Поездку в далекий Туркестан С. Есенин предполагал осуществить в 1917 году. Поводов было более чем достаточно, но главный из них – лично встретиться с поэтом Александром Ширяевцем, с которым установилась заочная дружба с января 1915 года. «Когда я встречался в 1917 году с С. Есениным, – вспоминал критик В. Львов-Рогачевский, – он каждый раз с юношеским увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом…

С.И. Зинин
ПОЕЗДКА ЕСЕНИНА В ТУРКЕСТАН
ЧАСТЬ 1

Ровно 92 лет назад Сергей Есенин приехал в Ташкент. Книгу об этой поездке написал Сергей Зинин, много лет отдавший изучению жизни и творчества гениального русского поэта.
Сергей Иванович Зинин (5 декабря 1935 —— 4 апреля 2013) — зав. кафедрой филологического факультета ТашГУ, зав. отделом русского языка Института языка и литературы Академии наук Узбекистана, депутат Верховного Совета Узбекистана и Олий Мажлиса Узбекистана. В 1994 — 2002 годах директор Русского культурного центра Узбекистана (Ташкент). Автор подробного исследования о пребывании Сергея Есенина в Средней Азии и Ташкенте в мае 1921 года.
Сергей Зинин родился 5 декабря 1935 года в городе Чирчик Ташкентской области Узбекистана. Увлекаясь со студенческих лет творчеством Сергея Есенина Сергей Иванович Зинин собрал сотни изданий произведений русского поэта на русском и других языках, монографии, журнальные и газетные публикации о творчестве Есенина. Значительная часть его есенинской коллекции была им передана в ташкентский музей Сергея Есенина, одним из инициаторов и учредителем которого он являлся.
Им в течение многих лет исследовались все обстоятельства поездки Сергея Есенина в Ташкент и Самарканд в мае 1921 года. В 2003 году С. И. Зинин написал монографию «Поездка Сергея Есенина в Туркестан». Им составлена наиболее полная библиографию произведений и публикаций о Сергее Есенине в республиканской и местной печати Узбекистана и Ташкента, а также составляется документов под общим названием «Сергей Есенин и его окружение», в которой предполагается дать сведения о всех лицах, которые непосредственно или опосредованно были связаны с жизнью и творчеством русского поэта до 1940 года.
С 1992 года в Ташкенте по инициативе С. И. Зинина по заказу Совета Музея Есенина в Ташкенте издаются специальные выпуски «Мир Есенина»

Вступление

   Поездку в далекий Туркестан С. Есенин предполагал осуществить в 1917 году. Поводов было более чем достаточно, но главный из них – лично встретиться с поэтом Александром Ширяевцем, с которым установилась заочная дружба с января 1915 года. «Когда я встречался в 1917 году с С. Есениным, – вспоминал критик В. Львов-Рогачевский, – он каждый раз с юношеским увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом, говоря: «Его надо непременно перетащить в Москву из Азии. Он там задыхается» (1). Поэт П.Орешин при первой встрече с С.Есениным услышал от него вопрос: «А Ширяевца знаешь?» О своем желании навестить друга С.Есенин писал в Ташкент в июне 1917 года: «Дорогой Шура! Очень хотел приехать к тебе под твое бирюзовое небо, но за неимением времени и покачнувшегося здоровья пришлось отложить. Очень мне надо с тобой обо многом переговорить или списаться. Сейчас я уезжаю домой, а оттуда напишу тебе обстоятельно…» (VI, 94) (2). Возможно, что С.Есенина уговаривал поехать в Туркестан поэт Николай Клюев, который в январе 1917 года писал А. Ширяевцу: «…я все сам собираюсь приехать к тебе. Я был на Кавказе и положительно ошалел от Востока. По-моему, это красота неизреченная» ( 3 ).

24 июня 1917 года Есенин отправляет из Константинова в Ташкент письмо, в котором подробно описывает общественно-литературную среду в столице России. Поделился с другом планами проведения литературных вечеров и издания книг, в том числе и сборника «пятерых», в котором предполагалась публикация стихотворений А. Ширяевца, С. Есенина, А. Ганина, Н. Клюева и С. Клычкова. Выпустить в 1917 году планируемый сборник не удалось, но С.Есенин делает все возможное, чтобы стихи его ташкентского друга печатались. «Скоро выходит наш сборник «Поэты революции», – писал С. Есенин 16 декабря 1917 года А. Ширяевцу из Петрограда, – где есть несколько и твоих стихов. Гонорар получишь по выходе. Пиши, родной, мне, не забывай. Ведь издалека тебе очень много надо, а я кой в чем пригожусь» ( VI. 98-99).

Во время гражданской войны и проходивших в стране перемен в общественной и литературной жизни переписка друзей почти прекратилась, но С. Есенин продолжал заботливо относиться к А. Ширяевцу. Сохранилось письмо, которое С. Есенин отправил с подвернувшейся оказией. В конце лета 1919 года в Ташкент выехали знакомые С. Есенина. «Милый Шура! Будь добр, помоги устроиться и приюти ночевать моих хороших знакомых, – писал С. Есенин. – Они расскажут тебе обо всем, о чем не имею времени передать тебе письменно. Во многом они пригодятся тебе сами. Если вздумаешь выбираться из Ташкента, то с ними тебе будет легче. Жизни нашей ты можешь не пугаться. Заработать мы тебе поможем всегда. На днях сдаю в набор твою книгу, в ней хоть всего около 48 стр., но тыс. 7 ты за нее получишь. Деньги переведу, как только будут принимать по телеграфу. Очень хотелось бы написать тебе много-много, но совершенно нет времени. Прости, родной. Любящий тебя Сергей Есенин» ( VI. 109).

По независящим от С. Есенина обстоятельствам, подготовленный сборник А. Ширяевца не был опубликован. 20 июня 1920 года С. Есенин пишет из Москвы: «Милый Шура! Извини, голубчик, что так редко тебе пишу, дела, дорогой мой, ненужные и бесполезные дела съели меня с головы до ног. Рад бы вырваться хоть к черту на кулички от них и не могу. «Золотой гудок» твой пока еще не вышел, и думаю, что раньше осени не выйдет. Уж очень трудно стало у нас с книжным делом в Москве. Почти ни одной типографии не дают для нас, несоветских, а если и дают, то опять не обходится без скандала. Заедают нас, брат, заедают. Конечно, пока зубы остры, это все еще выносимо, но все-таки жаль сил и времени, которые уходят на это» И в этом же в письме в конце сообщает: «В октябре я с Колобовым буду в Ташкенте, я собирался с ним ехать этим постом, но (он) поехал в Казань, хотел вернуться и обманул меня» (VI, 111-113).

О Ширяевце и его литературной деятельности в Ташкенте С. Есенину мог рассказать приехавший зимой 1921 года в Москву представитель Туркцентропечати В.И. Вольпин. «Ты, по рассказам, мне очень нравишься, – писал С. Есенин, – большой, говорят, неповоротливый и с смешными дырами о мнимой болезненности. Стихи твои мне нравятся тоже, только, говорят, ты правишь их по указаниям жен туркестанских инженеров. За это, брат, знаешь, мативируют. (VI, 112-113).

О поездке в Туркестан в близком окружении С. Есенина стали серьезно говорить зимой 1921 года, когда узнали, что Г. Колобова командируют по служебным делам в Среднюю Азию. Предполагаемая поездка непосредственно была связана с творческими планами поэта. На одной из встреч С. Есенин рассказал В. Вольпину, что пишет «Пугачева» и собирается поехать в киргизские степи и на Волгу, чтобы «проехать по тому историческому пути, который проделал Пугачев, двигаясь на Москву, а затем побывать в Туркестане, который по его словам, давно уже его к себе манит.

– Там у меня друг большой живет, Шурка Ширяевец, которого я никогда не видел,- говорил он оживленно» ( 4, с. 423).

Осуществить поездку в Туркестан С. Есенин смог только в апреле-мае 1921 года. В первой половине апреля 1921 года он писал своему другу А.М. Сахарову: «Я еду в Ташкент, в мае вернусь, что тебе нужно, накажи. Я привезу. Любящий тебя С. Есенин» (VI, 119).

 

До свидания, Москва!

С. Есенин выехал из Москвы в Туркестан 16 апреля 1921 года (5). «Это был первый ласковый день после зимы, – вспоминала Г. Бениславская. – Вдруг всюду побежали ручьи. Безудержное солнце. Лужи. Скользко. Яна всюду оступается, скользит и чего-то невероятно конфузится, я и Сергей Александрович всю дорогу хохочем. Весна. Весело. Рассказывает, что он сегодня уезжает в Туркестан. «А Мариенгоф не верит, что я уеду». Дошли до Камергерской книжной лавки. Пока Шершеневич куда-то ходил за газетами, мы стоим на улице у магазина. Я и Яна – на ступеньках, около меня – Сергей Александрович, подле Яны – Анатолий Борисович. Разговариваем о Советской власти, о Туркестане. Неожиданно, радостно и как будто с мистическим изумлением Сергей Александрович, глядя в мои глаза, обращается к Анатолию Борисовичу: «Толя, посмотри, – зеленые. Зеленые глаза!» Но в Туркестан все-таки уехал – подумала я через день, узнав, что его уже нет в Москве ( 6, стр. 53)

В последний день перед отъездом, С. Есенин был в кругу близких ему друзей.

Галина Артуровна Бениславская (1897-1926) в 1919-1922 гг. работала в ВЧК секретарем Особой межведомственной комиссии, с 1921 г. преобразованной в Экономический отдел. С осени 1922 года по июнь 1925 г. сотрудничала в газете «Беднота». С Есениным познакомилась 4 ноября 1920 года на литературном вечере и в дальнейшем принимала близкое участие в его жизни. С августа 1923 г. до начала июня 1925 г. Есенин с сестрами жили в квартире Бениславской, которая занималась его домашними и издательскими делами. После смерти С. Есенина написала воспоминания. 3 декабря 1926 года застрелилась на могиле Есенина на Ваганьковском кладбище.

Козловская Янина Мечиславовна (1901 – 1970) была близкой подругой Г.А. Бениславской, работала в журнале «Беднота» литературным сотрудником, секретарем редакции. В 1936 году Я. Козловскую арестовали и судили. В лагере она находилась до 1947 года. Реабилитирована в 1956 году.

Шершеневич Вадим Габриэлович (1893 -1942), поэт, драматург, один из основателей и теоретиков литературного течения имажинизм в России, познакомился с Есениным в 1918 году. Их тесное общение приходится на имажинистский период Есенина. В. Шершеневич в 20-е годы опубликовал несколько полемических статей по теории имажинизма, которые С. Есениным оценивались критически. О Есенине написал в 30-годы воспоминания в книге «Великолепный очевидец», изданной в полном объеме в 1990 году.

