Неделей позже прибыл отряд хивинских солдат, во главе которого стоял прекрасно одетый господин. Как мы позже узнали, это был министр внутренних дел Хивы Кассим Диван. Он строго спросил моего отца, он ли является старшиной этого села. После того, как отец утвердительно ответил на этот вопрос, господин велел поставить на нашем дворе свой прекрасный, устланный дорогими коврами шатер…И вот он пригласил отца и меня — меня в качестве переводчика — к себе в шатер, в котором он уже ожидал нас, сидя на коврах. Нам тоже было велено сесть на ковры. Затем перед нами поставили на платке хлеб, сладости и чай.
Герман Янтцен
В ДАЛЕКОМ ТУРКЕСТАНЕ
________________________________________
Я родился в 1866 г. в селе Хансау Самарской губернии. Семья наша считалась состоятельной. Отец был председательствующим нашей волости, насчитывающей десять меннонитских сел.
В свое время меннониты были приглашены русским правительством для поселения в России из Пруссии. Им была обещана полная религиозная свобода, а также освобождение от военной службы. Много лет это обещание исполнялось. Но вот в 1880 году вступил в силу приказ правительства, по которому и меннониты должны были стать военнообязанными. В течение шести лет они посылали в Петербург делегации, чтобы выпросить для себя освобождение от военной службы. Мой отец тоже был в числе ходатаев. В Петербурге барон фон Кауфманн, губернатор Туркестана, узнав о проблемах меннонитов, предложил нашей общине переехать в Туркестан и создать там колонии. Барон обещал нам на 25 лет освобождение от службы в царской армии.
——————————-
Меннониты – одна из протестантских деноминаций, получившая название от своего основателя, Менно Симонса (1496–1561), голландца по происхождению. В церковном отношении каждая самостоятельно организовавшаяся община существует независимо от других. Именно община избирает своих духовных наставников и проповедников. Для решения дел, касающихся целой общины, созывается «общее церковное собрание», постановления которого утверждаются «конвентом духовных старшин». Конвент является представителем общины перед правительством. Первое переселение меннонитов в Россию, из Мариенвердерской низменности (в Пруссии), состоялось в 1789 году, по приглашению правительства, в числе 228 семейств.
—————————-
И продали меннониты все движимое и недвижимое имущество, и потянулись повозки, запряженные лошадьми, в далекий Туркестан. Несколько месяцев мы были в пути, претерпели и трудности, и беды. Достаточно сказать, что в пути из-за болезни мы потеряли двенадцать детей. Затем вспыхнул тиф, который тоже унес немало жизней.
Нам часто приходилось менять место жительства, так как нас сгоняли с тех мест, где мы селились. В ожидании официального разрешения поселиться в качестве колонистов мы не сидели сложа руки, а изучали Библию и узбекский язык.
В нашей общине, состоящей из меннонитов, не все были верующими. Душой переселенцев был проповедник Иоганн Пеннер. Именно через его служение многие юноши и девушки, в том числе и я, уверовали. Его сердце было преисполнено любовью. Когда он беседовал со мной о спасении, то посоветовал молиться Богу так: «Господи, покажи мне мое сердце». Так я и поступал. И был ему за это благодарен всю жизнь.
Прошел год, как мы покинули родину на Волге, а у общины все еще не было определенного места для поселения.
СРЕДИ ЯМУДОВ
Мой отец получил письмо от генерала Дрееша из Самарканда. Он сообщал, что с помощью барона фон Гроттенхельма, генерала форта Петроалександровка, он договорился с ханом Хивы о поселении меннонитской общины у хивинской границы на берегу Амударьи. Хан согласился принять нас в своем государстве как колонистов. Чтобы обо всем договориться с ним, в Хиву была послана делегация. В нее входили брат Ризен, дядя Эпп и мой отец. Взяв проводника, они отправились в 1000-километровое путешествие — в Петроалександровку и Хиву.
Это путешествие туда и обратно затянулось на несколько месяцев. Переговоры прошли удачно. Барон фон Гроттенхельм принял их очень приветливо и действительно был рад возможности поговорить по-немецки. Он предоставил нашим посланникам хорошего переводчика и дал рекомендательное письмо.
