В 1829 году Коканд, по свидетельству Н. Потанина, насчитывал три тысячи домов с мужским населением в количестве 15 тысяч человек. В городе было сто магометанских мечетей, шесть рынков с каменными подворьями, четыре караван-сарая. Через реку Каратал было перекинуто два каменных моста с башнями. Один из таких укрепленных мостов находился около ханского дворца. Сам же замок хана Кокандского был окружен высокой стеной. Дворец охранялся пушками, единорогами и мортирами; правда, эти, казалось бы, грозные батареи не имели даже лафетов. Потанин видел деспота Коканда — это был очень тучный, несмотря на юные годы, человек, одетый в шубу на собольем меху, с алой чалмой на голове. Гордостью хана был индийский слон, подаренный ему эмиром Бухары.
Сергей Марков
ТУРКЕСТАНСКИЕ ЗАМЕТКИ
Марков, Сергей Николаевич (30 августа (12 сентября) 1906 — 4 апреля 1979) — известный русский поэт и писатель, историк и географ, ученый — путешественник и архивист, этнограф; действительный член Географического общества СССР (1946), член Союза писателей СССР (1947).
Родился в Костромской губернии. С г. Грязовцем связаны детские годы, где в 1914-1917 годах он учился в местной гимназии. В 1924 г. впервые выступил в печати со стихами. Автор сборников рассказов «Голубая ящерица» /1928/, «Арабские часы»/1931/, «Солёный колодец» /1933/ и др. Первый сборник стихов «Радуга-река» увидел свет лишь в 1946 г. Затем были изданы «Золотая пчела» /1959/, «Небесные горы» /1961/, «Земные корни» /1961/ и др. В годы Великой Отечественной войны поэт три года служил рядовым в Советской армии. Он написал цикл стихов о героях русской земли: Минине, Сусанине, Суворове, Багратионе. Одержимой страстью С.Н. Маркова стало изучение истории географических открытий, и не только по научным трудам, но и в собственных многодневных походах. Сам себя он называл «последним жадным следопытом». Создал целую серию книг о русских землепроходцах и истории путешествий — нашем земляке Дежневе «Подвиг Семёна Дежнева», Н.Н. Миклухо-Маклае «Тамо-рус Маклай», Н.М. Пржевальском «Повесть о Великом Охотнике», исследователе Аляски Лаврентии Загоскине «Юконский ворон». Результатом упорных поисков и трудов явилась книга «Земной круг» /1966/ — монументальное научно-художественное и историко-географическое исследование. Исследователь и сам сделал ряд открытий, донеся до современников незаслуженно забытые или полузабытые имена.
«ИНДИЯ» АЛЬ-БИРУНИ
Великий сын Хорезма, известный ученый Абу-л-Райхан аль-Бируни (973–1048) прожил мученическую жизнь. Родина его подвергалась частым набегам иноземных захватчиков. И когда в 1017 году на Хорезм напал Махмуд Газнийский, основатель огромного государства, простиравшегося от Багдада и Грузии до устьев Инда и Дели, аль-Бируни оказался в числе пленников свирепого завоевателя.
Тринадцать лет томился в плену ученый, скитаясь по владениям Махмуда в Индии, и был невольным свидетелем того, как расправлялся тиран из Газны с индусами, грабил сокровища храмов, сокрушая индийских идолов и увозя с собой золотых истуканов с глазами из рубинов.
Поскольку Махмуд, семнадцать раз вторгавшийся в Индию, старался закрепить за собой Пенджаб, следы аль-Бируни во время его индийской ссылки следует искать в Дели, Лахоре, Пешаваре.
Абу-л-Райхан аль-Бируни мог рассказывать жителям Индии о чудесах северных стран. Едва ли не от него индостанцы впервые узнали о русах, с которыми ученый встречался в Хорезме и на Каспии. У себя на родине аль-Бируни успел собрать довольно обширные географические сведения о нашей стране и ее людях — славянах, веси, югре, булгарах. Он знал о Ледовитом океане, Прибалтике, Байкале, Славянском море (море Саклабов), Арале, Ташкенте.
Аль-Бируни составлял списки городов мира, распределяя их по климатическим поясам, указывал координаты крупных населенных пунктов.
В Индии аль-Бируни изучил санскрит и живые наречия индусов, их науки, в частности географию.
Великий хорезмен измерял высоту гор Индии, собирал данные о реках этой страны, их истоках.
Около 1030 года аль-Бируни закончил работу над сочинением «Разъяснение принадлежащих индусам учений, приемлемых рассудком или отвергаемых», более известное под условным названием «Индия». Этот знаменитый энциклопедический труд, состоящий из 80 глав, проникнут уважением к народам Индии, их культуре и науке. Есть предание о том, что индийцы считали аль-Бируни волшебником за его необыкновенную способность постигнуть суть вещей…
Аль-Бируни в своей «Индии» привел, сопоставил и объяснил воззрения множества индийских ученых в самых разных отраслях знания. В частности, он подробно осветил состояние астрономической науки в Индии.
Сочинение аль-Бируни об Индии, ее народах, их культуре, верованиях и обычаях справедливо считается непревзойденным для всей эпохи, в которой он жил.
Известный немецкий востоковед К. Э. Захау в 1887–1888 годах познакомил человечество с «Индией», издав текст и его перевод на английском языке в Лондоне.
Народам нашей страны имя аль-Бируни стало известным благодаря трудам советского арабиста И. Ю. Крачковского.
Могила Абу-л-Райхана аль-Бируни затерялась в далеком Афганистане. Он умер в Газне, куда его насильственно водворил беспощадный враг индийцев — первый мусульманский султан Индии Махмуд Газнийский.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФИЛИППА ЕФРЕМОВА
В начале прошлого столетия в Бухтарминской крепости появился человек, на вид лет пятидесяти. На правом виске у него был виден глубокий шрам, на лбу белел рубец от удара копьем, на левой руке отсутствовал большой палец.
Этого человека звали Филиппом Сергеевичем Ефремовым. В чине коллежского асессора он занимал должность директора Бухтарминской таможни.
Необычайные приключения уроженца города Вятки, сына стряпчего духовной консистории Филиппа Ефремова начались в 1774 году. Тогда ему исполнилось двадцать четыре года, и он имел чин сержанта Нижегородского пехотного полка. С двадцатью казаками и солдатами при одном орудии Ефремов был послан на заставу Донгуз, верстах в тридцати к югу от Оренбурга, неподалеку от Илецкой Защиты.
Вскоре пятьсот пугачевцев, напав на заставу, пленили Ефремова с его солдатами. Пугачевцы, по выражению сержанта, не знали «военных предосторожностей» и потому не поставили караула. Ефремову удалось бежать.