Анатолий Борисович Мариенгоф (1897 – 1962) познакомился с С.Есениным в августе 1918 года. Они быстро подружились, некоторое время проживали в одной квартире в Богословском переулке в Москве. В 1919 – 1921 годах С.Есенин и А. Мариенгоф организовали и содержали книжную лавку, совместно выступали на литературных вечерах, создали издательство и публиковали свои поэтические сборники. С их именами связано развитие в России имажинизма, нового литературного направления в послереволюционный период. С. Есенин посвятил А. Мариенгофу стихотворение «Я последний поэт деревни…», поэму «Сорокоуст», драму «Пугачев» и книгу «Ключи Марии». С осени 1923 года наметились разногласия между Есениным и Мариенгофом, которые привели к разрыву дружеских отношений. О Есенине А. Мариенгоф рассказал в «Воспоминаниях о Есенине» (1926), «Романе без вранья» (1927) и «Романе с друзьями» (написан в 1950-е годы.).

 

Спутники С. Есенина

С первых дней стало ясно, что дорога в Туркестан не будет легкой. Из-за разрухи и только что закончившейся гражданской войны движение железнодорожного транспорта в стране было нерегулярным. Пассажирских поездов практически не было. Вагон, в котором ехал С. Есенин, прицепляли к проходившим в восточном направлении поездам, в основном военным. В ожидании нужного состава приходилось сутками стоять на станциях и разъездах. Остановки также были связаны и с выполнением Г. Колобовым своих служебных обязанностей.

С. Есенин и его спутники ехали в специальном вагоне 1-го класса, который имел бронированные до окон боковые стенки зеленого цвета, а внутри был небольшой салон и два двухместных купе. Вагон когда-то был в распоряжении главы христианской церкви Грузии. Кроме стола, стульев и дивана, у последнего окна салона с левой стороны к стенке бы прикреплен столик для пишущей машинки. С. Есенин писал А. Мариенгофу: «Вагон, конечно, хороший, но все-таки жаль, что это не ровное и стоячее место. Бурливой голове трудно думается в такой тряске. За поездом у нас опять бежала лошадь (не жеребенок), но я теперь говорю: «Природа, ты подражаешь Есенину» (VI, 121).

Эпизод с бегущим за поездом жеребенком С. Есенин помнил до мелочей. Недавно это было. С. Есенин подробно описал этот эпизод в письме Е.И. Лившиц 11-12 августа 1920 года: «Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же ? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребенок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребенок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребенка, тягательством живой силы с железной» (VI, 115-116). Этот эпизод С. Есенин поэтически пересказал в третьей главке поэмы «Сорокоуст», которая вызвала после публикации как хвалебные, так и осуждающие оценки. И сейчас, когда лошадь отстала от поезда, С. Есенин мог задать все тот же вопрос, который был и в поэме «Сорокоуст»:

Милый, милый, смешной дуралей,

Ну куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

Спутниками С. Есенина были Г.Р. Колобов и общий знакомый Лева.

С Григорием Романовичем Колобовым (1893 – 1952) С. Есенин познакомился в 1918 году. Г. Колобов родился и учился в Пензе, хорошо знал А. Мариенгофа. Некоторое время они втроем жили в одной квартире. После революции Г. Колобов работал в Народном комиссариате путей сообщения уполномоченным Высшего Совета перевозок при Совете Труда и Обороны, что давало ему право совершать инспекционные поездки по стране в специальном вагоне. Относясь дружественно и заботливо к Есенину, Г.Р. Колобов иногда приглашал его с товарищами в поездки в своем вагоне для организации и проведения творческих встреч с поэтами в городах, расположенных вдоль маршрутов этих служебных командировок. В августе 1920 года С. Есенин с А. Мариенгофом в вагоне Г.Р. Колобова совершил поездку на Кавказ.

В близком кругу друзей Г.Р. Колобова прозвали «Почем Соль». История возникновения этого прозвища описана А. Мариенгофом в «Романе без вранья». При встрече с друзьями Г. Колобов, который в романе выведен под своим литературным псевдонимом Молабух, задавал один и тот же вопрос: «А знаете ли, ребята, почем соль в Пензе?» И когда его просили ответить самому на этот вопрос, то он каждый раз называл все новые и новые цены, которые возрастали за один только день в несколько раз. Когда Г. Колобов, то есть Молабух, задал в очередной раз вопрос о цене соли в Пензе, то «Есенин посмотрел на него смеющимися глазами и как ни в чем не бывало оборонил: «- Н-да… за один только сегодняшний день на четыре тысячи подорожала». И мы залились весельем. У Молабуха тревожно полезли вверх скулы: «-Как так?» – «-Очень просто: утром семь, за кофе у Адельгейм – девять, а сейчас к одиннадцати подскочила». И залились заново… С тех пор стали мы прозывать Молабуха – Почем-Соль». ( 7, с. 333).

Г.Р. Колобов увлекался литературным творчеством, входил в группу имажинистов, писал стихи, был членом «Ассоциации вольнодумцев». Друзья посвятили ему изданный в 1920 год сборник «Имажинисты». С. Есенин объективно оценивал поэтические опусы Г.Р. Колобова, нередко подтрунивая над его склонностью несколько преувеличивать свои литературные способности. Так было и сейчас. В очередной раз услышав хвастливую речь хмельного друга, С. Есенин не удержался в письме А. Мариенгофу от сравнения Григория Колобова с Хлестаковым из гоголевского «Ревизора»: «Гришка пьян и уверяет своего знакомого, что он написал «Юрия Милославского», что все политические тузы – его приятели, что у него все курьеры, курьеры, курьеры» (VI, с. 120).

Вторым спутником С. Есенина был некто Лева, который заведовал хозяйственным обеспечением в пути следования. Он не претендовал на литературную известность, а выделялся способностью везде заводить родственные и дружеские связи. Фамилия его неизвестна. В «Романе без вранья» А. Мариенгоф приводит следующую характеристику Левы: «Есенин ехал с «Почем-Солью» в Бухару. Штат нашего друга пополнился еще одним комическим персонажем – инженером Левой. Лева на коротеньких кривых ножках, покрыт большой головой с плешью, розовый, как пятка у девушки. Глаза у него грустные, и весь он грустный, как аптечная склянка… От Минска и до Читы, от Батума и до Самарканда нет такого места, в котором бы у Левы не нашлось родственника. Этим он и завоевал сердце «Почем-Соли». Есенин говорит: – Хороший человек! С ним не пропадешь – на колу у турка встретит троюродную тетю. Перед отъездом «Почем-Соль» поставил Леве условие: «Хочешь в моем штате состоять и в Туркестан ехать – купи себе инженерную фуражку. Без бархатного околыша какой дурак поверит, что ты политехникум окончил?». Лева скуп до наивности, и такая трата ввергает его в пропасти уныния…» ( 7, с. 376-377).

 

Дела семейные

В пути у Есенина было время для раздумья о своей личной жизни: «Еду я, конечно, ничего,- писал он А. Мариенгофу, – не без настроения все-таки, даже рад, что плюнул на эту проклятую Москву. Я сейчас собираю себя и гляжу внутрь. Последнее происшествие меня таки сильно ошеломило. Больше, конечно, так пить я уже не буду, а сегодня, например, даже совсем отказался, чтоб посмотреть на пьяного Гришку. Боже мой, какая это гадость, а я, вероятно, еще хуже бывал» ( VI, с. 120).

Неизвестно, о каком происшествии вспомнил Есенин в письме, но с начала 1921 года у него возникли сложности в семейной жизни, каковой в хорошем смысле у него уже не было.

Оставаясь наедине, Есенин часто погружался в воспоминания. Словно это было не год и не пять лет тому назад, а как будто вчера. Не все здесь в порядке. Всякое бывало на его кратком жизненном пути. В семейных делах все шло наперекосяк. Дважды С. Есенин пытался создать семейный очаг и оба раза неудачно.

С Анной Изрядновой все произошло как-то буднично. Анна была старше Сергея на четыре года. Она стремилась всячески облегчить неустроенную жизнь деревенского паренька. Их сближение вначале определялось совместной работой в корректорской типографии известного книгоиздателя И.Д. Сытина. Анна ненавязчиво, с душевной теплотой, стремилась приобщить его к культурной жизни столицы. Ей нравилось ходить с ним в театры, посещать Третьяковскую галерею, бродить по московским улицам. Анна была любознательной, с одобрением относилась к занятиям Есенина в Суриковском литературно- музыкальном кружке. Когда же Сергей стал слушателем Народного университета Шанявского, то нередко вместе с ним посещала лекции известных московских филологов и историков. Очень любила слушать стихи, которые в свободные часы читал Есенин.

Анна делала все возможное, чтобы Есенин мог больше заниматься творчеством. Сергей принимал это как должное. Обделенный в детстве душевной теплотой, он тянулся к тем, кто относился к нему с лаской и нежностью. Вскоре они стали жить в гражданском браке, а 21 декабря 1914 года по старому стилю у них родился Юрий. Для двадцатилетнего Есенина рождение сына было большой радостью. Он любил возиться с малышом , даже написал для него колыбельную. Сергей улыбнулся, представив себя в той маленькой московской комнатке с ребенком на руках и напевающего песенку. Не поэтический шедевр, но все же.

 

Будь Юрием, москвич. Расти, в лесах аукай

И ты увидишь сон свой наяву

Давным-давно твой тезка, Юрий Долгорукий

Тебе в подарок основал Москву.

С тех пор много воды утекло. Москва стоит, Юрий растет, а его дорожка пошла в другую сторону. После переезда в Петроград, службы в армии, длительной разлуки семейные отношения с Изрядновой перешли в дружеские, которые, правда, не прерывались и после женитьбы на Зинаиде Райх.

Есенин хотел выйти из полосы нахлынувших воспоминаний, но не тут-то было. Воспоминания не отпускали, заставляя в памяти менять одну сцену другой, как в кинематографе.

В 1917 году С. Есенин часто забегал в редакцию эсеровской газеты «Дело народа», где работала его новая знакомая Мина Свирская, безумно влюбленная в революцию и без которой не мыслила своей жизни. Поэт А. Ганин, с которым Есенин в последнее время подружился, был своим в редакции, а при встречах с восторгом рассказывал о молодой машинистке Зинаиде, которой посвящал свои стихи. И когда Ганин пригласил поехать к нему в гости, а родом он был из холодных северных краев, то сборы были недолгими. Свирская, правда, не смогла выбраться, выполняя опять какое-то партийное поручение, поэтому в Архангельск, Соловки, Мурманск выехали втроем. Или Сергей по-новому присмотрелся к Зинаиде за эти дни поездки, или он поверил в любовь с первого взгляда, но очень скоро он сделал ей предложение, которое после небольшого обдумывания было принято. ЗО июля 1917 года они обвенчались под Вологдой в Кирико-Иулиттинской церкви. Четыре года скоро будет, как они обменялись кольцами, но каких четыре года. В годы революционной ломки в стране они пережили и безумную страсть, и радость рождения детей, и суровые будни, и проживание в гостиницах, и споры по поводу различных бытовых неурядиц, да разве все перечислишь и упомнишь. Сложности начались после рождения Кости. Не имея своего постоянного пристанища, Сергей был против рождения сына, но Зинаида настояла на своем. Масло в огонь подливал Мариенгоф, с которым он снимал комнату в Богословском переулке. Анатолий не только невзлюбил Зинаиду, но при удобном случае намекал, что Костя не очень похож на Есенина. Пришлось Зинаиде жить в Орле у своих родителей. Изредка Есенин и Зинаида Райх встречались, но теплых чувств не было. Есенин привык к свободе, познал славу и высоко себя ценил как поэта, претендующего на видное место в русской поэзии. Во время одной из последних встреч Сергей оскорбил нецензурным словом жену, а она в ответ вернула это слово ему. Схватившись за голову, Сергей простонал: «Зиночка, моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал?».. Натянутые отношения не могли долго продолжаться. После одного серьезного, с криками и слезами, разговора Есенин 19 февраля 1921 года подал в суд города Орел заявление о расторжении брака:

 

В Отдел Бракорасторжений

Сергея Александровича Есенина,

гр. Рязанской губ. и уезда,

села Константинова

Заявление.