Через Амударью они переправились на лодке. В 40 километрах лежала Хива, где они так же очень приветливо и гостеприимно были приняты ханом. В ходе переговоров хан поставил только одно условие: наши мужчины должны были пообещать не держать свиней. Место для поселения было предусмотрено в 160 километрах ниже по течению реки — у судоходного канала Лаузан.
После того, как наши посланцы, вернувшись, все рассказали общине, моему отцу дали поручение сообщить генералу Дреешу, что мы согласны отправиться немедленно, только не знаем, как, потому что по той дороге, по которой наши мужчины проехали верхом, на повозках не проедешь. Через несколько недель пришел ответ: «Выступайте! На границе Бухары, у Ширинхатина, вас встретит надежный эскорт бухарских солдат, который проведет вас через все Бухарское государство до Амударьи. Там для всей группы будут приготовлены хивинские лодки».
И наш большой караван отправился в путь. Шестьдесят семей со многими повозками начали свое 1200-километровое путешествие. Когда мы подошли к бухарской границе, пестрый эскорт солдат дружелюбно приветствовал нас:
«Ассалам алейкум!» что означает «Мир вам!»
В сопровождении этого эскорта мы много дней шли через плодородные земли Бухары и через большие города. Везде, где мы останавливались, нас в обилии снабжали кормом для лошадей, большим количеством овощей, яйцами, молоком, рисом, мукой, бараниной. И все это стоило очень дешево.
Так мы наконец достигли устья Зеравшана. Здесь река была мелководна, так как всю ее воду забирали бесчисленные оросительные каналы. Наше путешествие на повозках закончилось. Повозки были разобраны, и вся поклажа переложена на верблюдов. Понадобилось нам для этого четыреста пятьдесят верблюдов.
Для женщин и детей было устроено нечто вроде носилок: у верблюда по обе стороны висело по одному сиденью.
Мужчины сели на лошадей, и дорога повела нас в пустыню — шириной около 160 километров, которая тянулась до самой Амударьи. Днем стояла такая жара, что передвигаться было невозможно. Поэтому мы, разгрузив верблюдов, отдыхали. Воды почти не было. Когда солнце начинало склоняться к западу, мы опять навьючивали верблюдов, и опять дорога вела то вверх, то вниз через бесчисленное количество барханов. Многие женщины и дети на покачивающихся верблюдах заболели «морской болезнью» и сильно страдали от этого. Так продолжалось много ночей. Эти ночи были очень светлыми из-за большой кометы, хвост которой освещал полнеба, так что даже можно было читать. Чтобы не уснуть во время передвижения, я часто пел вместе с другими песню «Наш путь идет через пустыню».
Наконец лошади наши подняли головы — они вдохнули свежий воздух и пошли бодрее. Вскоре появились деревья — мы приближались к каналу. Как обрадовались этому люди и животные!
Уже под вечер мы достигли Амударьи, где уже несколько дней нас ожидали девять больших хивинских грузовых лодок. Погонщиков верблюдов мы отпустили, заплатив им. На следующее утро они отправились в обратный путь.
Несколько дней ушло у нас на погрузку. У каждой семьи, кроме вещей и утвари, была и разобранная телега. Наконец все было погружено на барки. Молодые парни и несколько взрослых мужчин сели на лошадей, взяли с собой провиант и посуду и отправились берегом реки по направлению к Петроалександровке.
Я тоже должен был ехать верхом. Но из-за воспаленных глаз мне пришлось продолжить путешествие в лодке. Мы медленно поплыли вниз по течению. На каждом судне, кроме капитана, было семь матросов. В обед причаливали к берегу, быстро что-нибудь готовили, но кушали на судне. Вечером мы с трудом находили участок безлесного берега, потому что оба берега реки были покрыты буйной растительностью и непроходимым лесом, где в обилии обитали шакалы, лисы и гиены. Кто мог, ночевал на барках, остальные спали на берегу. При этом мы всегда зажигали большие костры, чтобы отпугивать животных. Всю ночь они выли и лаяли, и никто не мог толком спать. Зато днем можно было отсыпаться на барках.
