательств по отношении к Бухаре, но и о защите собственной территории от внешней угрозы. В связи с этим, Москва в первую очередь укрепила свою власть в бухарском правительстве.

В Кремле состоялась встреча бухарского премьера Файзуллы Ходжаева с большевистским руководством, которая уничтожила последние признаки независимости Бухары. Результатом ее явилось то, что в феврале 1922 г. Бухарская компартия была включена в состав РКП (б). Теперь Москва могла напрямую руководить не только ликвидацией Энвера, но и самой Бухарой. Отныне, действия советского военного командования в Бухаре освобождались от какого-либо влияния или контроля со стороны бухарского правительства. Таким образом, в начале 1922 г. договорные отношения между РСФСР и БНСР (заключенные в марте 1921 г.) фактически прекратили свои действия. Основное политическое руководство осуществлялось отныне Политбюро ЦК РКП (б) через его полномочного представителя — Туркбюро ЦК РКП(б). О том, какое значение придавал Кремль Бухаре, говорит тот факт, что с 27 февраля по 18 мая 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) пять раз рассматривало вопрос о положении в Средней Азии. В апреле в Среднюю Азию был послан видный большевик С. Орджоникидзе. Он осудил тактику компромиссов и соглашений с повстанцами, проводившуюся в 1921 г. и предложил ввести в Бухару “достаточное количество войск, чтобы начать решительную и систематическую борьбу”. “С Энвером придется драться серьезно, но уверен, что ему свернем шею”, говорил Орджоникидзе, выступая перед бухарским правительством.[xxx]

По всей Средней Азии усилились гонения против “сторонников эмира”.

Репрессиям подвергались бывшие эмирские чиновники, члены сановных семей. Одновременно с этим, были приняты меры по улучшению экономического и финансового положения Бухары. По всей стране под руководством Коммунистической партии развернулась энергичная агитационная кампания разоблачающая “авантюру Энвера — ставленника империалистов Антанты”.

К июню 1922 г. Бухарская группа войск Красной Армии закончила подготовку к военным операциям против Энвера. В Бухару, для непосредственного руководства операциями, прибыл главнокомандующий войсками РСФСР, бывший полковник царской армии С. С. Каменев. Наступление планировалось вести по двум направлениям: левая (северная) колонна под командованием Якова Мелькумова должна была двигаться от Бойсуна на Денау – Гиссар – Душанбе – Кафирниган — Файзабад и правая (южная) колонна, которой командовал Богданов, от Шерабада и Термеза на Кободиан — Курган-Тюбе – Куляб — Балджувон.[xxxi] Она должна была отрезать войско Энвера от афганской границы, не дав ему возможности отступить за кордон. Вместе с тем, правая колонна предназначалась для пресечения возможного афганского военного вмешательства.

Части Красной Армии 15 июня перешли в наступление и нанесли удар по отрядам Энвера одновременно под Бойсуном и Кобадианом. После тяжелых боев повстанцы отошли на восток, потеряв 400 человек убитыми. Одной из причин поражения было неумение и нежелание партизан драться общим фронтом по армейским правилам. Поражение усилило раскол между курбаши.

Карта военных действий Красной Армии против Энвера паши

Контрнаступление, предпринятое Энвером в районе Миршади 16 июня провалилось. На следующий день красные заняли Денау, Юрчи, Сари Ассию и остановились, чтобы дать возможность правой колонне войск продвинуться вперед и занять переправы через границу. Воспользовавшись остановкой советских войск, Энвер подтянул свои силы и начал бой с частями Красной Армии. Однако, сильным ударом войска Энвера были отброшены на восток. После ряда новых поражений Энвер, собрав остатки войск, лично руководя боями, безуспешно пытался задержать продвижение советских войск на линии Регар-Каратаг. 1 июля красные заняли Регар и Каратаг.[xxxii]

Поражение, полученное от русских, внутренний разброд и оппозиция со стороны Ибрагимбека побудили Энвера подготовить возможные пути отхода в Афганистан. Переговоры в Кабуле на этот счет вел А. Арифов.[xxxiii] Об этом же сам Энвер писал Надир хану:
“Если Вы не можете дать благоприятного ответа на мою просьбу для допуска (в Афганистан), тогда я пойду на Джиликуль и Курган-Тюбе”.[xxxiv]

После безуспешной попытки добиться помощи от афганцев, Энвер, после небольшого колебания, написал письмо Британскому правительству. Известно, что письмо достигло правителя Читрала. Однако, по неизвестным причинам, оно так и не дошло до конечного адресата — английских властей в Пешаваре.[xxxv] Содержание письма неизвестно, но можно догадываться, что оно содержало просьбу об оказании поддержки и предложение вести совместную борьбу с большевиками.

