Курс лекций по истории тюркских народов был написан В.В. Бартольдом по просьбе турецкого правительства и прочитан в переводе на турецкий язык в Стамбульском университете в июне 1926 года. Впервые лекции были напечатаны на турецком языке в 1927 году. В 1932–1935 годах был опубликован немецкий перевод, в 1945 году — французский. Первая публикация на русском языке состоялась в 1968 году.
Василий Бартольд
ТЮРКИ.
Двенадцать лекций по истории тюркских народов Средней Азии
Лекция IX
Известия о событиях, непосредственно предшествовавших монгольскому нашествию на Туркестан, несколько противоречивы; известия источников и мнения ученых расходятся даже по вопросу, произошло ли вооруженное столкновение между войском хорезмшаха и войском Джучи, кончившееся отступлением монголов, до или после отрарского события. В государстве хорезмшаха Мухаммеда была значительная поэтическая литература, преимущественно на персидском языке, касавшаяся и политических событий, но эта литература известна нам только по кратким ссылкам и цитатам. Сюда относятся: приведенные у Якута арабские стихи, сочиненные от имени самого хорезмшаха Мухаммеда, о разорении покинутых им окраин Мавераннахра; слова Ауфи о составляющейся поэтом Меджд ад-дином Мухаммедом Паизи в городе Неса (в нынешнем Туркменистане, к западу от Ашхабада) поэме в эпическом стиле о событиях царствования хорезмшаха; приведенные тем же Ауфи стихи поэта Омара Хурремабади, с прославлением хорезмшаха как второго Александра, где, между прочим, говорится: «Знай, что со стороны Китая было бы ошибкой искать столкновения с твоим войском; если он искал его, то, без сомнения, он испытал последствия невежества. (Ясно), как день, что если татары не подчинятся твоему повелению, то для всех их день тотчас станет мрачной ночью». Не известно, говорится ли здесь о столкновении с Чингисханом и его монголами или о столкновении с «первыми татарами» — Кучлуком и найманами.
Столкновение около Иргиза не имело дальнейших последствий; нападающей стороной в этом случае был хорезмшах. Ни то, ни другое войско не ожидало этой встречи; хорезмшах воевал в этой местности с кипчаками, Джучи — с мергитами; Джучи даже велел передать хорезмшаху, что не имеет от своего отца поручений вступить с ним в борьбу, но получил ответ, что султан одинаково считает своими врагами всех неверных.
Когда война сделалась для хорезмшаха оборонительной, она стала рассматриваться как защита областей ислама от нашествия неверных, хотя в 1218 году монгольский полководец восстановил в Кашгарии свободу мусульманского богослужения, а причиной войны было убиение в государстве хорезмшаха мусульманских купцов; кроме того, в монгольском войске были мусульманские отряды из Каялыка и Алмалыка, не говоря уже о находившихся на службе у Чингисхана мусульманских купцах. Среди последних в то время, наверное, кроме таджиков были и тюрки; монголы называли всех купцов тюркским словом ортак — «товарищ», очевидно потому, что купцы для снаряжения караванов соединялись в товарищества.
Войско хорезмшаха состояло из представителей разных национальностей. Характерно, что в гарнизоне главного города Мавераннахра, Самарканда, число тюрок и таджиков, по словам Джувейни, было почти одинаково (60000 тюрок, 50000 таджиков). Возможно, что на стойкости этого войска несколько отражалась национальная рознь. По поводу отношений в начале XIII века между Хорезмом и чисто иранской областью, Мазандераном, один из историков[131] замечает, что настоящей дружбы между тюрком и таджиком быть не может. Еще более характерно столкновение в Газне между тюрками и уроженцами иранской горной области Тур; предводитель тюрок хотел достигнуть соглашения с предводителем гурцев, но получил ответ: «Мы — гурцы, а вы — тюрки, вместе жить мы не можем».
Монголам тюрки, конечно, были ближе представителей других национальностей; кроме того, в войске Чингисхана было несколько тюркских отрядов; наконец, тюрок сближали с монголами общие среднеазиатские кочевые традиции; тем не менее мы не видим со стороны монголов попытки объединиться с тюрками и сделать их участниками своих завоеваний. Если с тюрками иногда велись переговоры, то это была только обычная для монголов военная хитрость: посредством ложных уверений в дружбе они разъединяли своих врагов, чтобы потом уничтожить одних после других, в том числе и тех, которых раньше называли своими друзьями и союзниками. Чингисхан даже уверял в своей дружбе мать хорезмшаха Мухаммеда, в то время находившуюся во вражде со своим сыном, чтобы удержать царицу, в распоряжении которой были многочисленные отряды тюрок, от вмешательства в войну. Во время осады Самарканда монголы согласились принять к себе на службу тюркскую часть гарнизона, во главе которой был дядя хорезмшаха, брат его матери; но после взятия города все эти тюрки, будто бы в числе 30000 человек, под начальством двадцати предводителей, были окружены на ровном месте и истреблены.
Таким же образом монголы в Дагестане, где против них выступили аланы в союзе с кипчаками, сказали кипчакам, как тюркам: «Мы и вы одного рода, а эти аланы не из ваших, так что вам нечего помогать им». Получив от монголов подарки, кипчаки покинули алан, но после победы над аланами монголы тотчас обратились против кипчаков и отняли у них вдвое больше, чем раньше дали. Когда половцы, то есть кипчаки, нашли помощь у своих постоянных врагов, русских, монголы стали уверять и русских князей, что не собираются нападать на русскую землю, а пришли только против своих «холопов и конюхов, поганых половцев» (выражение русского летописца), причинивших и русским много зла. Точно так же в Передней Азии монголы некоторое время вели переговоры с теми владетелями, которые потом были уничтожены монгольским нашествием, например с исмаилитами и багдадским халифом.
