Ровно сто двадцать лет назад состоялась первая экспедиция на Памир русского антрополога и этнографа, мецената, автора многих трудов по традиционной культуре русского народа, графа Алексея Алексеевича Бобринского.
Памирская Одиссея Графа Бобринского
Леонид Чигрин (Таджикистан)
120 лет… много это или мало? Если это срок человеческой жизни, то цифра, согласитесь, внушительная. Если исторический промежуток, то, скорее, это миг на бескрайних просторах людского бытия. А если брать как срок, прошедший со времени значительных свершений, то достаточный, чтобы отдать должное первопроходцам и энтузиастам, учёным – подвижникам.
Ровно сто двадцать лет назад состоялась первая экспедиция на Памир русского антрополога и этнографа, мецената, автора многих трудов по традиционной культуре русского народа, графа Алексея Алексеевича Бобринского.
Граф Бобринский был богат и знатен, его род восходил к императрице Екатерине Второй и графу Орлову. Казалось бы, этого достаточно, чтобы вести праздную жизнь придворного щёголя, прожигателя жизни в светских развлечениях. Но увлечённость научными изысканиями, страсть к познанию побуждали его к другим занятиям. Он объездил всю Россию, собирая редкие материалы по традиционной культуре и искусству русских людей. Его книги с иллюстрациями, интереснейшими описаниями и выводами читались, как увлекательные романы.
Так было до той поры, пока граф Бобринский не прочёл «Книгу путешествий» знаменитого венецианского путешественника Марко Поло. Его заинтересовало описание Памира, ещё не изученного и не открытого европейцами. То, о чём написал Марко Поло, были лишь штрихи к картине таинственного, заоблачного мира. Алексей Алексеевич стал собирать другие сведения о загадочной «Крыше мира», включая и летописные строки китайских монахов-путешественников, побывавших на Памире ещё до Марко Поло. По их преданиям, на одной из вершин стоял находившийся в нирване сам Будда, и на скальном монолите остались отпечатки его подошв. Монахи отыскивали эти следы, а заодно заносили на бумагу свои впечатления от увиденного в стране Луковых гор, так называли они горы и ущелья Памира. Почему Луковые горы? Должно быть, заснеженные вершины напоминали им белёсые луковицы, составную часть продовольствия монахов.
Узнанные сведения были скудными и лишь разожгли желание русского учёного и путешественника самому увидеть таинственную и непознанную страну. О Памире редкие очевидцы писали невероятное: облака там скользят по горным склонам и, не в силах подняться по ним, сползают ледяными потоками в ущелья. Там обитают сказочные единороги, говорящие человеческими голосами и предсказывающие людям судьбу. Там горные козлы с огромными рогами мчатся по скальным карнизам, и каменное крошево, вылетающее из-под их копыт, превращается в драгоценные камни. А о самих памирцах сообщались и вовсе невероятные подробности… И граф Бобринский решил отправиться в экспедицию на Памир, чтобы воочию поглядеть на эту легендарную страну, а заодно и провести там серьёзные научные исследования, отделяя шелуху невероятного от подлинной действительности.
.
Экспедиция была организована им на собственные средства. Алексей Алексеевич собрал группу таких же, как он сам, учёных-энтузиастов, и в 1895 году отправился на Памир. Ему было тридцать четыре года.
Дорога была долгой и трудной, но увиденное искупало все тяготы и лишения пути. Это был мир подлинной экзотики, но не дикий, каким пугали Бобринского скептики, не верившие в успех его экспедиции, а самобытный, со своей своеобразной культурой.
От селения к селению пробирался граф Бобринский со своими спутниками по низинам и ущельям горной страны. Дорог не было, и каждый день путешествия давался с большими трудностями. Приятно радовали открытость и душевное гостеприимство горцев, их готовность помогать российским учёным всем, чем только они могли.
Материал собирался интереснейший, но поджимало время, летняя пора в горах Памира короткая. Ещё немного, и в ущельях завоют холодные ветры, толстый снежный покров придавит цепи хребтов и перевалы, и придётся зимовать долгие восемь месяцев. Пришлось возвращаться в Россию.
За первой экспедицией последовала вторая, спустя три года, за второй – третья, в 1901 году. И опять они снаряжались на личные средства замечательного русского учёного. Современники отзывались о нём, как о прекрасном учёном и человеке высочайших нравственных качеств. И Алексей Алексеевич Бобринский всей своей жизнью доказал, что таким он и был на самом деле.
