Это была Великая степь, простиравшаяся через весь северный материк, Евразию. Степь была величественна и прекрасна, но народы, жившие в ней, были париями Древнего мира. Эти обширные земли были бесплодны, и лишь в редких речных долинах можно было заниматься земледелием. Квадратный километр пашни кормил тысячи земледельцев, в степи на такой же территории могли выжить лишь несколько скотоводов-кочевников.

Сергей Нефедов
ТАЙНА ЧИНГИСХАНА

Этот вот видно не даром,
Из чрева яростно вырвавшись,
Сгусток кровавый в руке зажимая,
На свет появился!

«Сокровенное сказание», 78. 1240 г.[1]

  Историки, писавшие на пепелищах сожженных городов, считали сгусток крови в руке будущего Чингисхана предвозвестием обрушившейся на мир катастрофы. Они не понимали, что произошло, они боялись описывать то, что видели своими глазами.

«Несколько лет я уклонялся от того, чтобы говорить об этом событии, чувствуя к нему ужас… — писал арабский хронист Ибн аль-Асир. — Если бы кто сказал, что мир с того времени, как бог сотворил Адама… не испытал такого несчастия, то он был бы прав… Наверное люди до скончания века… не увидят больше такого события… Но даже ад-Даджжал[2] уничтожит лишь тех, кто не последует за ним, а тех, кто последует за ним, он пощадит. Эти же никого не пощадили; они убивали женщин, мужчин и младенцев; они вспарывали животы у беременных и убивали зародышей… Боже, что за несчастие, искры от которого разлетелись во все стороны, и вред его сделался всеобщим! Оно распространилось по странам подобно тучам, погоняемым ветром…»[3].

Очевидцы воспринимали эти события как ураган, смерч, землетрясение, внезапно разрушившее их благоустроенный мир.

Мир цветущего счастья,
Трехсотлетний покой,
Сад науки, искусства,
Сад культуры людской, —
Все погибло, пропало,
Как метлой сметено![4] —

писал китайский поэт Сюйцзюнь Баоци.

Как могло случиться такое? Ведь цивилизованные государства обладали могучими армиями из десятков и сотен тысяч закованных в сталь воинов. Их границы охраняли неприступные крепости, а главные города были окружены тройными каменными стенами. Исполненные самонадеянности императоры и султаны, наверное, даже не слышали о живущих на краю земли варварских племенах, а если и слышали — то не обращали на них внимания. «Это нечто неслыханное! — писал Ибн аль-Асир. — Ведь Искандер, про которого историки единогласно говорят, что он покорил весь мир, не покорил его с такой быстротой, а в течение десяти лет, причем он никого не убивал, а требовал от людей лишь покорности. Эти же покорили большую часть населенной и лучшей земли и наиболее культурной и воспитанной, менее чем в один год»[5].
Очевидцы объясняли произошедшее «гневом Божьим» — подобно тому, как в священных книгах объясняли Великий потоп. Современные историки рассуждают о тактике и стратегии, о мобильности и дисциплине монгольского войска. Но во всем этом не было ничего особенного, ничего, что отличало бы монголов от других кочевых племен. Некоторые специалисты говорят о военных талантах Чингисхана — но монголы продолжали одерживать победы и после смерти Владыки Человечества. В конечном счете попытки найти объяснение приводят лишь к осознанию присутствия тайны — к осознанию того, что существует какая-то иная причина всесокрушающего нашествия.

Для того чтобы осмыслить причину этой вселенской катастрофы, нам нужно познакомиться с историей кочевников — нужно понять, почему они были столь жестоки, как они научились одерживать победы.
Родина кочевников была страной необъятных равнин, поражавшей воображение древних поэтов:

Как море! Огромно!
И ровный песок — без конца!
И в далях не видно людей![6]

Это была Великая степь, простиравшаяся через весь северный материк, Евразию. Степь была величественна и прекрасна, но народы, жившие в ней, были париями Древнего мира. Эти обширные земли были бесплодны, и лишь в редких речных долинах можно было заниматься земледелием. Квадратный километр пашни кормил тысячи земледельцев, в степи на такой же территории могли выжить лишь несколько скотоводов-кочевников. Именно выжить, потому что, по казахской пословице, их скот принадлежал любому бурану и сильному врагу. Китайские летописи пестрят упоминаниями о голоде среди степных племен: «Умерло из каждого десятка три человека, а из каждого десятка скота пало пять голов… Земля на несколько тысяч ли стояла голая, травы и деревья засохли, люди и скот голодали и болели, большинство из них умерли или пали…»[7].

