Многие помнят, каким праздником стал для каждой узбекской семьи 525-летний юбилей Алишера Навои. К этому славному юбилею в Ташкенте было завершено строительство Музея литературы имени Навои, в оформлении которого участвовали многие художники. Среди них посчастливилось быть и мне.

Чингиз Ахмаров
НА ПУТИ К ПРЕКРАСНОМУ
Воспоминания

Частицы моей души

Мне представляется, что творец любит свои произведения, как отец любит детей: для него все они равно дороги, каждое из произведений — это частица его души. Однако как родители порой любят кого-то из детей по-особенному, так и иные из произведений ближе сердцу художника. Я хочу сказать несколько слов о тех из своих работ, которые мне наиболее дороги.

Многие помнят, каким праздником стал для каждой узбекской семьи 525-летний юбилей Алишера Навои. К этому славному юбилею в Ташкенте было завершено строительство Музея литературы имени Навои, в оформлении которого участвовали многие художники. Среди них посчастливилось быть и мне. Раздел музея, оформление которого было возложено на меня, занимал целый зал и был посвящен жизни и творчеству великого поэта, его эпохе.

…Стена, украшенная росписью, напоминает весеннюю изумрудную лужайку, полную цветов. Цветущие ветви деревьев и кустарников, плакучие ивы, стройные кипарисы вызывают в воображении образ райского сада. Под сенью этого сада прогуливаются прекрасноликие девушки и стройные юноши. Вот красавица разглядывает с томным видом свое отражение в зеркале. Другая, опьяненная чарующими звуками музыки, перебирает изящными пальцами струны дутара. Рядом с ней — две ее подруги: одна играет на бубне, а вторая плывет в танце. В другой части лужайки в это время встретились влюбленные…

В этой росписи я старался добиться максимальной гармонии линии и цвета, чтобы передать в изяществе образов настроение героев, тонкое звучание их души…

Сюжеты были навеяны газелями Навои, поэтому в обрамлении этих композиций использованы избранные бейты поэта, исполненные арабской вязью: их подобрал по моей просьбе видный ученый-литературовед Хамид Сулейман зал этот называется «Лирика Навои».

Мне до сих пор непонятно, почему некоторые ученые упорно восставали против того, чтобы надписи были выполнены по-арабски. Это язык, на котором творили великие мыслители, он неотделим от истории Востока. Арабская графика использована в памятниках духовной культуры Востока, и ни для кого не секрет, что в восточном искусстве надписи, исполненные арабской вязью, играли также и роль украшения и орнамента. В изобразительном искусстве большое значение для раскрытия смысла картины имела ритмика линии и цвета, особенно в стенных росписях, использующих восточный орнамент и декор. Вот почему художник, по моему убеждению, имеет полное право использовать этот прием. Однако, к сожалению, этот вопрос в ряде случаев доселе остается неразрешимой проблемой. Так, в течение нескольких лет надпись «Добро пожаловать, дорогие гости!», которая помещена в композиции «Прием Улугбеком иностранных послов» в банкетном зале чайханы-ресторана «Юлдуз», построенной возле обсерватории Улугбека в Самарканде, была грубо залеплена белой краской, и лишь теперь, к счастью, это исправлено…

Замечу, кстати, что в работе над композицией «Лирика Навои» для Музея литературы большую помощь оказал мне молодой талантливый художник Тухтабек Соибов. Он же работал со мной и над росписью в Самарканде, о которой я упоминал.

Когда Институт востоковедения имени Абу Райхана Беруни поручил мне выполнение стенной росписи, я задумался над выбором темы. Обычно я приступаю к работе лишь после того, как продумаю все детали: в каком учреждении будет размешена стенная роспись, какова специфика этого учреждения, какой должна быть стилистика и особенности данной росписи. Так же было и в этом случае. Как обычно, я начал работать над многочисленными эскизами, вариантами, фрагментами.