Он добрел почти до самого Оренбурга, но попал в руки кочевников, которые увезли Ефремова и двух его товарищей в степи, а затем отправили в Бухару, где пленников продали некоему ходже Гафуру. Гафур же в припадке родственных чувств подарил Ефремова своему тестю, правителю Бухары — Данияль-бию, которого Ефремов в своих записках всюду называл Даниар-беком.
Всесильный вельможа Бухарского ханства, носивший титул аталыка — «отца многих», задумал обратить Ефремова в магометанство. Пожаловав бухарскому пленнику суконный кафтан и два с половиной червонца, Данияль-бий не пожалел для Ефремова и пуда соли. Когда тот отказался принять мусульманство, аталык приказал развести соль в горячей воде и после того, как крепкий рассол остынет, вливать его Ефремову в рот. Подобную пытку редко кто выносил; люди на второй день после истязания обычно умирали, если их сразу же не отпаивали топленым бараньим жиром.
Аталык увидел, что все «мучения недействительны» и Ефремов непоколебим. Не успело на губах пленника застыть прогорклое сало, как Данияль-бий дал Ефремову чин лензибаши-сержанта. Пленник скрепя сердце согласился служить в бухарской армии в расчете, что ему рано или поздно представится случай бежать.
Он побывал под стенами Самарканда, ходил в Мерву и вскоре был уже в чине юзбаши (сотник). Под началом Ефремова состояло сто всадников, в том числе двадцать русских людей.
К тому времени он успел хорошо изучить Бухару, ее жителей и впоследствии составил описание «Бухарии». Особенно знаменательна в этом сочинении глава «О пребывании в сих местах россиян».
Филипп Ефремов узнал, что во времена Петра Великого в Хиву отправилась миссия Александра Бековича-Черкасского, которая вскоре была почти целиком истреблена. Но Ефремову все же удалось отыскать нескольких столетних стариков, в молодости своей служивших в злополучном отряде Бековича-Черкасского.
Оказалось, что в свое время владетель Хивы отправил их в числе ста пленников в Бухару. Хан Бухарский Абдул-Феиз (1711–1747), отдавая должное отваге и мужеству русских людей, поручил им охрану своего дворца. Одному из русских был дан чин гопчибаши — полковника. Вскоре он получил во владение город Ванкент со всей его округой, а затем был поставлен на княжение в городе Шаршаузе. В Ванкенте русские построили какой-то каменный круглый «столп» высотою в 50 саженей. Русский князь Ванкента и Шаршауза был убит в 1756 году по приказанию Муххамед-Рахима, персидского военачальника, захватившего власть в Бухаре.
…Филипп Ефремов страдал от бухарского зноя и плохой питьевой воды. Он сорок три раза заражался риштой — подкожным червем-волосатиком — и выгонял его из своего тела, прикладывая тутовые листья, сдобренные постным маслом.
Несмотря на тяжелые испытания, пленник прилежно изучал климат Бухары, сельское хозяйство, шелководство, состояние военного дела.
Когда Ефремов вернулся в Бухару из похода на хивинцев, в него влюбилась персиянка, ключница Данияль-бия, которая уговорила своего суженого бежать вместе с ней из постылой бухарской неволи. Ефремов за 100 червонцев подкупил правительственного писаря, и тот составил подложную грамоту; согласно ей Ефремов якобы отправился в Коканд в качестве бухарского посла. Ключница выкрала у аталыка, когда он спал, ханскую печать, и заговорщики скрепили ею грамоту. Через два дня Данияль-бий отрядил Ефремова в Хиву, но тот повернул к Коканду. С ним ехали два русских спутника. Поддельная грамота открывала беглецам ворота любого города.
По-видимому, уже тогда Ефремов вел свои записи о Нарбутбии, владетеле кокандском, заключившем союз с китайцами. Недавний бухарский пленник исчислял расстояние от Бухары до Самарканда, Ура-Тюбе, Ходжента, Коканда, Маргелана, Оша.
В Маргелане Ефремов узнал, что местные купцы хотят ехать в «город Кашкар». Он закупил на рынках города товары и сказался «ногаем» — татарином, ибо торговые татары из России обычно ходили в Кашгар. Очевидно, Ефремов неплохо говорил по-татарски.
Любознательный путешественник установил, что в горах между Ошем и Кашгаром кочуют гиргизы — «от киргиз-кайсаков особливого роду». Это чрезвычайно ценное наблюдение, так как даже в XIX столетии ученые часто не видели различий между двумя этими народами.
В пределы Восточного Туркестана беглец вступил через перевал Терек-Даван и пошел далее на Иркештам, Мин-юл и Янги-шар. На горных высотах умер один из русских спутников Ефремова.
В пути Ефремов видел разработки свинца в урочище Кургашин-каны, которые добрых сто лет спустя были описаны другими русскими путешественниками.
Наконец Ефремов достиг Кашгара. Он осмотрел «городовые ворота» крепости и описал «великий торг», куда съезжались купцы из России, Коканда, Бухары, Китая и других стран. Из Кашгара странник вознамерился ехать в Яркенд.
«От Кашкары до города Ярканту езды 5 дней, дорога песчаная в нем городовых ворот 5. У рынку круглый каменный столп вышиною в 40, а толщиною в 2 с половиной сажени, и небольшая речка проточная. Вообще, в сей стране 5 городов, под покровительством китайского богдыхана. Возле тех городов находятся малые местечки, в коих живут только китайцы», — писал Ефремов.
В Яркенде путник не только вновь закупил товары, но ничтоже сумняшеся приобрел себе «слугу черного арапа». Товары Ефремову были нужны для оборотов в Тавате. Так он называл Тибет, о котором прослышал на яркендских рынках.
Неистощимая любознательность влекла бывшего бухарского невольника к новым горным высотам. За ними лежала уже совсем неведомая европейцам страна.
Тридцать пять дней провел в пути Филипп Ефремов, питаясь пшеничным толокном и чаем. Он простодушно обмолвился, что дорога лежала между горами «по косогорью», а в середине гор протекала река Атак. Это Ак-Таг, один из истоков реки Яркенд, прорывающийся сквозь горные теснины.
Через какие же «косогоры» проходил странник? Иного пути ему в Западный Тибет не было, кроме как через перевалы Карлик-Даван (17 300 футов), Сугет (17 600) и страшный, усеянный костями павших животных, перевал Каракорумский на высоте в 18 550 футов; за ним лежало пустынное Каракорумское нагорье.
На пути в Западный Тибет Ефремов преодолел очень высокий перевал. Определить его я затрудняюсь; возможно, это был Кардунг. Горное удушье, по выражению путешественника, захватывало дух «человек и лошадям». На этом, самом гибельном косогоре умер второй товарищ Филиппа Ефремова. Он по русскому обряду похоронил тело погибшего и продолжал путь. Лошади пали. Ефремов брел со своим арапом среди каменных россыпей и, преодолев еще несколько высоких перевалов, вступил в Ладак — страну, орошаемую верховьями Инда. Он не мог миновать Лех — главный город Ладака. Некоторые исследователи считают, что Ефремову даже удалось пройти гораздо южнее Леха, до города Зангла, где путешественник пробыл двадцать пять дней.