В степи могли выжить лишь самые сильные и выносливые. Чтобы испытать новорожденного ребенка, его бросали в снег — если мальчик выживал, то становился богатырем. Дети сызмальства приучались к охоте: «Мальчик, как скоро может верхом сидеть на баране, стреляет из лука пташек и зверьков <…> и употребляет их в пищу»[8]. В 15 лет юношу опоясывали поясом мужества и отправляли в набег на соседей. Если он возвращался и приносил голову врага, то становился настоящим мужчиной, если не возвращался — никто не вспоминал о нем. Жизнь человека была мимолетной, и, чтобы удержать ее, надо было постоянно убивать других: голод заставлял сражаться за скот и пастбища. «Сокровенное сказание» передает нам атмосферу этой вечной степной войны:

Небо звездное бывало
Поворачивалось —
Вот какая распря шла
Всенародная <…>
Мать широкая земля
Содрогалася —
Вот какая распря шла,
Всеязычная[9].

Постоянная война воспитывала сильных, суровых и жестоких воинов:

Каждый из мужей искусен,
Силой — могучий борец <…>
Сердце их ярость съедает,
Гневом их дышат уста[10].

Мужчина, не добывший в бою голову врага, подвергался позору и лишался доли добычи. Отважные и удачливые бойцы, наоборот, были окружены почетом. «Сильные едят жирное и лучшее, устаревшие питаются остатками после них. Молодых и крепких уважают, устаревших и слабых мало почитают»[11], — говорит китайский историк. У кочевников, живших на западе Великой степи, были столь же жестокие обычаи. «Когда скиф убивает первого врага, он пьет его кровь, — свидетельствует Геродот. — Сперва обтягивают череп [врага] снаружи сыромятной кожей и употребляют вместо чаши <…> делают из содранной кожи плащи, сшивая их, как козьи шкуры…»[12].

Жестокость была естественным следствием степной жизни: нужно было захватить пастбища соседнего племени, а для этого требовалось изгнать или истребить чужаков. Пищи едва хватало для своих, поэтому рабы были не нужны; пленников приносили в жертву богам — так истреблялись целые племена и народы. Победители оставляли в живых лишь красивых женщин, которые становились наложницами. «Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа, — говорил Чингисхан, — состоит в том, чтобы… победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет… превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их…»[13].

В то время как на востоке Великой степи поклонялись духам воинов-предков, на западе поклонялись мечу: втыкали обнаженный меч в землю и кланялись ему, как верховному богу. «Cчастливым у них считается тот, кто умирает в бою, — писал римский историк Марцеллин. — Ничем они так не гордятся, как убийством человека»[14]. В степи шло постоянное соревнование в умении убивать. Сражаясь за жизнь, степные всадники все теснее и теснее прижимались к крупу своих лошадей, они превращались в кентавров, полулюдей-полуконей из древних греческих мифов. «Приросшие к своим выносливым, но безобразным на вид лошадям, они исполняют на них все обычные для них дела, — свидетельствует римский историк, — на ней каждый из этого племени днюет и ночует, покупает и продает, ест и пьет, и, пригнувшись к узкой шее своей скотины, погружается в глубокий сон»[15].

Рождение народа кентавров было великим и грозным событием человеческой истории. Люди-кентавры ничем не походили на людей-земледельцев: у них были другие обычаи, другой образ мыслей и другая жизнь. Первым народом, севшим на коней, были скифы; первых кентавров, которые могли спать на своих лошадях, на Востоке звали хунну, а в Европе — гуннами. «Все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь чудовищным и страшным видом, что можно принять их за двуногих зверей, — писал Аммиан Марцеллин. — Они так дики, что не употребляют огня, а питаются полусырым мясом, которое кладут между своими бедрами и лошадиными спинами, и дают ему немного попреть. У них нельзя встретить даже покрытого камышом шалаша; кочуя по горам и лесам, они с колыбели приучаются переносить голод, холод и жажду»[16].

Каждая военная инновация кочевников порождала волну завоеваний, которая обрушивалась на земледельческие страны. Скифы первыми научились стрелять из лука верхом на лошади, они сокрушили могущественную Ассирийскую империю и в своих набегах доходили до границ Египта. Гунны создали тяжелый лук, стрела из которого пробивала тогдашние доспехи. Лук гуннов был почти вдвое больше скифского, его длина достигала 160 см; он состоял из нескольких слоев дерева и имел костяные накладки в середине и на концах. Концевые накладки действовали как рычаги, которые позволяли согнуть более упругую, чем у прежних луков, кибить. Чтобы натянуть тяжелый лук, требовалось усилие в 30 — 32 кг — больше, чем у современных спортивных луков.