Прошу не отказать в Вашем распоряжении об оформлении моего развода с моей женой Зинаидой Николаевной Есениной-Райх. Наших детей – Татьяну трех лет и Константина одного года оставляю для воспитания у моей бывшей жены Зинаиды Николаевны Райх, беря на себя матерьяльное обеспечение их, в чем и подписываюсь. Сергей Есенин, Москва, 19 февр. 1921 г.» ( VII (2), с. 207).

Свою подпись С. Есенин заверил в Тверском комиссариате Москвы 24 февраля 1921 года и переслал заявление в город Орел. Когда суд состоится – не известно, остается только ждать и ждать, временами размышляя о своей неудавшейся семейной жизни.

 

Мечты о любимой

Нахлынувшая слава и признание лидерства в поэзии отодвинули в глубину сознания Есенина поэтический образ любимой женщины. Он делал все, чтобы этот образ не исчезал, не выпадал из его жизни, но сделать это было трудно, так как окружающая его обыденность была суровой, далекой от романтики.

Одиночество ему не грозило. На его жизненном горизонте появилось сразу несколько молодых девушек, которые не скрывали своих чувств к нему. Развод с Зинаидой Райх освобождал Есенина от внутренней моральной ответственности и делал его свободным. Эта «свобода» подтолкнула к решительным действиям и некоторых его поклонниц. Г. Бениславская записала в дневнике: «Становиться на чьем-либо пути тогда я не была способна. Узнав, что он «свободен», для меня ясно, что раз никаких внешних преград нет, то я пойду на все» Но она знала, что и соперниц у нее достаточно, Взять, например, Женечку Лившиц, эту стройную худощавую девушку из Харькова со строгим и очень изящно выточенным лицом восточного типа. Как влюблено смотрит она на Есенина и с какой жадностью слушает она его стихи! Есенин также к ней неравнодушен, пытается пойти на большую близость с ней, но Женя не поддавалась. Активность стала проявлять и молоденькая поэтесса Надя Вольпин, девушка с боевым и самостоятельным характером, живущая одна. Она влюблена в Есенина, но сближение этих двух свободолюбивых и очень неуживчивых характеров даже теоретически не предполагало перерастания в семейный союз. На брак с поэтом не могла рассчитывать ни одна из влюбленных в него в то время девушек. Есенин не был к этому готов.

Но память не отпускала. А что было бы, если бы он избрал другой путь? Сколько у него было за последнее время любовных встреч! Речь идет не о случайных интимных связях, о которых и вспоминать не хочется, У него складывались с девушками и длительные, нежные отношения, которые не забываются, хотя некоторые привязанности, если к ним внимательно присмотреться, могут показаться странными. Порой было трудно отличить подлинные чувства от выдуманных, рожденных воображением молодого Есенина.

Долгие годы продолжался его роман в письмах с Маней Бальзамовой, с которой он даже ни разу и не целовался. Вряд ли это можно назвать большой любовью, скорее это были теплые дружеские отношения. Сергей, доверяя Маше Бальзамовой, в письмах к ней откровенничал, писал обо всем наболевшем, но это было не признание в любви. Он не кривил, когда писал Грише Панфилову, что после первой встречи с Машей, которая неожиданно для него напросилась быть ее другом, он принял единственно разумное, с его точки зрения, решение «Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти при встрече с другой такой же женщиной» ( VI. с. 14). Встреч, действительно, не было, но переписка продолжалась долго.

Перед самым отъездом в Туркестан Сергей узнал, что 7 апреля 1921 года в возрасте 25 лет в селе Дединове Рязанской губернии скоропостижно скончалась Анна Алексеевна Сардановская. Известие о смерти Анны потрясло поэта. Он видел в ее смерти какое-то мрачное предзнаменование. Что-то обрывалось в его жизни, терялось безвозвратно. Поэт Иван Грузинов, навещая в эти дни Сергея, увидел его в ужасно взволнованном состоянии. И.Грузинов вспоминал: «1921 г. Весна. Богословский пер., д. 3. Есенин расстроен. Усталый, пожелтевший, растрепанный. Ходит по комнате взад и вперед. Переходит из одной комнаты в другую. Наконец садится за стол в углу комнаты:

– У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Все рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю ее. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил. Больше я никого не люблю» (8).

Отъехав от Москвы, С. Есенин в вагоне это печальное известие оценивал более сдержанно. Он понимал, что не все, о чем он рассказывал Ивану Грузинову, соответствовало реальности, что в отношениях с Анютой Сардановской было много создано его воображением. Мечтать никому не запретишь, особенно когда хочешь не только любить, но и быть любимым.

Когда же он впервые увидел Анюту? Это случилось в 1906 году, до его поступления в Спас-Клепиковскую второклассную учительскую школу. В Константиново в дом священника отца Ивана приехали его дальние родственники, Вера Васильевна Сардановская с дочерьми Анной и Серафимой и сыном Николаем. Дом отца Ивана находился недалеко от избы Есениных. Сергей быстро подружился с прибывшими гостями, но больше всего ему приглянулась Анюта. Это была бойкая девчушка с уже сформировавшимся характером. Умела хорошо играть на гитаре, любила петь романсы и народные песни, знала поэзию, играла в любительских спектаклях.

Обычно Сардановские приезжали в Константиново накануне престольного праздника Иконы Казанской Божией Матери, который 8 июля в России широко отмечался. В праздновании принимали участие стар и млад. А какие были в эти дни спевки! После игр, танцев, застолий вечерами исполнялись любимые песни, чаще всего грустные. Запомнилось исполнение песен на слова А.П. Серебрянского «Умрешь – похоронят, сгниешь и не встанешь», А.В. Кольцова «Тяжело на груди, злая грусть налегла», Н.А. Некрасова «Не глади же с тоской на дорогу». Песни заставляли исполнителей и слушателей задуматься о смысле жизни, незавидной доли, предполагаемых несчастьях в будущем. Есенин не только любил слушать эти мелодии, но и был одним из активных хористов.

Сергей и Анюта часто уединялись, делились друг с другом сокровенными мыслями. У них было много общих тем для разговоров, но чаще всего говорили о своих занятиях в школе. Анюта училась в Рязанском епархиальном училище, которое закончила в 1912 году. При таких встречах она нередко просила Сергея прочитать свое или другого поэта стихотворение.

Юношеские чувства Сергея и Анюты не были для окружающих секретом. У них же дело дошло до тайного соглашения о будущей свадьбе после окончания учебы. Возможно, что инициатива исходила от Сергея, который считал себя вполне самостоятельным в принятии собственных решений. Об этом он рассказал в переданном Анюте несохранившемся стихотворении «Зачем зовешь ты ребенком меня». То ли в шутку, то ли всерьез, но свое решение о женитьбе они скрепили клятвой «Кто первый изменит и женится или выйдет замуж, того второй будет бить хворостиной».

Есенин, вспомнив эту клятву, грустно улыбнулся. Какие же они были наивными в те годы. После отъезда в Москву отношения с Аней начали ухудшаться. Ей стало известно, что Сергей ведет переписку с ее подругой Машей Бальзамовой. Такая измена ей была неприятна. Последовали упреки, подозрения. В феврале 1914 года Есенин написал Бальзамовой «С Анютой я больше незнаком, я послал ей ругательное и едкое письмо, в котором поставил крест всему» (VI, 58). Казалось, что все закончено, возврата к прежним отношениям нет. Но образ первой юношеской любви вытравить из своей души Сергей не мог. Он был самолюбив, не переносил неудач. В начале 1916 года Есенин отправляет в «Ежемесячный журнал» редактору Виктору Сергеевичу Миролюбову стихотворение «За горами, за желтыми долами…», которое было в апрельском номере журнала опубликовано с посвящением «Анне Сардановской». Есенину очень хотелось, чтобы Анюта прочитала его строки о родных местах, ощутила радость как бы повторной встречи. Это было не любовное послание девушке, а поэтический этюд о родной Рязанской земле, где в деревушках живут и трудятся крестьяне, где ходят в гости по лесным тропам или вдоль рек и озер, где далеко просматриваются золотые купола церквей и строения монастырей, к которым в одиночку или группами стекаются странники, чтобы поклониться и через молитвы донести всевышнему разные прошения верующих.

 

За горами, за желтыми долами

 

Потянулась тропа деревень.

Вижу лес и вечернее полымя,

И обвитый крапивой плетень.

Там с утра над церковными главами

Голубее небесный песок,

И звенит придорожными травами

От озер водяной ветерок.

Не за песни весны над равниною

Дорога мне зеленая ширь —

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

Каждый вечер, как синь затуманится,

Как повиснет заря на мосту,

Ты идешь, моя бедная странница,

Поклониться любви и кресту.

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектинью,

Помолись перед ликом Спасителя

За погибшую душу мою.

Во второй половине июня 1916 года санитар С. Есенин получил краткосрочный отпуск. Несколько дней был в Константинове, виделся с Анной. Встреча убедила обоих, что отношения между ними изменились. Изменились не в лучшую сторону. Сергей хотел, чтобы Анюта видела в нем поэта, который становится знаменитым, что он уже не тот деревенский паренек, каким она его знала несколько лет назад. Сердечного разговора не получилось.

В конце июля Сергей Есенин возвратился на военную службу. Но его самолюбие было уязвлено. Он не хотел признавать, что в потере любимой девушки есть его вина. Стал писать Анюте письмо, но на ум приходили какие-то будничные фразы, не имеющие никакого отношения к его возвышенным чувствам. Неудивительно, что Есенин скоро получил ответ, в котором не было также нежных чувств: «Совсем не ожидала от себя такой прыти – писать тебе, Сергей, да еще так рано, ведь и писать-то нечего, явилось большое желание. Спасибо тебе, пока еще не забыл Анны, она тебя тоже не забывает. Мне несколько непонятно, почему ты вспоминаешь меня за пивом, не знаю, какая связь. Может быть без пива ты и не вспомнил бы? Какая восхитительная установилась после тебя погода, а ночи – волшебство! Очень многое хочется сказать о чувстве, настроении, смотря на чудесную природу, но, к сожалению, не имею хотя бы немного слов, чтобы высказаться. Ты пишешь, что бездельничаешь. Зачем же так мало побыл в Константинове? На празднике 8-го было много народа. Я и вообще все достаточно напрыгались, но все-таки». (VI, 380). Не такого письма ждал Есенин. Он тут же ответил, но опять сумбурно, без душевной теплоты и нежности. Понимал, что Анюта ожидает от него иных слов. Пришлось извиняться «Прости, если груб был с тобой, это напускное, ведь главное-то стержень, о котором ты хоть маленькое , но имеешь представление» (VI, 80). Под стержнем он понимал только свое предначертание быть поэтом.