В ходе путешествий по Памиру граф Бобринский собрал уникальные материалы, составившие богатую этнографическую коллекцию, которая хранится ныне в Этнографическом музее в Санкт-Петербурге. Его занимало многое, например, почему таджики селятся в неприступных горах, а не стремятся обживаться в долинах? Он пришёл к выводу, что всё дело в характере этого народа, миролюбивом, духовно богатом и открытом. Не в силах противостоять давлению завоевателей, таджики уходили всё дальше в теснины Памира, где оказывались недосягаемыми для чужеземцев. Так же говорили о себе сами горцы, но эти версии ещё нуждались в исторических подтверждениях.
.
Подробное изучение «Крыши мира» давалось нелегко. За три экспедиции была обследована лишь малая часть Памира. Путь вглубь горной страны был невозможен, мешало бездорожье. Самые местные жители передвигались по оврингам, подвесным тропам. В трещины в скалах вбивались деревянные клинья, их связывали веревками, сверху настилали ветви и засыпали землёй. Чтобы пройти по такой тропе, на головокружительной высоте, требовалась немалая смелость. У графа Бобринского она была. В районе Ванча он попытался добраться до отдалённого селения, представлявшего для него большой интерес своей уединённостью. Нужно было пройти по оврингу, тропе, сооружённой на отвесной скале, над глубоким ущельем. Проводники отказались идти, не решились и спутники, и Алексей Алексеевич пошёл один. Подвесная тропа подрагивала под ногами, граф Бобринский продвигался боком, прижимаясь к скале грудью и широко раскинув руки. Позади осталась сотня метров, когда случилось непредвиденное. Сорвавшийся сверху большой камень перебил овринг впереди, Бобринский непроизвольно рванулся назад, и от резкого движения один из кольев выскочил из расщелины. Тропа стала проседать под ногами, пришлось опять продвинуться вперёд. Положение создалось безвыходное. Двигаться дальше было нельзя, овринг был обрушен. Возвратиться к проводникам и спутникам тоже не было возможности, тропа провисла над бездной.
Граф Бобринский стоял неподвижно, прижавшись грудью к скале и нащупывая раскинутыми руками спасительные трещины. Темнело, снизу, из ущелья, тянуло ледяным холодом. Ветви под ногами потрескивали, казалось, ещё немного и падение в пропасть неизбежно.
Проводники и участники экспедиции изыскивали возможности спасения своего начальника. Одни предлагали спустить сверху верёвку, чтобы Бобринский обвязался ею, и тогда его можно было бы вытащить наверх. Но гора была высокой, и верёвки такой длины не оказалось. И даже, если бы и нашлась, над головой Бобринского нависал каменный выступ, и верёвка свесилась бы за его спиной.
.
Оставалось последнее: укрепить просевший участок овринга, но на это требовалось время, а солнце уже закатилось за гребень горы. Внизу, в ущелье, клубилась синяя мгла и струями поднималась кверху. До наступления тьмы – лишь считанные часы.
Пришлось положиться на волю Провидения и ждать рассвета.
Так Бобринский простоял всю ночь. Наутро горцы, рискуя жизнями, вбили в расщелину выскочивший кол, и учёный получил возможность выбраться из создавшейся западни. Как он прошел сотню метров по колыхавшейся тропе, он не осознавал, ноги не подчинялись ему. Не помнил позднее и того, как прошла для него долгая и мучительная ночь. Оказавшись в безопасном месте, он упал на камни, тело казалось чужим, а сознание помутилось.
Наверное, девяносто девять человек из ста прекратили бы на этом опасное путешествие и возвратились домой, а Бобринский продолжал свои изыскания, и, мало того, отправился потом ещё и в третью экспедицию.
Сам Бобринский не любил вспоминать об этом случае. И когда кто-то позднее говорил о его ночёвке на овринге, как примере редкого мужества, то Алексей Алексеевич несогласно отговаривался: «А что мне оставалось делать? Никакого мужества в этом не вижу, и потом в горах всякое случается».
Добраться «до сердца» горной страны так и не удалось. Можно было продвинуться дальше со стороны Афганистана, основной путь пролегал там, но афганский эмир Абдурахман-хан не разрешил русским учёным зайти на его территорию, якобы он не гарантировал им безопасность. Пришлось ограничиться тем, что удалось увидеть, собрать и записать. Но всё равно, результаты трёх экспедиций Алексея Алексеевича Бобринского и его спутников внесли неоценимый вклад в изучение культуры, языка, фольклора и антропологии памирских жителей.