Тяжелый лук должен был подарить гуннам господство над миром — если бы они смогли объединиться ради одной цели. Но бесконечная война в степи отнимала все силы гуннов, и они могли лишь совершать набеги в Китай. Но в это время Китай был объединен могущественным императором Цинь Шихуан-ди (годы правления: 246 — 210 до н. э.). Цинь Шихуан был поклонником ученой школы легистов, и, следуя предписаниям этой школы, он создал скованную железной дисциплиной тоталитарную империю. Крестьяне были разделены на связанные круговой порукой «пятерки» и «десятки», а чиновники назначались строго в соответствии с заслугами. По приказам сверху «пятерки» выделяли людей, которые должны были служить в армии, строить каналы и дороги. Уклоняющимся от повинностей отрубали руки и ноги. Трактат «Вэй Ляо-цзы» говорит: «Пять человек составляют ёпятерку”. Они все вместе получают бирку от командования. Если они потеряют своих и не убьют равное количество врагов, они будут истреблены. Если они потеряют своего командира, и не захватят командира врага, то они будут убиты, а их семьи — истреблены. Закон казней на поле боя гласит: „Командир десятка может казнить девять остальных”»[17].

В 214 году до н. э. Цинь Шихуан отправил на север огромную армию, разгромил гуннов, а затем воздвиг поперек континента Великую стену. Могущество империи Цинь побудило кочевников сплотиться и попытаться перенять имперские порядки. Вождь гуннов, шаньюй Модэ c помощью китайских чиновников наладил систему учета населения и скота; он разделил население и войско на десятки, сотни и тысячи и установил жестокую дисциплину, при которой малейшее неповиновение каралось смертью. Созданная Модэ империя Хунну могла выставить на поле боя сто тысяч всадников, вооруженных тяжелыми луками. Это были прирожденные наездники, закаленные суровой степной жизнью и готовые идти на смерть по приказу своих командиров.

Во II веке до н. э. гунны овладели всей восточной частью Великой степи, а затем волной двинулись на запад. Спасаясь от страшных врагов, степные племена Средней Азии хлынули в Индию и в Иран, а гунны устроились на завоеванных ими просторах к северу от Тянь-Шаня. Но империя Хунну существовала недолго — вскоре она распалась, и степные роды снова сошлись в бесконечной войне. Эта война продолжалась до начала IV века, когда с востока пришли новые владыки степи, жужани. Опасность заставила гуннов объединиться, огромная орда поднялась и, уходя от врагов, двинулась в Европу. «[Они] сокрушают все, что попадает на пути», — писал римский историк[18]. Бежавшие от гуннов германские племена опрокинули пограничные укрепления Римской империи; города и села обратились в пепел, и Европа стала добычей варваров. «Смотри, сколь внезапно смерть осенила весь мир <…> — писал епископ Орент. — Те, кто сумели устоять перед силой, пали от голода. <…> В городах, деревнях <…> вдоль дорог и на перекрестках, здесь и там — повсюду смерть, страдания, пожарища, руины и скорбь. Лишь дым остался от Галлии, сгоревшей во всеобщем пожаре»[19].

Жужани, которые прогнали гуннов на запад, владели новым оружием, тактикой таранных атак. Таранная атака стала возможной благодаря появлению стремян, которые обеспечивали устойчивую посадку в седле. Одетые в стальные пластинчатые латы всадники жужаней атаковали, как средневековые рыцари — на галопе, с копьем, нацеленным на врага. В VI веке, следуя по дороге гуннов, одно из жужаньских племен, авары, ворвалось в Европу. Устроив свою ставку на Венгерской равнине, авары больше столетия опустошали своими набегами земли от Пиренеев до Босфора. Эти набеги заставили франков перенимать стремена, доспехи и таранную тактику аваров — так появилась первая рыцарская держава Европы, Империя Карла Великого.

Господство рыцарской конницы длилось в Европе почти семь веков — пока не наступило Новое время. На Востоке продолжалось соперничество рыцарей и конных лучников — но ударной силой была тяжелая кавалерия. В начале XII века тактика таранных атак стала оружием племенного союза чжурчженей. «В авангарде выставляют копьеносцев, которых называют „ин”, „стойкими”, — писал о чжурчженях китайский историк Сюй Мэн-синь. — Солдаты и их лошади одеты в латы»[20]. За копьеносцами, которые составляли около половины армии, следовали лучники, одетые в легкие панцири. Копьеносцы таранили строй противника, а лучники производили залп, ворвавшись в него на глубину ста шагов. Благодаря этой новой тактике чжурчжени объединили под своей властью степные племена и в начале XII века после кровопролитной войны завоевали Северный Китай.

Чжурчжени создали «Золотую империю» Цзинь, организованную по образцу империи Цинь Шихуана. Население было разделено на десятки и сотни, объединенные круговой порукой, в армии была установлена суровая военная дисциплина. «Золотая империя» была самым мощным государством тогдашнего мира: ее население составляло более 50 миллионов человек, а армия состояла из 275 тысяч тяжеловооруженных всадников-рыцарей. Это были профессиональные воины, находившиеся на содержании государства; каждый воин имел оруженосца, и даже оруженосцы были одеты в латы.