Там Филипп Ефремов собрал первые данные для будущего точного «Описания Тевату, или Тибету»; оно начиналось с перечисления названий Тибета, существующих у различных народов.
Как исследователь Ефремов был очень честен перед собой. Он никогда не утверждал того, чего не знал, и говорил, например, прямо: «Просторная Тибетская земля, коей окружность мне неизвестна, отчасти гориста, а отчасти состоит из пространных равнин и песчаных мест».
Путешественник дал описание высочайших вершин Тибетского нагорья, рассказал о земных богатствах страны — золоте, серебряных рудах, железе, меди, сере и селитре, горном хрустале и мраморе. Глава «О зверях» содержит сведения о яках, диких ослах — куланах, кабарге.
Характеризуя народы Тибета, бухарский пленник подробно осветил верования и обычаи тибетцев, рассказал о далай-ламе.
Наблюдательность и осведомленность Филиппа Ефремова поразительны. К примеру, он пишет о «гау» — ладанках с изображением божеств, о живой богине Тибета, жившей на острове посреди озера Ямдок. Все эти сведения вполне достоверны; они были подтверждены исследователями, посетившими Тибет спустя сто с лишним лет после Филиппа Ефремова.
В Тибете он повстречал трех нищих странников-мусульман, направлявшихся в Мекку, и присоединился к ним.
«Из сего места имели путешествие пешком, ибо там ни под каким видом на лошадях не можно ездить ради великих пропастей и весьма худой дороги», — вспоминал Ефремов.
Не так-то легко поднимать дела почти двухсотлетней давности и мысленно следовать за Филиппом Ефремовым по всем «косогорам», ведущим в благодатный Кашмир!
Восемь дней шел Ефремов до берегов Джелама, самой западной, из рек, давших название Пенджабу — Пятиречью, затем спустился в цветущую Кашмирскую долину, где стоял город Солнца — Сринагар. Ефремов называл его «местечком Кашмиром», очевидно, понимая под этим всю долину, окруженную отрогами Гималаев. В лоне долины лежали «плавающие сады»; на озере Даль добывали шафран.
«Чем Кашмир изобилен, каков воздух и жители» — так начал Ефремов свои заметки об этой стране.
Кашмир зависел тогда от власти Афганистана, и Ефремов совершенно правильно отметил: «Кашмир же под владением Овгана Темурши». Путешественник описал занятия жителей Кашмира, выделывавших тончайшие шерстяные ткани «шал»; от них ведут свое название русские шали. Белую суконную одежду кашмирцев, с косым воротником, Ефремов сравнивал с нарядом русских крестьян. О Руси напоминали здесь также соломенные крыши кашмирских сельских хижин. Там беглеца из Бухары угощали рисом, сдобренным чесноком и топленым маслом.
Покинув шафрановый Кашмир, Филипп Ефремов и «черный арап» пять дней брели до берега реки Джаноп (Чинаб). Они сели в подвесную деревянную люльку, сновавшую по толстенному канату, переброшенному через бурный Чинаб, и мигом очутились на земле Индии.
Один за другим перед путником открывались города Пенджаба, в том числе Амритсар, Пиллаур на реке Сатледж, Карнал.
За Карналом начинался собственно Индостан. На пятый день пути по индостанской земле Ефремов увидел издали город Великих Моголов — Дели.
«Владелец здесь родом из самаркандских ходжей, имя же ему Алигангар», — сообщал Ефремов, обратив внимание на страшные следы опустошения, причиненного цветущему городу иноземными захватчиками двадцать с небольшим лет назад.
Мусульманские нищие — пилигримы, пришедшие вместе с Ефремовым в Дели, скрылись от него. Ефремов скитался со своим «арапом» по городу, не зная, где приклонить голову. На улице он случайно повстречал выходца из Армении по имени Симеон. Угадав в паломнике русского человека, Симеон привел странников в свой дом, накормил и уложил спать. Наутро гость во всем открылся Симеону, и тот пообещал недавнему бухарскому невольнику отправить его во владения Ост-Индской компании, а оттуда в Россию.
Ефремов снова пустился в путь. Он пошел на какой-то город «Карачун», достиг «реки Ганги» и вскоре очутился в караван-сарае города Лакхнау. Здесь беглец попал из былого бухарского огня в английское полымя: британский комендант города Медлигом пытался насильно забрить Ефремову лоб, и тот насилу избавился «от комендантской наглости».
Двое суток просидел Ефремов под стражей в цитадели Лакхнау. На допросе пленник заявил коменданту Медлитому, что он русский майор и родственник графа Чернышева. Все переменилось! Комендант подал Ефремову и его «арапу» индийскую повозку, похожую, по словам странствователя, на «чухонскую телегу», но только с зонтом.
В городе Канпуре путешественник пересел в лодку. Волны Ганга понесли ладью к низовьям реки, сливающейся с Джумной, на которой стоял Аллахабад.
Бенарес, Патна, Калькутта… В Калькутте жил какой-то «мистр Чамбер», от которого зависела судьба Филиппа Ефремова. Чамбер отказал в бескорыстной помощи русскому и стал вымогать у него «черного арапа». Только получив эту живую мзду, Чамбер устроил Ефремова на корабль, отплывший из Калькутты в Западную Европу.
В 1782 году закончились удивительные странствия и приключения вятского уроженца Филиппа Сергеевича Ефремова, бывшего сержанта Нижегородского полка, бухарского юзбаши и скитальца по Китайскому Туркестану, Западному Тибету и землям Индии.
Через год ему пожаловали чин прапорщика, даровали личный герб и определили для службы в Коллегию иностранных дел.
Вскоре Филипп Ефремов выпустил первое издание своей книги. Она называлась:
«РОССИЙСКОГО УНТЕР-ОФИЦЕРА ЕФРЕМОВА
ныне Коллежского Асессора
ДЕСЯТИЛЕТНЕЕ СТРАНСТВОВАНИЕ И ПРИКЛЮЧЕНИЕ
в Бухарии, Хиве, Персии и Индии
и возвращение оттуда чрез Англию в Россию.
Писанное им самим в Санкт-Петербурге,
печатано с дозволения Указного у Гека 1786 года».
Книга эта выдержала при жизни Ефремова три издания.
Ее успех объясняется, помимо прочего, и тем, что в самом начале XIX века Павел I затеял было поход на Индию с целью освобождения ее от власти британской короны. В Омск были уже доставлены гаубицы и каронады, которые должны были заговорить под стенами Дели и Калькутты. Естественно, что Филипп Ефремов при подготовке к этому походу мог быть полезен как сведущее лицо, знаток народов Индии.
