Ко Дню рождения великой певицы
Несравненная обладательница звонкого серебристого голоса, талантливая актриса, самоотверженный педагог – какими только эпитетами не одаривали певицу современники – театральные критики, любители театра и поклонники ее таланта, ученики. Первая оперная певица Узбекистана, в 24 года удостоенная звания народной артистки не только республики, но и СССР, причем это произошло вскоре после учреждения самого звания в 1937 году, и она находилась в этом статусе дольше всех – 66 лет. Обладательница высоких государственных наград, в годы независимости за выдающиеся заслуги в развитии культуры Узбекистана она была удостоена ордена «Буюк хизматлари учун». Халима Насырова прожила яркую и долгую, в 90 лет, жизнь.
ХАЛИМЫ СОЛОВЬИНОЕ ПЕНЬЕ
Халида Мехмонова
Так написала в одном из набросков, создавая образ Азии в своем ташкентском цикле стихов, поэтесса Анна Ахматова, жившая здесь в эвакуации в годы войны. Узбекская певица Халима Насырова стала для нее, открывшей для себя Среднюю Азию, как бы олицетворением Востока.
Каждый, кому хоть раз довелось видеть на сцене Халиму Насырову, не забудет характерных интонаций сильного, своеобразного по тембру голоса артистки. Она обладает замечательным даром перевоплощения, позволяющим ей создавать самые разнообразные сценические характеры, – не скупились на похвалы рецензенты после ее сольных концертов и выступлений.
Глубокое понимание характера своих героинь, взволнованное романтическое чувство позволяли Халиме Насыровой создавать запоминающиеся образы в операх «Лейли и Меджнун», «Гюльсара» Р.Глиэра и Т.Садыкова, «Улугбек» А.Козловского, «Тахир и Зухра» Т.Джалилова и Бровцына, «Проделки Майсары» С.Юдакова, «Кармен» Бизе, «Буран» М.Ашрафи и Василенко.
Лейли Халимы Насыровой, ее Гюльсара, Син Дун-фан, Зухра, Майсара, Кармен, Наргюль представляют образцы не только высокого вокального мастерства, но и подлинного вдохновения и яркого артистизма, отзывались о ней театроведы.
Несравненная обладательница звонкого серебристого голоса, талантливая актриса, самоотверженный педагог – какими только эпитетами не одаривали певицу современники – театральные критики, любители театра и поклонники ее таланта, ученики. Первая оперная певица Узбекистана, в 24 года удостоенная звания народной артистки не только республики, но и СССР, причем это произошло вскоре после учреждения самого звания в 1937 году, и она находилась в этом статусе дольше всех – 66 лет. Обладательница высоких государственных наград, в годы независимости за выдающиеся заслуги в развитии культуры Узбекистана она была удостоена ордена «Буюк хизматлари учун». Халима Насырова прожила яркую и долгую, в 90 лет, жизнь (скончалась 3 марта 2003 года). По ее собственному признанию – счастливую, наполненную вдохновенным трудом и творчеством на радость людям.
Феноменальное явление Халимы Насыровой, как и ее искусство, восхищавшее несколько поколений слушателей, стало сегодня легендой. Ее творчество заняло особое место в сокровищнице национального исполнительного искусства.
Каковы же были истоки, с чего начинался путь Певицы? Обратимся к запискам самой актрисы, увидевшим свет под названием «Солнце над Востоком».
«Я знала, что я несчастный ребенок. Сколько раз слышала это от моей матери Хасиятхон! Я была девятым ребенком в семье. Девятой девочкой!.. Отец даже не посмотрел на меня… дал мне имя – Халима, и этим ограничились все его заботы обо мне. …Но я не чувствовала себя несчастной. Я была очень веселой. Любила мать, своих двух сестер – Ходжар и Айшу (остальные мои сестры умерли), любила наш дом, сад, горы, у подножия которых раскинулся наш кишлак Тоглык, любила быстрый арык, к которому мы бегали с медными кувшинами за водой.
…У меня был такой сильный голос и я обычно так громко плакала, что меня прозвали «Дульхон». Это народный инструмент, издающий сильные, мощные звуки. Прозвище Дульхон закрепилось за мной. В устах матери Дульхон было ласкательное имя.
Хасиятхон любила музыку и хорошо пела… Обычно мать пела простые, задушевные народные песни. Она знала бесчисленное количество метких, острых народных пословиц, создавала их сама, и народ прозвал ее «Аллома», что значит «умный человек, просвещенный». Но Хасиятхон никогда не училась, она была неграмотна.
