Автор: Борис ФРЕЗИНСКИЙ
Два политических сюжета из неизвестных писем М. Горького
Еще недавно фигура Горького казалась смертельно залакированной и политически одноцветной. Ныне интерес к Горькому (особенно к политическим аспектам его биографии) по вновь открывшимся обстоятельствам, если пользоваться юридической формулой, стал живым, даже горячим, а неоднозначность суждений на сей счет — вполне расхожей.
Годами складывались личные взаимоотношения Горького с лидерами русской социал-демократии, и публикации последних лет предмет этих взаимоотношений не исчерпали. Новые документы вносят новые, подчас существенные штрихи, дополняя и уточняя то, что уже вошло в исследовательский оборот.
Сюжет первый:
Горький — Троцкий — Ленин. 1909
13 июня 1909 года с острова Капри в Австрию ушло письмо. На конверте, заполненном, скорей всего, М. Ф. Андреевой, был начертан адрес: Вена, улица Фридегассе, 40, и указан получатель: синьор Лео Бронштейн.
Возможно, это было не первое письмо А. М. Горького Л. Д. Троцкому — их личное знакомство состоялось двумя годами ранее, в мае 1907 года, в Лондоне. Тогда сосланный на вечное поселение в Сибирь (после года в Петропавловской крепости) председатель Петербургского Совета Троцкий совершил беспрецедентно стремительный побег и оказался на лондонском съезде РСДРП в ореоле славы. Горький, тоже участник съезда, подошел к нему со словами: «Я ваш почитатель» — и уточнил, что имеет в виду памфлеты, написанные Троцким в Петропавловке.
Когда в феврале 1908 года Ленин, редактировавший в Париже газету «Пролетарий», предложил Горькому вести в ней литературно-критический отдел, писатель, уклонившись, рекомендовал Ленину в качестве достойного пера Троцкого. (Ленин ответил, что сам думал об этом, но «позер Троцкий» не согласился.)
Весь 1909 год прошел у Горького под знаком каприйской политической школы для русских рабочих. Помогали ему в этом, разделяя его цели, лекторы школы А. А. Богданов, А. В. Луначарский, Г. А. Алексинский, но в РСДРП, разодранной фракционными склоками, противников школы было больше, чем доброжелателей. Лекторство в школе Троцкому предложили в начале июня, и он согласился при невыполнимом условии: школа должна быть общепартийной, а не «особым предприятием каприйских литераторов». Ленину сообщать о своем плане Горький опасался и, узнав, что Богданов проговорился, огорченно написал Луначарскому: Богданов «преждевременно осведомил неприятеля о том, что ему не пора ,еще знать», и неприятель теперь «примет все меры, чтобы помешать осуществлению наших планов». Официально Ленина пригласили в каприйскую школу лишь в августе, и он отказался решительно. Горький, скорее из вежливости, звал Ленина еще и в ноябре, однако в письме строго добавлял, что рабочих, слушателей школы, мало, «но они стоят Вашего приезда. Отталкивать их — ошибка, более чем ошибка», и уже совсем сурово: «Ершитесь промежду собой — это Ваше любезное дело; а их — не трогайте».
Ленинский «Пролетарий» был постоянной трибуной беспощадной борьбы с товарищами по партии, ликвидаторами и отзовистами (кто из неюных читателей не вздрогнет, вспомнив эту приснопамятную лексику!), и Ленин, доказывая Горькому необходимость этого, возмущался: «Только пустозвон Троцкий воображает, что это лишнее, что рабочих это не касается, что вопросы ликвидаторства и отзовизма ставятся не жизнью, а печатью злых полемистов». Илья Эренбург, восемнадцатилетним юношей попав в парижское окружение Ленина и хорошо узнав атмосферу политэмиграции, писал в 1918 году: «Ленинцы, т. е. «сам», Каменев, Зиновьев и другие, страстно ненавидели каприйцев, т. е. Луначарского с сотоварищами, те и другие объединялись в общей ненависти Троцкого, издававшего в Вене соглашательскую «Правду». Какое же вместительное сердце надо иметь, чтоб еще ненавидеть самодержавие». Троцкий не принимал ленинской беспощадности и всю эту межфракционную склоку на страницы своей «Правды», предназначенной рабочим России, не пускал. Июньское 1909 года письмо Горького
Троцкому, по существу, состоит из трех частей. Вот первая:
«Уважаемый товарищ — возвращаю произведения Минина. Не укажи вы, что это мужчина — я подумал бы, что автор сих двух лирик — пятнадцатилетняя гимназистка, страдают девичьей немощью. Острую досаду возбуждает у меня литература этого типа».
Минин — литературный псевдоним публициста В. А. Карпинского (1880 — 1965), большевика- ленинца, сотрудника «Пролетария», который в числе немногих ветеранов партии уцелел в сталинские годы, а затем в ранге соратника Ленина вкушал соответствующие этому рангу почести. Отзыв Горького о его писаниях, что и говорить, сокрушительный.
Вторая часть письма — ответ на приглашение к сотрудничеству:
«А по поводу сотрудничества в «Правде» подождите немного: в данное время очень занят и не могу ничего сделать. Масса работы и по школе, и своей. Привет!»