Кочевые племена, жившие севернее Великой стены, считались данниками «Золотой империи», но императоры обращали мало внимания на происходившие в степи события. Как сто и двести лет назад, там шла непрерывная война племен, и кочевники истребляли друг друга в кровавых битвах. В 1206 году после долгих войн хан монголов Тэмуджин объединил племена восточной части Великой степи и был провозглашен Чингисханом. По образцу империи Цзинь Чингисхан разделил народ и войско на десятки, сотни и тысячи, связанные круговой порукой; если из десятка воинов бежал один человек, то казнили весь десяток. Монголы отказались платить дань «Золотой империи», что означало войну. В сентябре 1211 года войска Чингисхана встретились в битве у крепости Хуйхэпху с рыцарской армией Цзинь. Это была самая грандиозная и кровопролитная битва Средних веков; по китайским источникам, численность цзиньской армии составляла около 400 тыс. всадников и пехотинцев. Монголов было не более 100 тыс. — тем не менее армия «Золотой империи» была наголову разбита и практически уничтожена. «Пошло такое истребление, что кости трещали, словно сухие сучья», — говорит «Сокровенное сказание». Убитых было столько, что «степи стали издавать зловоние»[21].

Затем последовала та страшная катастрофа, о которой писали современники: «Наверное люди до скончания века не увидят больше такого события…». Монголы истребляли всех — «и даже беременным вспарывали животы». «Везде были видны следы страшного опустошения, кости убитых составляли целые горы: почва была рыхлой от человеческого жира, гниение трупов вызывало болезни»[22]. В 1220 году орда обрушилась на Среднюю Азию, все сопротивлявшееся подвергалось «всеобщей резне» (перс. «катл-и амм»). Это был обычай монголов, воевавших в земледельческой стране так же, как они воевали в степи. «[Чингисхан] отдал приказ, — писал персидский историк Рашид ад-дин, — чтобы убивали всякое живое существо из любого рода людей и любой породы скотины, диких животных и птиц, не брали ни одного пленного и никакой добычи…»[23]. По свидетельству летописцев, в окрестностях Герата было истреблено полтора миллиона жителей; в Нишапуре «не осталось ни одной стоящей стены».

Монголы с легкостью уничтожали армии могущественных империй; их военное превосходство было колоссальным — но чем оно объяснялось? Ответ на этот вопрос был одной из задач посольства, направленного римским папой ко двору монгольского хана. Возглавлявший это посольство ученый монах Плано Карпини оставил подробное описание оружия и тактики монголов.

«Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое, — писал Плано Карпини, — два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые. <…> Некоторые имеют латы… Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча. <…> Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и они это делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду…» Плано Карпини описывает стрелковую тактику монголов: «…надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой»[24].

С выводами Плано Карпини перекликается свидетельство армянского царевича Гайтона. «С ними очень опасно начинать бой, — рассказывал Гайтон в 1307 году, — так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других народов в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцирей… (курсив мой. — С. Н.) В сражениях в случае неудачи отступают они в организованном порядке; преследовать, однако, их очень опасно, так как они поворачивают назад и умеют стрелять во время бегства и ранят бойцов и лошадей. Как только видят они, что противник при преследовании рассеялся и его ряды пришли в беспорядок, поворачивают они опять против него и таким образом достигают победы»[25] (курсив мой. — С. Н.).

«В битвах с врагом берут [они] верх вот как, — свидетельствует Марко Поло, — убегать от врага не стыдятся; убегая, поворачиваются и стреляют из лука. Коней своих приучили, как собак, ворочаться во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражеских коней и людей; а враг думает, что они расстроены и побеждены, и сам проигрывает, оттого что и кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага. Вот так-то побеждали они во многих битвах и покоряли многие народы»[26].

В «Великой хронике» Матфея Парижского многократно повторяются свидетельства разных авторов о том, что монголы «несравненные лучники», «удивительные лучники», «отличные лучники». Один из венгерских епископов подчеркивает, что монголы более искусные лучники, чем венгры и половцы, и что «луки у них более мощные»[27]. Фома Сплитский, описывая осаду Пешта, свидетельствует, что «смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был бы пробит…»[28]. «Говорят, что стреляют они дальше, чем другие народы, — писал венгерский монах Юлиан около 1240 года. — При первом столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а ливнем льются. Мечами и копьями, они, по слухам, бьются менее искусно»[29].

Таким образом, свидетельства источников сходятся на том, что монголы уклонялись от ближнего боя, что они были сильны главным образом в стрелковом бою. Монголы были прекрасными лучниками, они выпускали тучи стрел, которые летели дальше, чем у других народов, и ударяли с такой силой, что убивали лошадей и пробивали доспехи всадников. Монголы обладали необычно мощными луками, которые к тому же позволяли поддерживать высокий темп стрельбы, — такой вывод следует из свидетельств современников.