В Петербурге Ефремову не сиделось. Тибетский странствователь жил то в Вологде, то в Астрахани, то в Моздоке и Кизляре…
Для историка особенно важна деятельность Ефремова в качестве директора пограничных таможен, в том числе Бухтарминской. В старых бухтарминских архивных делах должны храниться деловые бумаги, составленные или подписанные им в первое десятилетие прошлого столетия.
Находясь в Бухтарминской крепости, Филипп Ефремов, возможно, был знаком со знаменитым собирателем сведений о русских путешествиях в страны Востока — неутомимым Григорием Спасским, жившим в те годы в Горном Алтае. Спасский знал о походе Григория и Данилы Атанасовых, побывавших в Бухаре, Кашмире, Индии, Западном Тибете, Восточном Туркестане и возвратившихся через Кульджу в Семипалатинск.
Путь Ефремова повторил и Рафаил Данибегов, вернувшийся в Семипалатинск через Яркенд и Кульджу. Есть еще одно крайне загадочное известие, что правительство Павла I в 1801 году посылало неизвестного русского исследователя из Семипалатинска на индийскую границу. Он возвратился, составил отчет и карту, по эти драгоценные материалы очутились в распоряжении ориенталиста Г. Ю. Клапрота, вскоре посетившего Семипалатинск, и были навсегда утрачены для России.
В 1802–1805 годах, по-видимому, в Семипалатинске было составлено описание путешествия по Восточному Туркестану и вычерчена карта этого похода. К сожалению, имя исследователя нам неизвестно. Года через три этот маршрут был переведен и сопровожден посвящением… Наполеону Бонапарту.
Работая в Бухтарминской таможне, Филипп Ефремов не мог не слышать и об отважных колыванских берг-гешворенах Бурнашеве и Поспелове, ходивших в Бухару и Ташкент в 1794 и 1800 годах.
Тибетом семипалатинское начальство занялось после того, как Ефремов закончил свое пребывание в стенах Бухтарминской крепости. В 1820 году из Семипалатинска в Тибет и Кашмир был отправлен коммерции советник Мехти Рафаилов. Он умер в трех днях пути от Кашмирской долины, возможно, неподалеку от реки Джелам.
Открытые недавно новые свидетельства говорят о том, что Мехти Рафаилов ездил из Семипалатинска в Западный Китай, Тибет и Кашмир еще в 1808 году. По времени это путешествие еще более приближено к срокам пребывания Ефремова на Бухтарме. Мы вправе предполагать его участие в подготовке первой экспедиции Рафаилова.
После пребывания в Бухтарминской крепости Филипп Ефремов попал в Саратов, а потом — в Казань, где жил в 1810–1811 годах.
Розыски, произведенные мною в казанских архивах, пока не дали никаких новых данных, проливающих свет на историю последних лет жизни Филиппа Сергеевича Ефремова, успевшего осуществить в Казани новое издание своего знаменитого «Странствования». До сих пор никто не знает, когда и где именно умер пот необычайный человек, начавший свой путь у Илецкой Защиты и в степях Казахстана, прошедший высочайшие «косогоры» Тибета, горы и долины Индии.
И все же можно надеяться, что в старинных архивах Семипалатинска, Омска, Бухтарминской крепости, горной Колывани могут быть еще обнаружены неизвестные до сих пор сведения о русском путешественнике по странам Азии.
ОРЕНБУРГСКИЙ СТРАННИК В АФГАНИСТАНЕ
Около 1805 года вернулся на родину российский татарин Габайдулла Амиров, пространствовавший свыше тридцати лет по Средней Азии, Афганистану и Индии.
Приключения его начались во время восстания Емельяна Пугачева, когда Габайдулла Амиров не своей волею попал в Бухару. Прожив там года два, он «из собственного любопытства, а более для пропитания себя» пустился в далекое странствие. Произошло это, вероятно, около 1777 года.
По горячим туркменским пескам путешественник добрел до Мерва, а оттуда прошел в Герат. Так началось первое знакомство Амирова с природой и людьми Афганистана.
В Герате, состоявшем «под владением Кабульским», путник запомнил городской кремль, крепостную стену с шестью воротами, три караван-сарая, где продавались русские, индийские и среднеазиатские товары. Не будучи ни историком, ни археологом, Габайдулла Амиров осмотрел и описал остатки древних строений близ Герата.
Через десять дней показался Кандагар с его высоченной башней, стоявшей на перекрестке двух главных улиц города. Оттуда через Шикарпурские ворота отважный татарин двинулся дальше к югу «по Кабульскому владению». Сам Кабул до времени остался с левой руки…
Преодолевая скалистые преграды, Амиров шел от одной афганской деревни до другой. Здесь он впервые повстречался с белуджами. Их страна очень понравилась путнику своими порядками; он заметил, что проезжающие не терпят никаких обид от местных жителей. По дороге к Инду, в горах, Габайдулла любовался золотыми фазанами, наблюдая, как высокогорные снега постепенно сменяются спелыми нивами.
Странник достиг Инда, а оттуда добрался до Ганга и очутился в Калькутте. Но он не успокоился на этом и вскоре предпринял поход в Дели, а оттуда — на северо-восток Афганистана. В Лахоре он видел великолепные булатные клинки, посещал хранилище арабских и персидских книг и рукописей. Амиров простодушно считал, что к востоку от Лахора лежит Джунгария. Но он не пошел туда. Выйдя к берегу Инда, он повернул на Пешавар.
«Места не слишком гористы, рек довольно, по дороге и по берегам рек все жилья, а жители все авганны», — рассказывал впоследствии Амиров.
Через восемь дней пред ним открылся Пешавар. Город был населен индийцами, афганцами и представителями разных других народностей. Здесь Амиров собрал сведения о возделывании риса и местном овцеводстве, а затем отправился дальше.
Сам не зная того, он первым из русских путешественников, хотя и очень коротко, но зато точно описал знаменитый Хайберский проход, начинавшийся после «второго роздыха» на дороге из Пешавара в Джелалабад.
Миновав извилистое ущелье, Габайдулла Амиров вступил в «величайшие каменистые горы» и на пятый день увидел светлые каналы, по которым спускалась с гор живительная вода, питавшая столицу Афганистана.
В Кабуле оренбургский странник обошел четыре огромных караван-сарая, где встречались купцы из Индии, Кашмира, Персии и Бухары. Торговые улицы Кабула были покрыты навесами, над городом возвышались высокие красивые башни.
Сколько времени пробыл Амиров в столице Афганистана, неизвестно. Оттуда он возвратился снова на землю Индии.
…Когда загорелый от лучей индийского солнца оренбургский путешественник вернулся на родину, трудолюбивый историк Г. Ф. Гене тщательно записал в Пограничной комиссии рассказы любознательного татарина.