А. Сардановская долго не отвечала. Осенью С. Есенин отправил ей небольшую записку, оказавшейся последней точкой не только в их переписке, но и во взаимоотношениях. «Очень грустно, – писал Есенин. – Никогда я тебя не хотел обижать, а ты выдумала. Бог с тобой, что не пишешь. Мне по привычке уже переносить все. С.Е.» (VI,87).

Позже Есенин узнал, что Анна 4 февраля 1920 года вышла замуж за учителя местной школы В. Олоновского. Когда. Сергей вновь оказался в Константиново, то навестил Анну в деревне Дединово и подарил ей сборник стихов и автограф одного из своих стихотворений. Он не мог привыкнуть к новой фамилии Анюты по мужу, поэтому написал на подаренной книге «А.А. Алоновской», но потом исправил на Олоновскую. Перед отъездом из Константинова передал Анне письмо через знакомую монашку. «Что же пишет тебе наш поэт?»- спросила Сардановскую монашка. Анюта грустно ответила «Он, матушка, просит тебя взять пук хвороста и бить меня, сколько у тебя хватит сил». Но Есенин хорошо знал, что клятву первым нарушил он, так как женился намного раньше Анны. Так что хворостина не по ней, а по нему плакала, как любили поговаривать в деревне о виновнике.

Любовная тема в последние годы в жизни поэта и его творчестве как-то отодвинулась на второй план. Поэта больше волновали социальные проблемы. Интересная беседа состоялась в феврале 1921 года С. Есенина с литературоведом И.Н. Розановым. Узнав, что Есенин работает над трагедией «Пугачев», И.Розанов рассказал ему историю, которую слышал когда-то от самого Г.Короленко, мечтавшего написать повесть о трагической участи последней жены Пугачева. Ей было семнадцать лет, когда Пугачев взял ее «за красоту» себе в жены, взял насильно, так как она его не любила. Когда же Пугачева поймали и судили, то ее, без вины виноватую, схватили как лжецарицу и бунтовщицу и очень долго морили в тюрьме.

Есенина этот рассказ не заинтересовал. Он предполагал избежать любовной интриги в задуманной трагедии. На вопрос об отношении к теме любви в «Капитанской дочке» Пушкина С. Есенин ответил: «У Пушкина сочинена любовная интрига и не всегда хорошо прилажена к исторической части. У меня же совсем не будет любовной интриги. Разве она так необходима? Умел же без нее обходиться Гоголь». И после небольшого обдумывания продолжения разговора Есенин добавил: «В моей трагедии вообще нет ни одной бабы. Они тут совсем не нужны: пугачевщина – не бабий бунт. Ни одной женской роли. Около пятнадцати мужских (не считая толпы) и ни одной женской. Не знаю, бывали ли когда такие трагедии». (9, с.439).

Во время поездки С. Есенин постоянно работал над поэмой «Пугачев». . Первую главу «Пугачева» С. Есенин читал друзьям в Москве еще до отъезда в Туркестан. Остальные главы он написал в основном в пути от Москвы до Ташкента и обратно. С. Есенин признавался, что в вагоне Колобова он «четвертую и пятую главу «Пугачева» написал» ( 8, с. 381).

Есенин не стремился исторически точно и хронологически выверено написать историю восстания под предводительством Емельяна Пугачева, хотя первоначально он назвал свое произведение «Поэмой о великом походе Емельяна Пугачева». Поэт пытался через художественные образы раскрыть драматические в истории России события, связанные с борьбой за свободу. Показать это в небольшой по объему пьесе было сложно. С. Есенину приходилось пересматривать с новых позиций устоявшиеся представления не только о самом Емельяне Пугачеве, но и о восстании крестьян в целом. Поэт вступал в полемику с теми авторами, которые обращались до него к теме пугачевского восстания. Среди них был и А.С. Пушкин, автор не только повести «Капитанская дочка», но и трактата «История пугачевского бунта». И.Н. Розанов вспоминал о беседе с Есениным в феврале 1921 года: «Я несколько лет , – говорил Есенин, – изучал материалы и убедился , что Пушкин во многом был неправ. Я не говорю уже о том, что у него была своя, дворянская точка зрения. И в повести и в истории. Например, у него найдем очень мало имен бунтовщиков, но очень много имен усмирителей или тех, кто погиб от рук пугачевцев. Я очень, очень много прочел для своей трагедии и нахожу, что многое Пушкин изобразил просто неверно. Прежде всего, сам Пугачев. Ведь он был почти гениальным человеком, да и многие из его сподвижников были людьми крупными, яркими фигурами, а у Пушкина это как-то пропало. Еще есть одна особенность в моей трагедии. Кроме Пугачева , никто почти в трагедии не повторяется: в каждой сцене новые лица. Это придает больше движения и выдвигает основную роль Пугачева» (9, с. 439).

По пути в Ташкент в черновом варианте были завершены третья глава «Осенней ночью» и четвертая «Происшествие на Таловом умете». В развитии драматических событий эти главы очень важны, так как в них было раскрыто перерождение казака Емельяна Пугачева в новый образ покойного императора Петра III.

Есенин раскрывает в образе Пугачева черты могучего бунтаря, который по призванию должен повести казаков и крестьян дорогой мести и борьбы. Но народ, желавший получить свободу, в ХVIII веке еще неспособен был ее завоевать. Вся надежда крестьян и казаков на лучшее будущее была связана с верой в хорошего царя. Пугачев вынужден был взять на себя роль такого царя, понимая, что это противоречит естественному ходу событий. В этом трагичность положения Пугачева. Он откликнулся на призыв народа взять на себя лидерство, так как народу был «нужен тот, кто б первый бросил камень…». Это лидерство подкреплялось именем царя. Другого пути не было. «Я значенье свое разгадал», – сообщает своим сообщникам Пугачев, а затем провозглашает: «Послушайте! Для всех отныне Я – император Петр!» И хотя эта весть удивляет некоторых атаманов из окружения Емельяна, так как они прекрасно знали, из какого роду-племени был Пугачев, но в результате все они торопливо провозглашают: «Да здравствует наш император, Емельян Иванович Пугачев!», а в итоге договариваются, что для всех он теперь не Емельян, а император Петр.

В «Пугачеве» почти все персонажи соответствуют реальным историческим лицам. О поступках и действиях героев поэмы С. Есенин узнавал из исторических документов о пугачевском бунте. Героями в поэме стали яицкий казак Иван Никифорович Зарубин (1736 – 1775), известный среди казаков под прозвищем Чика; каторжник Афанасий Тимофеевич Соколов (1714 – 1774), представленный в пьесе как Хлопуша; оренбургский казачий сотник Тимофей Иванович Подуров (1723 – 1775), который вел переписку Пугачева; яицкий казак Максим Григорьевич Шигаев (1726 – 1775), кому казачий сход поручал отстаивать их интересы в Санкт-Петербурге; оренбургский неслужащий казак Василий Иванович Торнов (1737 – 1775); яицкий казак Федор Федорович Чумаков (1729 – 1786), командовавший у восставших артиллерией и один из участников заговора против Пугачева; яицкий казак Иван Семенович Бурнов (1746 – 1775), также предавший Емельяна; илецкий казак Иван Александрович Творогов (1742 – 1819), который вел в стане мятежников судебные дела, а затем примкнул к предателям атамана. И только один вымышленный герой встречается в поэме. Это казачий сотник Пармен Крамин. Такого имени и фамилии нет в документах о восстании Пугачева. Известно, что среди заговорщиков был есаул Федульев Иван Петрович (1737 – 1803), который в черновиках к поэме именуется Федуловым. Есенин читал противоречивые показания арестованных казаков, принимавших участие в выдаче властям Емельяна Пугачева, но не стал в них углубляться, а обратился к вымышленному образу, что помогло ему в строгом соответствии требований драматического жанра усилить трагичность событий. В какой-то степени исторический Федульев стал прототипом сотника Крамина, хотя при создании этого художественного образа Есенин больше опирался на свою творческую фантазию. Фамилию Крамин и имя Пармен не были выдуманы поэтом, они встречались у его односельчан на родине в Константинове.

 

Антоновское восстание

С. Есенин во время вынужденных стоянок на станциях был свидетелем интенсивного передвижения военных составов. В сторону Тамбовской губернии двигались эшелоны с красноармейцами, направляемые на подавление восставших крестьян под руководством Антонова. Заметно было, что в воинских составах в основном были солдаты из интернациональных подразделений Красной Армии: латышские стрелки. мадьяры и другие.

Крестьянские волнения в российских губерниях были вызваны тяжелейшим экономическим положением. Страшный по своим масштабам голод обрушился на многие губернии. До уборки нового урожая зерновых было еще далеко, а у большинства крестьянских семей давно закончились хлебные запасы. Питались чем бог пошлет: крапивой, лебедой, отрубями, жмыхом. Изредка пробивались слухи о фактах людоедства. Не семьи, а целые деревни вымирали от голода Из голодающих северных и среднерусских губерний крестьяне устремились на юг, надеясь там прокормиться и выжить.

Не везде народ мирился с создавшимся положением. Недовольные крестьяне стали винить во всем комиссаров, коммунистов, большевиков. Одобряя в целом советскую власть, они выступали против новых, порой очень жестоких, государственных методов управления. Восстание в Кронштадте 1 марта 1921 года было настоящим шоком для большевиков. Власти сумели быстро подавить мятеж, многих участников сослать, организаторов расстрелять, но новые и новые очаги недовольства вспыхивали в других местах. В некоторых уездах крестьяне были вынуждены с оружием в руках выступить против отрядов продразверстки, которые у земледельцев выгребали все запасы, не оставляя зерна даже для семян, тем самым обрекая сельчан на голодную жизнь Недовольство перерастало в вооруженные конфликты. Массовые волнения крестьян Тамбовской губернии возглавил Александр Антонов.

Антонов Александр Степанович (1886 – 1922) до революции вступил в партию эсеров, был в ссылке. В 1917-1918 годах назначается начальником уездной милиции города Кирсаново Тамбовской губернии. Не разделял взглядов большевиков. Когда партия эсеров стала притесняться коммунистами, был вовлечен в активные действия. Он видел, как у голодающих мужиков продовольственные отряды забирали из амбаров все подчистую, не оставляя на пропитание, не проявляя заботу о детях, стариках, больных. Если же находили у крестьян спрятанный от изъятия хлеб, то виновников брали в заложники, а тех, кто пытался силой отстаивать свое добро, без суда и следствия расстреливали. Эти карательные меры позволили Антонову быстро объединить вокруг себя недовольных. Восставших крестьян идейно возглавили эсеры. Активно заработал созданный «Союз трудового крестьянства» Выпускались листовки против комиссаров и большевиков , на собраниях и митингах выдвигались лозунги «Советы без коммунистов», «За свободную торговлю».