Обратимся теперь к свидетельствам археологии. Вторая половина XX века ознаменовалась рядом выдающихся открытий российских археологов, благодаря которым была воссоздана картина развития средневековых культур кочевников Центральной Азии. Одним из результатов этих исследований было получение данных о появлении в период, непосредственно предшествующий началу монгольских завоеваний, нового типа лука. Ранее в степях преобладали однотипные гуннские луки, но затем на основе этой конструкции появилось множество новых вариантов. В борьбе с латной конницей степные лучники пытались усилить свое оружие, и к началу II тысячелетия многие племена имели несколько разных типов лука. Однако, как доказывает Д. Г. Савинов, «лука универсального типа, обычно называемого монгольским, в это время еще не было»[30]. Отбор новых конструкций продолжался вплоть до XII века, когда вместе с монголами на арену истории вышел монгольский лук. Этот лук отличался от гуннского лука тем, что имел не боковые, а одну фронтальную костяную накладку, игравшую принципиально иную роль: она не лишала участок кибити упругости, а, наоборот, увеличивала упругость, добавляя к рефлекторному усилию деревянной основы усилие расположенной по центру лука костяной пластины. При небольших размерах (около 120 см) монгольский лук был вдвое мощнее гуннского лука: по данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг)[31].

Небольшие размеры монгольского лука делали его удобным для конного лучника; это позволяло точнее прицеливаться и вести стрельбу в высоком темпе — до 10 — 12 выстрелов в минуту. Ю. С. Худяков сравнивает военный эффект появления монгольского лука с эффектом другого фундаментального открытия — появления автоматического оружия в XX веке. Скорострельность монгольского лука имела не меньшее значение, чем его мощность, она позволяла монгольским воинам сокращать дистанцию боя, давала им уверенность в том, что противник не устоит перед «ливнем стрел»[32].

Новому луку соответствовал новый тип стрел. В монгольское время получили преобладание стрелы с плоскими наконечниками в форме лопатки или трилистника — так называемые «срезни». Большинство плоских стрел имело ширину пера до 25 мм и вес до 15 г, они не очень отличались по весу от наконечников, применявшихся прежде. Однако наряду с обычными «срезнями» довольно часто встречались огромные наконечники длиной до 15 см, шириной пера в 5 см и весом до 40 г. При обычном соотношении веса наконечника и стрелы стрела с таким наконечником должна была весить 200 — 280 г. Тяжелые стрелы были еще одним свидетельством мощи монгольского лука; они обладали огромной убойной силой и предназначались для поражения лошадей[33].

Согласно Ю. Чамберсу, дальность стрельбы из монгольского лука достигала 320 м[34]. В Эрмитаже хранится каменная стела, найденная близ Нерчинска; надпись на этой стеле говорит о том, что когда в 1226 году Чингисхан устроил праздник по поводу одной из своих побед, победитель в соревновании стрелков Есугей Мерген пустил стрелу на 335 алда (538 м)[35]. Однако на таком расстоянии было практически невозможно попасть в цель, и прицельная дальность стрельбы была гораздо меньше; она составляла 160 — 190 м. Впрочем, реальное преимущество более мощного лука состояло не в его дальнобойности, а в том, что он позволял использовать более мощную стрелу, пробивающую доспехи[36]. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их — однако научиться стрелять из лука было намного сложнее, чем научиться стрелять из аркебузы. Луки монгольского типа требовали необычайно сильных рук: император Фридрих II отмечал, что у монголов «руки сильнее, чем у других людей», потому что они постоянно пользуются луком[37]. Плано Карпини свидетельствует, что монголы с трехлетнего возраста учили своих детей стрелять из лука, постепенно увеличивая его размеры[38]. Таким образом они наращивали мускулатуру рук и отрабатывали механизм стрельбы на уровне условных рефлексов. Более мощный лук требовал от стрелка особых физических и психологических, качеств, и должно было пройти немало времени, прежде чем монголы освоили новое оружие. Воинам других народов было чрезвычайно трудно научиться хорошо стрелять из монгольского лука — даже если бы он достался им в качестве трофея. Арабский автор, писавший в XV веке наставления по стрельбе из лука, отмечал, что в его время (спустя столетие после падения монгольского владычества в Персии) многие секреты стрельбы были уже утеряны[39].

Еще сложнее было наладить производство луков монгольского типа. Изготовление сложносоставных луков требовало большого мастерства. Слои дерева, костяные накладки и сухожилия склеивали под сильным прессом, после чего лук подвергался длительной просушке, иногда в течение нескольких лет. Окончание изготовления лука сопровождалось специальными церемониями. Мастера по изготовлению луков пользовались большим уважением, и даже великий хан оказывал им почести[40].