В это время, правая колонна освободила Кобадиан, Джиликуль, а затем двинулась на Курган-Тюбе. 2 июля этот город был подвергнут авиационному обстрелу. 14 июля была занята столица Восточной Бухары — Душанбе. Потеря этого важного стратегического пункта способствовала разложению в стане Энвера. Одним из первых ушел отряд матчинцев под командованием Нусратбека, затем ушли афганцы. Остальные рассеялись по обширной территории Локая, Гиссара, Куляба. Сам Энвер с частью своих отрядов отправился через мост Пули Сангин (р. Вахш) на Куляб, на соединение с Давлатмандбием.

Поражение

Появление Энвера в Кулябе вызвало различную реакцию среди муджахидов левобережья Вахша. Таджики, тюрки, киргизы и туркмены, недовольные главенством локайцев поддержали балджувонского тюрка Давлатманда — союзника Энвера. Это вызвало острое недовольство Ибрагимбека. Он даже арестовал Фузайл Максума, за то, что тот решил направиться к Энверу без согласования с Ибрагимбеком. Тогда Фузайл провел 40 дней в плену у Ибрагимбека.[xxxvi] Постепенно, в то время когда Энвер вел войну, в его тылу разгоралась межобщинная борьба и соперничество курбаши.

Энвера очень раздражали локайцы, затеявшие распрю. 19 июня он писал Надир Хану следующее:

Многоуважаемый брат гази!
Вчера рано утром со стороны Инкобат-Джан-Ширабад и Банды хана стали наступать русские. После долгого боя у нас вышли все патроны. Я был вынужден прекратить бой и отступить. Убиты 7, ранено 5. Нахожусь в Сари Камыш-Танги Муш. … В Каратегине и Кулябе мусульмане борются друг против друга и таким образом, мусульманская сила слабеет в пользу русской. Причиной всему этому является Ибрагимбек, которому, кроме проклятия, ничего не могу сказать”.[xxxvii]

Таким образом, затеяв войну с таджиками и тюрками, локайцы нанесли удар в спину Энверу. Вскоре конфликт привел к открытому военному столкновению. Локайцы были атакованы в Кулябе и совершенно разбиты объединенными войсками таджиков, тюрков и афганцев, при поддержке туркмен и киргизов под командованием Давлатмандбия. Ибрагимбек был вынужден отсупить в Локай. Описанный эпизод оставил свой след в устной традиции таджикских эмигрантов Афганистана. Ясавул баши, воин из окружения Давлатмандбия рассказывал Усто Джуре, кожевнику из Балджувона (все — бухарские эмигранты в Афганистане) следующее:

«Накануне Иди Курбон произошло противостояние между узбеками и таджиками. Давлатмандбий был назначен тогда главнокомандующим. Узбеки, однако, отказались подчиниться. Давлатмандбий обратился тогда к старейшинам с вопросом: что делать? Муллы собрались на совет и вынесли решение-фетву: «Бейте»! Таджики стали избивать и убивать узбеков, а также грабить их. Разрубались клинками люльки с детьми, чтобы найти спрятанное золото. Так продолжалось 9-10 дней. Спасаясь, узбеки ушли к большевикам».[xxxviii]

Совершенно очевидно, что духовенство давало санкцию на убийство локайцев, исходя из принципов борьбы против “неверных”. То, что “священная война” обернулась межобщинной распрей, убийством и грабежом — еще одна из неприглядных реалий того времени.

Только теперь Энвер столкнулся по-настоящему с реальной обстановкой в Бухаре. Все его стремления заключались в немедленном силовом подчинении местных военных авторитетов. Он писал сипахсалару Надир Хану в Афганистан:

“Я должен быстро покончить с этим локайским вопросом решительным образом. И поэтому я прошу Вас прислать 500 человек с пулеметами. Таким образом, я покончу с еще одним завоевателем гиссарской провинции. Но это Вы должны послать мне быстро, мой дорогой, и тогда я сумею воспрепятствовать тому, чтобы Ибрагимбек мог пойти против Давлатмандбия.”[xxxix]

Басмачи, действовавшие против левой колонны, не оказывая серьезного сопротивления, отступали на восток, оставив Янги Базар, Файзабад, Кокташ, Яван. 17 июля Куляб, а 20 июля Балджувон были заняты красными. В районе Балджувона Энверу удалось сосредоточить до 1500 всадников при 2 пулеметах. 26-28 июля он безуспешно пытался задержать наступление красных отрядов.[xl] Балджувон явился последним пристанищем «зятя халифа».