Султан Джелал ад-дин, по-видимому в 1226 году, послал из Исфахана приказ своему везиру, действовавшему в Азербайджане, — обыскивать караваны, приходившие из Сирии, так как, по дошедшим до него сведениям, в Сирию отправился через Багдад вместе с исмаилитскими купцами татарский посол; Джелал ад-дину нужны были доказательства, на основании которых он мог бы упрекать отдельных князей и правительство халифа в сношениях с татарами. Никаких доказательств добыто не было, хотя везир не остановился не только перед обысками, но и перед истреблением исмаилитских караванов, чем поставил потом в затруднительное положение своего государя. Слухи о переговорах тем не менее могли соответствовать действительности.
Хорезмшах Мухаммед, погибший, как известно, в конце 1220 года на одном из островов Каспийского моря, так мало проявил себя в борьбе с монголами, что монголам осталось неизвестным даже его имя; все действия правительства хорезмшаха во время войны и до нее, в том числе и убиение купцов в Отраре, приписываются монгольскими источниками сыну и преемнику Мухаммеда — Джелал ад-дину. Бегство Джелал ад-дина в Индию в конце ноября 1221 года, в сущности, положило конец борьбе, хотя в следующие годы еще говорится об усмирении некоторых восстаний и взятии некоторых горных крепостей. Летом 1223 года Чингисхан покинул Туркестан и лето 1224 года провел на Иртыше. Еще при жизни Чингисхана, умершего в 1227 году, Джелал ад-дин вернулся в Иран; некоторое время спустя, в 1228 году, монголы одержали над ним победу недалеко от Исфахана, но понесли такие потери, что должны были очистить Иран; отряды Джелал ад-дина преследовали их до Амударьи, но никаких попыток поколебать власть монголов в Хорезме и Мавераннахре сделано не было.
Монгольские завоевания, по всем известиям, были связаны со страшным избиением населения. Европейскими учеными обыкновенно принимается в расчет только избиение кочевниками жителей культурных стран; на самом деле политическое объединение самих кочевников и в этом случае, как во всех других, было достигнуто только после долгой и кровавой борьбы, иногда связанной с систематическим истреблением целой народности, так что трудно сказать, было истреблено войском Чингисхана больше народа в степи или в культурных странах. Столь же трудно доказать, что монгольские завоевания принесли только выгоду кочевникам и только ущерб оседлому населению. Монгольские походы не были связаны, как, например, сельджукское нашествие на Переднюю Азию, с переселением целого народа; подавляющее большинство монголов осталось в Монголии, куда вернулся и сын Чингисхана и где после него еще более тридцати лет было местопребывание его преемников. В области государственного права был перенесен господствовавший в частном праве принцип, по которому отец при жизни выделял одного за другим старших сыновей и оставлял свое основное имущество младшему сыну; поэтому коренной юрт Чингисхана, Монголия, перешел к его младшему сыну Тулую[132]. Монгольская регулярная армия состояла из 129000 человек, из которых Тулуй получил 101 000; эти цифры наглядно показывают, как ничтожно было число ушедших в другие страны монголов по сравнению с оставшимися в Монголии.
Обширные завоевания к западу от Монголии были поделены между тремя старшими сыновьями Чингисхана, причем каждый из них получил из регулярной армии всего 4000 человек (остальные были розданы другим членам ханского рода). Границы владений каждого сына были определены только в самых общих чертах. Как к младшему сыну должен был перейти отцовский юрт, так старший сын, Джучи, должен был получить самые отдаленные из завоеванных земель; поэтому удел Джучи по мере успехов Чингисхана все более передвигался на запад. В то время, когда Чингисхан владел только Монголией, уделом Джучи были земли к западу от Селенги; во время побед на западе предполагалось, что в состав удела Джучи войдут земли «до тех пределов, до которых дойдут копыта монгольских коней». При жизни Чингисхана сюда вошли кипчакские степи к западу от Иртыша, в том числе и та местность, где были истреблены остатки мергитов, до границ царства волжских болгар. После смерти Чингисхана в состав владений потомков Джучи вошли также это царство и все русские княжества (вторжение монголов в Польшу, Венгрию и другие западноевропейские области не привело, несмотря на целый ряд побед, к прочным завоеваниям). Потомками Джучи предъявлялись также притязания на земли к югу от Кавказа и к западу от Каспийского моря; эти притязания были одной из причин частых войн между потомками Джучи и тем государством, которое в 1250-х годах было образовано монголами в Персии.
Во время действий во владениях кара-китаев и хорезмшаха, от Иртыша и на запад до Амударьи и дальше, о присоединении этих земель к владениям Джучи не говорится, за исключением городов по нижнему течению Сырдарьи и Хорезма. Именно потому, что Хорезм должен был войти в состав его владений, Джучи в 1221 году старался, хотя и безуспешно, спасти Ургенч от угрожавшего ему разорения.
