В возрасте 84 лет скончался итальянский писатель Умберто Эко. Об этом сообщает Corriere della Sera. «Умер Умберто Эко, один из самых известных итальянских интеллектуалов в мире, — пишет издание, отмечая, что Эко был писателем, философом, специалистом по семиотике.
Умберто Эко родился в небольшом городе Алессандрия недалеко от Турина в 1932 году.
В 1954 году он окончил Туринский университет, где изучал средневековую философию и литературу.
Свой первый роман — «Имя розы» — Эко опубликовал в 1980 году. Эта книга впоследствии стала самым известным его литературным трудом и была экранизована в 1986 году. Главную роль в фильме сыграл Шон Коннери.
Седьмой и последний роман Умберто Эко — «Нулевой номер» — был опубликован в январе 2015 года.
Сам Эко считал писательскую деятельность не самой важной частью своей жизни. «Я философ. Я пишу романы только по выходным», – говорил он.
Эко в 1988 году основал департамент коммуникаций в Университете Сан-Марино. Он преподавал теорию культуры и эстетику в университетах Милана, Турина и Флоренции.
Умберто Эко являлся почетным доктором множества университетов. Он написал большое количество эссе по философии, языкознанию, семиотике, средневековой эстетике.
По информации ряда местных СМИ, примерно два года назад у него был обнаружен рак поджелудочной железы. Траурная церемония прощания с Эко состоится в три часа дня (17.00 мск) во вторник 23 февраля в знаменитом Замке Сфорца в Милане. Согласно воле покойного, панихида будет носить сугубо гражданский характер.
«Прощание с Умберто Эко,
с ним культура стала бестселлером»
Джанни Риотта (Gianni Riotta)
Философ, отец семиотики, писатель, университетский преподаватель, журналист, колумнист, эксперт по старинным книгам: в каждой из ипостасей Умберто Эко, скончавшийся вчера в возрасте 84 лет, был звездой мирового уровня. Но перед своими студентами, читателями, коллегами Умберто Эко никогда не принимал снобистскую позу, к которой, казалось бы, обязывали мировые бестселлеры от «Имени Розы» до «Маятника Фуко». Он смеялся, узнавал последние новости и, прикурив сигарету, рассказывал свежий анекдот перед тем, как изложить новую лингвистическую теорию.
Полиглот, совершенный эрудит, начиная с дипломной работы по эстетике Фомы Аквинского и заканчивая долгой журналисткой службой в «Espresso», где во время командировки в Латинскую Америку он, по собственным словам, чуть не влюбился в партизанку; в «Manifesto», где под псевдонимом «Dedalus» он писал полемические статьи, в том числе против Пазолини; в «Corriere di Ottone» и «Repubblica», Эко перевернул итальянские культурные каноны, соединив вековые академические стандарты с революционной культурной оригинальностью.
Он без тени обиды рассказывал, что получил кафедру гораздо позже своих сверстников, «потому что не кланялся перед баронами», но неприятие у итальянских снобов вызывало прежде всего то, с какой страстной самозабвенностью окунается он как в «высокую», так и в «низкую» культуру. Будучи семиологом, литературным критиком, философом, занимающимся комиксами — он вместе в Оресте дель Буоно был одним из вдохновителей журнала Linus — он объяснял студентам, что «чтобы понять массовую культуру, вы должны любить ее, вы не можете написать эссе о флиппере, если не играли в него», раздражал наследников Кроче. В ближайшие пару дней вы будете читать статьи, в которых все подряд будут называть Умберто Эко Учителем с большой буквы, но при жизни ему приходилось непросто в академической среде, и многие персонажи прошлого, например, Пьетро Читати, подвергали его резким нападкам. В учебнике «Как написать дипломную работу» он объяснял, что можно научиться писать, что это не только удел безумных гениев, но призывал студентов становиться специалистами в своей области, «ваша дипломная работа должна быть номером один!»
Он не слишком был озабочен собой, всегда искрился весельем, рассказывал в лицах, имитируя акценты и диалекты, истории далекой юности, когда он вместе с музыкантом Берио (Berio), с Фурио Коломбо (Furio Colombo) работал на Rai на заре телевидения, признавая, что флиртовал с ведущей Энцой Сапмо (Enza Samp?), но открещиваясь от приписываемого ему авторства вопросов для передачи «Lascia e Raddoppia» Майка Бонджорно (Mike Bongiorno). «Риотта, ты любишь городские легенды», — усмехался он.