«Куштанд Пошшо Анвара!»[xli]

Финал жизненного пути героя нашего рассказа произошел 4 августа 1922 г. Различные источники сходятся в том, что это был район Балджувона, более точно называют кишлаки Оби-дара, Чаган, Сангтуда, Яп. Тогда рядом с Энвером находились его подручные — турки Фарук Бей, Даниял Бей и Бури Беташ Бей. Кроме них, в последнем сражении Энвера принимали участие Хусейн Нафиз, Мурат Еш, Керим Бей и Мусульманкул.[xlii] Как гласит военная сводка, Энвер. . . “попытался еще раз вырвать успех из рук Красной Армии и сам повел свои отряды в конную атаку, но, получив пять ран, мертвым остался на поле боя, а отряды его в панике бежали, не захватив даже его трупа.”[xliii] По официальной советской версии, заслуга в уничтожении Энвера принадлежала 3-ему эскадрону 16 полка 8-й Башкирской кавалерийской бригады.[xliv] В том бою погиб и Давлатмандбий.[xlv] Как свидетельствовал на следствии в ташкентской ЧК Абдукаюм Парвоначи (тесть Ибрагимбека), последний бой совпал с религиозным праздником Иди Курбон. Тогда Энвер и Давлатманд в Япе (родном кишлаке Давлатманда), оставив при себе 30 джигитов, отпустили остальных праздновать. К этому времени (4 августа), подошли красные войска, и во время завязавшегося боя Энвер и Давлатмандбий были убиты. Обстоятельства того боя передавались из уст в уста и сохранились в памяти эмигрантов в следующем виде:

“В Балджувоне, близ Чагана состоялся бой. По приказу Давлатмандбия — главнокомандующего, боем руководил Энвер Паша. В разгар боя командир Красной Армии смертельно ранил Энвера. Отступая, Давлатманд схватил красного командира — убийцу Энвера и оглушив его, положил поперек своего седла. Однако, во время движения, красный командир пришел в сознание и вытащив пистолет выстрелил в Давлатмандбия. Пуля вошла в грудь и вышла из плеча. Когда доскакали до безопасного места, теряющий силу Давлатмандбий сбросил свою ношу и приказал: “Убейте эту собаку”! Перед смертью он дал распоряжение вывести тело убитого Энвера. Затем Давлатманда и Энвера похоронили. Началось отступление. Мусульманское войско возглавил Мулло Али Мошина. Вскоре его, из соперничества, застрелил Абдукадыр Токсабо, племянник Давлатмандбия. Возобновились распри между таджиками и локайцами”[xlvi]

Характерно, что главным героем приведенного рассказа является не Энвер — зять халифа, а Давлатманд — местный вождь. В этом смысле эмигрантское предание представляется скорее дружинным и локальным, нежели религиозным и панисламистским. Странно также, что Давлатманд, как гласит предание, вывез не умирающего Энвера, а его убийцу.

Красноармейская сводка, как видно из документов архива Туркестанского фронта, расходится с приведенным устным рассказом. Согласно сводке, ударом шашки красноармеец снес Энверу голову и часть плеча. Труп турецкого генерала, а также документы оказались в распоряжении особого отдела Бухарской группы войск. Среди бумаг оказались документы на турецком, фарси, узбекском, шифры, письма, в том числе от женщины по имени Тавфия, а также письма от детей своему отцу на немецком языке из Грюнвальда.[xlvii]

Некоторое время победители не могли идентифицировать труп. Были опрошены люди, знавшие Энвера (Файзулла Ходжаев, красный командир Веревкин-Рохальский и др.). Им было представлено следующее описание трупа: “Рост выше среднего, лицо круглое, черные глаза, нос большой и правильный, возраст около 40 лет”. (Действительно, в 1922 г. Энверу исполнился 41 год.) В этом письме, датированном 15 августа говорилось, что “сведения нужны командующему Бухарской группы Павлову для определения личности убитого под Больджуаном Энвера, так как имеющиеся приметы очень стары и едва ли могут служить материалом для опознания убитого”.[xlviii]