Большой интерес представляет факт объединения под одной государственной властью бассейна Волги и низовьев Амударьи, между которыми и прежде была тесная культурная связь, но которые никогда, ни раньше, ни после (до завоевания Туркестана русскими), не входили в состав одного и того же государства. В первой половине XIV века Хорезм был даже теснее связан с бассейном Волги, чем с местностью по Сырдарье; при хане Узбеке монеты с именем этого хана одинаково чеканились в городах бассейна Волги и в Хорезме, тогда как в Сугнаке в это время чеканились монеты с именем другого хана, хотя тоже происходившего из рода Джучи. В состав владений Джучи и его дома первоначально входили также северные окраины империи кара-китаев: часть Джетысуйской области с городом Каялыком и вообще вся местность от Иртыша к озеру Ала-куль и дальше к Или и Сырдарье. Во время путешествия Плано Карпини[133] в 1246 году в восточной части этого района, вероятно недалеко от Иртыша, жил старший сын Джучи — Орда[134]; западная часть, вероятно область между Или и Сырдарьей, принадлежала младшему сыну Джучи — Шибану[135]; мусульманским преданием это имя впоследствии было переделано в Шейбан, вследствие чего в начале XVI века потомок Шибана, основатель узбекского государства в Туркестане, принял поэтическое прозвище Шейбани[136], совпадающее с названием арабского племени, более известным как прозвище (нисба) знаменитого факиха[137] ханифитского толка, ученика Абу Ханифы[138] и Абу Юсуфа[139]. Очень вероятно, что это популярное в мусульманском мире имя было причиной переделки имени Шибан в Шейбан и появления имени Шейбани.
По преданию, приведенному у Абулгази[140], Шибан получил от своего брата Батыя[141] земли между владениями самого Батыя и владениями Орды, с тем чтобы он проводил лето на берегах Иргиза, Ори, Илека и вообще к востоку от Яика и Уральских гор, зиму — в Каракуме, на берегах Сырдарьи, Чу и Сары-су.
Абулгази — поздний автор (XVII век) и не называет своих источников; но, в общем, его известия находятся в согласии со словами современника Орды, Батыя и Шибана — Плано Карпини. Владения Шибана оставались до XV века в руках его потомков, генеалогия которых приводится, без особенно значительных разногласий, у Абулгази и у анонимного историка XV века, автора генеалогического сочинения «Му-изз аль-ансаб» («Прославляющее генеалогии»). Из всех частей, на которые распались владения Джучи, во владениях потомков Шибана более всего преобладала кочевая жизнь; тем не менее здесь в течение более 200 лет власть оставалась в руках членов одного и того же ханского рода — явление довольно редкое у кочевников. Менее всего затронутые городской культурой, потомки Шибана остались более всего верны воинственным традициям кочевников и потому могли выступать в роли завоевателей в такое время, когда могущество династии Чингисхана почти везде пришло в полный упадок.
Вместе с некоторыми другими аналогичными фактами этот факт говорит против мнения Радлова, объясняющего продолжительность существования Монгольской империи, сравнительно с другими кочевыми государствами, только тем, что в состав этой империи вошло много значительных государств оседлых народов и потому она распалась не на союзы кочевых племен, но на культурные государства, стоявшие под властью потомков Чингисхана: Китай, Среднюю Азию, Персию и т. п. На самом деле господство потомков Чингисхана оказалось прочнее всего там, где они менее всего могли опираться на государственные традиции домонгольского периода — в кипчакских степях, в бассейне Волги и в Крыму. По-видимому, для прочности государственного порядка созданная гением Чингисхана военная организация имела не меньше значения, чем те советы в области гражданского управления, которые могли быть получены от представителей оседлой культуры.
Последние были, конечно, склонны преувеличивать то влияние, которое они имели на ханов, и благодетельные последствия этого влияния. В особенности это относится к китайцам, не признававшим культуры, кроме своей собственной, и представлявшим себе прогресс только в виде усвоения начал китайской культуры. Этим объясняется та роль, которую приписывают китайские известия министру Елюй Чу-цаю[142], китайцу по образованию, но не по происхождению (он был из кара-китаев). Из китайских источников можно было бы вывести заключение, что Елюй Чу-цай был истинным устроителем Монгольской империи; взгляд китайцев, несмотря на полное отсутствие сведений о Елюй Чу-цае в некитайских источниках, был принят и европейским издателем Рашид ад-дина Блоше[143]; по его представлению только Елюй Чу-цай объяснил монгольским ханам, что нельзя ограничиваться избиением и порабощением населения культурных стран. Влиянию Елюй Чу-цая и вообще представителей китайской культуры, по словам Блоше, не подверглось только государство Джучи, и потому оно осталось погруженным в «невыразимое варварство»{32}.
На самом деле западная часть владений Джучи, где правил его второй сын Батый (Бату), считавшийся также верховным владыкою всего удела своего отца, достигла при монголах значительной степени культуры. Довольствуясь взиманием дани с русских князей и назначением при них, в первое время, своих представителей, монголы поселились в уничтоженном ими государстве волжских болгар. При возвращении из Руси к Чингисхану в 1223 году монголы были окружены болгарами и должны были проложить себе путь с большими потерями; за это они отомстили в 1236 году, когда им удалось завоевать государство болгар и разрушить их столицу. Разрушенный город скоро был восстановлен; все постройки и надписи, сохранившиеся в нем теперь, относятся к эпохе монгольского владычества. Город Болгар был некоторое время единственным во владениях дома Джучи, где чеканились монеты монгольских ханов. Из надписей видно, что население еще в начале XIV века сохраняло свой прежний, домонгольский язык, остатком которого является теперь чувашский; но постепенно оно должно было подвергнуться влиянию тюркского языка кипчаков, сделавшегося государственным языком и здесь, как в монгольской Средней Азии. Города, основанные в XIV веке на среднем течении Волги при монголах, как Казань, по всей вероятности, с самого начала были чисто тюркскими. На нижнем течении Волги новые города устраивались уже при Батые. Монах Рубрук на пути в Монголию в 1253 году видел на Волге «новый поселок, который татары устроили вперемешку из русских и сарацин (мусульман), перевозящих послов как направляющихся ко двору Батыя, так и возвращающихся оттуда». Имеется в виду Укек близ Саратова. При возвращении из Монголии, в 1254 году, Рубрук упоминает «новый город, построенный Батыем на Этиле» (Волге), — Сарай. Сам Рубрук проехал через Сарай, но говорит только, что «Сарай и дворец Батыя находились на восточном берегу»; ни город, ни дворец не описываются. Вблизи тех же мест, на среднем рукаве Волги, был какой-то город домонгольского периода Суммеркент; монголы будто бы осаждали этот город восемь лет.