Книгами «Открытое произведение» (Opera aperta, 1962) и «Апокалиптики и интегрированные» (Apocalittici e integrati, 1964) Эко предлагает новый подход к философии и критике, с использованием рафинированных стилей и методов в материалах повседневной жизни, показывая Италии, выходившей из фазы экономического бума и приближавшейся к расколу 1968 года, как надо заниматься культурой в современном мире. Отношения Эко со студенчеством были сложными, он поддержал их движение, вместе с ежемесячником «Alfabeta» принял участие в культурной борьбе эпохи, но задолго до многих других осознал, что авангард основанной им Группы-63, и новые левые, с которыми он так много спорил, замыкаются на себе самих. И когда Италию стал раздирать терроризм, Эко в университетских стенах и вне их продолжал настаивать, что культура не есть насилие. Он призывал вступать в районные Комитеты, «сегодня Растиньяк, герой Бальзака, отправился бы туда», и вместе с тем настаивал на том, чтобы изучать «правую» культуру, от рисовальщика Честера Гулда (Chester Gould) до поэта Эзры Паунда (Ezra Pound), «иначе вы ничего не поймете».
Смотря сейчас на даты выхода его книг, с трудом веришь, как это было возможно: в 1975 году он публикует в своем издательстве Bompiani «Трактат по общей семиотике», на долгое время ставший ключевым текстом этой дисциплины, а уже в 1980-м выходит «Имя Розы», роман, который был взят в качестве учебного пособия Вест-Пойнтской Военной Академией, над которым десятилетиями производили вивисекцию структуралисты, и которым зачитывались в метро обычные люди.
Бином «Высокое» — «Низкое» составлял саму жизнь Эко. В последнем интервью, которое я взял у него для «La Stampa», он признавал: «На «Имя Розы» меня сподвиг терроризм, те ужасные годы, которые мы переживали. Я думал о смерти Мары Кагол, основательницы «Красных бригад», о сектантской жестокости», и действия Вильяма Баскервиля — это отповедь нетерпимости, ненависти, невежеству, горькая и тревожная.
Благородный, щедрый, приветливый, Эко отказывался от предлагаемых ему кафедр в Америке, отшучиваясь: «Не могу же я жить в стране, в которой не курят и не пьют кофе». А на самом деле — потому что был привязан к Италии, к Алессандрии, где он родился, и на чьем диалекте он говорил, к любимому Милану с домом-библиотекой в Замке, к друзьям, к семье, к жене Ренате и к детям Стефано и Карлотте. «Теперь, — говорил он, — я дедушка и о книгах разговариваю с внуками, объясняя Стефано, что игрушечное ружье можно дарить. Ведь игра — это культура, не так ли?».
Правила жизни Умберто Эко
Я родился в Алессандрии — том самом городишке, что известен шляпами-борсалино.
Не стоит полагать, что Италия — это страна интеллектуалов. Тот факт, что Рафаэль и Микеланджело родом отсюда, на самом деле не значит ничего.
Каждый европеец, выходя на улицу, видит средневековые церкви, поэтому его не интересует Средневековье. Другое дело — Индианаполис. Самые интересные письма я получают из таких мест.
Меня за уши не оттащишь от Средневековья — примерно так же, как иных людей за уши не оттащишь от кокосов.
Думаю, если бы я родился в Средние века, я был бы уже мертв.
Мой отец был бухгалтером, а его отец — типографом. Мой отец был самым старшим из тринадцати детей, а я был его первым сыном. Моим первым ребенком также был сын, и аналогичным образом сын был первым ребенком моего сына. К чему я это? Если вдруг выяснится, что семья Эко происходит от византийских императоров, мой внук будет считаться дофином (наследник королевского престола. — Esquire).
Мой отец в юности был большим любителем книг. Но у его родителей было 13 детей, семья едва сводила концы с концами, и покупку книг мой отец позволить себе не мог. Тогда он стал читать в уличных киосках. Подходил, брал с прилавка книгу и начинал читать до тех пор, пока хозяин не гнал его прочь. Тогда он переходил к следующему киоску, открывал книгу на той странице, где остановился, и продолжал читать. Я очень дорожу этим воспоминанием — его упорной погоней за книгами.