Абдукаюм Парвоначи свидетельствовал, что «после смерти Энвера и Давлатманда, их ценности забрали Усман Эфенди, Бури Баташ и какой-то лезгин из Карши (видимо, Данияр-К.А,) и ушли в Каратегин к Фузайл Максуму».[xlix] Он также совершенно неожиданно заявил, что Энвер был похоронен … 40 дней спустя после смерти Сами Беем в Чагане.[l] Что бы это означало? Не спутал ли Абдукаюм (или секретарь-переводчик, протоколист допроса) похороны с поминками? Или речь шла о перезахоронении, что уж совсем маловероятно.

Эмигранты свидетельствуют, что “Энвер был погребен на кладбище Хазрати Султан, что в 3 каронах (или косов, что означает меру длины) от долины Алуча”.[li] Олаф Кэроу и Заки Валиди Тоган дают живописное описание гибели Энвера и пришедшего к нему на помощь Давлатманда. Кэроу и Кастанье также утверждают, что на следующий день после боя оба героя были погребены в Чагане и “окрестные местные племена числом в двадцать тысяч собрались на похороны Энвера. Многие из них целовали руки и ноги мертвеца и собирали волосы его бороды на память”.[lii]

В связи с тем, что труп был в распоряжении особого отдела Бухарской группы войск, то остается удивлятся: как могло случиться так, что большевики позволили населению похоронить зятя халифа и превратить его захоронение в место паломничества? А может к красноармейцам попал труп другого турка?

Кто вы, Энвер Паша?

Материалы, связанные с деятельностью Энвера в Бухаре рисуют достаточно противоречивый портрет этого, безусловно, выдающегося человека. Его можно оценивать как неудачного политика, героя-авантюриста и преступника.

Как политик Энвер предстает человеком импульсивным, не способным реально и адекватно оценивать свои возможности и военную и политическую обстановку. Не получив сколько-нибудь весомой помощи от “великих держав”, Энвер, тем не менее, невольно послужил их интересам. Не потеряв ровно ничего, Германия, Турция, Англия и Россия могли теперь составить представление о потенциале панисламизма, отношении к нему местных правителей (Алим Хана, Амануллы). Даже сами бухарцы, не говоря о религиозно и этнически близких афганцах, не проявили ожидавшегося энверистами исламского национализма и не поддержали борьбу за независимость Бухары. Видя полное фиаско плана “объединения мусульман”, Англия и Россия могли теперь не опасаться всерьез панисламизма, но в случае, похожим на авантюру Энвера, умело манипулировать пугалом “религиозного фанатизма” для оправдания своего присутствия в регионе. Один из ключевых архитекторов британской политики в регионе, консул в Кашгаре Эссертон писал еще в августе 1921 г.:

“Что касается пантуранизма и панисламизма, то я думаю, что их опасность в Средней Азии преувеличена …на самом деле за ним кроется захватническая политика Турции… попытки развить чувства единства и патриотизма среди Магометанских рас Средней Азии на почве единой принадлежности к исламской религии своего успеха не достигли”.[liii]

Примерно так же думало и красное командование. Оно считало, что местное население не вполне понимало замыслы Энвера о восстановлении мусульманского государства в Туркестане, а думало лишь о возвращении эмира.[liv]

Слабость Энвера-политика подтверждает и то, что он, невольно, оказал очень большую услугу Кремлю. Бросив клич к объединению мусульман всего мира, Энвер дал Советам повод усилить свою интервенцию в Бухару и окончательно захватив ее, выступить “защитником” Запада от “фанатиков-мусульман”. Видимо поэтому большевики простили Афганистану его сочувствие Энверу. Официальная точка зрения Москвы заключается в том, что “взаимоотношения между Советской Россией и Афганистаном на протяжении 1921-1922 годов в общем и целом представляли картину прогрессирующего сближения”.[lv]

Крупнейший политический просчет Энвера заключался в том, что он сделал ставку на Алим Хана. Вероятно, ему нужно было приложить больше усилий для объединения туркестанских националистов с бухарскими повстанцами. Встав в ряды сторонников свергнутого эмира Бухары, Энвер, также невольно, завершил раскол в рядах джадидов. Часть их (Усман Ходжаев, Абдулхамид Арифов и др.) поддержала турка, но, потерпев вместе с ним поражение, ушла из большой политики. Другая группа, во главе с Файзуллой Ходжаевым окончательно перешла в стан московских коммунистов. Таким образом, Паша помог Москве укрепить свои позиции в Средней Азии и устранить ее противников в бухарском правительстве.

