Я узнал, что это Хулио Кортасар (Julio Cort?zar). Он выглядел очень молодо, и я подумал, что это мой ровесник. На самом же деле он был на двадцать два года старше меня. У его жены Авроры Бернардес (Aurora Bern?rdez), невысокого роста, некрупной, были голубые глаза и слегка ироничная улыбка, державшая людей на расстоянии. Никогда не забуду того впечатления, которое произвела на меня тогда эта столь необычная пара.

СМЕРТЬ АВРОРЫ БЕРНАРДЕС
Марио Варгас Льоса
(«La Nacion Argentina», Аргентина)

В декабре 1958 года мой перуанский друг Альфонсо де Сильва (Alfonso de Silva), работавший в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже, пригласил меня к себе домой на ужин. Он усадил меня рядом с высоким, худым мужчиной, без какой-либо растительности на лице. И только когда мы стали прощаться, я узнал, что это Хулио Кортасар (Julio Cort?zar). Он выглядел очень молодо, и я подумал, что это мой ровесник. На самом же деле он был на двадцать два года старше меня. У его жены Авроры Бернардес (Aurora Bern?rdez), невысокого роста, некрупной, были голубые глаза и слегка ироничная улыбка, державшая людей на расстоянии. Никогда не забуду того впечатления, которое произвела на меня тогда эта столь необычная пара. Казалось, они прочитали все книги, говорили только умные вещи, и в их разговоре чувствовалось такая слаженность — они перебрасывались словами, как опытные эквилибристы мячами, — что казалось, будто они это все заранее отрепетировали.

За те семь лет, что я прожил во Франции, мы виделись много раз, у них дома и у меня, в кафе и штаб-квартире ЮНЕСКО, где мы работали переводчиками. Меня не переставали восхищать их начитанность, глубина замечаний, простота и естественность поведения, а также то, что они всегда успевали посетить самые интересные выставки, посмотреть самые лучшие кинокартины и побывать на самых лучших концертах. Трудно было понять, кто из них более умен, у кого более высокий культурный уровень, кто прочитал больше книг и вынес из этого большую пользу. Они ревностно охраняли свои личные отношения и никого в них не пускали.

Я всегда был уверен, что Аврора не только переводила с английского, французского и итальянского — а делала она это блестяще, о чем свидетельствуют переведенные ею произведения Фолкнера, Даррелла, Кальвина, Флобера, — но и писала сама, но отказывалась публиковать свои творения, полагая, что в семье должен быть только один писатель.

В 1967 году мы втроем работали переводчиками на конгрессе по хлопку, проходившему в Афинах. В течение почти целой недели мы жили в одной гостинице, работали на заседаниях конгресса, вечерами ужинали в местных ресторанчиках, а в воскресенье посетили остров Идра. Помню, как по возвращении в Лондон (куда я переехал) я сказал Патрисии: «Идеальный брак существует, это Хулио и Аврора. Ни у одной пары я не встречал такого взаимопонимания и чуткости. Нам нужно у них учиться». Через несколько дней я получил письмо от Хулио, которое начиналось следующими строками: «Находясь в Греции, ты, наверное, заметил, что Аврору и меня уже ничего не связывает. Мы расстаемся». Никогда в жизни я не чувствовал себя более изумленным (и расстроенным). За те дни, что мы провели вместе, у меня создалось впечатление, что они созданы друг для друга. Особенно поражал тот такт, с которым им удавалось скрывать эмоциональные бури, сотрясавшие их союз.

Друзья Хулио и Авроры были огорчены новостью о разводе, поскольку всем нам казалось, что их союз вечен и нерушим, что никто так не любит и не понимает друг друга, как они. Несколько недель спустя, в издательстве Галлимара в Париже я сказал об этом литовской писательнице Угне Карвелис, занимавшейся иностранной литературой. «Как же это могло произойти, что они расстались!». И в этот же самое мгновение я увидел в глазах Угне замешательство и беспокойство, красноречиво свидетельствовавшие о том, что произошло.

Когда я в следующий раз увидел Кортасара в Лондоне, то с трудом его узнал. Не могу припомнить другого человека, в котором произошли бы столь глубокие изменения («мутант», сказала про него Чичита Кальвино). Он прошел дерматологическое лечение, и у него выросла огромная борода с огненно-рыжим оттенком. Писатель попросил меня отвести его туда, где продают эротические журналы, и без конца говорил о сексе и марихуане с немыслимой для него прежде юношеской развязностью. Все те разы, что я видел его в последующие годы, он продолжал удивлять меня своим неистощимым юношеским задором. Если раньше Кортасар был достаточно замкнутым и не хотел никого допускать в свой внутренний мир, то сейчас он жил чуть ли не на улице, постоянно находясь на виду у всех, проявлял интерес к политике, которая раньше его раздражала. (Однажды я хотел познакомить его с Хуаном Гойтисоло, на что Кортасар ответил: «Лучше не надо, он слишком увлекается политикой»). Зато теперь он подписывал воззвания, выступал с заявлениями в поддержку Кубы, рассуждал о революции столь же страстно, сколь наивно. Его нравственная чистота и порядочность, конечно, остались теми же самыми, но в какой-то степени он стал антиподом самому себе.