Когда мой дед вышел на пенсию, он занялся переплетением книг на заказ. Старинные, прекрасно иллюстрированные издания Готье и Дюма лежали у него дома повсюду. Это были первые книги, которые я увидел. Когда он умер, в 1938-м, многие владельцы книг не стали забирать свои заказы, и книги просто сложили в огромный ящик, который вскоре оказался в родительском подвале. Время от времени меня посылали туда — за углем или за вином, — а я только и ждал этого.
Да, я тоже писал стихи. Когда-то я сказал: в определенном возрасте поэзия сродни подростковым прыщам. Это этап, без которого нельзя. В пятнадцать или, скажем, в шестнадцать поэзия — это мастурбация. И отличие плохого поэта от хорошего заключается в том, что хороший поэт сжигает все свои ранние попытки, а плохой — публикует.
Несколько месяцев назад за пару тысяч долларов я купил себе трубу. Вы ведь знаете: для того чтобы играть на трубе, нужно постоянно тренировать губы, но я не делал этого уже очень и очень давно. Так что сейчас я играю плохо, а вот в двенадцать лет я играл превосходно. Но я купил трубу не для того, чтобы играть на ней. Я купил трубу как свидетельство того, каким я когда-то был.
Какого бы персонажа ты ни выдумал, так или иначе он будет выращен из твоего опыта и твоей памяти.
Настоящий герой — всегда герой по ошибке. На самом деле он мечтает быть честным трусом, как и все вокруг.
Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что однажды я опубликовал структурный анализ типичного сюжета Иена Флеминга (автор серии книг о Джеймсе Бонде. — Esquire).
Детективная литература привлекает меня тем, что задается центральным вопросом философии — кто все это сделал?
Когда я приступал к написанию «Имени розы», я, безусловно, не знал, что именно могло содержаться в утерянном томе аристотелевской «Поэтики» (исследование теории драмы в двух книгах, из которых до наших дней дошла только первая, посвященная трагедии. — Esquire) — том самом, что был посвящен комедии. Но в процессе написания книги я, кажется, стал догадываться.
Каждый раз, когда я начинаю писать книгу, я чувствую себя приговоренным к двухлетнему сроку, потому что книга сродни ребенку. Сначала ты должен дать ей жизнь, потом заботиться о ней, и только затем она начинает ходить и, наконец, говорить.
Хорошая книга всегда умнее своего автора. Зачастую она рассказывает о вещах, о которых автор даже не догадывался.
Первостепенная обязанность культурного человека — всегда быть готовым переписать энциклопедию.
Я люблю телевидение и полагаю, что нет на свете ни одного серьезного гуманитария, кто не любил бы смотреть телевизор. Возможно, я просто единственный, кто не боится признаться в этом.
Меня мало волнует количество пользователей, находящихся в данный момент онлайн. Все, что они делают, — разговаривают с призраками.
Я не знаю, что означает правота, и хотя бы в этом я прав.
Возможно, я не так мудр, как думаю сам, и уж тем более не так мудр, как полагают люди.
Все это мифы, распространяемые издателями, — будто люди хотят читать легкую литературу.
Люди очень быстро устают от простых вещей.
Всегда очень легко найти параллели между любыми явлениями. Вы дадите мне 50 долларов, и я напишу вам эссе, где обозначу параллели между сегодняшним днем и миром, в котором обитали неандертальцы.
Я никогда не считал Средневековье темным временем. Это была плодородная почва, на которой выросло Возрождение.
Вся мировая культура хочет одного — сделать бесконечность постижимой.
Я абсолютно уверен в том, что любая прочитанная книга заставляет тебя прочитать следующую.
Нет никаких правил и нет никакого правильного режима, если ты хочешь написать книгу.
Иногда я переписываю одну страницу по дюжине раз, а если и это не помогает — читаю написанное вслух, пытаясь таким образом понять, что не так.
Написать книгу не всегда означает наносить слова на бумагу. Ты можешь написать в уме целую главу, пока завтракаешь или гуляешь.
Умение лгать — одна из немногих вещей, которая отличает человека от животных.
Предел человеческих возможностей чрезвычайно скучный и разочаровывающий — смерть.
Чужая глупость никогда не уменьшит твою.