Амиров исчислил расстояния от Оренбурга до Кабула, Герата, Кандагара. Намечая направление трех главных дорог «из России чрез Бухарию до Калькутты», в каждом из этих маршрутов он указал города Афганистана.
Все это было помещено в XIII книге огромного рукописного свода Генса, посвященного изучению стран Средней Азии. О замечательных трудах этого собирателя узнал великий естествоиспытатель Александр Гумбольдт, вскоре посетивший Оренбург.
Сказание Габайдуллы Амирова дошло до пылкого, нетерпеливого мечтателя Ивана Виткевича, подготовлявшего свой поход в Афганистан в качестве посланца мира и дружбы с Россией.
Под конец своей жизни самобытный исследователь Афганистана и Индии Габайдулла Амиров служил толмачом Оренбургской пограничной комиссии.
Год и обстоятельства его смерти неизвестны.
Может быть, в наше время архивы откроют нам новые подробности жизни этого упорного человека, исходившего всю Индию и проложившего по каменным кручам путь к далекому Кабулу?
ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ БЕТПАК-ДАЛА
Однажды директор Карагандинского музея Л. Ф. Семенов показал мне очень редкий, не напечатанный еще нигде документ. Он был написан в 1890 году и назывался «Копия с приложения к записке о торговле Акмолинского уезда и ее направления».
Автором «Приложения» был акмолинский уездный начальник Троицкий.
Документ этот содержит много сведений о торговле Акмолинска не только с русскими городами, но и со Средней Азией и Китаем. По существу, заметки Троицкого являются своеобразным дорожником, в котором подробно описаны караванные пути от Петропавловска до Ташкента и Кашгара (Западный Китай). Маршрут до Кашгара проходил через Акмолинск, Нельдинский (Успенский) рудник, Балхаш, Пишпек (ныне Фрунзе), устремлялся к высокому перевалу Теректы и приводил путников в Западный Китай. Троицкий самым тщательным образом отмечал природные условия ряда местностей, описывал растительность, указывал на водные источники, точно исчислял расстояния между местами стоянок. О заметках Троицкого надо говорить отдельно и более подробно, но они заставили меня вынуть мои походные тетради и воскресить в памяти некоторые страницы из истории путешествий через степи Казахстана…
Следы этих путешествий теряются в глубокой древности. Так, например, еще в 569 году н. э. Земарх, посланник императора Византии, посетивший государство тукюэзцев (тюрок), пересек пустыню Бетпак-Дала. В XIII веке там прошли новые гости из далеких стран. Это были Смбат, начальник конницы Малой Армении, и властитель этого государства царь Гетум I. Малая Армения в те времена располагалась в непосредственной близости к Средиземному морю. Трудно даже представить условия, в которых протекали подобные путешествия в столицу великих ханов Монгольской империи — Каракорум, начинавшиеся от стен цветущего армянского города Сиса! Люди, ездившие ко двору монгольских ханов, не могли миновать побережий озера Балхаш. В таком случае на земле нынешней Карагандинской области в XIII веке побывали русские князья Ярослав, Глеб Ростовский, посланники французского короля, русские и западноевропейские пленные, угнанные монголами в Каракорум. Недавно мне удалось установить, что и Александр Невский не ограничился пребыванием в волжской орде. Он был вынужден ехать оттуда в столицу великого хана — в глубь Центральной Азии. На пути Невского лежал Балхаш и высились Джунгарские ворота.
…Широкому кругу читателей неизвестна история путешествия в 1800 году двух русских горняков через казахские степи в Ташкент. Это были колыванские берг-гешворены Бурнашев и Поспелов. Подлинник их путевых записок лишь недавно обнаружен в Барнаульском государственном архиве, о чем сообщил мне алтайский краевед-историк Н. Я. Савельев. Очень важно отметить, что Бурнашев и Поспелов были одними из первых геологов, исследовавших Казахстан и Среднюю Азию. Их пригласил для геологических работ правитель Ташкента Ходжа Юнус.
Казахский султан Букей предложил Бурнашеву и Поспелову сопровождать их до самого Ташкента, для чего согласился ожидать их на реке Нуре. Путешественники вышли из Семипалатинска, достигли форпоста Семиярского и двинулись в сторону Каркаралинских гор. Исследователи находили агаты и сердолики, исследовали почвы степи. Так они дошли до Нуры, где их с нетерпением ожидал Букей.
Любознательные горные мастера выполняли труд, не входивший в их прямые обязанности. Они описали хлебопашество казаков на Нуре, охоту с беркутом, обратили внимание на предметы из железа и меди, бывшие в употреблении у казахов. Из записок путешественников мы знаем, например, что на Нуре были тогда арыки. Бурнашев и Поспелов пришли к убеждению, что самые удобные для жизни места находятся между Каркаралинскими горами и берегами Нуры.
Путники обследовали курганы возле Нуры и собрали некоторые археологические предметы. На пути к Бетпак-Дала были открыты горы, сложенные из красной и зеленой яшмы.
«…В общем положении сей степи, относительно ее удобности к обитанию, надлежит исключить ту часть, которая следует к полудню, за пространством гор. Она называется Битпаком и помыта более терновником и отчасти полынного травой, по причине же неимения воды не населяется», — описывали исследователи пустыню.
Однако они оговаривали, что вода в пустыне есть всюду, на глубине не более двух саженей. Михаиле Поспелов, рукой которого были написаны путевые заметки, считал, что Бетпак-Дала начинается от гор Кок-Томбак. Исследователи выбрали самый опасный, но зато короткий путь через урочище Тюсьбулак, хотя им была известна вторая дорога — на Уванас. Они дошли до реки Чу, которую Поспелов называл «Цуя», и переправились через нее па камышовом плоту. Наконец впереди показались заветные горы Каратау. Преодолев перевал у селения Бабаты, Бурнашев и Поспелов направились к Ташкенту, куда и прибыли 28 июня 1800 года..
Русским горным мастерам была устроена торжественная встреча. Они прожили в Ташкенте три месяца, подробно ознакомились с ним. Европейская наука в те годы не имела никаких достоверных сведений о Ташкенте и его владениях, поэтому записи Михаила Поспелова приобрели огромную ценность. Рассматривая политико-географическое положение Ташкента, русские исследователи не обошли своим вниманием казахов, которые составляли тогда значительную часть населения города.
Бурнашев и Поспелов выяснили, что Ташкент закупал в русских владениях медь, железо, жемчуг, кораллы, дорогие меха котиков, сукна и другие товары, доставлявшиеся через Казахстан.
Чтобы закрепить успехи караванной торговли, горные мастера наметили удобнейший путь: Ташкент — Уванас — горы Актау — Нура — Каркаралинские горы — Беркутли — Куказлык — Биштерек — Ямышево на Иртыше. Именно этой дорогой и вернулись они на родину. Исследователи подтвердили наличие свинцовой руды в известковых толщах гор Каратау. «Их точное указание было первым достоверным сообщением об ископаемых богатствах гор Средней Азии», — пишет о Бурнашеве и Поспелове один из советских историков.