В 1920 году А. Антонов создает боевые отряды, оснащая их оружием и обмундированием из милицейских складов. Попытка привлечь Антонова к ответственности подтолкнула его к вооруженному мятежу и захвату уездного городка Кирсаново, расположенного при железной дороге из Саратова в Тамбов. За короткий срок в повстанческие отряды практически влилось все мужское население Тамбовской губернии. По образцу Красной Армии были созданы 2 армейских объединения из 18 хорошо вооруженных полков общей численностью до 50 тысяч человек. За короткий срок антоновцы полностью блокировали Юго-восточную железную дорогу, тем самым резко сократив подвоз хлеба с юга в центральные районы России. Волнения перекинулись из Тамбовщины на сопредельные губернии, где также свирепствовал голод и бесчинствовали продотряды. Правительство срочно принимали меры для подавления крестьянских волнений. После разгрома Врангеля значительные армейские силы под командованием М.В. Фрунзе были направлены на подавление вооруженных отрядов Нестора Махно, а часть регулярных войск перебрасывалась в мятежные губернии. С.Есенин мог и не знать, что за действиями армейских подразделений следил лично В.И. Ленин, который в начале 1921 года в одной из записок писал: «Надо ежедневно в хвост и гриву гнать (и бить и драть) главкома Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно» ( 10)

Командующим войсками Тамбовского военного округа был назначен прославившийся во время гражданской войны командарм М.Н. Тухачевский. Ему предписывалось в кратчайший срок ликвидировать сопротивление антоновских отрядов. С мятежниками стали жестоко расправляться. Не щадили никого. Иногда выжигались десятки сел и деревень с поголовным уничтожением всего проживающего в них населения. Против сильной государственной военной машины протестующие крестьяне не могли устоять. Восстание было обречено на поражение. В 1922 году в одной из перестрелок А. Антонов был убит.

События, связанные с тамбовским восстанием, совпали по времени с работой Есенина над поэмой «Пугачев». Сам Есенин не был свидетелем военных действий регулярных войск против антоновцев, но мог получать какую-то информацию от Г. Колобова, принимавшего участие в инспекционных проверках снабжения армейских подразделений. Анализ истории создания поэмы «Пугачев» показывает, что «живые впечатления поэта определили тяжелую трагическую атмосферу написанных во время поездки по пугачевским местам глав. Получалось так, что текст поэта вольно или невольно передавал чувства автора, вызванные крестьянскими восстаниями 20-х годов» (11).

Уже в первых главах «Пугачева» косвенно отразились события, связанные с подавлением вспыхнувшего в Кронштадте мятежа военных моряков и расправой над взявшими оружие крестьянами. В черновых вариантах поэмы Емельян Пугачев произносит слова, чуждые эпохе ХVIII века, когда все надежды на лучшую жизнь связывали только с хорошим царем. Пугачев же убеждает восставших в духе ХХ века:

 

Зарубите на носах, что в своем государстве

Вы должны не последними быть, а первыми…

В основной текст поэмы эти строки не попадут, но в одном из первых монологов Пугачева есть слова, которые соотносимы и с современностью, и со временем ХVIII века:

 

Невеселое наше житье!

Но скажи мне, скажи,

Неужель в народе нет суровой хватки

Вытащить из сапогов ножи

И всадить их в барские лопатки?

Дух протеста против несправедливости, а тем более насилия, был присущ Есенину.

Конечно, открытым текстом об антоновском движении невозможно было рассказывать. Об этом говорится в поэме тонкими намеками, иносказательно, в расчете на умного и догадливого читателя. Так появилось необычное в монологе казака Буранова сравнение с луной, которую «как керосиновую лампу в час вечерний зажигает фонарщик из города Тамбова…». Керосиновых ламп во времена Пугачева не было, тем более в глухих захолустных городках и селах. И специальность фонарщика появилась значительно позже в крупных губернских городах. Приводимое в поэме сравнение объяснимо только фактами современности.

Хорошо известные слова, произнесенные Емельяном Пугачевым в конце поэмы, «Дорогие мои … дорогие… хор-рошие…» были в 20-е годы более понятны читателям, так как они встречались в обращениях А. Антонова к восставшим тамбовским крестьянам (12). В черновом варианте эти слова произносит Чумаков, узнав о сговоре казаков выдать властям Пугачева: «Как же можно? Родные мои! Хорошие!» Но в окончательном тексте эти полные трагизма слова Емельян произносит дважды:

 

Дорогие мои… Хор-рошие…

Что случилось? Что случилось? Что случилось?.. (…).

А казалось… казалось еще вчера…

Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…

Современные есениноведы обратили внимание на тройное скрытое в поэме указания, что пугачевский мятеж подавляет не Петербург, где царствовала императрица Екатерина II, а Москва., в которой находилось современное большевистское правительство (13). Когда же атаман Чумаков с болью рассказывает о разгроме пугачевских отрядов, то в его монологе слышится описание современной расправы над восставшими тамбовскими крестьянами, по своей масштабности и жестокости превосходящее подавление мятежа царскими войсками в ХVIIIвеке:

Нет, это не август, когда осыпаются овсы,

Когда ветер по полям их колотит дубинкой грубой.

Мертвые, мертвые, посмотрите, кругом мертвецы,

Вон они хохочут, выплевывая сгнившие зубы.

Сорок тысяч нас было, сорок тысяч,

И все сорок тысяч за Волгой легли, как один.

Даже дождь так не смог бы траву иль солому высечь,

Как осыпали саблями головы наши они.

Что это? Как это? Куда мы бежим?

Сколько здесь нас в живых осталось?

От горящих деревень бьющий лапами в небо дым

Расстилает по земле наш позор и усталость.

Лучше б было погибнуть нам там и лечь,

Где кружит воронье беспокойным, зловещим свадьбищем,

Чем струить эти пальцы пятерками пылающих свеч,

Чем нести это тело с гробами надежд, как кладбище!

Такое совпадение отдельных фрагментов исторической поэмы с послереволюционной действительностью позволяло некоторым критикам С. Есенина оценивать происходящие в произведении события с позиций современности. Еще до публикации «Пугачева», когда драма читалась и обсуждалась в узком доверительном кругу друзей, в одном из зарубежных журналов появился отзыв на рукопись поэмы. Рецензент, скрывшийся за псевдонимом Москвич, писал, что Есенину «собственно, нет и дела до реального, исторического Пугачева. Для Есенина Пугачев – только мужик, как пугачевщина – мужицкий бунт. Не конкретный, в определенных исторических условиях, крестьянский мятеж против екатерининской Империи, не мятеж против самовластия вообще, а именно мужицкий бунт, как таковой, протест мудрой мужицкой души против бездушной мудрости государства. Это больше бунт есенинский, чем бунт пугачевский…» (14).

C. Есенину были близки по духу требования восставших в Тамбовской губернии крестьян, поэтому он сочувственно относился к их протестам. У него и раньше стихийно прорывалось чувство недовольства против проводимой в деревне политики военного коммунизма. Он не мог быть равнодушным к ломке старого, но очень близкого и родного ему деревенского быта и крестьянских традиций. Да и взгляды эсеров, представлявших больше интересы крестьян, ему были понятны, так как в первые месяцы после революции С. Есенин был в хороших отношениях с редакцией эсеровской газеты, где печатались его стихи, был знаком с некоторыми лидерами эсеров, среди которых у него большим авторитетом пользовался Р.В. Иванов-Разумник.

Во время продолжительных или кратковременных стоянок С. Есенин встречал на вокзалах истощенных и изможденных крестьян с котомками, узлами, с детьми и бабами, которые бежали из голодающих деревень. Эта неуправляемая толпа при приближении к станции очередного поезда приходила в движение, пытаясь любыми способами пробраться в переполненные вагоны проходящих в восточном направлении поездов, хотя сделать это было сложно. Составов с гражданскими грузами было мало, а в военные эшелоны часовые не пускали, угрожая оружием. Специальный вагон Г. Колобова, в котором ехал Есенин, также охранялся часовым.

Убогий вид крестьян на железнодорожных станциях вызывал у Есенина сострадание, но он ничем не мог помочь им. Выслушивал внимательно различные истории, давал некоторые советы, мог рассказать о том, что писали газеты. О новой политике советской власти С. Есенин узнавал из материалов газеты «Правда», других центральных газет, которые получал Г. Колобов по должности. В газетах была опубликована речь В.И. Ленина на Х съезде партии большевиков, который состоялся с 8 по 16 марта 1921 года, и другие материалы о проводимой внутренней политике после окончания гражданской войны. 21 апреля 1921 года массовым тиражом была издана брошюра «О продовольственном налоге». Власти делали все возможное, чтобы довести до крестьян сведения, что скоро ненавистная им продразверстка будет отменена, а на смену ей придет твердый продовольственный налог, что будет разрешена свободная торговля излишками хлеба, а в городах развернется производство промышленных товаров. Но в эти обещания голодающие крестьяне не очень верили. Они думали больше о дне сегодняшнем и о хлебе насущном, чтобы пережить этот проклятый голод.

В многочисленных толпах крестьян на вокзалах встречались и нищие, которые добывали себе на пропитание исполнением песен, частушек. Возможно, что на одной из таких остановок С. Есенин услышал песню, которую любили петь повстанцы в антоновских отрядах. Мелодия была простой, а слова отражали современную боль. В дальнейшем эта песня станет одной из любимых у Есенина:

Что-то солнышко не светит,

Над головушкой туман,

Ай уж пуля в сердце метит,

Ай уж близок трибунал.

Ах, доля-неволя,

Глухая тюрьма!

Где-то черный ворон вьется,

Где-то совушки кричат…

Не хотелось, а придется,

Землю кровью орошать!

Эх, доля-неволя,

Глухая тюрьма!

Поведут нас всех под стражей,

Коммунист взведет курок.

По тропинке, на овражьей

Укокошит под шумок.

Эх, доля-неволя,

Глухая тюрьма!

 

Станция Рузаевка

Сергей Есенин по пути в Ташкент останавливался в Рузаевке. Старожилы города Саранска и станции Рузаевка телеграфисты Валентин Григорьевич Ермолаев, Алексей Андреевич Абакумов, парикмахеры Александр Николаевич Котлов, Владимир Петровича Соколова, слесарь Владимир Сергеевич Корнилов, машинист Иван Алексеевич Чубуков хорошо помнили об однодневном пребывании С. Есенина в Рузаевке. Их воспоминания записал в 50-60-е годы есенинолюб А.А. Котлов. В изданной брошюре «Есенин и Мордовия» он писал: «Прибывший поезд дальше должен был следовать на Пензу. Но пензенская ветка с сильным подъемом. Поэтому, видимо, служебный вагон отцепили и поставили в тупик у товарной конторы, а поезд проследовал своим путем с помощью толкача на Пензу. Служащий товарной конторы Сергей Федорович Обухов, часто бывавший перед этим в Москве, узнал среди вышедших из вагона Сергея Есенина. Он-то и сообщил на вокзале, что в Рузаевке известный поэт. Рассказывали, что поэт побывал в депо, на вокзале, в телеграфе отправил в Москву телеграмму, охотно вступал в разговоры с местными жителями, рабочими и служащими, интересовался событиями в Рузаевке в революцию 1905 года, местами, где бывал Пугачев… Вечером того же дня вагон Есенина был прицеплен к поезду, который следовал по сызранской дороге в Самару» (15).