Без каких-либо приключений мы на девятый или десятый день подошли к Петроалександровке. Уже издали увидели на берегу тройку лошадей и людей, одетых в белое. Это был генерал барон фон Гроттенхельм со своей женой и детьми, которые сердечно приветствовали нас по-немецки. Здесь уже были и прибывшие раньше нас мужчины, ехавшие берегом на лошадях.
Барон посоветовал нам купить все необходимое для строительства жилья в Лаузане, так как в Петроалександровке еще проживали европейцы и были магазины. Мы внимательно отнеслись к его совету, и каждый покупал двери, окна, дверные навесы, гвозди и так далее. Покончив с покупками, мы отправились в путь и проплыли еще 160 километров вниз по течению, пока не достигли канала Лаузан. И на всем этом отрезке пути за нами следовали наши всадники, пробираясь сквозь заросли дикого прибрежного леса.
Как только разгрузили барки, заплатили команде и отпустили ее, мы стали искать подходящее место для поселения.
Берега Лаузана были укреплены длинными земляными насыпями. На одном берегу мы с большим трудом расчистили от колючек место для строительства. В первую очередь мы вырыли землянки, заложив тем самым первую улицу нашего будущего села. Строительного леса и камыша для крыш было предостаточно. И древесины для топлива — в чем мы очень нуждались — было в изобилии. Настала зима, но нам не страшен был холод — мы уже сидели у теплых печей.
Лошади тоже вскоре стояли под крышей. Сараи для них мы сделали из камыша. Корм для лошадей — люцерну — нам привозили узбеки, жившие в пяти километрах ниже по течению. Они также привозили нам продукты — муку, рис, кур, яйца и так далее. Все это стоило очень дешево. Рыбаки с другой стороны канала привозили отличную рыбу. Один осетр — длиной до одного метра — стоил всего 25 копеек.
Зима прошла для нас довольно спокойно, и только по ночам нам мешал рев диких животных. Нередко наведывался тигр. Он стал таким смелым, что часто даже по утрам его можно было видеть в селе. Ни разу он не тронул ни одного человека, ни одной лошади. Его величество имело в лесу предостаточно живности.
В пяти километрах вниз по течению жили ямуды-туркмены, которые пасли на огромных, свободных от леса пастбищах своих овец, верблюдов и лошадей. Ямуды были кочевым воинственным народом и жили в шатрах. Их никогда не видели без оружия. У каждого была русская винтовка и кинжал на поясе. Говорили они на своем диалекте, но и узбекский знали хорошо. Так как им совершенно нельзя было доверять, то по приказу правительства рядом с нами стоял небольшой отряд солдат с тремя офицерами. У одного из этих офицеров я каждый день брал уроки узбекского языка.
————————
Йомуды (туркм. ?omutlar) — один из главных туркменских родов. Исторический регион расселения — южная часть Балканского велаята Туркменистана, около реки Атрек и в сопредельных местностях Ирана, между Атреком и Гюргенем, а также на севере, в Дашогузском велаяте. Йомуды разделялись на оседлых, полукочевых и кочевых, последних большинство. Оседлые Йомуды жили в селах Чикишляр и Гассан-кули, полукочевые летом обитали в низовьях Атрека (в двух крупных селах), а зимой разбивались на мелкие группы, кочевали в окрестностях. Кочевые йомуды на осень и зиму обыкновенно уходили за Атрек, в Иран.
———————-
Зима была очень холодной, такой, что Амударья, шириной почти в два километра, замерзла, и по ней можно было ехать на санях. Когда весной 1883 года наступила оттепель, лед тронулся и его течением пригнало к нашему поселению. Вода поднялась так высоко, что река вышла из берегов. И тогда только мы поняли, насколько жизненно необходимы были эти высокие насыпи. Лед раскалывался с громоподобным шумом на большие куски, многие из которых перелетали через валы. Когда в одно прекрасное утро мы встали со своих постелей, то почти по колено стояли в воде. Итак, оставаться здесь было опасно, и мы переселились на один километр дальше, на холм.
Теперь уже все строили и дома, и сараи из саманов. Около двадцати семей — среди них дядя Яков Тевс, дяди Иоганн и Генрих Янтцены и наш любимый проповедник Иоганн Пеннер — отъехали на четыре километра дальше и обосновались на другом холме, окружив поселение стеной.