Город Суммеркент не упоминается ни в каких других источниках; остается неизвестным, кому он принадлежал и можно ли отождествить его, как иногда предлагалось, с Саксином, городом, находившимся, по словам автора XII века Абу Хамида Гарнати[144], в руках огузов. Местоположение Саксина также остается спорным, но чаще всего его искали при устье Яика или Волги (Саксин XII века в таком случае не имеет ничего общего с тем Саксином, который упоминается у Махмуда Кашгарского как болгарский город, тождественный с Суваром). Нигде, впрочем, не говорится, чтобы монголы встретили в Саксине продолжительное сопротивление.
Сарай — персидское слово, рано перешедшее к тюркам и встречающееся уже в «Кутадгу билик». При монголах так обыкновенно назывались ханские дворцы, и это же название переносилось на возникавшие около дворцов города. Так возникли селение Сарай на Амударье, выше Термеза, Сарай на Волге и Бахчисарай в Крыму. О местоположении приволжского Сарая в научной литературе были споры; в связи с упоминанием на монетах и в некоторых письменных источниках Нового Сарая обсуждался также вопрос, принадлежало ли название Сарай двум городам или только одному. Судя по данным Рубрука, первоначальный Сарай, построенный Батыем, находился там, где теперь развалины вокруг селения Селитренного; другой Сарай, связывавшийся с именем брата Батыя, Берке[145], находился на месте Царева (ныне Ленинск) и имел, судя по сохранившимся там развалинам и по сделанным во время раскопок находкам, гораздо большее значение в истории. Делаются попытки доказать, что на месте Селитренного находился не только Сарай Батыя, но и Сарай Берке и что Новый Сарай на месте Царева возник только при Узбеке и получил дальнейшее развитие при Джанибеке; между тем в источниках Сараем Берке называется именно Сарай, существовавший при Узбеке. До нас дошла монета, чеканенная в Новом Сарае в 710/1310–1311 году, до воцарения Узбека; кроме того, в Константинополе имеется рукопись богословского сочинения, написанного в Новом Сарае в 705 / 1305–1306 году. Эпитет «новый» встречается на монетах в эпоху монгольского владычества в Южной России при таком большом числе городов, что трудно предположить, что во всех этих случаях были два города, старый и новый, носившие одно и то же имя; гораздо более вероятно, что при расширении города новые кварталы рассматривались как «новый город».
В противоположность восточным областям владений Джучи, в государстве преемников Батыя и Берке все более развивалась городская жизнь. Мы видим целый ряд городов, в которых чеканились монеты; особенно замечательно, что каждый город выработал свой тип монеты. Ценность монеты была приблизительно одинакова, и в этом отношении мы видим в монгольский период больше единообразия, чем когда-либо раньше или после. Во всех государствах, образованных монголами, кроме Китая, постепенно установилась серебряная монетная система, причем большие серебряные монеты назывались динарами, мелкие — дирхемами; динар равнялся шести дирхемам. В государстве потомков Джучи для дирхема был установлен вес 1/3 золотника (мискаль), и этот же вес был потом принят в Средней Азии и в Персии, в чем особенно наглядно проявляется то значение, которое имели в то время для международной торговли области государства потомков Джучи, в особенности Хорезм. Но по отношению к внешнему виду монет, характеру надписей, внешней форме букв, орнаменту и т. п. в каждом городе были свои традиции. В связи с этим возникает вопрос, насколько по культурной жизни отдельных городов можно судить о культурном состоянии государства потомков Джучи в целом. На основании находок, сделанных в Сарае и в других местах, стали говорить о культуре Золотой Орды, как называется государство Батыя в русских летописях (в восточных источниках этого названия, насколько мне известно, нет) и даже о культуре татарского народа. Потребуются, вероятно, еще продолжительные исследования, прежде чем можно будет сказать с уверенностью, какая национальность преобладала в том или другом городе или местности и как произошла культурная эволюция, окончившаяся победой ислама и тюркского языка.