В политическом плане крах Энвера знаменовал собой первую и неудачную попытку политического объединения против большевизма под флагом милитаристского исламизма. Поражение младотурков в Кулябе означало крупное поражение “Исламского Интернационала”.

Итогом авантюры Энвера явилось не только крушение джадидизма и поражение младотурецкого движения, но и дискредитация эмиристского басмачества. Несмотря на то, что Энвер прямо встал на сторону муджахидов, он так и не смог достичь с ними взаимопонимания. Сыграли свою роль отсталость администрации, недостаток вооружения, дефекты политического и идеологического обеспечения восточно-бухарского басмачества. Раскол произошел между ферганцами и локайцами, таджиками и узбеками, тюрками и узбеками, отрядами Гиссара, Куляба, Каратегина и Дарваза. То, что сегодня выглядит как хаос, предательство национальных интересов, политическая незрелость и «местничество» было вполне естественным для восточнобухарского общества начала ХХ века. Поддержать или не поддержать кого-либо в том или ином конфликте зависело от решения самого племени или этно-региональной группы, главной заботой которого было отстоять собственную автономию и поддержать межплеменной (этно-региональный) баланс, обеспечивающий мир неопределенной продолжительности, при обязательном сохранении сегментации всего племенного сообщества. Последнее, то есть сегментация всего сообщества, в их глазах выглядело надежным препятствием для установления единоличного доминирования той или иной устойчивой группы. То есть, поддержать (соседа, Энвера, джадидов и пр.) можно, но с оглядкой, с тем чтобы усилившийся с твоей помощью партнер не обратил свою силу против тебя самого. Потому, народы Бухары были глухи к призывам джадидов объединить усилия для совместной борьбы на общенациональной основе. Тюрки, марка, конграты, карлюки, юзы, симизы, а также таджики из различных регионов, туркмены, киргизы и прочие группы не чувствовали себя обязанными придерживаться устойчивых и неизменных политических, религиозных, этнических, сектанских и прочих привязанностей и симпатий. В сегментированном племенном сообществе (сохранившемся в Афганистане по сию пору) такие культурные категории как честь, индивидуальность, лояльность зависели от имеющихся возможностей в той или иной ситуации. Принадлежность к исламской религии, проживание на совместной территории и готовность давать совместный отпор агрессорам скрывали фактическое неравенство племенных и прочих групп солидарности и «сбалансированное» оппозиционное отношение их друг к другу.[lvi]

Одной из главных причин поражения Энвера явилось негативное отношение к нему Ибрагимбека. Этот локайский вождь как и в случае с Усман Ходжаевым в январе 1922 г. (когда последний, не получив поддержку локайцев был бит красными) вольно или невольно подыграл Советскому командованию. Заняв оппортунистическую позицию, Ибрагимбек действовал вопреки интересам освободительного движения. После Энвера басмачество резко пошло на убыль. Часть джадидов и басмачей отказалась от военного сопротивления и пошла на сотрудничество с большевиками. Отойдя от военного сопротивления, они надеялись на какую-либо форму приемлемого сотрудничества с Советской властью в рамках набирающих силу национализма, модернизации и культурной автономии. Другие продолжали джихад, но лишенные культурного руководства и должной организации, стали опускаться до экстремизма, разбоя, террора и грабежа мирного населения.

Говоря о гибели Энвера нельзя не вспомнить о начале его карьеры, а именно, о его преступном и бездарном вовлечении Турции в I мировую войну, когда в конце 1914 г. на русском фронте в Сарикамыше сам Энвер, подстрекаемый германским штабом, повел турков в чужую для них войну. Этот поступок имел своим страшным следствием гибель трех турецких армейских корпусов (75 000 человек).[lvii] В то время когда Энвер предпринимал тщетные попытки поднять против Советской России племена Куляба, его визави Мустафа Кемаль во главе турецкой армии начал наступление по всему фронту против греческих завоевателей, закончившееся полным разгромом греческой армии в конце августа 1922 г. Это была победа турецкого народа, одержанная при помощи Советской страны. Как было указано выше, в конце 1921 г. Турцию посетил М. Фрунзе, подписавший договор от имени Украины. Этот визит имел огромное значение для турков. Договоры Турции с Закавказскими республиками, РСФСР и Украиной в 1921 г. позволили Мустафе Кемалю снять войска с советского направления и сосредоточиться на разгроме греческой армии, наступавшей с юга. Лозаннская конференция (ноябрь 1922 г.) закрепила политическую независимость Турции. В 1923 г. Мустафу Кемаля нарекают высоким титулом — Ататюрк Гази Мустафа Кемаль Паша.