Известно, что Институт востоковедения объединяет крупнейших ученых, работающих над изучением собранных здесь уникальных книг, рукописных и литографических, — замечательных памятников истории и культуры Востока. Именно это обусловило сюжет росписи.

Необходимо было учесть и то, что двенадцати метровая стена, располагающаяся напротив входа в институт, заворачивает под прямым углом и продолжается еще на такую же длину.

Первоначально я задумал на каждом участке стены отдельные картины, но потом пришел к выводу, что целесообразнее создать произведение, цельное по содержанию и композиционному решению.

Известно, как много книг, рукописей, сокровищ культуры, науки, шедевров искусства, созданных человечеством за тысячелетия, безвозвратно погибло, будучи беспощадно уничтожено в войнах, междоусобицах, распрях из-за власти. Из этого я исходил, задумав композицию, в которой разворачивающаяся картина исторических событий должна была как бы продолжаться бесконечно. Вот какой предстала эта роспись в моем воображении, а затем — в реальности.
…В правой части росписи шествуют караваны верблюдов, нагруженных тюками и канарами. В руках у всадников не оружие, а верительные грамоты и мирные договоры. Цель этих послов — еще более укрепить дружеские отношения с соседями. Тем временем местные жители заняты обыденной жизнью, мирным созиданием.

Женщина готовит плов.
С любовью взирает молодая мать на маленького сына, которого поднял на руки ее муж.
С книгами идут в школу дети.
Девушка протягивает юноше яблоко как символ признания в любви.
Дед, посадив рядом внука, обучает его чтению.
Возле цветущего дерева наставник проводит урок с юными поэтами. Мы словно слышим его слова: «Как из обычной земли вырастают удивительные цветы и чудесные плоды, так и из обыденных слов можно сложить многокрасочные и сладкозвучные стихи…»

С поворотом стены, где начинается другая ее часть, роспись обретает более строгий тон: здесь появляются вражеские воины. Одетые в черное, с черными знаменами в руках, они врываются в мирную страну, наступая внезапно и беспощадно.

Вражеская стрела вонзилась в плечо благообразного старика в белом яхтаке. И все же, превозмогая боль, он пытается спрятать в дупле дерева книгу — памятник веков…

Внизу у высохшего от безводья арыка старый человек закрыл руками лицо, не в силах смотреть на горестное зрелище народного бедствия.

Вдоль пересохшего арыка бредут трое слепых нищих дервишей, ведомые мальчиком-подростком. Но земли, куда они направляются, уже возрождаются вновь, там набирает силу жизнь. Как символ будущей жизни воспринимается единственная зеленая веточка дерева, спаленного огнем войны…

И вот уже группа зодчих занята обсуждением проекта нового здания.

Под сенью цветущего дерева — мать с ребенком на руках.

Вокруг водяного колеса устроили свои забавы дети.

На деревьях, напоенных водой и потянувшихся к жизни, начали распускаться цветы. А в верхнем углу, в конце росписи, — вновь встреча влюбленных юноши и девушки…

В этой многоплановой композиции мир побеждает войну, бессмертная жизнь торжествует и продолжается…

Фигуры в композиции размещены волнообразно, по образцу узбекского орнамента, где узор то поднимается вверх, то опускается вниз. И наконец, внизу композиции, от одного конца росписи до другого, течет арык — символ продолжения жизни…

Однажды мне позвонили от руководства завода «Ташкент-кабель» и сообщили, что хотели бы встретиться. И вот в моей мастерской — директор и главный конструктор завода.

Оказалось, что недалеко от Ангрена в горах начато строительство дома отдыха для рабочих завода, который планируется декорировать стенными росписями. У посетителей были с собой репродукции некоторых моих работ: «Мы знакомы с вашими произведениями, поэтому хотим, чтобы эту работу выполнили именно вы.

Место, где строится наш дом отдыха, именуется «Лошкарек» — «Воинство». В XV веке это было место отдыха воинов. У нас есть репродукции стенных росписей, найденных на Афрасиабе, Пянджикенте и на раскопках других древних городов. Нам хотелось бы, чтобы при оформлении здания вы опирались именно на эти образы».