…Отца я боялась, хотя всегда он вызывал у меня острый интерес. Уже много лет спустя, когда я стала взрослой, мне кажется, я поняла тяжелую трагедию отца. …Отец пел. Пел он какую-то очень красивую и очень грустную песню, сидя на полу, на стареньком коврике, раскачивался из стороны в сторону и пел, глаза его были закрыты, по щекам медленно текли слезы. Отец мой окончил духовную школу – медресе. Он был религиозным человеком, любил литературу, знал ее. Целыми часами мог он читать стихи Алишера Навои, творчество которого страстно любил. Обладал прекрасным, сильным голосом. Любил петь сам».
После болезни и внезапной смерти отца, Мухамеда Насыра, его родственники выгнали из дома вдову с тремя детьми, и они ушли в город. В Коканде Хасиятхон с помощью известных активисток женского движения «Худжум» Турахон-ая, Таджихон Шадиевой устроила детей в детский дом, где они начали учиться.
В Узбекистане в 20-е годы еще не было театральных учебных заведений, и Халиму Насырову в числе наиболее талантливых участников художественной самодеятельности отправили в Бакинский театральный техникум. «Самым счастливым для меня периодом учебы в Баку было время, когда мы работали над музыкальной комедией Узеира Гаджибекова «Аршин мал алан». Мне была поручена роль героини Гульчехры. О, как я была счастлива! Я буду петь, я буду петь на сцене!..».
В 27-м учащиеся Московской узбекской студии вернулись на родину и начали работать в Государственной образцовой передвижной драматической труппе, затем ее пополнила и молодежь, вернувшаяся из Баку. Так происходило становление профессионального театра (сегодня Национальный театр Узбекистана). Здесь под руководством Тохтасина Джалилова и Николая Назаровича Миронова Насырова участвует в постановке первой национальной музыкальной драмы «Халима» Гуляма Зафари, играя роль Халимы. «Фергана – моя родина, так же как и Тохтасина Джалилова. Занятия с ним были для меня хорошей школой. Именно он научил меня тонко чувствовать мелодии наших национальных песен. На уроках Миронова я изучала основу нотной грамоты, училась петь по нотам». Н.Н.Миронов был музыкантом-этнографом, посвятившим себя собиранию, записи, изучению узбекской народной музыки. Он первым начал нотную фиксацию памятников музыкальной культуры Узбекистана. Занимался педагогической деятельностью, воспитал целую плеяду узбекских певцов. Ему многим обязаны композиторы М.Бурханов, Т.Садыков, М.Ашрафи, М.Левиев и другие.
Через два года, в 29-м, выйдя замуж за начинающего тогда драматурга Камиля Яшена, Халима Насырова уехала с ним в Андижан, где он работал в школе и литературным сотрудником в театре. Затем был Самарканд и работа в музыкальном театре вместе с Кари-Якубовым, Уста Алимом Камиловым и его женой Бегимхон, Тамарой Ханум, Гавхар Рахимовой. А после поездки с театром в Москву на Всесоюзную олимпиаду национальных искусств народов СССР в 1930 году пришло твердое решение учиться в консерватории в Москве. Здесь произошла встреча и знакомство со знаменитой русской певицей Антониной Неждановой, у которой Халима Насырова занималась по вокалу и музыкальной грамоте.
«Знакомство с Неждановой оказало решающее влияние на мой дальнейший артистический путь… Она мне показывала, как она дышит во время пения, и я пробовала узбекские произведения петь так же. Эффект получался исключительный: звук становился круглее, полнее, ярче и петь было легче». Советы величайшей коллеги Халима Насырова пронесла через всю свою жизнь, как и уважение, и любовь к ней. Став в 39-м ведущей солисткой театра оперы и балета, Халима Насырова более полувека блистала на его сцене, а с 1979 по 1986 совмещала эту работу с педагогической деятельностью. Счастливый человек, она никогда не жаловалась на трудности или лишения, с которыми приходилось ей сталкиваться и которых с лихвой хватило бы на две-три жизни.
Я была девятым ребенком в семье. Девятой девочкой! В те времена в узбекских семьях встречали рождение девочки жестокими словами: «Чем родить тебя, лучше родить камень, он пригодился бы при постройки стены».
Но я не чувствовала себя несчастной. Я была очень веселой. Любила мать, своих двух сестер – Ходжар и Айшу (остальные мои сестры умерли), любила наш дом, сад, горы, у подножия которых раскинулся наш кишлак Таглык, любила быстрый арык, к которому мы бегали с медными кувшинами за водой.