Думаю, что годы, проведенные с Угне, несомненно, были для него счастливыми в материальном плане, но, наверное, по этой же самой причине его литературные произведения стали менее интересными, потеряв былую загадочность и новизну. Я всегда думал, что интеллектуальное и, конечно, душевное отсутствие Авроры в значительной мере объясняют это творческое оскудение. Именно поэтому меня очень обрадовало то, что много лет спустя, когда Кортасар был уже очень болен, они примирились, и Аврора стала как бы его литературным душеприказчиком, взяв на себя заботы по посмертному изданию его произведений и переписке. Как и следовало ожидать, Аврора выполнила задачу с полной отдачей, добросовестностью и огромной любовью, которую всегда испытывала к Кортасару.

После развода он не видел ее много лет, хотя постоянно вспоминал как наиболее светлого и преданного человека, которых когда-либо знал. Аврора рассуждала об авторах и книгах с большим знанием дела и уважением, а все, что она говорила и делала, было наполнено каким-то непостижимым внутренним изяществом. В 1990 я снова встретил ее в Дейе (Dey?). У нее были седые волосы, а во всем остальном это была та же самая Аврора, что и раньше. Она ловко взбиралась и спускалась с возвышенностей Майорки, в ее доме все напоминало о Хулио. В небольшой гостиной, где мы беседовали, была замечательная фотография, играющего на трубе. Она сохранила отличную физическую форму, а ее ум был столь же живым и пытливым, как в юности. Сохранилась в ней и заразительная страсть к книгам. Мы говорили о немецком художнике-экспрессионисте Георге Гроссе, которого я обожаю и чье творчество Аврора, конечно же, отлично знала; о сальвадорской поэтессе Кларибеле Алегрии (Claribel Alegr?a), чей дом в Париже был всегда открыт для всех латиноамериканских писателей; о том, кто лучше — Флобер или Бальзак — описал Францию XIX века.

Летом прошлого года я видел ее последний раз в Эскориале. Ей было уже 93 года, она плохо слышала, но память была хорошей. Во время нашей беседы я был поражен тем количеством эпизодов, историй и людей, которые Аврора помнила с удивительной точностью. И, разумеется, книг, среди которых она всегда чувствовала себя как дома (да они и были ее домом). «Ты, наконец, надумаешь опубликовать то, что наверняка написала?», спросил я ее. Ответ был уклончивым и в то же время обнадеживающим. «Мне нужно пять лет», сказала она мне все с той же слегка насмешливой улыбкой. «Мне нужно закончить биографию Хулио Кортасара». Говорила ли она всерьез? И действительно ли приступила к ее написанию? Хорошо, если это на самом деле было так. Потому что никто не смог бы лучше рассказать об авторе таких удивительных произведений, как «Зверинец», «Игра в классики», «Другое небо». В одном из романов Кортасар показал, как манера повествования может сама по себе оказаться захватывающей историей.

Насколько мне стало, она распорядилась, чтобы ее кремировали. Это значит, что в свой ближайший приезд в Париж я не смогу возложить цветы на ее могилу. Но уверен, что взамен она готова принять это небольшое послание, в котором я преклоняюсь перед ее светлой памятью. Ведь Аврора так умела различать в словах запахи и красоту самых благоуханных цветов.

Оригинал публикации: La muerte de Aurora Bern?rdez

ТРИ ЖЕНЩИНЫ КОРТАСАРА
Перевод – Е. Кузьмина

На протяжении зрелой жизни Хулио Кортасара связывали серьезные и длительные отношения с тремя женщинами.

Живя в Буэнос-Айресе, он был убежден, что останется холостяком. Однако в 1953 году 39-летний Хулио Кортасар женился на аргентинке Ауроре Бернандес [Aurora Bern?rdez , была первой женой писателя, с 1953 по 1968 годы — Е.К.]. Она была на 4 года моложе Кортасара. Познакомились они еще до его отъезда в Европу; позже Аурора присоединилась к нему во Франции.

Хулио и Аурора были счастливы вместе; друзья считали их подлинными родственными душами. Они разделяли литературные интересы, Кортасар уважал литературное чутье жены, о чем свидетельствуют его письма к издателю Франсиско Порруа [Франсиско Порруа (р. 1922) — один из самых влиятельных и просвещенных издателей испаноязычной книжной продукции в ХХ веке].

Называют несколько причин их развода. Аурора не разделяла активных политических убеждений Кортасара, к тому же романтический ореол супружеских отношений с годами развеялся. Утверждают, что Аурора потребовала развода, когда у Кортасара начался роман с Угне Карвелис. Однако, несмотря на болезненный для обоих разрыв, бывшие супруги сохранили взаимное уважение и теплые отношения.