Монгольский элемент не мог быть в Золотой Орде значителен, и преобладание тюркского языка, вероятно, установилось довольно скоро, особенно с тех пор, как прекратилась связь Золотой Орды с Монголией. Батый и при его жизни Берке еще принимали участие в решении дел, касавшихся всей империи, и ездили для этого в Монголию. Рубрук в 1253 году говорит о разделении всей империи на области влияния Батыя и жившего в Монголии императора Мункэ[146]; граница между этими областями проходила между реками Талас и Чу. Мусульманские авторы тоже говорят о подчинении власти Батыя и потом Берке городов Мавераннахра; только после 1260 года в Средней Азии утвердилась власть Алгуя[147], потомка второго сына Чингисхана, Чагатая, и даже распространилась на некоторые области, с самого начала входившие в состав Золотой Орды; Алгуй занял Хорезм, через несколько лет отнял у Берке и разрушил город Отрар. Эти области потом снова вошли в состав Золотой Орды, но дальше к востоку власть золотоордынских ханов не простиралась; уже в царствование Берке (1257–1266) золотоордынский хан из второго лица в Монгольской империи сделался владетелем самостоятельного государства, хотя только следующий хан, Менгу-Тимур[148] (1266–1280), стал чеканить монеты со своим именем. Номинально золотоордынскому хану подчинялись все другие ханы из дома Джучи, в том числе потомки Орды и Шибана, но это подчинение не имело действительного значения. Некоторые историки называют Золотую Орду Синей, владения потомков Орды — Белой, причем употребляются не монгольские слова, а тюркские — кок и ак. Однако в некоторых источниках термин «Синяя орда» прилагается к владениям потомков Орды; один анонимный историк начала XV века даже утверждает, будто деление на орды Белую (восточную) и Синюю (западную) образовалось только при хане Тохте[149] (1291–1312; настоящая монгольская форма этого имени, как видно из письма монгольского хана Персии французскому королю в 1305 году — Тогтага) после борьбы между ним и мятежным царевичем Ногаем[150] (Ногай был убит в 1300 году); по этому источнику, ханы Белой орды были потомками Ногая, что совершенно не соответствует действительности и показывает, как неверно представляли себе уже в XV веке в Персии (где писал аноним) историю потомков Джучи. Абулгази называет Белой ордой владения Шибана. Если не принимать в расчет владений потомков Орды и Шибана, то Золотая Орда с самого начала была более сплоченным государством, чем владения других потомков Чингисхана. В отдельных местах были царевичи, имевшие свои орды и располагавшие особыми военными отрядами, хотя и признававшие над собой власть хана; о торговом городе Судаке в Крыму один из египетских авторов говорит, что доходы его делились между четырьмя татарскими царями; но никаких всесильных династий домонгольского происхождения на всем пространстве Золотой Орды от Дуная до Хорезма и низовьев Сырдарьи не было.
Монголы принесли с собой в Золотую Орду, как всюду, уйгурскую письменность, которая до них в стране едва ли была известна. До нас дошли написанные уйгурскими буквами золотоордынские ярлыки конца XIV века; к этому же периоду относятся последние монеты хана Тохтамыша, где уйгурскими буквами написано имя хана. Эти монеты показывают, что имя хана иногда произносилось монголами, вероятно и некоторыми тюрками, иначе, чем оно писалось арабским шрифтом; так, имя хана Джанибека (1341–1357) писалось уйгурскими буквами Чамбек. По словам Абулгази, монгольский язык даже в XV веке еще не вполне вышел из употребления, но доказательств этого нет. Монет с монгольскими надписями в Золотой Орде не было, тогда как встречаются монеты с тюркской надписью кутлуг болсун, хотя только анонимные и, вероятно, поздние. Ибн Баттута, посетивший орду хана Узбека, слышал там только тюркские слова; так, среди женщин придворного штата упоминаются улу хатун и куну к хатун, то есть большая и малая хатун. Сам же хан называл своего духовного наставника из сейидов тюркским словом ата — «отец». Тюркский язык употреблялся и в мусульманском богослужении; в городе Азаке в присутствии Ибн Баттуты проповедник произнес проповедь по-арабски, молясь за султана (то есть хана Узбека), за эмира (эмир Азака был по происхождению хорезмиец) и за присутствующих, потом он же перевел свою речь на тюркский язык. Правда, это происходило не в мечети, а на пиру; после чтения Корана пели песни, сначала по-арабски, потом по-персидски и по-тюркски. Ибн Баттута прибавляет, что арабские песни назывались «разноцветными», «пестрыми»; так впоследствии называлась речь, в которой арабские слова смешивались с персидскими и тюркскими.
Распространение ислама, может быть, было больше связано с влиянием тюрок Хорезма и Средней Азии, чем с влиянием волжских болгар. Местные тюрки, кипчаки, еще в домонгольский период подвергались влиянию христианства с двух сторон, из Руси и Западной Европы; что эта пропаганда продолжалась и в монгольский период, видно из относящегося к концу XIII века команского (кипчакского) словаря, где приводятся в переводе на тюркский язык тексты Евангелия и католические гимны (так называемый Codex Comanicus){33}. Перевод сделан очень удачно и свидетельствует о хорошем знании языка миссионерами. Ибн Баттута видел кипчаков-христиан в Крыму, между Керчью и Кафой. В Крыму были и местные христиане других национальностей. В начале 1382 года в Каире умер Анас, отец будущего султана Барку-ка[151], черкес, происходивший из Крыма; о нем говорится, что он прежде был христианином, потом принял ислам. Он и в Египте не научился хорошо говорить ни по-арабски, ни по-тюркски и говорил только по-черкесски, так что при нем должен был быть переводчик.
Под влиянием культурного превосходства в то время мусульманского мира ислам принимали представители и таких народностей, где традиции христианства были продолжительнее и прочнее, чем среди кипчаков. Аланы, или асы, всегда, в том числе у Рубрука, описываются как христиане; между тем Ибн Баттута видел в Сарае асов-мусульман. Насильственных мер для обращения христиан в мусульманство не принималось; христианское духовенство наравне с мусульманским освобождалось от податей; в самом Сарае в 1261 году, в царствование хана-мусульманина Берке, была основана православная епархия.