Обычно пела мать простые, задушевные народные песни. Она знала бесчисленное количество метких, острых народных пословиц, создавала их сама, и народ прозвал ее «Аллома», что значит «умный человек, просвещенный». Но Хасиятхон никогда не училась, она была неграмотна, как и все женщины нашего кишлака.
* * *
В комнате, куда мы вошли, за большим столом сидели две женщины. Они приветливо взглянули на нас. Одна из них, молодая и красивая, улыбнулась Расулджану, которого мать от волнения так сильно прижала к себе, что он закряхтел, и спросила:
– Что тебя, сестра, привело сюда? Садись и рассказывай.
Это и была Турахон-ое. Та, что постарше, была известная активистка Таджихон Шадиева. Мать начала рассказывать о своей горькой жизни. Женщины слушали ее внимательно, не перебивая, но когда мать сбивчиво, волнуясь, стала повторять все сначала, Турахон-ое ласково остановила ее:
– Ты не волнуйся, сестра. Мы поможем тебе. Советская власть открыла детские дома для сирот и для таких детей, как твои. Советская власть не оставит тебя, она даст приют твоим детям, она даст работу тебе. Твои дети будут учиться. Понимаешь?
– И девочки? – нерешительно спросила мать.
– И девочки и мальчики. Ты должна запомнить на всю жизнь: теперь у нас и женщины и мужчины имеют одинаковые права, все теперь равны.
– И мужчины согласны? – удивилась мать.
– Это закон. И согласны или не согласны мужчины, они должны подчиняться.
– А если они не захотят?
– Советская власть разъясняет им законы, воспитывает их, но тех, кто продолжает бить своих жен и продавать за калым своих детей, тех судят и наказывают.
– Тогда всех мужчин придется судить и наказы¬вать, – сказала мать, – ни один из них не захочет быть равным с женщиной.
Турахон-ое весело рассмеялась, она ласково, как с ребенком, говорила с матерью, объясняя ей много нового, совершенно незнакомого. Она подробно рассказала матери о детском доме, сильно удивив ее тем, что нас, ее детей, будут содержать и учить бесплатно…
И вот с бумажкой в руках Шадиева и мать ведут нас в детский дом. Мы все боимся, конечно.
Мать утешает нас. Если нам будет плохо, она заберет нас из детского дома. Ей обещали работу; может быть, она найдет работу и для Айши, и мы снова будем жить все вместе. Я горько плачу и держусь за платье матери. Я не хочу в детский дом, не хочу расставаться с матерью. Плачет и Айша. Один Расулджан с интересом рассматривает незнакомые улицы, дома, встречающихся людей. Он смеется, он ничего не понимает…
Вот и детский дом. Нерешительно, робко, со страхом переступаем мы его порог.
Прощай, старая жизнь, прощай навсегда!..
В первый раз в жизни на меня надели новое белье и платье. Одежда была из грубого и дешевого материала, но раньше я всегда ходила в старых, заплатанных, вылинявших платьях, я ни разу еще в своей жизни не надевала ничего нового, ни разу в жизни, а тут вдруг… Я была счастлива и горда.
Нас сытно накормили.
Но ночь оказалась для меня тяжелой. Дети спали на кроватях. До сих пор я не только не лежала на кровати, но никогда ее и не видела: мы всегда спали на полу. И сейчас я ужасно боялась свалиться.
Воспитателями и педагогами в нашем детском доме были женщины-татарки. Грамотных узбечек в Туркестане тогда было очень мало. Первым нашим педагогом узбечкой была Масумахон. Я хорошо помню ее. Высокая и стройная, как юное деревце, с ласковым лицом, с большими, блестящими, всегда живыми глазами, она была очень красива. Мягкая, женственная, она всех притягивала к себе. В детском доме ее любили.
Мне так нравились песенки Айши, что я легко запоминала и пела их. Сначала пела я потихоньку, но мотивы песенок всюду преследовали меня, они были все время со мной, и скоро я, не замечая этого, сама начала распевать их при подругах. И подруги прозвали меня «Майной».
* * *
В 1924 году в Москве при Узбекском доме просвещения была организована трехгодичная узбекская театральная студия. В эту студию из Узбекистана послали 24 человека, среди которых были и наиболее талантливые участники театральной самодеятельности, и молодые актеры.