.
Участники экспедиций знакомились с бытом таджиков и их традициями, приобретали изделия народных умельцев: вышивки, вязаные предметы одежды, вырезанные из дерева кухонные принадлежности, редкие музыкальные инструменты.
Любопытного было немало. Внимание Бобринского привлекли орнаменты женских лицевых завесок. Они оказались сходными со старинными, северорусскими орнаментами, а иногда точь-в-точь повторяли один другой. Это казалось загадкой, ведь эти два народа никогда не взаимодействовали друг с другом, их разделяло огромное расстояние. Как могла возникнуть такая своеобразная перекличка двух культур? Позднее появилось предположение, объясняющее такое сходство. В течение примерно тысячи лет – с У111 века до нашей эры и до У1 века нашей эры – территория южной Руси входила в состав ираноязычного царства, населённого скифскими племенами, а позднее сарматами и аланами, родственниками славян, расселившимися впоследствии до северных окраин современной России. Таджики тоже были частью скифов-саков. Именно в этот период и осуществлялись контакты между соседними народами, и шло взаимообогащение их мастерства. Что показательно, найденным на Памире орнаментам, насчитывается около трёх тысяч лет и сохранились они только в одном районе Памира – Дарвазе, причём только в двух-трёх кишлаках. В соседних с ними селениях такие орнаменты уже не обнаруживались.
Экспедиции графа Бобринского можно считать началом всестороннего научного исследования духовной и материальной культур таджикского народа. Последующие изыскатели шли по его стопам и руководствовались его принципами. А заключались они в следующем: Алексей Алексеевич полагал, что нужно изучать этнографию интересного с научной точки зрения народа, но не вредить ему. Не навязывать своего образа жизни и своей духовности. Всякий народ уникален по своей сути и должен и дальше развиваться в русле своей истории и своей самобытности. Не следует смешивать культуры и разрушать преемственность поколений. Конечно, взаимовлияние и взаимообогащение неизбежны, но это должно быть естественным процессом, без насилия и принуждения. Народы должны перенимать один у другого лучшее и не кичиться своей цивилизованностью. А поучиться у горцев было чему. Бобринского поразили их ирригационные сооружения. Они прокладывали русла оросительных каналов, вырубая их в скальном монолите, причём делали это с учётом рельефа местности, изыскивая кратчайшие пути. Учёный зарисовывал такие сооружения, полагая, что древняя технология их строительства будет небезынтересна и для России.
Результаты своих экспедиций граф Бобринский обобщил в трёх книгах «Орнаменты горных таджиков Дарваза», «Горцы низовьев Пянджа» и «Секта исмаилья в русских и бухарских пределах Средней Азии». Его труды не утратили своего значения и по сию пору. Их изучают, на них ссылаются в своих работах географы, историки, антропологи и этнографы нынешнего времени.
После Октябрьской революции граф Бобринский эмигрировал в Италию, где и прожил оставшиеся годы.
Сто двадцать лет, минувшие со времени первой русской научной экспедиции на Памир, заставляют задуматься о многом. Как быстро обесценились в реалиях нынешней поры такие понятия как патриотизм, служение своему народу, гордость за своё Отечество. Богач и аристократ, граф Бобринский стремился стереть «белые пятна» на географической карте Средней Азии, раздвинуть рамки общечеловеческого познания, не жалея ни средств, ни усилий и осуществляя это порой ценою своей жизни. Нынешние скороспелые богачи-нувориши в корне отличаются от своего предшественника. Средства, зачастую добытые неправедным путём, они перегоняют за рубеж, приобретают на них острова, футбольные клубы, шикарные яхты и дворцы, строят за рубежом спортивные комплексы, и при этом ни копейки не тратят на меценатство в своей стране, из которой выкачивают громадные состояния. И на фоне таких нуворишей, не имеющих ни родины, ни национальности, фигура Алексея Алексеевича Бобринского поднимается во всей своей значимости, ибо он всегда стремился быть русским, а не казаться, и научное подвижничество и патриотизм ставил превыше всех материальных благ. И Россия отвела ему за это почётное место на страницах своей Истории, воздав за исследовательский подвиг благодарной памятью.