Это предложение пришлось мне по душе.

Приехав на место и осмотрев здание дома отдыха, я пришел к мысли создать композицию, посвященную не теме войны, а напротив — миру и дружбе народов. Руководству завода эта идея понравилась. В свою очередь я согласился с их предложением расписывать не сами стены, так как из-за условий местности настенная роспись может отсыреть и осыпаться, а создать картины, которые можно и повесить на стену, и снять.

Таким образом, я начал серьезную работу сначала над эскизами композиции под условным названием «Согдийская свадьба», а вскоре приступил к самим картинам — трем композициям для стен небольшого зала этого дома отдыха.

Как известно, согдийцы — наши предки, жившие некогда на территории нынешних Узбекистана и Таджикистана, имели самостоятельное государство. Впоследствии оно было завоевано Александром Македонским, затем Греко-Бактрийским государством, Кушанским царством, государством Эфталитов, в VI-VII веках попало в зависимость от Тюркского каганата, а в VII—VIII веках оказалось подчинено арабами. Народ согдийцев сыграл важную роль в развитии культуры узбеков и таджиков, однако уже к XII веку это понятие вообще исчезло…

В центре моей композиции «Согдийская свадьба» — жених и невеста на фоне солнца, изображение которого имеет сходство с гранатом. В древности у народов Средней Азии был обычай дарить невестам гранаты — символ многодетности: молодым желают иметь столько детей, сколько зерен в плоде граната.

Отец и родные жениха преподносят ему в подарок оседланного коня, соху и пику: сын должен быть готов вспахать и засеять землю, вырастить сад и защитить родину. Один из присутствующих держит в руках оссуарий — четырехугольную керамическую шкатулку, в которой хранятся кости предков. Такой оссуарий передавался в наследство от одного поколения к другому, его дарили жениху и невесте как символ памяти о предках.

К невесте направляются женщины с подарками в руках: сюзане с изображением птицы — символа Самарканда, фруктами, колыбелью для будущих детей.

Такова центральная часть росписи. На боковых же стенах изображены гости от соседних племен и близких народов, прибывшие с подарками на свадьбу: справа — представители народов юга, слева — севера.

Идея, воплощенная в этой композиции, — о том, что самые естественные и человечные отношения между народами — не конфликт, не война, а дружба, мир, гостевание, — вот так, как на этой свадьбе. Идея эта и ныне близка и дорога мне.

Много лет у меня была мечта создать многоплановое произведение, посвященное временам жизни человека — весне, лету, осени и зиме его судьбы. Эту идею вдохновило творчество великого Навои, его произведения, где сквозит мысль о вечном круговороте жизни.

Когда меня пригласили в санаторий «Узбекистан» в городе Сочи, я, увидев зал этого санатория, подумал, что, возможно, именно здесь осуществится моя многолетняя мечта. Вместе с тем это дало бы возможность отразить в подобной работе мотивы самых разных произведений Навои — и созданных на заре его жизни, и в период расцвета его творчества; осень и зиму судьбы великого поэта, его встречи с прекрасной Гули, хоть эту историю считают легендой…

Уже в Ташкенте я поделился этими замыслами с ученым-литературоведом Хамидом Сулеймановым, который одобрил их и охотно согласился подобрать для меня подходящие бейты из лирики Навои, чтобы использовать их при оформлении этих композиций.

2 июля 1971 года Хамид Сулейманова писал мне:
«…Ваша картина, изображающая Нодиру-бегим в молодости, — большая удача. Поздравляю Вас от чистого сердца. Будьте всегда здоровы, радуйте людей новыми и новыми произведениями…»

Подобных писем, и более, и менее искренних, было впоследствии немало. Среди них — послание, в котором к весеннему пейзажу были подобраны стихи Мукими, к картине лета — строки Бабура, к пейзажам осени и зимы — бейты Навои.