Возле нашего холма мы посадили овощи, картофель, фруктовые деревья. Урожай был хороший, и мы были этому рады. Местные ямуды часто проезжали через наше село, но у нас никогда ничего не пропадало. Поэтому охрана с тремя офицерами была отозвана. И тогда ямуды начали воровать. Они знали, что у нас нет оружия. Ведь все дикие животные: олени, косули, кабаны, гиены, шакалы — бегали у нас чуть ли не под ногами, и никто в них не стрелял.
Вначале они крали только наших лошадей. Потом они явно решили украсть молодую жену Генриха Абрамса. При попытке защитить свою жену он был убит. Бывало, что они выгоняли жителей из какого-либо дома и забирали все, что им нравилось. Не было почти ни одной спокойной ночи. Иногда мы, молодые парни, и некоторые мужчины пытались защищаться самодельными копьями. Тогда наши старики стояли на коленях у дяди Эппа и молились. И если после потасовки я приходил домой побитым, мне приходилось выслушивать укоры отца, В селе, в котором жили другие двадцать семей, все было спокойно. Они наняли двух уральских казаков, живших на русском берегу реки. Туда ямуды не рисковали заходить. Нам тоже нужна была охрана, но дядя Эпп ни о чем подобном не хотел слышать.
Однажды светлой лунной ночью на нашем дворе появилось трое ямудов. Одного я узнал. Мы, трое братьев — Гергард, Бернгард и я, — тайно, ничего не говоря отцу, приготовили свои копья и встали у окна нашей просторной спальни. Входя в наш двор, они дали три выстрела для острастки. Двое сошли с лошадей и направились в наш сарай, в котором стояли семь лошадей. Они отвязали лошадей и вывели их во двор. Третий верхом на лошади стоял с заряженным ружьем перед нашим окном.
Увидев, что они забирают всех наших лошадей, мы с криком и с копьями в руках бросились в сени и хотели помешать им увести лошадей. Но, когда мы подошли к наружной двери, отец со строгим лицом преградил нам путь. Он в гневе напал на нас:
— Не стыдно вам так сопротивляться злу? Чтобы не брать в руки оружие, наш народ оставлял одну страну за другой, пока мы с большими трудностями не пришли сюда. И теперь мы должны доказать, что мы тверды в своем решении. Неужели вы одним ударом хотите отмести веру ваших отцов? Назад в постель! Наш Бог, Который видит эту кражу наших лошадей, и без них не даст нам умереть с голоду!
С плачем, сопротивляясь в душе, мы ушли в спальню. Отец выдержал «экзамен» на отказ от оружия. Что это очень многого ему стоило, мы и мать чувствовали еще долго.
В это время те двадцать семей из другого села готовились переселиться в Америку. В одну из ночей мне приснилось, будто я стою у нашего колодца посреди двора Я смотрю в направление другого села, и вижу, что к нам направляется дядя Яков Тевс. Подойдя к колодцу, он хлопнул меня по плечу и сказал:
— Дорогой мой Герман, ты сейчас усердно учишь язык этой страны. Я вижу тебя миссионером, который проповедует мусульманам Евангелие Иисуса Христа. Но ты еще молод и неопытен, и у тебя будет много трудностей, пока Господь поставит тебя на то место, которое соответствует Его воле.
На следующее утро я рассказал свой сон любимой маме, потому что мог ей обо всем поведать. Я уже не помню, что она на это ответила Но я был поражен, когда несколько дней спустя дядя Тевс подошел ко мне у колодца, взял меня за плечо и — точно так, как тогда во сне, — сказал упомянутые выше слова! Моя мать стояла у открытого окна и слышала его. Через двадцать лет эти слова исполнились!
Однажды к нам прибыл один казацкий офицер с небольшой группой охотников. Он спросил меня, здесь ли живет старшина, сельский предводитель. Я ответил: «Да», — и заметил, как он изучающе-внимательно посмотрел на меня.
— Юноша, ты болен? — спросил он. Ты очень бледен и худ.
В ответ я сказал:
— А как можно выглядеть иначе, если почти ни одной ночи не спишь, а днем в жару надо работать на поле? Почти каждую ночь на нас нападают разбойники-ямуды и крадут лошадей. Наших тоже украли.