Новое оружие требовало применения тактики, которая обеспечила бы использование всех его преимуществ. Это была тактика уклонения от ближнего боя, обстрел противника из луков, который мог продолжаться несколько дней. Монголы мчались вдоль фронта противника, поливая его дождем стрел; если же противник переходил в атаку, то они обращались в мнимое бегство, но во время этого «бегства» лучники, обернувшись назад, расстреливали своих преследователей и их лошадей. Мощный лук и тяжелые стрелы позволяли убивать лошадей — и, действительно, источники свидетельствуют, что поражение лошадей было едва ли не главным элементом этой тактики. Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» — что означает «принадлежащие богу», то есть «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников. Когда в ходе преследования противник расстраивал свои ряды, он подвергался внезапному фланговому удару «засадного полка»[41]. Как свидетельствует «Сокровенное сказание», именно таким образом была одержана решающая победа в битве при Хуйхэпху[42].

Полное преобладание у монголов стрелковой тактики еще более оттеняется тем обстоятельством, что, по свидетельству Плано Карпини, лишь богатые воины имели мечи или сабли. Сабля была оружием противников монголов, тюрок, и со временем она распространилась среди монголов, но это распространение было довольно медленным. Монгольский лук в конечном счете оказался эффективнее тюркской сабли. Хотя сабельная тактика египетских мамлюков дала им победу в битве при Айн-Джалуте, в других сражениях мамлюки терпели поражения. Так, по свидетельству армянского историка Нарсеса Палиенца, в большой битве при Джебель-ас-Салихийе сражалось 50-тысячное монгольское войско под предводительством самого владыки Ирана Газан-хана — и при этом у монголов «кроме стрел, не было ничего другого». Египетский султан Насер рассчитывал без труда одолеть монголов в ближнем бою, когда они израсходуют свои стрелы. Однако «затемнилось солнце от них, а люди оказались в тени от густоты стрел. Этими стрелами войско султана было разбито и обращено в бегство»[43].

«Монгольские полководцы стремились к решительному столкновению с противником, — пишет Ю. С. Худяков. — Вера в свою непобедимость была столь велика, что они вступали в бой с превосходящими силами неприятеля, стараясь подавить его сопротивление массированной стрельбой»[44].

Монголы одерживали победы, но война в Китае затянулась на 25 лет. Могущественная «Золотая империя» выставляла на поле боя новые и новые армии. Летописи с ужасом повествуют о том, как монголы сгоняли в одно место сотни тысяч крестьян и устраивали всеобщую резню, — «земля на десятки ли была устлана трупами». В 1233 году пал Кайфын — последняя столица Цзинь; по свидетельству очевидцев, огромный город горел больше месяца.

Испепелив Северный Китай, волна монгольского нашествия повернула на запад. В 1236 году вооруженная смертоносными луками орда кентавров подошла к границам Киевской Руси. Через пять лет все было кончено — Киевской Руси не стало. Только на севере, в лесах за Окой, сохранилось несколько русских княжеств, а южнее Оки теперь простиралась область татарских кочевий — «Дикое поле».

В начале 1241 года орда Бату-хана, оставив после себя тлеющие развалины, ушла в Польшу и Венгрию. 9 апреля монголы встретились с польскими и немецкими рыцарями у силезского городка Легница. Монгольские стрелы еще раз «затмили солнце»; около 40 тыс. поляков и немцев остались на поле сражения; после боя победители для подсчета отрезали уши убитым и наполнили ими десятки мешков. Через два дня на Венгерской равнине у реки Шайо основные силы орды встретились с 60-тысячным войском венгерского короля Белы IV. Монгольские отряды со всех сторон окружили колонну венгерских рыцарей, на расстоянии обстреливая ее из луков и уклоняясь от контратак. Стрелы пробивали кольчуги и панцири; стрелы падали так густо, как будто шел снег. Агония венгерской армии продолжалась шесть дней, и лишь немногие израненные воины вернулись к венгерской столице Пешту. Бела IV бежал в Германию и рассказал об истреблении венгров, о гибели городов и сел; Германию охватила паника, тысячи людей молились в церквях: «Господи, избави нас от ярости татар». Западную Европу спасло чудо: орда Бату-хана внезапно остановилась, собралась в огромную конную лаву и стремительно повернула назад — на восток. Где-то там, в далеких монгольских степях, умер Великий Хан, сын Чингисхана Угэдэй, — и Бату-хан возвращался назад, чтобы бороться за власть.

Европейские короли и князья с тревогой ожидали нового нашествия страшной орды.

Они каждый год ждали, что татары вернутся, — и, чтобы договориться с ними, римский папа послал в далекую Монголию своего посла Плано Карпини. Путь Плано Карпини пролегал через русские земли, и он неделями ехал по опустошенной равнине, среди пожарищ, где были только тела мертвых — и не сыскать живых. Папский посол аккуратно записывал все, что видел, и оставил наполненное ужасом описание конца Древней Руси. «Татары <…> произвели великое избиение в земле Руссии, — писал посол. — Они разрушили города и крепости и убили людей. <…> Когда мы ехали через их землю, мы нашли многочисленные головы и кости мертвых людей, лежащие на земле…»[45].