О принятии Берке ислама есть разные известия; так, по Абулгази, он был обращен в мусульманство, уже будучи ханом, двумя купцами, прибывшими с караваном из Бухары; по другим известиям, он еще до вступления на престол подвергся влиянию мусульманских шейхов в Ходженте или в Бухаре (называют знаменитого Сейф ад-дина Бахарзи[152], умершего в 1261 году); на Берке даже была перенесена легенда, рассказанная у Рашид ад-дина об Огуз-хане, об отказе пить молоко матери-язычницы. Из рассказа Рубрука видно, что Берке был мусульманином еще при жизни Батыя, в 1253 году, и в его орде не употреблялось свиное мясо. Орда Берке находилась тогда между Дербентом и Волгой, где, по словам Рубрука, «лежал путь всех сарацин (мусульман), едущих из Персии и Турции»; направляясь к Батыю, они привозили дары Берке. Рубрук прибавляет, что в 1254 году Батый велел Берке переселиться в местность к востоку от Волги, не желая, чтобы Берке доставалась часть даров, привозившихся послами. На почве общей вражды с персидскими монголами Берке впоследствии сблизился с египетскими султанами и принимал несколько египетских посольств, которым мы обязаны подробным описанием орды Берке и его наружности. Мусульманином был не только сам хан, но и его жены и приближенные; у каждой из его жен и у каждого эмира были имам и муэдзин; были школы, где детей учили читать Коран; и в то же время языческие обычаи соблюдались с такой же строгостью, как в Монголии, в том числе и обычай, более всего находящийся в противоречии с требованиями ислама: не употреблять речной воды для мытья. Египетских послов предупредили, чтобы они «не мыли платья в орде, а если уж случится мыть его, то делать это тайком». В большей степени должны были усвоить мусульманскую культуру те из современников Берке, которые прибыли из Золотой Орды в Египет.
Известно, что Берке выдал свою дочь за султана Бейбарса[153] (1260–1277); от этого брака родился первый преемник Бейбарса, Саид-хан Мухаммед[154], которого называли также Насир ад-дин Берке-хан; очевидно, он кроме мусульманского имени носил монгольское. Египетский историк Кутуби[155]относит его рождение к 658 году хиджры (1260 год), что едва ли возможно; сношения между Берке и египетским правительством начались только в 1262 году. В апреле 1279 года молодой султан вместе со своей матерью, дочерью Берке-хана, прибыл в Дамаск. Вскоре после этого в Сирии произошло восстание; султан послал свою мать уговаривать мятежников; при ее приближении вельможи вышли ей навстречу, поцеловали землю перед ее носилками и разложили под копытами мулов ткани согласно обычаю. Переговоры, по вине приближенных царицы, кончились безуспешно; султан отправил свою мать в крепость Карак и потом сам был сослан туда же.
По словам Кутуби, он отличался щедростью и милосердием и был чужд жестокости; его щедрость проявилась и в Караке, что вызвало подозрение его тестя Калауна[156], к которому перешла власть. В марте 1280 года султан умер, причем полагали, что он был отравлен по приказу Калауна; его жена Газия-хатун, дочь Калауна, не переставала плакать о нем до своей смерти (она прожила до 1288 года). В 1281 году мать султана привезла тело своего сына в Дамаск, где оно было похоронено в мавзолее Бейбарса.
Египетские послы, бывшие в орде Берке, вполне определенно говорят, что у хана не было сына, а были только дочери; между тем, по Кутуби, в феврале 1280 года умер в Каире дядя султана со стороны матери, эмир Бадр ад-дин Мухаммед, сын Берке-хана[157]; говорится, что он писал арабские стихи, составившие два тома; кроме того, ему приписывается целый ряд богословских сочинений, в том числе толкование Корана. Он умер в Каире скоропостижно (упал с высокого места), не достигнув пятидесяти лет.
После смерти Берке в Золотой Орде снова правили ханы-язычники; окончательное утверждение ислама произошло только при Узбеке (1312 или 1313–1340). По Ибн Баттуте, наставником Узбека был один из сейидов[158], Абд аль-Хамид. Есть рассказ, по которому Узбека обращал в ислам и дал ему имя Султан Мухаммед Узбек-хан, туркестанский шейх Сей-ид-Ата (его собственное имя было Ахмад), ученик похороненного близ Ташкента мусульманского святого Зенги-Ата; это будто бы произошло в 720 году хиджры, в год Курицы (1321 год). При этом рассказывается легенда, как святой потом увел народ Узбек-хана в Мавераннахр, где он по имени хана стал называться узбеками, тогда как не послушавшиеся шейха и оставшиеся в Туркестане получили название «калмак» (будто бы от глагола калмак — «оставаться»). Эта легенда, конечно, фантастичная, но народное название узбеков производят от имени Узбек-хана и другие источники, в том числе Абулгази; по аналогичным примерам эту этимологию, по-видимому, надо признать правильной, вместо принятого многими учеными, в том числе Радловым, толкования ?з бег в смысле «сам себе господин». Историки XV века часто называют государство, или улус, потомков Джучи улусом Узбека; в Средней Азии впоследствии слову «узбек», как народному названию, противополагалось слово «чага-тай», как, по имени второго сына Чингисхана, назывались составлявшие военную силу местных ханов кочевники Туркестана.