В это время из дому вышел отец. Коротко поздоровавшись, офицер сказал ему:
— Я слышал, что вы позволяете ямудам обкрадывать себя. Почему вы это допускаете и ничего не сказали об этом вашему хану в Хиве?
Отец ответил:
— Мы бы не хотели оказывать сопротивление силой, потому что Слово Божие запрещает нам это делать. Мы не берем в руки оружия.
— Но Бог поставил правительство для защиты праведных. Как оно защитит вас, если вы о таких вещах умалчиваете? Теперь я знаю, почему Бог меня сюда привел. Я пошлю к вам людей для защиты, чтобы это бесчинство навсегда прекратилось.
Еще несколько дней он охотился в наших краях, а затем уехал. Неделей позже прибыл отряд хивинских солдат, во главе которого стоял прекрасно одетый господин. Как мы позже узнали, это был министр внутренних дел Хивы Кассим Диван. Он строго спросил моего отца, он ли является старшиной этого села. После того, как отец утвердительно ответил на этот вопрос, господин велел поставить на нашем дворе свой прекрасный, устланный дорогими коврами шатер. Был разбит шатер и для его кухни, где готовили чай и вкусные блюда.
И вот он пригласил отца и меня — меня в качестве переводчика — к себе в шатер, в котором он уже ожидал нас, сидя на коврах. Нам тоже было велено сесть на ковры. Затем перед нами поставили на платке хлеб, сладости и чай. Во время чаепития он спросил моего отца:
— Что вы за глупые люди, почему позволяете ямудам обворовывать себя? И даже не говорите об этих бесчинствах правительству! А мы узнаем об этом от русских из Петроалександровки. Почему вы умалчиваете о таких вещах?
Отец ответил ему так же, как и казаку-офицеру. Но министр просто не мог этого понять.
Позже мама испекла розанцы и приготовила чай. Она пригласила министра войти в наш дом, чтобы и мы могли оказать гостеприимство. Он принял приглашение. Это был человек высокого роста, на голове его была большая меховая шапка, отчего он казался еще выше. В доме он подошел к маминому швейному столу, на котором стояла шкатулка со швейными принадлежностями. Он посмотрел в ее зеркальное отражение и спросил, кто ее сделал. Отец ответил, что сделал ее отец его жены.
Он изумился:
— Как этот человек мог вставить в эту коробку стекло? Не видно никакого шва, все сделано, как из одного куска. При этом хорошо виден цвет дерева
После короткого молчания он спросил:
— Есть ли среди вас мужчины, которые могут сделать подобное?
Когда отец ответил утвердительно, он сказал:
— Наш хан несколько лет назад видел в Петербурге в большом зале паркетный пол, который тоже был покрыт стеклом. И хан захотел иметь такой паркет. Поэтому мне надо бы переговорить об этом с вашими уста (мастерами).
Отец привел пятерых или шестерых столяров и представил их министру. Тот показал на шкатулку и спросил:
— Кто из вас сделал эту шкатулку?
Тогда вперед вышел дядя Гергард Эзау и сказал:
— Я.
Он должен был рассказать, как он соединил стекло с деревом. Дядя Эзау объяснил министру, что это не стекло, а жидкость, которую называют политурой. Дерево сперва очень гладко шлифуют, затем с помощью ватных шариков втирают политуру. От этого дерево начинает блестеть, как зеркало.
После этого министр выбрал двух мужчин, чтобы отправить их верхом в Хиву и показать хану шкатулку. Я должен был ехать с ними как переводчик.
На следующее утро мы отправились с его секретарем в Хиву, что в 150 километрах от нашего села. На третий день мы прибыли туда и были представлены хану. Хан с удивлением рассматривал шкатулку, она ему явно понравилась. На ночь нас определили к министру строительных работ. Его звали Мамут Диван. Нас приняли по-хански и наших лошадей тоже хорошо накормили.
На следующее утро Мамут Диван по приказу хана отправился с нами к большому дворцу хана, где он самолично показал нам большой зал, совершенно новый — не было только пола. Хан желал, чтобы пол был паркетным и полированным, и притом со звездами из светлого и темного дерева.