Эта идея была для меня символом жизни природы: весна — рождение красоты; лето, середина года — зрелость, апогей расцвета; золото мудрости — осень, и — зима преклонного возраста… И вновь после зимнего сна — пробуждение, возрождение: жизнь и дела человека продолжаются в детях…

Издревле у художников бытовала традиция: изображать времена года в образе прекрасных женщин, так же, как видится поэтам муза. Вот и в моей композиции изображены четыре нарядные красавицы — воплощение образов года.

С наступлением весны, с приходом весенней пери, мир одевается в зеленые одежды. Детвора занята беспечными играми. В косы девушек вплетены кисточки для волос. Проницательный поэт с книгой в руках внимает пению птиц, стихи его призывают нас в объятия природы.

Опять весна, и зелен сад, и соловей влюблен.
Друзья, пусть грянет полных чаш веселый перезвон.
Святая дружба — дар небес, она — сердцам бальзам.
Когда вокруг тебя друзья — ничем ты не стеснен.

Лето. Юноша и девушка встретились под сенью древа жизни. Фантазии поэта воплощаются в цвете: парящая в воздухе аллегорическая красавица — пери лета — держит в правой руке ляган, полный фруктов, а левой рукой манит на лужайки, покрытые зеленью, в горные дали с их водопадами. На вершине горы, символизирующей высоты творчества, поэт в белом одеянии вдохновенно слагает газели. Сопровождающий эту сцену бейт Бабура гласит:

Дарит лета пора нам свиданья и встречи друзей,
И турниры поэтов, и пиршества сердца страстей.

Красавица-осень изображена на фоне золотого великолепия природы, на одной руке у нее — младенец, в другой она держит чашу с вином и осенние фрукты, словно приглашая еще раз испытать наслаждение опьянением. А старый поэт, опирающийся на посох, слагает стихи о своей жизни, прошедшей в страданиях, являя собой символ осени жизни, склона лет, достойно прожитых. Эта мысль иллюстрируется таким бейтом:

Молвил месяц с небес, увидав осень жизни моей:
«Лишь один желтый лист задержался средь голых ветвей…»

Дева-зима, отправляясь в свой путь, нарядилась в синий камзол. Защищая ладонью пламя светильника от нежданных ветров, она осторожно передает огонь из своих рук грядущему году. Содержание этой сцены раскрывает следующий бейт:

Царит в слепящем блеске звезд холодный пир зимы,
Окрашивая целый мир лишь в краски дня и тьмы.

Внизу росписи во всю ее длину изображен полноводный Анхор — олицетворение неиссякаемых сил природы, бесконечности жизни, в которой вечно сменяют друг друга эпохи и поколения…

Цветовую гамму композиции составляют розовый и зеленый — цвета весенней поры; темно-зеленый во всех его оттенках — для лета; коричнево-желтые тона — гамма осени. Завершает все это черный и льдисто-голубой зимний «аккорд», где выделяется маленький огонек пурпурно-красного цвета, светящийся в руке пери зимы, как спасительным свет, манящий в будущее, как символ надежды…

Каждую из описанных аллегорий сопровождает солнечное светило в разных положениях: в весеннюю пору — оно только начинает восходить, летом — находится в зените, осенью и зимой — клонится к горизонту. В весенние дни солнечные лучи переливаются прозрачными розовыми тонами, летом они желто-красные, осенью — желтые и, наконец, зимой светятся бело-голубыми тонами.

По сей день я считаю, что эта работа, вдохновленная гением великого поэта, стала для меня тем творческим взлетом, о котором только может мечтать художник.