В этом же 1924 году другую группу театральной молодежи послали учиться в Баку, в театральной техникум. В техникуме, кроме специальных предметов, изучались и общеобразовательные. Нагрузка была очень большая, но мы страстно хотели учиться и жадно поглощали все новое, что давал нам техникум. Усталости не знали.
* * *
Билеты в театры раскупались заранее, их обычно не хватало. Перед театральными кассами всегда были очереди. Интересный обычай установился в Андижане. Там театральная касса открывалась в 5 часов дня. Занятые люди не могли выстаивать целыми днями за билетами. Сам по себе установился порядок: люди оставляли вместо себя различные предметы – клали на землю камни, палочки с привязанными к ним разноцветными тряпочками или записками. Не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь разбросал эти палочки и камни или нарушил очередь. К 5 часам приходили люди и в строгом соответствии с последовательностью оставленных предметов выстраивались в очередь.
Мы готовились к большим гастролям по городам Узбекистана. Учащиеся Бакинского техникума ехали на родину с отчетом о своей работе. За три месяца гастролей мы должны были побывать в Ферганской долине, в Ташкенте, Самарканде, Намангане, Андижане, Бухаре, Коканде.
На первом представлении в Коканде присутствовали моя мать и Айша. За то время, что я не видела сестру, она похудела, выросла, стала стройной и интересной. Она очень много работала, отдавая все свои силы и энергию работе в женотделе. Айша была секретарем у заведующей женотделом Таджихон Шадиевой.
Зрителей в театр собралось так много, что не хватило мест, все проходы были заняты людьми. Ставили мы «Айдын». Когда я, волнуясь, выбежала на сцену, темнота зала, битком набитого народом, показалась мне пропастью, готовой поглотить меня.
Я забыла свою роль и остановилась посередине сцены, беспомощно опустив руки.
Зал замер в полной тишине и вдруг хриплым голосом кто-то с ненавистью выкрикнул:
— Бесстыдница!
В последний день пребывания в Коканде я получила короткую записку. Ее подбросили мне незаметно. В ней мне грозили адом на небе и убийством на земле за то, что я выступаю на сцене. Записку я никому не показала.
* * *
С ужасом читали мы в Баку, где продолжали свое учение после гастрольных поездок по Узбекистану, сообщение о гибели Турсуной: «В Старой Бухаре несколькими ножевыми ударами зверски убита своим мужем артистка-комсомолка, исполнительница главных ролей Саидазимова…
* * *
Театр был на строительстве Ферганского канала больше месяца. Вот где мы особо зримо ощутили кровную неразрывную связь театра и народа. Сюда же, на строительство канала, приехали и Театр имени Хамзы, и театры из Ферганы, Андижана, Самарканда, Намангана — всего на народную стройку приехало две с половиной тысячи артистов и музыкантов.
Работа шла быстро. Люди перевыполняли нормы и старались работать еще лучше. Едва взойдет солнце и окрасит землю в золото и пурпур, люди уже спешат на работу — шумной веселой толпой идут они на свои участки. А вечером, когда большие яркие звезды с любопытством осматривали работу людей и, довольные их смелостью и отвагой, весело перемигивались между собой, люди торопились на концерты и в театры.
Площадка, на которой выступали актеры, иногда освещалась факелами. Вокруг расстилались кошмы. В большой круг усаживались тысячи людей. Затаив дыхание, смотрели зрители, как танцевали балерины, слушали, как пели певцы и играли музыканты.
Вот в круг входит Мукаррам Тургунбаева, она танцует. Изумительная грация, классическая красота всех движений, выразительная игра рук приводят зрителей в восторг. Я всегда с восхищением смотрела, как танцует Тургунбаева, но здесь, на строительстве канала, талант Мукаррам раскрылся во всем своем блеске!
Дехкане готовы были носить нас на руках! После каждого акта «Бурана» и «Гульсары» начинались бурные овации. Мы, артисты, переживали наивысшее счастье от сознания, что мы нужны народу, что мы любимы им, что наше искусство вдохновляет его на большие дела и подвиги. Все свое время мы проводили со строителями, мы не только выступали в театрах с концертами, мы разъезжали по трассе канала, мы были в бригадах во время работы и во время обеденных перерывов. Народный энтузиазм охватил всех нас, актеров, мы чувствовали себя участниками этого огромного строительства. Одна из актрис должна была скоро стать матерью, но она ни за что не хотела уезжать со стройки – здесь, на канале, она и родила дочь, которую в честь его назвали Канал-хон.
Источник: Судьбы и время. Прошлое Узбекистана в устных рассказах женщин – свидетелей и современниц событий