Наши уста (мастера) пообещали выполнить эту работу, если хан обеспечит их светлым и темным деревом. Притом дерево должно быть сухим, а политуру нужно будет привезти из Петроалександровки. Хан пообещал, но спросил, сколько времени займет эта работа. Мастера ответили, что десять работников смогут закончить эту работу за шесть месяцев, потому что прежде пол нужно выложить очень ровно простым деревом.
Самый большой объем работ составляло выкладывание звезд из маленьких деталей.
После того, как хан со всем этим согласился, он добавил:
— Все ваше село с сорока семьями я велю перевезти сюда, в Ак-Мечеть, в большой парк моего брата. Там вы можете построить себе дома и жить спокойно — здесь нет разбойников.
————————
Герман Янтцен, д. р. 1866 г. – Хансау Самарской губернии, Россия, из семьи меннонитов. Когда ему было 14 лет, его семья переехала в Туркестан, по причине того, что в месте их проживания были введена обязательная воинская повинность, что было несовместимо с меннонитским вероисповеданием. В возрасте 17-лет он работал при дворе хивинского хана переводчиком; работал христианским миссионером на территории сегодняшнего Кыргызстана. После октябрьской революции 1917 г. меннонитское население деревень выбрало его в качестве делегата и окружного комиссара. Три раза был приговорен к смерти. В 1924 г. ему вместе с женой удалось эмигрировать в Германию. Написал автобиографическую книгу: Янтцен Г. «В далеком Туркестане. Жизнь среди мусульман» Умер в 1959 г. в Голландии.
———————————
ВНУТРЕННИЙ СУД
Пустая жизнь при дворе хана мешала духовному росту. В 1890 году мы переехали в Аулие-Ата (Джамбул). Здесь в церкви произошло разделение: на меннонитскую церковь и меннонитскую братскую общину. Это отрицательно повлияло на мое духовное состояние. Недалеко от Аулие-Ата мы, молодые семьи меннонитов, заложили новое село под названием Орловка. Работал я лесничим. За безупречную работу и помощь в раскрытии заговора против русскоязычного населения меня назначили старшим лесничим всей округи.
В начале апреля 1900 года я получил от правительства задание построить у леса в Коянтогае, что километрах в пяти от Орловки, за счет государства дом с закрытым двором и несколькими сараями. Он должен был стать на время службы моим.
Уже летом мы въехали в этот дом. Здесь мы прожили около одиннадцати лет. Вокруг него я мог пользоваться еще двадцатью гектарами земли. Вначале нашим хозяйством управляла моя жена с детьми, помогали ей киргизы, потому что у меня на это совсем не было времени. Дела в хозяйстве шли хорошо, и состояние мое заметно росло.
У нас была собственная сыроварня, небольшой племенной конный двор и много свиней. В то время стоимость зерна была настолько низкой, что выгоднее было скармливать это зерно скоту, чем продавать. Ближайшая железнодорожная станция была расположена километрах в пятистах, поэтому большие урожаи пшеницы сбывались с трудом.
Осенью с гор спускались киргизы с большими стадами скота и обменивали его на пшеницу.
За эти годы работу по хозяйству взяли на себя три наших старших сына. Старший, Абрам, с десяти до тринадцати лет учился в Ташкенте, причем очень хорошо. Но увеличившееся хозяйство требовало его присутствия дома, так как я много времени проводил на службе. Бывало много печалей и огорчений.
Все десять подчиненных мне лесничих и служащих были русскими. Многие из них пьянствовали, но я не имел права уволить их с работы. Они часто нарушали законы, а ответственность за это нес я. Кроме того, киргизы часто спорили из-за распределения пастбищ.
Две правительственные грамоты были мне наградой за огорчения, причиненные закононарушителями. Я их повесил в служебном помещении в красивых рамках. Тексты грамот гласили:
«От имени Его императорского величества царя России министерство г. Петербурга награждает за особые заслуги старшего лесничего Германа Янтцена». И подпись министра внутренних дел.
«Старшему лесничему Герману Янтцену за особые заслуги в улучшении дорог в горах от руководства лесничества Туркестана. Генерал Дубинов».
Как гордился я этим признанием! И не меньше врученной мне позже медалью!