И, наконец, третья часть письма. Она содержит оценку венской «Правды». Прежде чем ее привести — два высказывания. Горький (в пересказе Ленина) о «Пролетарии»: неискренность, никчемность и проч. Ленин о венской «Правде» (в письме Каменеву): сие безвредно, бесцветно, никчемно, фразисто, и, пока газета такая, Каменев спокойно может в ней сотрудничать.
А теперь суждение Горького:
«Правда» ваша страшно нравится мне: точная она, простая, ясная. Без особенных грознозвучных слов, а — задушевно. Желаю успеха. Жму руку. А. Пешков».
«Я листал разрозненный комплект венской «Правды» в пустом читальном зале Дома Плеханова. Всего несколько экземпляров (из 25 вышедших в 1908 — 1911 годах) сохранил Георгий Валентинович, всегда не любивший Троцкого и его сочинения. Газета печаталась на тонкой бумаге в половину большого формата, на 4 — 6 полосах, в три колонки. Слева от заголовка значилось: Российская социал-демократическая рабочая партия, а чуть ниже:
Рабочая газета. На последней странице в качестве ответственного редактора и издательницы была названа Л. Беран. Почти весь тираж нелегально отправлялся в Россию (еще раз сошлюсь на Эренбурга — он в ноябре 1909 г. работал в «Правде» и в книге «Люди, годы, жизнь» написал об этом предельно лапидарно: «Моя работа была несложной: я вклеивал партийную газету в картонные рулоны, а на них наматывал художественные репродукции и отсылал пакеты в Россию»).
Кроме политически злободневных статей, печатавшихся, как правило, без подписи, в каждом номере «Правды» обязательно были материалы, присланные из городов России — Питера, Москвы, Баку, Риги, Читы, Царицына и др.; неизменно печатались и письма рабочих, подписанные обычно именами или инициалами. И — никаких внутрипартийных дрязг. Все это и привлекло Горького.
Сюжет второй:
Горький и Зиновьев. 1919
Несколько писем Горького Зиновьеву 1919 года было напечатано в пору перестройки; речь в них шла об арестах и расстрелах интеллигенции в Питере. Горький, знавший Зиновьева (тот был на 15 лет моложе писателя) еще с эмигрантской поры, обращался к нему сухо, по имени- отчеству, без всяких «дорогой» или «уважаемый», и в письмах выражался без обиняков («Аресты производятся крайне обильно и столь же нелепо, следовало бы соблюдать в этом деле осторожность, всегда и всюду полезную». Или еще резче: «Дикие безобразия, которые за последние дни творятся в Петербурге, окончательно компрометируют власть, возбуждая к ней всеобщую ненависть и презрение к ее трусости»). Зиновьев отвечал с известной долей лукавства («Алексей Максимович?.. Арестов проводится, действительно, очень много. Но что делать?.. Я сам в такие дни испытываю самые тяжелые чувства…»). Горький пытался спасать людей и через голову Зиновьева, обращаясь непосредственно к Ленину или Дзержинскому, тем не менее отношения между Горьким и Зиновьевым не прерывались. В «Дневнике» К. Чуковского есть несколько записей о визитах Зиновьева к Горькому домой («Вчера у Горького, на Кронверкском. У него Зиновьев…»), встречались они и в Смольном.
Книгоиздательские дела в Питере 1919 года находились в руках Ильи Ионова, главы Петрогиза, литератора-большевика и, что было куда важнее, брата жены Зиновьева. Отношения Горького с Ионовым были неровными, но в целом доброжелательными. Еще 8 июня 1918 года Ионов предложил Горькому издавать массовым тиражом по минимальной цене отдельные его рассказы в виде брошюр. Горький согласился, и брошюры начали выходить. В 1919 году по поводу выхода одной такой брошюры Горький обратился не к Ионову, а к Зиновьеву (на то были особые причины). Вот это письмо:
«Григорий Евсеевич! Прилагаемая телеграмма — уже седьмая такого содержания, за исключением одной — из Нижнего -все остальные с Украины. Кузьма Гвоздев, Дорошевич и двое из наших товарищей пишут, что мои статьи о евреях, а также рассказ «Погром» имеют известное значение и даже ходят в гектографированном виде.
Не найдете ли нужным предложить т. Ионову, чтобы он напечатал тысяч 200 книжки о евреях и послал киевлянам? У него, впрочем, сейчас матрицы, и он сделал бы это скорей, чем они.
Надо торопиться. Приветствую. А. Пешков».
Письмо хранится в фонде Горького в РЦХИДНИ, и упомянутых в нем телеграмм там нет. Названный Горьким К. А. Гвоздев — известный меньшевик, министр труда в третьем коалиционном правительстве Керенского. Письмо написано, скорей всего, в период с февраля по август 1919 года, когда Киев был во власти красных и в ряде районов Украины, охваченных гражданской войной, шли погромы, — отсюда и потребность в брошюре. Горького, авторитетного и активного борца с антисемитизмом. Обращаясь к Зиновьеву, интернационалисту по партийной принадлежности и еврею по происхождению. Горький, несомненно, рассчитывал на поддержку (издание книжки для Украины за счет Питера не было во власти Ионова), и Горький только подчеркнул: надо торопиться.
Зиновьев на горьковское обращение ответил оперативно, коротко и выразительно. В левом верхнем углу письма красными чернилами решительно начертано: «Против».