Имеются и другие свидетельства, подтверждающие пребывание С.Есенина в Рузаевке, которые А.А. Котлов привел в своей брошюре «Есенин и Мордовия»: « В феврале 1936 г. во время встречи с читателями г. Саранска П.В. Орешин рассказывал: «Есенин мне много рассказывал о своей жизни, о своих планах. Но о специальных поездах в Пензу или Саранск я не слышал от него. Но вот в Рузаевке, я точно знаю, Сергей бывал. Не раз он мне рассказывал о своей поездке в Ташкент, о том, как эта поездка утомила его своей медлительностью: от Москвы до Самары поезд тащился почти неделю. А в самой Самаре его вагон простоял три дня. Вспоминал он и остановку в Рузаевке». Спустя десять лет после этого рассказа Петра Васильевича Орешина мы посетили село Константиново и навестили мать поэта Татьяну Федоровну Есенину. Услышав, что мы из Саранска, который находится рядом с большой станцией Рузаевка, она оживилась: «О Рузаевке я слышала.. Давно, еще при жизни Сережи, с этой станции у нас жил один паренек из беспризорных. Приехал он с запиской от Сережи. Просил его приютить. Вот и жил, как свой…» (15).

Поездка в Пензу не удалась, хотя Г. Колобов хотел навестить и показать С. Есенину свой родной город. Из Пензы был родом и Анатолий Мариенгоф. По их рассказам С. Есенин мог представить общую картину города. Пенза была основана в 1666 году. Первоначально это был деревянный острог с небольшими посадами среди проживавших в крае мордвы и мещеряков. Жители Пензы были участниками многих исторических событий. В 1670 году острог был взят полками Степана Разина, а в 1774 году в городе побывали казаки Емельяна Пугачева. С ХVIII века Пензу определили главным городом Пензенского наместничества, затем центром Пензенской губернии. С конца ХIХ века Пенза становится важной железнодорожной станцией Сызрано-Вяземской железной дороги. От нее идут две ветви – до станции Рузаевка Московско-Казанской железной дороги и до станции Сердобск Рязано-Уральского направления. Город стоит на вершине и склонах довольно высокой горы и на окружающих ее равнинах. Здесь река Пенза впадает в Суру, берега правых притоков которой покрыты лесом, а левые – безлесны. На реке Сура стоит пристань, к которой причаливали до революции речные суда купцов, привозившие на городскую ярмарку хлеб и различные товары. После революции и гражданской войны в Пензе была такая же ситуация, как и в других городах России.

По техническим причинам поездка в Пензу отодвигалась на будущее, но название города нашло свое место в «Пугачеве». В поэме упоминание Пензы и домика на реке Сура было творческим отражением разговоров с Г. Колобовым о его родных местах. В поэме есть сцена, когда в далеких оренбургских степях казак Бурнов вспоминает, что у него в Пензенской губернии есть свой дом. Если обратиться к историческим документам, то окажется, что Иван Бурнов был родом из яицких казаков, а не пензенским жителем, которым никогда не был. Атаман Творогов, подговаривавший казаков к измене Пугачеву, обращается к Бурнову с напоминанием, что если не выдать властям Емельяна Пугачева, судьба которого уже предрешена, то придется расстаться всем с собственной жизнью. Играя на тонких чувствах жизнелюбия, он среди аргументов ссылается на любовь человека к родной земле, родному жилищу, родной семье:

Только раз ведь живем мы, только раз!

Только раз светит юность, как месяц в родной губернии.

Слушай, слушай, есть дом у тебя на Суре,

Там в окно твое тополь стучится багряными листьями,

Словно хочет сказать он хозяину в хмурой октябрьской поре,

Что изранила его осень холодными ветками выстрелами.

Как же сможешь ты тополю помочь?

Чем залечишь ты его деревянные раны?

Против таких доводов Бурнову было трудно устоять, и он соглашается примкнуть к изменникам.

 

Прибытие в Самару

Переезд через Волгу не взволновал Есенина, об этом он ничего не сообщал в письме Анатолию Мариенгофу из Самары. Возможно, что поезд проезжал мост через реку ночью.

Дата приезда С. Есенина в Самару устанавливается на основании данных в письме Б. Мариенгофу. Известно точно, что 5 мая в гостях у Есенина был профессор С.Д. Балухатый. Есенин закончил писать письмо за четыре дня до встречи с профессором, сообщая другу в начале мая: «Прошло еще 4 дня с тех пор, как я написал тебе письмо, а мы еще в Самаре». Но в начале письма Есенин писал: «Сейчас сижу в вагоне и ровно третий день смотрю из окна на проклятую Самару». От точно установленной даты, то есть встречи Есенина с самарским профессором, приезд в Самару, таким образом, разделяет время около семи-восьми суток. Это позволяет делать вывод, что поезд на вокзал Самары прибыл 26 -27 апреля 1921 года (16).

Город Самара расположен на высоком левом берегу Волги, там, где впадает река Самара. Город основан в 1586 году. В ХVI-ХVII веках это место привлекало тех, кто искал вольницу и бежал от власти помещиков и других притеснителей. Особенно много беглых оседало в Самарской Луке, где образовывались вольные товарищества. Размещались в густых лесах вдоль Волги и в глубоких естественных пещерах, откуда было удобно наблюдать за проходящими купеческими судами, чтобы совершать на них налеты с целью грабежа и наживы. Город-крепость Самара и был сооружен в ХVI веке как раз для защиты купеческих караванов от разбойников. Город быстро разрастался, стал известным торговым центром в Среднем Поволжье, важным портом на Волге и крупным железнодорожным узлом, так как отсюда шли поезда в Сызрань, Уфу и Оренбург.

Традиции вольнолюбия в Самаре сохранялись долго. Самарские жители участвовали в восстаниях Степана Разина, Емельяна Пугачева. После провозглашения Советской власти, летом 1918 года город захватили белогвардейцы, которые были выбиты регулярными частями Красной Армии. В 1921 году в Самаре решались те же сложные вопросы ликвидации последствий гражданской войны, как и в других городах России.

Остановка в Самаре для С. Есенина и его спутников затянулась. Дальнейшее следование специального вагона зависело от многих причин. Необходимо было ждать попутного поезда, но когда это случится – никто не знал. Из-за этой неопределенности не разрешалось покидать территорию вокзала, чтобы не отстать от поезда. Отсиживались, в основном, в вагоне. «Климат здесь почему-то в этот год холоднее, чем у нас, – писал в Москву С. Есенин. – Кой-где даже есть еще снег! – Так что голым я пока не хожу и сплю, покрываясь шубой» (VI, 120).

С. Есенин начал писать письмо А.Б. Мариенгофу, в котором сообщал о своем не очень радостном пребывании в Самаре. Жаловался на дороговизну и плохое обеспечение продуктами питания: «Милый Толя! Привет тебе и целование. Сейчас сижу в вагоне и ровно третий день смотрю из окна на проклятую Самару и не пойму никак, действительно ли я ощущаю все это или читаю «Мертвые души» с «Ревизором»…. Лева сидит хмурый и спрашивает меня чуть ли не по пяти раз в день о том, съел бы я сейчас тарелку борща малороссийского? …Итак, мой друг, часто вспоминаем тебя, нашу милую Эмилию и опять, ОПмТЬ, возвращаемся к тому же: «Как ты думаешь, Сережа, а что теперь кушает наш Ваня?» В общем, поездка очень славная! Я и всегда говорил себе, что проехаться не мешает, особенно в такое время, когда масло в Москве 16-17, а здесь 25-30. Это, во-первых, экономно, а во-вторых, но во-вторых, Ваня (слышу, Лева за стеной посылает Гришку к священной матери), это на второе у нас полагается» (VI, 120-121). По деликатным причинам С. Есенин вместо нецензурной лексики использует сокращение ОПмТЬ. Авторская графика этого слова, по мнению комментаторов текста письма, подчеркивает его эвфемистический смысл, раскрываемый ниже в этом же письме (ср. «…Лева за стеной посылает Гришку к священной матери») (VI, 488). Не должно удивлять и обращение Есенина к Анатолию Мариенгофу по имени-прозвищу Ваня. У имажинистов прозвища были употребительны. В кругу друзей Мариенгофа звали «Рыжим» и «Ваней длинным» (17).

 

Критика имажинистов

Во время прогулки по перрону С. Есенин прочитал в стенгазете заметку об имажинистах. В письме А. Мариенгофу докладывал: «Сегодня с тоски, то есть с радости, вышел на платформу, подхожу к стенной газете и зрю, как самарское лито кроет имажинистов. Я даже не думал, что мы здесь в такой моде. От неожиданности у меня в руках даже палка выросла, но за это, мой друг, тебя надо бить по морде» (VI, с. 122). Пока не удалось выяснить содержание прочитанной С. Есениным заметки, но судя по его реакции, отзыв был критически направлен против имажинистов. Возможно, что подобная отрицательная оценка имажинизма была откликом на публикацию 14 апреля 1921 года в газете «Известия ВЦИК» гневного письма наркома А.В. Луначарского, в котором говорилось: «Довольно давно уже я согласился быть почетным председателем Всероссийского союза поэтов, но только совсем недавно смог познакомиться с некоторыми книгами, выпускаемыми членами этого союза. Между прочим, с «Золотым кипятком» Есенина, Мариенгофа и Шершеневича. Как эти книги, так и все другие, выпущенные за последнее время так называемыми имажинистами, при несомненной талантливости авторов, представляют собой злостное надругательство и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией. (…). Так как союз поэтов не протестовал против этого проституирования таланта, вываленного в зловонной грязи, то я настоящим публично заявляю, что звание председателя Всероссийского союза поэтов я с себя слагаю» (18).

Сборник «Золотой кипяток» был напечатан издательством «Имажинисты» во 2-ой Государственной типографии в январе 1921 года. В нем были опубликованы произведения трех авторов. С. Есенин был представлен стихотворением «Исповедь хулигана», А. Мариенгоф – поэмой «Развратничаю с вдохновением», а В. Шершеневич – поэмой «Перемирье с машинами». Отзываясь отрицательно о сборнике «Золотой кипяток», А.В. Луначарский, к сожалению, не увидел никакого различия между включенными в него произведениями, очень непохожих по стилю и содержанию. Он обвинил всех троих поэтов в том, что они «как бы нарочно стараются опаскудить свои таланты». Наиболее уязвимой для критики было произведение А. Мариенгофа «Развратничаю с вдохновением». В поэме автор, подчиняясь нахлынувшему на него «развратному вдохновению», через систему образов, представленных хаотично в тексте, поведал о своем рождении и творчестве, цинично высмеивая чувство любви, чрезмерно подчеркивая свою оригинальность и необычность, патетически провозглашая:

Люди, слушайте клятву, что речет язык:

Отныне и вовеки не склоню над женщиной мудрого лба

Ибо:

Это самая скучная из всех прочитанных мною книг.