«История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы», — писал Гегель[46]. Более того, в наше время принято считать, что история повествует о далеком и непонятном прошлом, что мир изменился и это пугающее прошлое никогда не вернется. Между тем очевидно, что люди не меняются так быстро, как меняется техника, что они подвержены тем же страстям, что тысячи лет назад, что одни из них любят мир, а другие по-прежнему любят войну. Многие из них обладают силой и любят добиваться своей цели насилием — так, как добивались своего варвары. Приходится признать, что варвары ХХ века превзошли жестокостью Чингисхана, — ведь в их распоряжении были отравляющие газы и напалм. После Хиросимы стало очевидно, что если в руки тех, кто привык убивать, попадет новое всесокрушающее оружие, это приведет к гибели цивилизации. Человечество уже имеет опыт подобного рода: появление тяжелой кавалерии привело к гибели цивилизации Древнего мира. Тысячу лет спустя катастрофа повторилась: создание монгольского лука означало гибель для половины человечества. Начались «темные века», когда люди жили среди развалин и летописцы боялись написать правду о том, что же произошло. И только сейчас историки начинают понемногу разбираться в причинах и следствиях, и может быть, мы все-таки сможем чему-то научиться у истории ушедших:

Тот не человек и не ученый,
Кто не хранит в своем сердце летописей прошлого.
Но тот, кто постиг историю ушедших,
Тот прибавил много жизней к своей[47].

[1] Цит. по: Козин Л. С. Сокровенное сказание. Т. 1. М.—Л., «Издательство АН СССР», 1941. Так же как в других известных исторических источниках, нумерация идет не по страницам, а по номерам параграфов.
[2] Ад-Даджжал в мусульманской традиции соответствует антихристу, дьяволу у христиан. См.: Али-заде А. Исламский энциклопедический словарь. М., «Ансар», 2007, стр. 94.
[3] «Тарих-ал-камиль», 1231 г. Цит. по: «Материалы по истории Азербайджана из Тарих-ал-камиль (полного свода истории) Ибн-ал-Асира». Баку, «АзФан», 1940, стр. 135 — 136.
[4] Сюйцзюнь Баоци (род. ок. 1276 г.). Цит. по: «Татаро-монголы в Азии и Европе». М., «Наука», 1970, стр. 15.
[5] «Тарих-ал-камиль» (1231 г.). Цит. по: «Материалы по истории Азербайджана…», стр. 136.
[6] Ли Хуа. Плач на древнем поле сражений. Цит. по: «Китайская классическая проза». М., 1959, стр. 203.
[7] Бань Гу. Хань Шу (ок. 88 г.). Цит. по: Таскин В. С. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. М., «Наука», 1973, стр. 28.
[8] Сыма Цянь. Ши цзи. Цит. по: Бичурин И. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. М.—Л., «Издательство АН СССР», 1950, стр. 40.
[9] «Сокровенное сказание», 254.
[10] Там же, 139.

[11] Сыма Цянь. Ши цзи (ок. 91 до н. э.). Цит. по: Бичурин И. Указ. соч., стр. 40.
[12] Геродот (ок. 480 г.). Цит. по: Геродот. История в девяти книгах. Л., «Наука», 1972, стр. 202.
[13] Рашид ад-дин (ок. 1307 г.). Цит. по: «Библиотека древних рукописей» <http://www.drevlit.ru>.
[14] Аммиан Марцеллин (ок. 390 г.). Цит. по: Аммиан Марцеллин. Римская история. СПб., «Алетейя», 1994, стр. 494.
[15] Аммиан Марцеллин. Указ. соч., стр. 491.
[16] Там же.
[17] «Вэй Ляо-цзы» (конец IV в. до н. э.). Цит. по: «Вэй Ляо-цзы. У-цзин. Семь военных канонов Древнего Китая». СПб., «Евразия», 2001, стр. 324.
[18] Аммиан Марцеллин. Указ. соч., стр. 491.
[19] Орент (ок. 420 г.). Цит. по: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., «Прогресс», 1992, стр. 21.
[20] Сюй Мэн-синь (ок. 1140 г.). Цит. по: Воробьев М. В. Чжурчжени и государство Цзинь (Х в. — 1234 г.). М., «Наука», 1975, стр. 126.