Главной причиной поражения Энвера явилась мощь Красной Армии. При этом красноармейские части пользовались поддержкой части населения. Но в подавляющем своем большинстве, в 1922 г. население Восточной Бухары все еще негативно относилось к Красной Армии и бухарскому правительству. Продолжалась массовая откочевка мирного дехканства в горы, в соседний Афганистан. Бегство было вызвано не только религиозными мотивами, но и стремлением покинуть зону военных действий и избежать насильственной мобилизации в отряды муджахидов. Положение дехкан значительно ухудшалось тем, что на него ложились непомерные тяготы по снабжению Красной Армии и басмачей фуражом и продовольствием. Нехватка продовольствия для бойцов левой колонны, например, вынуждала их заниматься “самоснабжением”, то есть фактически отбиранием продуктов у жителей и выдачей им взамен расписок. Правая колонна снабжалась через продовольственных агентов, которые действовали схожим методом, известным как продразверстка.[lviii] Красные командиры очень часто не замечали различий между мирным населением и вооруженными отрядами. Они широко практиковали меры карательного характера против целых кишлаков за невыполнение продразверстки и “сочувствие басмачам”.[lix]

В разгар ликвидации авантюры Энвера произошло ужесточение политики в отношении басмачества и его сторонников. Суть этой политики сводилась исключительно к методам военного и карательного характера. Четвертого июля 1922 г. Революционный Военный Совет России (РВСР) издал приказ № 1570/308, за подписью Троцкого, призывавший к усилению военного нажима, применению суровых мер к “басмачам и их пособникам”.[lx] В том же месяце Политбюро ЦК РКП (б) направило в Ташкент директиву, подписанную Сталиным, в которой предлагалось значительно увеличить количество военных трибуналов, активизировать работу ГПУ и перейти от случайных мероприятий к “широкой, планомерно выдержанной работе”.[lxi] Эти действия не затрагивали собственно вооруженные отряды и не приводили к снижению их численности. Они были направлены против местного населения и приводили к его массовому уходу в горы, соседний Афганистан.

Рассказ об Энвере можно дополнить его характеристикой на уровне массового сознания. Здесь он предстает в виде смелого героя-одиночки, решившего своим отчаянным поступком поставить яркую точку в своей карьере и судьбе. Яркий популист, он давал и продолжает давать большой импульс панисламизму и пантюркизму. Как таковой, Энвер снискал большой почет части своих соотечественников и жителей Средней Азии. Для многих тюрков он остается национальным героем, который всколыхнул Турцию и сыграл выдающуюся роль в Средней Азии. Сегодняшний турецкий историк сравнивает его с Сельджуком Килич Арсланом, который победил крестоносцев. Для таких людей Энвер стоит рядом с Дели Дюмри — эпическим героем тюрков.

И наконец, религиозная мифология рисует Энвера «гази» — святым мучеником, погибшим в неравной войне с неверными. Именно так он оценивался частью населения Таджикистана, где общая могила Энвера и Давлатмандбия была превращена в мазар (мавзолей), куда на протяжении 74 лет приходили паломники для поклонения. В памяти таджиков Таджикистана и Афганистана остались следующие стихи о гибели Энвера:

Сангтудаи сангвара
Давлатманди джангара
Куштанд Пошшо Анвара
Ай, подшохи олам!
Гуш кун, ки арз дорам
Сад хайфхои Бухоро
Газоро карз дорам

Нет счета камням в Сангтуде
Нет предела отваге Давлатманда
Энвер Пашу убили
О, Владыка мира!
Вними моим речам!
Скорблю я о несчастной Бухаре
Мстить за нее — мой священный долг.[lxii]

Не случайно, Энвер Паша явился центральным героем среднеазиатской эмиграции в Афганистане. Он стал символом самоотверженного героизма, доставшегося побежденному и травмированному сопротивлению в качестве щедрой моральной компенсации за перенесенное унижение и забвение. Для нескольких поколений эмигрантов он явился знаковой фигурой, спасательным кругом, ухватившись за который можно уйти от того, чтобы считать себя побежденными, а свою жизнь –потраченной зря.