Вадим Шершеневич в поэме «Перемирье с машинами» затронул важную для того времени индустриальную тему, лирически воспевая стальную суровость заводских корпусов, но неожиданно приходит к очень сомнительным выводам об отношении поэта к этой реальности:

Слушайте, люди: раковины ушей упруго

Растяните в зевоте сплошной:

Я пришел совершить свои ласки супруга

С заводской машиной стальной!

На этом фоне произведение С. Есенина воспринимается совершенно по-иному. В нем отчетливо прослеживается главная тема – тема любви к родине. «Я люблю родину, я очень люблю родину!» – восклицает поэт. С горечью С. Есенин замечает, что в этой любви больше боли и отчаяния, чем радости. «Бедные, бедные крестьяне!» – приходит поэт к выводу о жизни селян, обделенных житейскими радостями. Драматизм повествования усиливается за счет рассказа о своем творческом пути, глубокими корнями уходящего в крестьянский мир. В своей исповеди С. Есенин четко видит свое предназначение поэта в роли защитника обездоленных и униженных.

Я пришел, как суровый мастер,

Воспеть и прославить крыс,

Башка моя, словно август,

Льется бурливых волос вином,

Я хочу быть желтым парусом

В ту страну, куда мы плывем.

Смысл слова «хулиган», которое было вынесено в заглавие поэмы, необходимо понимать как синоним слова «защитник». Кто это поймет, тот может по-иному оценивать встречающуюся в тексте грубоватую лексику. Если же все внимание уделить только этой лексике, явно не ласкающей слуха, то смысл маленькой поэмы С. Есенина теряет четкие очертания. Жаль, что этого не заметил А.В. Луначарский, а его оценка нашла сторонников не только в столице, но и на периферии.

 

Литературный вечер.

Самара в «Пугачеве»

Прочитанная заметка об имажинистах в стенгазете подтолкнула С. Есенина к поискам автора написанного. Ему удалось познакомиться с самарским жителем Сергеем Николаевичем Любимовым и другими местными ценителями поэзии. По их предложению С. Есенин выступил на литературном вечере в Клубе железнодорожников. По завершении встречи поэт подарил устроителю вечера С. Любимову свою книгу «Исповедь хулигана» (М., «Имажинисты»,1921) с дарственной надписью: «Сереже Любимову. В знак приятного знакомства. Сережа Есенин. 1921 Самара май 3». (VII(1), 140).

С. Есенин продолжает работать над «Пугачевым». Название Самара встречается в тексте поэмы не так часто. Более того, используемый в черновых вариантах топоним Самара в окончательном авторском тексте в некоторых случаях убирается. Когда атаман Зарубин рассказывает о боевых достижениях восставших казаков и крестьян, он в одном из первых вариантов своего монолога перечисляет конкретные города и крепости:

Двадцать крепостей мы забрали у неприятеля,

Двадцать самых тяжелых крепостей.

И в Самаре, и в Пензе и в Саратове

Нас встречали …

При дальнейшей работе над этим монологом С. Есенин заменяет название Пенза на Пермь, Самару на Казань, а затем решает убрать из текста все перечисленные названия городов. Указать в поэме все захваченные крепости было невозможно, да такая задача и не ставилась. Масштабность победного распространения восстания в «Пугачеве» иллюстрируется не перечислением конкретных городов и сел, а представлена более обобщенно. В окончательном варианте это звучит так:

Треть страны уже в наших руках,

Треть страны мы как войско выставили.

Для Есенина Самара была своеобразной границей между Европой и Азией. В поэме «Пугачев» именно от Самары в далекую Монголию бегут калмыки в своих тридцати тысячах кибиток, хотя в предварительных вариантах было указано, что калмыки двинулись «из самарских степей за Чаган»…

Где-то по пути к Самаре Есенин увидел необычного вида ольху. В поэме ольха была представлена как символ – вестник надвигающейся беды, которая ожидает взбунтовавшихся казаков в недалеком будущем. Первоначально дерево-символ поэт хотел разместить на берегу речки Чаган, но передумал и заменил название Чаган на Самару. Об этом дереве-символе в «Пугачеве» казак Шагаев взволнованно рассказывает своим друзьям:

Около Самары с пробитой башкой ольха,

Капая желтым мозгом,

Прихрамывает при дороге.

Словно слепец, от ватаги своей отстав,

С гнусавой и хриплой дрожью

В рваную шапку вороньего гнезда

Просит она на пропитание

У проезжих и у прохожих.

Но никто ей не бросит даже камня.

В испуге крестясь на звезду,

Все считают, что это страшное знамение,

Предвещающее беду.

Что-то будет.

Что-то должно случиться.

Говорят, наступит глад и мор,

По сту раз на лету будет склевывать птица

Желудочное свое серебро.

Этот символ неминуемой беды соотносится не только с эпохой крестьянского восстания Пугачева. Он напоминал читателям о современном бедственном состоянии земли российской после революции и гражданской войны. Эйфория полной свободы и райского благоденствия, которая проявлялась в первые дни после революции, давно сменилась разочарованием из-за неисполнимости мечтаний. Многие в стране столкнулись с удручающей действительностью. Приходилось думать не о благоденствии, а о возможности выжить. Нищета и разруха бросалась в глаза повсеместно.

В Самаре на вокзале и возле него Есенин видел все тех же обездоленных крестьян, бегущих из своих родных мест. Они верили, что там, в Ташкенте или в другом южном городе, они обязательно заработают на хлеб, привезут зерно домой и спасут не только себя, но и своих родных. В повести «Ташкент – город хлебный», созданной в это время, А.Неверов записал разговор крестьян, которые подслушал обездоленный мальчишка Мишка Додонов: «Мужики в углу про Ташкент говорили, упоминали Самаркан. Тоже город, только еще за Ташкентом четыреста верст. Наставил уши Мишка, прислушался. Хлеб очень дешевый в Самаркане, дешевле, чем в Ташкенте. А в самом Ташкенте цены поднимаются, и вывозу нет – отбирают. Если к сартам удариться в сторону от Самаркана, – там совсем чуть не даром. На старые сапоги дают четыре пуда зерном, на новые – шесть. Какая, прости господи, юбка бабья – и на неё полтора-два пуда. Потому что Азия там, фабриков нет, а народ избалованный на разные вещи. Живет, к примеру сарт, у него четыре жены. По юбке – четыре юбки, а чай пьют из котлов. Увидят самовар хороший – двенадцать пудов. Потревожили разговоры хлебные Мишкину голову – защемило, заныло хозяйское сердце» (19, с. 221)… Подобная вера в счастливый исход поездки подпитывала надежду вынужденных переселенцев.

 

Профессор С. Балухатый

5 мая С. Есенин встретился с профессором Самарского университета С.Д. Балухатым. О встрече сообщил в письме А. Мариенгофу: «Еще через день. Был Балухатый, рассказал очень много интересного. Он собирается в Петербург. Я просил его зайти к тебе. Приюти его, возьми рукописи и дай денег» (VI, 122).

Балухатый Сергей Дмитриевич ( 1892 – 1945), литературовед и библиограф, родился в Феодосии. В 1912 году закончил с золотой медалью Таганрогскую гимназию. С 1910 года начал публиковать в местной газете путевые заметки, рецензии, статьи на литературные темы. С.Д. Балухатый поступил на Историко-филологический факультет Петербургского университета, который окончил в 1917 году и был оставлен для подготовки к профессорскому званию. Интересовался вопросами русской литературы ХVII-ХVIII вв. Во время обучения в университете С.Д. Балухатый посещал семинарий профессора С.А. Венгерова, увлекался научной библиографией. Был секретарем «Толковой библиографии по истории древнерусской литературы». В 1918 году С.А. Венгеров привлек его на работу в Российскую книжную палату. Во второй половине 20-х годов С.Д. Балухатый возглавлял Библиографический кабинет при Институте истории искусств.

На филологическую подготовку С.Д. Балухатого сильное влияние оказал профессор В.Н. Перетц, известный специалист по истории русской литературы. В 1919 году по предложению профессора, который в это время проживал в Самаре, С.Д. Балухатый переехал в город на Волге. Его избрали профессором нового Самарского государственного университета. Самарский период в жизни С.Д. Балухатого характеризуется изменением его филологической ориентации. Он отходит от истории древнерусской литературы, уделяя больше внимания вопросам теории литературы. Подготовил несколько научных статей о ритмико-синтаксических особенностях русской речи, об опыте стилистического описания стихотворных произведений, о роли ритма в поэзии. В январе 1921 года написал письмо С. Есенину с просьбой оказать помощь в издании своих работ по поэтике. С. Есенин 22 января 1921 года ответил ему, что издательство «Имажинисты» готово опубликовать представленные рукописи на условиях оплаты, которая в три раза выше установленных ставок в государственных издательствах, «при этом половина выплачивается при получении рукописи, а половина после выхода книги» (VI, 118-119). Книги С.Д. Балухатова в издательстве «Имажинисты» не выходили. Профессор мог отказаться от услуг издательства «Имажинисты», так как сдал свои статьи в «Известия Самарского государственного университета», которые были отпечатаны в 1922 году. В 3-й выпуск «Известий» вошли пять научных статей С.Д. Балухатова, которые и были предметом обсуждения при встрече с С. Есениным.

О приезде С. Есенина в Самару С.Д. Балухатый узнал случайно. Он не мог упустить возможности повстречаться с известным поэтом. У них было о чем поговорить. Вспоминали предвоенный Петербург, затронули тему о современном развитии русской литературы. С. Есенин подарил профессору две свои книги. На «Исповеди хулигана» написал: «Дорогому Сергею Дмитриевичу Балухатому С. Есенин. 1921. май 5». На обороте титульного листа книги «Трерядница» (М. «Имажинисты». 1921) повторил с небольшим изменением дарственную надпись: «Сергею Дмитриевичу на добрую память С. Есенин. 1921. май 5. Самара» (VII (1), 141-142).

С.Д. Балухатый рассказал о своих исследованиях по поэтике, о проблеме художественного слова в различных литературных школах. В беседе не обошли стороной и работу С. Есенина над поэмой «Пугачев». Это позволило им поговорить о «Слове о полку Игореве», так как первоначальное название поэмы С. Есенина «Поэма о великом походе Емельяна Пугачева» уже напоминало о древнерусском памятнике, который оба великолепно знали. С. Есенин в 1917 году предпринял попытку вольного переложения «Слова о полку Игореве» в диалектных терминах (67). В.Н. Розанов записал мнение С. Есенина о влиянии древнерусского памятника на его творчество «Как-то разговор зашел о влияниях и о любимых авторах. – Знаете ли вы, какое произведение, – сказал Есенин, – произвело на меня необычайное впечатление? «Слово о полку Игореве». Я познакомился с ним очень рано и был совершенно ошеломлен им, ходил как помешанный. Какая образность! Какой язык!» (9, с.441).