Спустя несколько лет, в 1807–1823 годах, несколько путешествий в Среднюю Азию совершил Муртаза Файзулин — «торговый татарин Казанского посада», как именуется он в старинных бумагах. Файзулин не раз проходил по суровой пустыне. Бетпак-Дала, не однажды переправлялся на камышовом плоту через реку Чу. Один любознательный русский чиновник подробно расспросил Муртазу и с его слов составил очерк пути от Ташкента до берегов Нуры и Ишима. Дорожник Файзулина описывает города Ташкент, Туркестан и Сайрам. Далее упоминается Мангат с обильными зарослями травы «дармана», содержащей цитварное семя. Оказывается, что этот продукт еще в начале XIX века в огромном количестве вывозился через Казахстан в Россию.
Файзулин видел Чудское озеро в горах Каратау, наполненное неизвестной, похожей на стерлядь рыбой. В тех же местах он обнаружил 12 древних курганов. С синих гор Каратау Муртаза Файзулин спустился в долину Сузака, откуда до Петропавловска оставалось 26 дней пути. Затем он переправился через реку Чу и вскоре очутился на пороге пустыни Бетпак-Дала.
«По степи Бит-пак земля чрезвычайно тверда, почти как камень, но она вся покрыта низким каким-то деревом баялыч, похожим несколько на можжевельник», — читаем мы в дорожнике Файзулина.
И далее:
«Здесь оканчивается степь Бит-пак. Сия прямая дорога через нее открыта киргизом одним; по прежней дороге она простиралась на 180 верст».
Двенадцатый по счету переход Файзулин завершил на Нуре, а еще через день благополучно дошел до Ишима.
…Сто с лишним лет назад неизвестный русский землепроходец, приказчик торгового каравана, сообщил П. И. Небольсину сведения о путях из Петропавловска в Ташкент. Длина маршрута составляла 1600 верст. Неизвестный путешественник шел через Акмолинск, Сарысу, пустыню Бетпак-Дала, Чу, Сузак, переваливал через свинцовые горы Каратау..
«А для русского купца Ташкент важная страна, и в Кошкар, и в Бухару почти что рукой подать. В Кошкар из Коканда каждую неделю ходят караваны и везут на потребу неизвестных нас стран, русские товары: сукно, цветной плис, коленкоры, миткаль, железо, чугун», — записал в 1851 году П. И. Небольсин.
В XIX веке Бетпак-Дала была пересечена также Ф. Ефремовым, тоже доставившим богатые сведения о Ташкенте и Коканде.
Ряд походов других землепроходцев остался неизвестным, их отчеты надо искать в архивах Ташкента, Омска, Семипалатинска и других городов Казахстана, Сибири и Средней Азии.
У КОКАНДСКОГО ХАНА
Немалый вклад в изучение и освоение стран Востока сделали русские казаки. Так, еще в XVIII веке офицер Волошанин составил карту Илийского края, причем обозначил на ней пашни по берегам Или до самого Боинду (Кульджа). Казак Матвей Арапов жил в ставке известного казахского хана Аблая и по его поручению выписывал в степь русских земледельцев, а также сопровождал ханское посольство в Петербург. Арапов был своеобразным советником при Аблае.
Позднее сотник из Аягуза Тимофей Нюхалов исследовал горы Алатау и реки, впадающие в озеро Иссык-Куль. Хорунжий Путинцев уже в первой половине XIX века посещал Кульджу. Казак Николай Костылецкий знал три восточных языка, собирал образцы творчества народов Востока и, в частности, записывал «Песню о Баян-Слу и Козы-Корпече». Подобные примеры можно умножить.
В 1829 году из Омска отправился в Кокандское ханство казачий хорунжий Николай Потанин, отец знаменитого русского путешественника Г. Н. Потанина (1835–1920). В путевых записках он упоминает о горе Темирчи, осмотренной им в пути от Иртыша до пустыни Бетпак-Дала. На вершине этой горы Потанин обнаружил каменный столб высотою в сажень, с изваянным на нем человеческим лицом. Точно такие же столбы пытливый путешественник отыскал и на горе Богазы-Булак. Близ высот Кызылрай исследователь открыл сооружения из поставленных на ребра четырехугольных плит, имевших отверстия для входа. Затем он описал грязевой вулкан близ горы Койлюбай-Булат.
На сорок четвертый день странствия перед путешественником открылись просторы Голодной степи.
Посетив Чимкент, Ташкент, Ходжент, казак-исследователь прибыл в Коканд — столицу одноименного ханства.
В 1829 году Коканд, по свидетельству Н. Потанина, насчитывал три тысячи домов с мужским населением в количестве 15 тысяч человек. В городе было сто магометанских мечетей, шесть рынков с каменными подворьями, четыре караван-сарая. Через реку Каратал было перекинуто два каменных моста с башнями. Один из таких укрепленных мостов находился около ханского дворца. Сам же замок хана Кокандского был окружен высокой стеной. Дворец охранялся пушками, единорогами и мортирами; правда, эти, казалось бы, грозные батареи не имели даже лафетов. Потанин видел деспота Коканда — это был очень тучный, несмотря на юные годы, человек, одетый в шубу на собольем меху, с алой чалмой на голове. Гордостью хана был индийский слон, подаренный ему эмиром Бухары.
Промышленность Коканда в то время была представлена бумажной фабрикой и пороховым заводом.
Николай Потанин собрал во время своего похода сведения и о Ташкенте. Русский исследователь побывал на огромном гостином дворе города, в пяти караван-сараях, на пяти рынках. По количеству населения Ташкент тогда значительно уступал Коканду.
В течение всего похода Потанин производил съемку местности и вел дневник. В том же 1829 году казачий хорунжий благополучно возвратился в форпост Семиярский.
Сведения, доставленные Николаем Потаниным, вскоре были дополнены другим русским казаком — Максимовым, который был в свое время взят в плен кокандцами и одиннадцать лет прожил в городе Туркестане.
Максимову удалось посетить Восточный Туркестан, где он изучал рынки Кашгара. Когда русские войска наголову разбили кокандских разбойников на реке Чу, около брода Кара-Уткуль, Максимов был освобожден из неволи. Рассказ о его скитаниях был записан и впоследствии напечатан в «Вестнике Русского географического общества».
В показаниях Максимова содержались важные свидетельства.
Он рассказывал, что в Коканде жил англичанин, принявший имя Мустафы. Видимо, именно этот агент, прибывший из далекой страны, построил в Коканде каменный пушечный завод, располагавшийся за чертой города. Во время пребывания Максимова в Кокандском ханстве Мустафа заведовал этим заводом. Максимов рассказывал также, что порох кокандцы изготовляли на заводах городов Ташкента, Коканда и Туркестана. Селитру для производства пороха привозили из районов Чу и Чимкента, серу — из Бухары, а свинец — из гор Каратау.