Прах Энвера пролежал в таджикской земле ровно 74 года. По договоренности с таджикским правительством, жарким летом 1996 г. местные археологи в присутствии представителей Турции вскрыли могилу Энвера. В захоронении были найдены останки двух трупов. В челюсти одного их них были обнаружены две зубные железные коронки. На этом основании и по ряду других признаков он был идентифицирован как Энвер Паша. 4 августа 1996 г, ровно через 72 года после его вступления на российскую землю и 74 года после памятного боя в Оби Дара, прах Энвера был перевезен из Таджикистана в Турцию, туда, где проживают его потомки и соотечественники.[lxiii]

В Стамбуле на мемориальном холме Хуррият-е Эбедие возвышается 12-метровый монумент в память героев младотурецкой революции 1908 года. У его подножия, рядом с могилой Талат Паши покоятся останки Энвера. По слухам, новое захоронение иттихадистов не вызывает особого интереса жителей сегодняшней Турции и многочисленных гостей Стамбула.

КОММЕНТАРИИ

[i]Первый съезд народов Востока: Баку 1-8 сентября 1920. Стенографический отчет. Издание Комитета интернациональной пропаганды. Петроград, 1920. СС.40-48.

[ii]Azade — Ayse Rorlich, “Fellow Travellers: Enver Pasha and the Bolshevik Government 1918-1920,” Asian Affairs 13, no.3 (October 1982), 289.

[iii]Мы упомянули про судьбу, потому, что 4 августа – день, когда Энвер ступил на российскую землю, станет роковым для этого турецкого генерала. 4 августа 1920 г. он покидает Берлин. Ровно через два года — а именно 4 августа 1922 г., Энвер был убит в рукопашной схватке с красными отрядами в Восточной Бухаре. Наконец, 4 августа 1996 г. останки Энвера были вывезены из Таджикистана турецким правительством.

[iv]Masayuki Yamauchi. The Green Crescent under the Red Star: Enver Pasha in Soviet Russia 1919-1922, Tokyo University of Foreign Studies, 1991,24.

[v] Карахан (Караханян) Лев Михайлович (1889-1937). С марта 1918 по 1921 — зам. наркома иностранных дел РСФСР. В 1934-1937 посол в Турции. В начале мая 1937 был вызван в Москву, арестован «за шпионаж» и позже расстрелян.

[vi]Rorlich, Azade – Ayse. Op. cit. 292.

[vii] Впрочем, Мустафа Чокаев утвеждал, что большевики не дали Энверу выступить и его доклад был зачитан секретарем съезда.

[viii]Первый съезд народов Востока в Баку. 1-8 сентября 1920 г. Стенографический отчет. С.118.

[ix]Masayuki Yamauchi. Op. cit. 22.

[x] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 40.

[xi] Эта рожденная Коминтерном опасная идея создания транснациональной сети единомышленников-экстремалов, собранных в «добровольческие отряды» нашла свое воплощение во время гражданской войны в Испании в конце 1936-1939 гг. и в «джихадистском» движении ветеранов афганской войны Осамы бен-Ладена в конце ХХ – начале XXI веков.

[xii] Там же.

[xiii] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 45.

[xiv] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 46.

[xv] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 58-59.

[xvi] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 61.

[xvii]РГВА, ф. 110, оп.3, д.1102, л.51.

[xviii] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 65.

[xix]ГАРФ, ф.5881, оп.2, д.98, л.44.

[xx]Никулин. Афганистан и Ангора//Новый Восток. 1920. №2. С.39; Информационый бюллетень бюро печати при полномочном представительстве РСФСР в Турции. — Ангора. 1922. № 14. С.1.

[xxi] Достаточно ознакомиться с материалами I съезда народов Востока в Баку, прошедшего в Баку в сентябре 1920 г.

[xxii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102. лл, 256-261

[xxiii]India Office Record (London, UK). IOR:L/P&S/11/203.

[xxiv]Masayuki Yamauchi. Op. cit. 309.

[xxv]Fraser, Glenda. “Enver Pasha’s Bid for Turkestan, 1920-1922”, Canadian Journal of History/ Annales Canadiennes d’Historie. 22 (August 1988), 201.