Среднеазиатские шейхи оказывали влияние на золотоордынских ханов и после принятия ими ислама. В 1360-х годах в Сарае некоторое время правил Азиз-хан[159] (на монетах Азиз-шейх); хан вел развратный образ жизни, за что подвергся упрекам другого Сейид-Ата, именно сейида Махмуда Ясеви, потомка Ахмада Ясеви. Хан послушался сейида, выдал за него свою дочь и выразил раскаяние, но через три года вернулся к прежнему образу жизни и был убит.
В первой половине XV века, по-видимому, все воинское население улуса Узбека рассматривалось как один народ; по мере распадения Золотой Орды и утраты самостоятельности отдельными ее частями слово «узбек» как народное и государственное название совершенно исчезло из употребления в Южной России и осталось только за теми племенами, которые перешли в Туркестан. Русские всегда продолжали называть население Золотой Орды татарами, как в то время, когда государственным языком был монгольский, так и после отюречения всей страны. «Татарскими» были все ханства, с которыми имели дело русские в XV и XVI веках, — Крымское, Казанское, Астраханское и Сибирское. Из этих ханств дольше всего, как известно, существовало Крымское, и здесь, казалось, прочнее всего установился термин татары; так называли крымцев, кроме русских, и турки-османы, подчинившие себе Крым в 1475 году. Известно, что теперь именно крымцы отказываются от названия татар и называют себя турками, тогда как на Волге местная интеллигенция, после некоторых споров, приняла слово татар как название своего народа. Русские некоторое время употребляли название «татары» очень широко; еще Радлов иногда называл татарами узбеков и вообще говорящих по-тюркски жителей Средней Азии. С тех пор этому названию старались придать более определенное значение, но и теперь едва ли можно считать установленными этнографические и лингвистические признаки татарской народности среди других тюркских народов.
В XV и в особенности XVI веке упоминается, кроме татар, еще народ ногайцы, составлявший не только этнографическую, но и политическую единицу и имевший своих князей; центром ногайцев тогда был город Сарайчик (то есть Малый Сарай) при устье Яика, место погребения золотоордынских ханов. Начиная с Абулгази, Сарайчик часто смешивали с Сараем; в русской науке тоже была сделана попытка отождествить Сарайчик с Новым Сараем. Политическому значению ногайцев здесь положило конец образование во второй половине XVI века яицкого казачьего войска, сначала независимого от Москвы, а в XVII веке подчинившегося московским царям. Замечательно, что термин «ногайцы» употребляли в то время только русские; в восточных источниках, в том числе у Абулгази, ногайцы называются мангытами, по имени одного из отюреченных монгольских народов. Теперь, наоборот, слово «ногай» употребляется в Средней Азии в более широком значении, чем в России, и ногаями там называют и волжских татар. В Южной России, наоборот, слово «но-гай» употребляется в Среднем Крыму и на Северном Кавказе, причем диалект ногайцев, как народности, образовавшейся уже в монгольский период, отличают от более старых и более близких языку домонгольских кипчаков диалектов кумыков, карачаевцев и балкарцев.
Еще менее выяснен до сих пор вопрос, как сложилась в XIII и XIV веках этнографическая и политическая жизнь тюрок и отюреченных монголов в Средней Азии. К этому вопросу мы обратимся в следующей лекции.
КОММЕНТАРИИ
130. Джузджани (полное имя — Абу Омар Минхадж ад-Дин Осман ибн Сирадж ад-дин аль-Джузджани; ок. 1193 — после 1263) — персидский историк, автор всеобщей истории компилятивного характера.
131. Захир ад-дин Мараши — персидский историк XV века, автор «Истории Табаристана, Руйана и Мазандерана».
132. Тулуй, или Толуй (ок. 1193–1232) — четвертый, младший сын Чингисхана и Бортэ. Был регентом в период междуцарствия (1227–1229) после смерти Чингисхана.
133. Джованни Плано Карпини (ок. 1182–1252) — итальянский монах-францисканец, первый из европейцев посетивший Монгольскую империю и оставивший описание своего путешествия.
134. Орда, Орда-Эджен, Орду-Ичен (монг. эзэн — «хозяин, владыка»; ок. 1204–1251) — старший сын Джучи, внук Чингисхана, правитель левого крыла улуса Джучи.
135. Шибан (Сибан; ок. 1207 —?) — третий сын Джучи, внук Чингисхана. Один из командующих в Западном походе монголов.
136. Мухаммед Шейбани (упоминается также как Шайбак, Шайбек и Шахибек; наст, имя по одним данным — Шах-Бахт Мухаммед, по другим — Абулфатх Мухаммед Шейбани-хан; 1451–1510) — узбекский хан, основатель государства Шейбанидов (Шибанидов).
137. Аш-Шайбани (Абу Абдаллах Мухаммад ибн аль-Хасан; 749–805) — факих (богослов-законовед), один из кодификаторов мусульманского права. При Харуне ар-Рашиде был верховным судьей сначала в Багдаде, затем в новой столице Аббасидского халифата — Ракке.
138. Абу Ханифа (полное имя — Абу Ханифа ан-Нуман ибн Сабит ибн Зута; 699–767) — факих и мухаддис (собиратель и передатчик изречений пророка), основатель одной из четырех суннитских правоведческих школ — ханафитского мазхаба.