[21] «Сокровенное сказание», 247.
[22] Беха ад-дин Руди (ок. 1220 г.). Цит. по: Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. М., 1973, стр. 107.
[23] Рашид ад-дин (ок. 1307 г.). Цит. по: Рашид ад-дин. Сборник летописей. М., «Издательство АН СССР», 1946 , т. I, кн. 2, стр. 219.
[24] Плано Карпини. История монгалов, именуемых нами татарами, 1247 г. Цит. по: «Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука». М., «Государственное издательство географической литературы», 1957, стр. 50 — 53, 62.
[25] Цит. по: Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 3. Л., 1971, стр. 78.
[26] Марко Поло (ок. 1298 г.). Цит. по: Марко Поло. Путешествие. Л., «Гослитздат», 1940, стр. 65.
[27] Матфей Парижский (ок. 1259 г.). Цит. по: Матфей Парижский. Великая хроника. — В кн.: «Русский разлив. Арабески истории. Мир Льва Гумилева». М., «Дик», 1997, стр. 268, 270, 277, 283, 287.
[28] Фома Сплитский (ок. 1268 г.). Фома Сплитский. История архиепископов Салоны и Сплита. М., «Индрик», 1997, стр. 111.
[29] Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII — XIV веков о татарах в Восточной Европе. — «Исторический архив», 1940, т. III, стр. 87.
[30] Савинов Д. Г. Новые материалы по истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири. — В кн.: «Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии». Новосибирск, «Наука», 1981, стр. 155, 161.

[31] Чжао Хун, 1221 г. Мэн-да бэй лу («Полное описание монголо-татар»). М., Наука, 1975, стр. 79; Кычанов Е. И. Чжурчжени в XI веке. — В кн.: «Сибирский археологический сборник». Новосибирск, 1966, стр. 277; Шавкунов В. Э. К вопросу о луке чжурчженей. — В кн.: «Военное дело древнего населения Северной Азии». Новосибирск, «Наука», 1987, стр. 200.
[32] Худяков Ю. С. Вооружение кочевников Южной Сибири и Центральной Азии в эпоху развитого Средневековья. Новосибирск, «Наука», 1997, стр. 124; Chambers J. The Devil’s Horsemen: The Mongol Invasion of Europe. N. Y., «Phoenix Press», 1974, р. 57.
[33] Медведев А. Ф. Татаро-монгольские наконечники стрел в Восточной Европе. — «Советская археология», 1966, № 2, стр. 55; Киселев Г. В., Мерперт Н. Я. Железные и чугунные изделия из Кара-Корума. — В кн.: «Древнемонгольские города». М., «Наука», 1965, стр. 192 — 193; Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие. Лук и стрелы, самострел VIII — XIV вв. (Свод археологических источников) Выпуск Е1-36. М., «Наука», 1966, стр. 52, 73, 75; Худяков Ю. С. Вооружение центрально-азиатских кочевников в эпоху раннего и развитого Средневековья. Новосибирск, «Наука», 1991, стр. 122 — 123.
[34] Chambers J. Op. cit., р. 55 — 57.
[35] McLeod W. The Range of the Ancient Bow. — «Phoenix», 1965. Vol. 19, N. 1, р. 9; Lhagvasuren G. The stele of Chinggis Khan. Цит. по: <http://www.atarn.org/mongolian/mongol_1.htm>.
[36] Paterson W. F. The Archers of Islam. — «Journal of the Economic and Social History of the Orient», 1966. Vol. 9, р. 83.
[37] Матфей Парижский. Великая хроника…
[38] Путешествие в восточные страны… стр. 36.
[39] Медведев А. Ф. Ручное метательное оружие… стр. 14, 31, 32.
[40] Ермолов Л. Б. Сложносоставной монгольский лук. — «Сборник музея антропологии и этнографии», 1987, вып. XLI, стр. 153, 154; Маркевич В. Е. Ручное огнестрельное оружие. СПб., «Полигон»,1994, стр. 22.

[41] Chambers J. Op. cit., р. 64 — 66.
[42] «Сокровенное сказание», 247.
[43] Нaрсес Палиенц. Летопись. Первая четверть XIV в. Цит. по: «Армянские источники о монголах». М., «Издательство восточной лититературы», 1962, стр. 98 — 99.
[44] Худяков Ю. С. Вооружение кочевников Южной Сибири… стр. 136.
[45] «Путешествие в восточные страны…», стр. 46 — 47.
[46] Всемирная энциклопедия афоризмов. Собрание мудрости всех народов и времен. М., АСТ, 2010, стр. 11.
[47] Ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (ок. 1232 г.). Цит. по: Ан-Насави. Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны. Баку, «Элм», 1973, стр. 42.

Об авторе: Нефедов Сергей Александрович — историк. Родился в 1951 году. Окончил Уральский университет в Екатеринбурге. Доктор исторических наук, профессор Уральского федерального университета. Автор более 180 научных работ, в том числе монографий «Факторный анализ исторического процесса» (М., 2008), «Secular Cycles» (Oxford and Princeton, 2009), «История России. Факторный анализ» в 2-х томах (М., 2010). Живет в Екатеринбурге.

Источник: «Новый Мир» 2013, №7