Максимов имел возможность видеть Мадали, тогдашнего хана Коканда, покровителя пушечного мастера из Великобритании. Русский казак описал ханский дворец, в подвалах которого был расположен зверинец.
Максимову тоже удалось осмотреть Ташкент, где он собрал сведения о торговле города с другими областями Средней Азии, о торговых путях в Восточный Туркестан.
Кокандское ханство в XIX веке было гнездом хищников, откуда постоянно предпринимались набеги на русские окраины, казахские и киргизские кочевья. Грабежи, захват рабов, угон скота были обычным занятием кокандских ханов и их слуг.
Вместе с тем Кокандское ханство еще не было достаточно изучено. С этой точки зрения исследования русских казаков, отличавшиеся большой точностью, приобретали в то время исключительное значение.
КОКАНДСКИЙ ПЛЕННИК
Взгляните на портрет Северцова, принадлежащий кисти Тараса Шевченко. Пытливый взгляд, большое, сильное лицо со следами от ударов узорчатых кокандских сабель…
В 1857 году Николай Алексеевич Северцов (1827–1885) совершил одно из своих значительных путешествий в пределах нынешнего Казахстана. К этому времени он успел получить большую научную подготовку. Магистр зоологии, член Общества испытателей природы, знаток жизни горных орлов и грифов, Николай Северцов обладал обширными и многосторонними знаниями.
Большое влияние на Северцова оказал Григорий Карелин, неустрашимый исследователь Туркмении и Казахстана, с которым Северцов в пятый раз виделся в 1845 году. «…С тех пор Средняя Азия сделалась научной целью моей жизни», — рассказывал впоследствии Н. Северцов.
…Поход начался весной 1857 года. Выехав из Петербурга, Н. А. Северцов прибыл в Оренбург, откуда поспешил к Эмбе, продвигаясь вдоль рек Илек и Темир.
В долине Аксу Северцову удалось открыть пласты угля. Близ Карачунгуля, в бассейне нижнего течения Эмбы — возле Манайли, Кайдарага и в других местностях — была найдена нефть.
С Эмбы экспедиция отправилась через Малые Барсуки к берегам Аральского моря и низовьям Сырдарьи. В конце октября 1857 года Н. А. Северцов, ботаник И. Боршов и препаратор И. Гурьянов достигли глинобитных ворот форта № 2 (Казалинск). Во время похода исследователи прошли 2500 верст по территории, которую еще не посещал ни один ученый-путешественник.
Ученый исследовал Мугоджары, бассейн Эмбы, собрал данные об огромном пространстве от Илецка до побережья Аральского моря.
Весной 1858 года Н. Северцов, продолжая свои исследования в Казахстане, отправился из Перовска вверх по Сырдарье. В это время в степи было неспокойно, казахи, обитавшие в Каратау, восстали против ташкентского бека — наместника хана Коканда. Близ Сырдарьи рыскали шайки кокандцев. Вскоре пятнадцать кокандских всадников, напав на Северцова и его спутников, жестоко изуродовали путешественника и увезли с собой. Израненный ученый провел в плену 31 день. Несмотря на, казалось бы, безвыходное положение, в котором находился Северцов, даже в плену он старался продолжать свои исследования.
После осады казахами города Туркестана путешественник получил свободу. В начале 1859 года он вернулся в Петербург.
Во время экспедиции 1857–1858 годов Н. А. Северцов собрал богатые зоологические коллекции, образцы полезных ископаемых Казахстана и множество другого научного материала.
Впоследствии он еще раз побывал в горах и степях Казахстана.
В 1864 году Н. А. Северцова видели в Семипалатинске, Копале, Верном. Оттуда он, присоединившись к Восточному отряду Черняева, вместе с Чоканом Валихановым прошел к Кастекскому перевалу и впервые увидел Тянь-Шань. Северцов присутствовал при закладке русской крепости Токмак в Чуйской долине, участвовал в штурме кокандского города Чимкента, за что получил орден Владимира с мечами.
После присоединения Ташкента к Русскому государству Н. А. Северцов снарядил Туркестанскую научную экспедицию (1865–1868). Он руководил всесторонними исследованиями в горах Каратау, где были открыты золото, свинцовые и железные руды и собраны палеозоологические коллекции, отправлялся из Верного на Иссык-Куль, Нарын, Аксай. Он сделал ценные наблюдения, необходимые для познания геологической истории и строения Тянь-Шаня, открыл новые виды животных и птиц, исследовал рыб высокогорных водоемов.
Н. А. Северцову удалось пересечь Тянь-Шань с юга на север и с запада на восток. После Туркестанской экспедиции ученый снова посетил Семипалатинск, Копал, Аягуз. В Семиречье он проводил наблюдения за пролетом птиц.
Многие из знаменитых ученых трудов замечательного путешественника были посвящены Казахстану, его чудесной природе и богатствам, по-настоящему освоенным лишь в наше время.
НАЧАЛЬНИК ХОРАСАНСКОГО ПОХОДА
Николай Ханыков (1822–1878) посвятил свою сравнительно недолгую жизнь исследованиям стран Востока. Его считали «великим самоучкой»-ориенталистом. В самом деле, в Царскосельском лицее, где учился Н. В. Ханыков, нельзя было получить тех знаний, которые он приобрел путем самообразования. Широта кругозора Ханыкова удивляла признанных знатоков стран Азии.
Когда ему было всего девятнадцать лет, он отправился в Бухару в составе посольства Бутенева и Богословского. По тем временам такое путешествие было не только трудным, но и опасным предприятием. Произошло это в 1841 году, а через два года юный исследователь выступил в печати со своими первыми трудами. Ученый мир сразу же обратил внимание на его произведения «Описание Бухарского ханства», «О населении Киргизских степей» и «Городское управление в Средней Азии». Описание Бухары было вскоре переведено на три западноевропейских языка.
Так «гениальный юноша», как называли тогда Николая Ханыкова, начал свою ученую деятельность.
Твердо решив посвятить свою жизнь изучению стран Востока, Ханыков поехал на Кавказ и поступил на службу в Кавказское наместничество. Это дало ему возможность ознакомиться с жизнью и историей края, бытом кавказских народов.
Вскоре Николай Владимирович стал одним из руководителей Кавказского отделения Русского географического общества. Он исследовал Персидский Курдистан, составил записку о языках и наречиях народов Кавказа, написал ценные труды об изменениях уровня Каспийского моря и о старом русле Сырдарьи.
В 1853–1857 годах Ханыков был российским генеральным консулом в Тавризе. Он хорошо изучил природу и людей части Персии, примыкающей к озеру Урмия. Русский ученый устроил там метеорологическую станцию и установил постоянные наблюдения за погодой.