[xxvi] Архив комитета государственной безопасности Узбекистана. Уголовное дело Nо. 123469 по обвинению Ибрагимбека в преступлениях, предусмотренных 58 и 60 статьями Уголовного кодекса Узбекской ССР (58-2, 58-4 УК РСФСР). Далее: Дело 123469. С.7.

[xxvii] Masayuki Yamauchi. Op. cit. 66.

[xxviii]Соответственно заместитель и народный комиссар иностранных дел в правительстве Ленина.

[xxix]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102, л.263.

[xxx] Коммунист Таджикистана, 1949, 15 июня.

[xxxi]Ди-Мур. «Гражданская война в Таджикистане». В кн.: Таджикистан. Ташкент, 1925. С.287.

[xxxii]РГВА, ф.110, оп. 3, д. 1102, л.254.

[xxxiii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102, л.216.

[xxxiv]Там же, л.207.

[xxxv]IOR: L/P&S/10/950.

[xxxvi] Дело 123469. С.234.

[xxxvii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102, л.256.

[xxxviii]Интервью Башира Баглани, сына эмигранта из Куляба в феврале 1991, Душанбе. При этом Баглани с гордостью добавил, что Усто Джура являлся родственником Героя Советского Союза Сафара Амиршоева. Баглани (1941-) был министром юстиции в правительстве Бабрака Кармаля в 1980-х гг. Проживает ныне в Германии, имеет родственников в Душанбе и Кулябе.

[xxxix]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102, л.270.

[xl]РГВА, ф.110, оп.3, д. 1104, л.10-12.

[xli] «Убили Энвера пашу» (тадж.)

[xlii] Tekin Erer. Enver Pasha’nin Turkistan Kurtulus Savasi. Istanbul, 1971,140.

[xliii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1104, л.61.

[xliv] Армянские националисты утверждают, что Энвер, также как и Талат и Джемал был убит армянином в отместку за геноцид 1915-1916 гг. В какой то степени это верно, имея в виду что левой колонной Красной Армии командовал Яков Мелькумов (Мелкумян Акоп Аршакович). Заслугу в ликвидации Энвера, кстати, приписывал себе и Георгий Агабеков (Агабегян). См.: Агабеков Г. ГПУ Записки чекиста. Берлин, 1930. С.55.

[xlv]Известия (Ташкент), 1922, 16 августа; Пролетарий, орган Обкома КПТ, облисполкома Самаркандской области, 1922, 22 августа.

[xlvi]Интервью Б. Баглани. Февраль 1991, Душанбе.

[xlvii] РГВА, ф.110,оп.3, д.1104, л.61.

[xlviii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1106, л.49.

[xlix] Дело 123469. С.18.

[l] Дело 123469. С.19.

[li]IOR: L/P&S/10/950.

[lii]Olaf Caroe, Soviet Empire, the Turks of Central Asia and Stalinism. London, 1953,125.

[liii]IOR: L/P&S/10/836.

[liv]РГВА, ф.110, оп.3, д.1106, л.24.

[lv]Майский И. Внешняя политика РСФСР. 1917-1922. М.: Красная Новь, 1927. С.146.

[lvi] О сегментации как культурном принципе и «сбалансированной оппозиции» (balanced opposition) в племенных сообществах см: Dale F. Eickelman, The Middle East and Central Asia: an anthropological approach, New Jersey: Prentice Hall, 2002, 120-126.

[lvii]Charles Warren Hostler, The Turks of Central Asia. Westport, Connecticut-London: Praeger,120.

[lviii]РГВА, ф.110, оп.3, д.1102, л.254.

[lix]РГВА, ф.110, оп.3, д.154, л.174.

[lx]РГВА, ф.110, оп. 1, д.154, л.86.

[lxi]РГВА, ф.110, оп. 3, д. 157, л.31.

[lxii] Записано со слова Б. Баглани в феврале 1991 г. в Душанбе.

[lxiii] Как отмечалось, жену Энвера звали Эмине Неджие Султан. У нее от Энвера осталось две дочери – Махпайкар Энвер Ханум Султан (1917-2000) и Тюркан Энвер Ханум Султан (1919-1989). После смерти Энвера, Эмине Неджие Султан вышла замуж за Мехмеда Камила Киллигил бея (1898-1962) – брата ее первого мужа Энвера Паши. См: http://www.almanach.be/search/t/turkey.html

Источник: Сайт Камолудина Абдуллаева