В декабре 1982 года, через месяц после смерти своей второй жены [Кэрол Данлоп], Кортасар передал права на своё литературное наследие Ауроре. Бернардес заботилась о нем и была рядом до самой смерти Кортасара.
Она подготовила посмертные издания многих его ранних неопубликованных произведений, а также трёхтомник писем Кортасара.

[из статьи: В трех объемистых томах содержится 723 письма, которые охватывают период с 1937 по 1983 год. Десять лет их собирала, упорно разыскивала и, наконец, подготовила к печати его первая жена, аргентинка Аурора Бернардес, с которой он встретился в Париже в 1953 году, а в 1968-м развелся. И вот в самом начале XXI века она, будучи уже далеко немолодой, преодолев самые неожиданные и весьма серьезные препятствия, сумела все-таки опубликовать письма великого писателя и своего бывшего мужа, который умер на ее руках. Кто-то до конца своей жизни не хотел расставаться с его письмами, и Ауроре удалось заполучить их лишь у наследников. Многие — бесценные — письма, например, к Октавио Пасу, исчезли безвозвратно. И по каким-то своим причинам сожгла почти все письма Кортасара его собственная мать. Поначалу Аурора Бернардес хотела публиковать письма без купюр, но в процессе работы над ними какие-то, неизвестные нам, соображения ее остановили — немало кортасаровских посланий все-таки напечатаны в урезанном виде.]

В период, когда отношения с Ауророй охладевали, Кортасар знакомится с литовкой Угне Карвелис (Ugn? Karvelis, 1935-2002), на фото. Она работала литературным агентом в издательском доме Галлимар, занимаясь Латинской Америкой. Они познакомились во Франции, но отношения расцвели, когда пара случайно встретилась на Кубе в 1967 году. После развода с Ауророй, Кортасар и Унге жили вместе, однако официально расписаны они никогда не были. Карвелис была преданной сторонницей кубинской революции и считают, что именно она повлияла на интерес Кортасара и его приверженность революционным событиям на Кубе и в Никарагуа. Кроме того, её друзья считают, что она способствовала международному распространению работ Кортасара. В то же время, многие оспаривают факт влияния Унге как на рост известности Кортасара, так и на его политические взгляды.

Отношения с Унге были неровными и бурными. Причиной, по которой пара в итоге рассталась, называют её склонность к алкоголю, а также дух соперничества, который не позволял ей мириться со своим положением спутницы человека, чья известность как писателя всё росла. Пери Росси (Peri Rossi) приводит многочисленные примеры проявления ревности и враждебности Унге, отравлявшие отношения пары. В письмах к друзьям Кортасар говорит о стремлении сохранить с ней дружбу, но сетует, что это невозможно.

Окончательный финал их отношениям наступил в 1978 году, через несколько месяцев после того, как Кортасар встретил Кэрол Данлоп, которую называл «любовью всей своей жизни».

Они познакомились в Канаде, где Кортасар читал курс лекций. Кэрол родилась в США в 1946 году, она была моложе него на 32 года (Унге была моложе Хулио на 22 года).
Кэрол переехала жить в Канаду из протеста против участия США в войне во Вьетнаме. Живя в Квебеке, Кэрол считала французский своим вторым родным языком. Как и Кортасар, она писала.

Взаимное притяжение было мгновенным. Они сохранили тесные, доверительные и гармоничные отношения до самой её безвременной кончины.

Друзья вспоминают взаимную нежность и полную гармонию в отношениях Кэрол и Хулио. Кортасар буквально светился счастьем, когда был рядом с ней. Она была скромна и сдержанна. Данлоп разделяла любовь Кортасара к Никарагуа и народу этой страны, а также его энтузиазм по поводу никарагуанской революции.

Их последний совместный визит в Никарагуа был прерван – ухудшение здоровья Кэрол вынудило супругов вернуться в Париж. Она умерла 2 ноября 1982 года. Кортасар был опустошен и раздавлен её смертью. И без того слабый здоровьем, после смерти жены он быстро угас. Кортасар умер 12 февраля 1984 года. Он и Кэрол покоятся под одной могильной плитой на кладбище Монпарнас в Париже.

Данью любви этой пары стала книга «Автонавты на космостраде» (“Los autonautas de la cosmopista”), хроника необыкновенного путешествия на автомобиле из Парижа в Марсель. 800 километров они проехали за 32 дня. Правила этой одиссеи диктовали, что останавливаться будут дважды в день в каждом парковочном пункте на пути, ночуя в месте второй остановки. И ни в коем случае не отклоняться от магистрали.
Кортасар после смерти жены сам закончил и опубликовал эту книгу, посвятив её взаимооткрытию глубин друг друга.

Томас Борж (Tom?s Borge), один из лидеров никарагуанской революции, бывший в дружеских отношениях с супругами, проводит взаимосвязь между любовью Кортасара к Кэрол и его преданностью другим людям. На закате жизни Кортасар обрёл совершенные и глубокие отношения, а также сохранил искреннюю дружбу с Ауророй Бернардес. Можно уверенно сказать, что в личных отношениях отразилась глубина, теплота и мощь его натуры, его всеохватная человечность.