После пребывания в Персии Николай Ханыков получил должность переводчика в Азиатском департаменте министерства иностранных дел. Но исследователя не удовлетворяла департаментская служба. Он рвался в песчаные просторы Азии.
В 1858 году Н. В. Ханыков возглавил небывалую по размаху Хорасанскую экспедицию Русского географического общества. Она отправилась из Баку и высадилась на южном берегу Каспия.
Русские исследователи вступили в сады шаха Аббаса Великого в Ашрефе, где лишь мраморные развалины указывали на былое великолепие дворцов. Белые руины были окружены кипарисами и лимонными деревьями.
В Мазандеране и Астрабаде путешественники изучали местное плодоводство и особенно разведение апельсинов и лимонов. Была обследована также морская фауна побережья Мазандерана. Путешественники измеряли высоту, собирали растения, изучали направления ветров в Астрабадском заливе.
В Тегеране Н. В. Ханыков встретился с шахом персидским. Шах и весь кабинет министров заверили, что они всемерно помогут русской экспедиции выполнить свои научные задачи на земле Персии. Из Тегерана до самого Мешеда русских натуралистов сопровождал почетный конвой — полтораста шахских конников с одной пушкой.
Исследовательские работы Ханыкова и его сотрудников проходили очень удачно. В горах к югу от Астрабада были открыты виды птиц, присущие горам Кавказа. Между Астрабадом и Мешедом — главным городом Хорасана — русские ученые осмотрели бирюзовые копи и места добычи соли. Все время велись работы с точными приборами: исследователи изучали земной магнетизм, измеряли высоты, производили астрономические определения, выясняли геологическую историю недр.
Экспедиция направилась к Герату. Ханыков с увлечением находил и разгадывал надписи на древних памятниках. Знакомясь с племенем хезарэ, жившим на пространстве от Мешеда до самого Кабула, он открыл тайну происхождения этого племени. Хезарэ были потомками узбеков, принудительно переселенных завоевателями около 1397 года в Хорасан из Западного Туркестана.
Прибыв в Герат, путешественники подробно осмотрели реку Герируд, отводы для орошения полей, водопроводы, старинные памятники.
Город Герат называли «Жемчужиной мира». Он сторожил двери Афганистана и Индии. Недаром за два года до похода Ханыкова здесь грохотали английские пушки: англичане воевали тогда из-за «Жемчужины мира» с Персией, стараясь удержать Герат под своим влиянием. Этот город был всегда яблоком раздора между Персией и Афганистаном.
Из Герата русские путешественники отправились в пальмовые рощи Тебеса и подробно обследовали эту цветущую местность. Оказалось, что она была неправильно нанесена на карты прежними исследователями. Только русские съемки определили истинное положение Тебеса. Выяснилось, что он был закрыт горами от холодных ветров со стороны Гиндукуша, но теплый воздух свободно проникал в долину, и здесь даже осенью стояла почти тропическая жара.
На востоке владений Герата через горы пролегала прямая дорога на Кабул, которая была описана когда-то в сочинении Великого Могола Бабура, прошедшего путь от Ферганы до Индии.
Ханыков осмотрел гробницы властителей Герата и спустился в мраморные каменоломни. Оказалось, что в старину здесь добывали благородный белый камень для многих памятников и изваяний. Побывал Ханыков и в городе Керрух, по улицам которого бродили иранские кочевники — джемшиды.
Вернувшись в Герат, начальник Хорасанского похода занялся сбором древних афганских и персидских рукописей и грамот. Он обошел кладбища Герата и зарисовал надгробные надписи, которые впоследствии позволили русским ориенталистам восстановить целые страницы истории эпохи Тимуридов.
Экспедиция провела в Герате зиму 1858/59 года, занимаясь составлением плана города и определением долготы Герата. Выступая из Герата, Ханыков избрал не пройденный до тех пор никем из европейцев путь через Северный Сеистан, юг Хорасана и Кирман. Русские были первыми европейцами, пересекшими в 1859 году безводную пустыню Лют. За ней начиналась малоизвестная персидская область Кирман. Здесь Ханыков вновь осматривал древние памятники. Ученые достигли Иезда и оттуда пошли на Исфаган. На этом отрезке пути были найдены растения, характерные и для флоры Киргизской степи.
Один из участников экспедиции проник в знаменитую пещеру Тафт с ее многоверстными лабиринтами и открыл там свинцовую руду и бирюзу. Возле самого Исфагана было найдено исполинское месторождение глауберовой соли — площадь его была равна шести квадратным милям!
Ханыков обследовал памятники Исфагана — былой столицы Персии, где еще сверкала позолота куполов и кровель древних мечетей. Ученому удалось собрать здесь большое количество восточных рукописей.
Работы экспедиции приближались к концу. 7 июня 1859 года путешественники прибыли в Зергенде, где был размещен лагерь Российской миссии. Ханыков распростился со своими спутниками, оставив при себе магистра Гебеля и топографа Жаринова. Вскоре, пройдя близ восточного берега Урмийского озера, путешественники достигли русской границы.
Итоги Хорасанской экспедиции вызвали радостное удивление петербургских ученых. Ханыков исследовал площадь, равную 350 тысячам квадратных верст! От Астрабада до Герата и от Герата до русской границы было определено астрономически положение ста пунктов.
Еще в Исфагане экспедиции Ханыкова удалось связать свои работы со съемками, произведенными русскими исследователями Персии в 1852 году. Наша страна теперь имела самые обширные и точные сведения о поверхности Персии. Таких данных не было ни у одного из государств Западной Европы.
Но случилось нечто неожиданное. Русское географическое общество не имело в то время никаких денежных средств на подготовку отдельного издания трудов блистательной Хорасанской экспедиции. Не смогло оно и оплатить обработку данных, собранных Ханыковым и его спутниками. Начальник Хорасанского похода был вынужден вследствие этого опубликовать часть своих трудов на французском языке.
Виднейшие географы мира, в том числе ученый-коммунар Элизе Реклю, не раз использовали труды Николая Ханыкова в своих сочинениях. Сам же Ханыков вскоре дополнил собственными сведениями первую часть известной книги К. Риттера «Иран».
Наш очерк будет неполным, если мы не скажем о братьях знаменитого исследователя Хорасана и Герата. Яков Ханыков (1818–1862) был тоже исследователем стран Азии, составителем огромной карты Аральского моря, Хивинского ханства и смежных с ними областей. Младший брат — Александр Ханыков (1825–1853) — был участником революционного общества Буташевича-Петрашевского. Приговоренный сначала к расстрелу, он был «помилован» — приговорен к ссылке в солдаты. Умер он в Орской крепости…
Обессмертивший свое имя Хорасанским походом, Николай Ханыков скончался в 1878 году близ Парижа, где он несколько лет изучал западноевропейские источники о странах и народах Азии.