С той поры, когда я только осознал свое место в мире, и потом, в течение всей жизни, я старался впитывать и осмысливать все, что видел вокруг, переплавляя все впечатления жизни в своей творческой лаборатории. Любое наблюдение, переживание становится материалом для работы. И, конечно, никогда не прекращается для меня открытие поэтов Востока, прежде всего моего любимого Навои, чьи идеи неизменно рождают у меня все новые живописные образы. Не только такие значительные произведения, как «Хамса» великого Алишера, но и каждая строчка лирики восточных поэтов зовет брать в руки карандаш и создавать рисунки. Не знаю, хорошо ли это, но большинство книг в моей домашней библиотеке пестрят моими рисунками и набросками.
Вообще страсть к чтению всегда была мне присуща, причем к чтению не бездумному, а вдумчивому и серьезному. О воздействии поэзии на мое творчество, на рождение образов моих произведений я уже говорил, — она дает мне импульс, не сравнимый ни с чем. Первые, эскизные варианты, наброски впоследствии, при перечитывании любимых произведений, оформляются в воображении более четко, становятся основой для больших, завершенных работ. Именно такие черновые наброски пригодились мне при выполнении наиболее значительных, масштабных моих вещей — росписей в Большом театре оперы и балета имени Навои, в Музее литературы, в Институте востоковедения, создании «Согдийской свадьбы» и одной из самых крупных среди моих последних работ — керамического панно для станции «Алишер Навои» Ташкентского метрополитена.

Каждая крупная работа — это всегда большой труд души, напряжение всех эмоциональных и интеллектуальных сил. Понятно, что именно поэтому многие замыслы остаются не воплощенными. Так, мне не удалось добиться гармонии декора куполов и настенных панно в оформлении этой станции метро: богатство красок, сияние золотых узоров на потолке и куполах не получили своего развития на стенах: цветовая гамма потолка и куполов не соответствует колоннам, которые должны были быть облицованы керамическими плитками. Однако работы по оформлению были прекращены тогда, когда они еще не получили своего завершения; станцию пустили в эксплуатацию. И все же, несмотря на это, для тысяч и тысяч наших соотечественников станция метро «Алишер Навои» стала данью памяти и почитания великого поэта, символом любви к его бессмертному слову. И это греет меня по сей день, заставляя забывать все трудности и разочарования, которыми сопровождалась эта работа.

Не могу не упомянуть о помощи, которую оказали мне при ее выполнении молодой талантливый художник Икрам-ходжа Каюмов, скульптор Ахмаджон Шаймурадов, усто Ахад Аминов, посвятивший тридцать лет своей жизни искусству керамики.

Еще одно обстоятельство хочется подчеркнуть особо.

Работа над стенными росписями обычно начинается с набросков и эскизов. Художник должен на этом этапе определить сюжет, цветовой строй, композиционное решение, которые раскрывают содержание и идею будущего произведения, уяснить его размеры, масштаб и место в интерьере. Только после того, как эскизы будут полностью проработаны, начинается работа над картонами. Картоном называется чаще всего графическое исполнение будущей настенной росписи на бумаге, в том же размере и масштабе, в которых она будет выполнена на стене. При выполнении картона соблюдается цветовой строй будущей росписи, прорабатываются детали композиции. Лишь после этого их переносят на стену.

Техника монументальной живописи предполагает роспись по сухой, а иногда и по сырой штукатурке, если же она делается на цементной основе, то используется цветная глазурованная плитка или смальта. Причем исполнение в этих материалах исключает любые последующие изменения или поправки.
При переносе изображения с картона на стену возможны какие-то несоответствия цвета или его оттенка: прозрачности, чистоты либо приглушенности. Поэтому при переносе картины на стену, особенно в сложных кусках композиции, художник должен самолично выполнить эту работу, даже если ему помогает хороший ученик Это было всегда и моим правилом, хотя среди моих помощников были такие опытные мастера и искусные художники, как Джавлон Умарбеков, Баходыр Джалалов, Тухтабек Соибов, Фархад Сулейманов, Сабир Джумамуратов, Икрамходжа Каюмов, Ахмаджон Шаймурадов, Ахад Аминов, которым я остаюсь благодарен всю жизнь.

Согдийская свадьба
Роспись главного зала дома отдыха Ташкентского кабельного завода
в ущелье Лашкерек, г. Ангрен