139. Абу Юсуф аль-Ансари (полное имя — Абу Юсуф Якуб ибн Ибрахим аль-Ансари аль-Куфи; 731–798) — факих. После смерти Абу Ханифы возглавил его школу. Будучи верховным судьей в Багдаде, способствовал широкому распространению взглядов ханафитской правовой школы.
140. Абулгази (Абу-л-Гази-хан; 1603–1664) — хивинский хан, шейбанид, автор исторических сочинений «Родословная туркмен» и «Родословная тюрок».
141. Бату (в русской традиции Батый; ок. 1209–1255 или 1256) — монгольский полководец и государственный деятель, правитель улуса Джучи, сын Джучи. В 1236–1243 годах возглавил Западный поход, в результате которого были завоеваны западная часть половецкой степи, Волжская Булгария и Русь.
142. Елюй Чуцай (Чу-цай; 1189–1243) — советник Чингисхана и Угэдэя, ученый, писатель, создатель административной системы Монгольской империи. Родом из киданьского рода Елюй. Среди монголов был известен как Урту сахал («Длинная борода»).
143. Эдгар Блоше (Edgard Blochet; 1870–1937) — французский историк, востоковед, религиовед.
144. Абу Хамид аль-Гарнати (полное имя — Абу Хамид Мухаммад ибн Абд ар-Рахим аль-Гарнати аль-Андалуси; 1080–1170) — андалузский путешественник, автор книг «Ясное изложение некоторых чудес Магриба», «Подарок умам и выборка из чудес». О Гарнати и его сочинениях см.: И.Ю. Крачковский, Арабская географическая литература. М. — Л., 1957, с. 299–302.
145. Берке (1209–1266) — правитель улуса Джучи с 1257 года, сын Джучи. Первым из монгольских правителей принял ислам. К концу правления Берке улус Джучи стал государством, фактически независимым от великого хана.
146. Мунке (Мункэ, Менгу; 1208–1259) — четвертый великий хан с 1251 года Монгольской империи, сын Толуя. Его смерть привела к возобновлению борьбы за власть и распаду империи.
147. Алгуй (Алгу; ум. 1265) — пятый правитель Чагатайского улуса с 1260 года, внук Чагатая, правнук Чингисхана.
148. Менгу-Тимур (в русских летописях — Мангутемир; ум. ок. 1282) — внук Батыя, хан с 1266 года улуса Джучи, получившего при нем формальную независимость от Монгольской империи.
149. Тохта (ок. 1270–1312 или 1313) — сын Менгу-Тимура, хан Золотой Орды с 1291 года. При поддержке беклярбека (управителя области) Ногая захватил власть в Золотой Орде, после чего передал Ногаю в управление Крым.
150. Ногай (между 1235 и 1240–1300) — золотоордынский беклярбек, правитель самого западного улуса. Усилившись, отложился ок. 1270 года от Золотой Орды. Ок. 1291 года способствовал возведению на золотоордынский престол Тохты, но позже вступил с ним в борьбу, потерпел ряд поражений и был убит.
151. Баркук (аль-Малик аз-Захир Сайф ад-дин Баркук; ок. 1339–1399) — мамлюкский султан Египта в 1382–1389 годах и с 1390 года, основатель династии Бурджитов. Мальчиком был похищен в Крыму пиратами и продан в рабство в Сирию, где выдвинулся среди мамлюков (военная каста, набираемая из рабов тюркского и кавказского происхождения), был назначен воспитателем детей султана Шабана II и произведен в эмиры. После смерти султана в 1376 году стал фактическим правителем Египта, позже провозглашен султаном.
152. Сейф ад-дин Бахарзи (Сайф ад-дин Бохарзи; 1190–1261) — суфийский шейх, поэт, богослов.
153. Бейбарс I (полное имя — Аз-Захир Бейбарс аль-Бундукдари; 1223 или 1225–1277) — мамлюкский султан Египта и Сирии с 1260 года, родом предположительно из кипчаков. Нанес ряд поражений монголам и крестоносцам, за что удостоился прозвища Абдуль-Футух (Отец Победы). При нем Египет значительно усилился. То, что женой Бейбарса I была дочь хана Берке, опровергается арабскими источниками, которые указывают, что женой султана стала дочь (по другим сведениям — внучка) прибывшего из Хорезма Хусам ад-дина Берке-хана.
154. Саид-хан Мухаммед (полное имя — аль-Малик ас-Саид Насир ад-Дин Мухаммед Берке-хан; 1260–1280) — мамлюкский султан Египта в 1277–1279 годах. Вынужден был отречься от трона в результате мамлюке кого мятежа в пользу своего семилетнего брата Саламыша.
155. Ибн Шакир ал-Кутуби (ум. 1363) — египетский историк, составитель сборника жизнеописаний исламских деятелей.
156. Калаун (полное имя — аль-Мансур Сайфуддин Калаун альАльфи ас-Салихи ан-Наджми аль-Алаи; 1222–1290) — мамлюкский султан Египта, правивший с 1279 года. Пришел власти, свергнув малолетнего султана Саламыша.
157. Согласно арабским источникам, Бадр ад-дин Мухаммед был не сыном Берке-хана, а происходившим из Хорезма родственником жены Бейбарса I — дядей ее отца.
158. Сеид, сейид — почетный титул у мусульман для потомков пророка Мухаммеда.
159. Азиз (ум. 1367) — хан Золотой Орды с 1365 года. Был убит в результате заговора, который возглавил фактический правитель беклярбек Мамай, который сам не мог стать ханом, поскольку не был Чингизидом, и в течение почти двадцати лет менял своих ставленников на престоле.