С. Есенин неоднократно подчеркивал значимость древнерусского памятника в создании образности поэтического слова. «Через строго вычитанную сумму образов, – писал С. Есенин в «Ключах Марии», – «соловьем скакаше по древу мысленну», наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову. Мы видим, что у него внутри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное неколеблемое древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов» (V, 128).

 

Отъезд из Самары

Во время пребывания в Самаре свободное передвижение С. Есенина в течение почти 10-ти суток было ограничено территорией железнодорожного вокзала и привокзальной площади из-за его «вагонной жизни» и постоянного ожидания незапланированного отъезда. «Вот так сутки, другие, третьи, четвертые, пятые, шестые едем, едем, а оглянешься в окно, как заколдованное место – проклятая Самара,»– писал С. Есенин в Москву (VI, 121). Местная печать никак не отметила приезд поэта, тем более, что он был незапланированным. Контактов с самарскими поэтами, литераторами, за исключением встречи с С.Д. Балухатым и литературного вечера в Клубе железнодорожников, не было. Отъезд С. Есенина из Саратова определяется с учетом лимита времени, необходимого на дорогу до Ташкента, куда поезд прибыл 12-13 мая 1921 года.

Все свободное время С. Есенин работал над поэмой «Пугачев».

C. Есенину пришлось не только преодолевать устоявшиеся стереотипы о жанре и сюжете пьесы, но и по-новому использовать языковые возможности при художественной характеристике образов. Конечно, герои «Пугачева» говорят не тем языком, на котором общались русские в ХVIII веке, но ведь и пьеса должна читаться современниками Есенина, для которых язык пугачевского времени, если к нему обратиться в угоду исторической правде, будет непонятен. Нужно было найти такие слова-образы, которые позволяли бы современному читателю глубоко сопереживать вместе с героями поэмы. Неудивительно, что отдельные строки «Пугачева» в рукописи имеют до двадцати вариантов, а общее их количество по объему вчетверо превышают печатный текст пьесы.

Есенин постоянно испытывал творческие муки в поисках нужного слова для образного повествования. В «Пугачеве» встречается много слов-образов, а также выразительных сравнений при описании самых обычных явлений природы. В тексте , например, рассвет уподоблен клещам, звезды – зубам, темное небо – пасти, луна – колоколу, месяц – ягненку кудрявому и т.д. Эти образы были понятны и художественно выразительны. Поэт был убежден, что те, кто будет считать подобные слова-образы искусственными, могут показать свою поэтическую безграмотность, хотя и таких ценителей поэзии в то время было немало. . «Наше современное поколение не имеет представления о тайне этих образов,- писал С. Есенин в «Ключах Марии». – В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупление. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие. Художники наши уже несколько десятков лет подряд живут совершенно без всякой внутренней грамотности» (V, 206).

Раскрыть образное богатство русского языка стремились многие мастера слова, в том числе А. Блок и Н. Клюев, которых Есенин считал своими учителями. Во время работы над поэмой «Пугачев» их произведения стали оцениваться Есениным по-иному. В письме критику и литературоведу Р.В. Иванову-Разумнику Есенин откровенничал: « Я даже Вам в том письме не все сказал, по-моему, Клюев совсем стал плохой поэт, так же как и Блок. Я не хочу этим Вам сказать, что они очень малы по своему внутреннему содержанию. Как раз нет. Блок, конечно, не гениальная фигура, а Клюев, как некогда пришибленный им, не сумел отойти от его голландского романтизма. Но все-таки они, конечно, значат много. Пусть Блок по недоразумению русский, а Клюев поет Россию по книжным летописям и ложной ее зарисовке всех приходимцев, в этом они, конечно, кое-что сделали. Сделали до некоторой степени даже оригинально. Я не люблю их, главным образом, как мастеров в нашем языке. Блок – поэт бесформенный. Клюев тоже. У них нет почти никакой фигуральности нашего языка. У Клюева они очень мелкие («черница-темь сядет с пяльцами под окошко шить златны воздухи», «Зой ку-ку загозье, гомон с гремью ширгунцами вешает на сучья», «туча – ель, а солнце – белка с раззолоченным хвостом» и т.д.). А Блок исключительно чувствует только простое слово по Гоголю, что «слово есть знак, которым человек человеку передает то, что им поймано в явлении внутреннем или внешнем» (VI, 122-123).

Желание добиваться выразительности художественного образа подтолкнуло Есенина на пересмотр собственного мнения о роли просторечных и диалектных слов в поэтических текстах. В начале своего творческого пути он часто использовал диалектные слова, которые многим читателям были непонятны. За это рецензенты его справедливо критиковали. При переиздании Есенин внес в стихотворения поправки, заменяя некоторые диалектные и просторечные слова и выражения. Поэтому было оправданным его замечания в адрес Клюева, который в своих лирических произведениях использовал диалектные слова, смысл которых был понятен ограниченному кругу людей. Мало кто знает, что в северных говорах слово «зой» обозначает гул, шум множества насекомых, а «загозье» образовано от «загозынька» в значение кукушка, таким образом «загозий» – это кукушечий, наконец, «шаргунцы» употреблены в значении бубенчики, погремушки. Так писал Н. Клюев в 1915 году в стихотворении «Беседный наигрыш, стих доброписный». Есенин хорошо помнил эти строки, цитируя их в письме.

Не зря С. Есенин использует для характеристики своих собратьев по перу неологизм «приходимец», образованный соединением слов «проходимец» и «пришлый».По его мнению, такие «приходимцы» на русский язык смотрят как бы со стороны, не стараясь добраться до глубинных пластов. В статье «Ключи Марии» С. Есенин доказывал, что русский язык по своей природе красочен и выразителен, в нем скрыта глубокая образность, которая позволяла с древнейших времен русским понимать природу как живое явление. Эту неразрывную связь слова с жизнью поэт подчеркивал часто, упрекая имажинистов: «Собратьям моим кажется, что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и ее уклада. (…) Каждый шаг словесного образа делается так же, как узловая завязь самой природы» (V, с. 201).

 

Бузулук и Чаган

Поезд, к которому прицепили специальный вагон Г. Колобова, совершил вынужденную остановку в Бузулуке, уездном городе, расположенном в 166 верстах от города Самара при впадении речки Бузулук в реку Самара. Город интересовал С. Есенина в связи с работой над поэмой «Пугачев». Часть повстанческих сил Пугачева первоначально находилась в Бузулукской крепости для сбора продовольствия и фуража. Атаман Илья Арапов, сподвижник Емельяна Пугачева, неплохо справлялся со своими обязанностями. Зимой 1773 года в Бузулуке был зачитан манифест Пугачева, согласно которому атаману Арапову предстояло двинуться к городу Самара по Самарской линии от Бузулука. Но этого не произошло, так как правительственные войска освободили город. В 1775 году была предпринята неудачная попытка захвата повстанцами Бузулука. С. Есенину были знакомы и другие исторические факты осады крепости, об отношении горожан к восставшим, но при работе над текстом он не включил в «Пугачев» сведения об атамане Арапове, а географическое название Бузулук в поэме не встречается.

«Весной 1921 года станция была забита поездами,- вспоминал Павел Ануфриевич Касютин, начальник связи железнодорожного вокзала Бузулук в 20-е годы. – К нам на телеграф, на второй этаж, пришел мужчина и потребовал отбить телеграмму в Москву в Наркомпуть, показывая свои бумаги, что они едут в командировку в Среднюю Азию, а их почти на каждой станции, в том числе и у нас в Бузулуке, держат по несколько суток. А пришел он, наверное, от начальника станции. Я им (а он приходил еще с одним своим спутником) пояснил, что не могу предоставить права отправить телеграмму с ведомственного телеграфа, а пусть идут в город. Ходили они или нет, не знаю, но фамилию я запомнил хорошо. Еще он сообщил, что он поэт, говорили о многом, но одно врезалось в мою память. Есенин спросил: «А где Чаган и можно ли туда доехать?» Мы ему показали из окна второго этажа на идущий от Бузулука до Уральска большак. А вот зачем он спрашивал о Чагане, я до сих пор не знаю» (20).

Географическое название Чаган было хорошо известно поэту. В самом начале поэмы «Пугачев» Емельян спрашивает: «Ты ли, ты ли, разбойный Чаган, Приютил дикарей и оборванцев?» Название Чаган у Есенина ассоциировалось с границей, за которой начинается незнакомая ему Азия. В одном из первых вариантов рассказа о бегстве калмыков на восток, поэт назвал Чаган конечным пунктом: «Из самарских степей за Чаган», но в дальнейшем заменил топоним Чаган на географическое название Иргис И это было логично. Река Чаган протекала недалеко от обжитых мест, а Иргис была в далекой Тургайской степи. По рассказам кочевников, река Иргис течет то непрерывно, то плесами, образуя попутно небольшие озера. В верхнем течении реки вода пресная, а потом от солончаков меняет вкус. Дальше за рекой Иргис начинается бесконечная Азия.

Есенину было известно, что там, где широкое устье Чагана бурлит и впадает в реку Яик (так в старину называли реку Урал), находилась крепость Яицкий городок. Здесь произошло крупное сражение восставших казаков с регулярными правительственными войсками. С.Есенин читал в историческом исследовании Н.Ф. Дубровина, что после тяжелого и неудачного для восставших боя с правительственными войсками 3-4 июня 1772 года в 70 верстах от Яицкого городка, 5 июня казаки, опасаясь подкрепления неприятеля, решили переправиться через реку Чаган, чтобы уйти в надежные и безопасные места. Но регулярные войска сумели занять мост через речку , отрезали путь к отступлению и переловили многих беглецов. Отсутствие пушек у пугачевцев не позволило им одержать победу. Именно по этой причине в поэме Караваев объясняет исход неудачного боя:

И если б они у нас были,

То московские полки

Нас не бросали, как рыб, в Чаган.

В черновых набросках первоначально Есенин записал: «Нашей кровью не окрасили бы Чаган», но такое описание его не удовлетворило. Стал рассматривать вариант «Нашими телами не запрудили бы Чаган», но и он не получил авторского одобрения. Слишком натуралистично описывалось событие, а нужна была художественная зарисовка, поэтому в окончательном варианте и появилось сравнение разбитых повстанцев с рыбами.

После Самары С. Есенин сталкивался с многочисленными названиями железнодорожных станций, городов, небольших селений, рек. Некоторые были использованы в поэме. Почти все географические названия в «Пугачеве» были исторически реальными, не вымышленными. Их перечисление создает впечатление масштабности пугачевского восстания. В черновиках и основном тексте поэмы упомянуты 26 имен городов и 15 названий рек и морей, которые встречаются в исторических документах о восстании казаков. Изредка в перечень географических названий поэмы «Пугачев» вклинивались топонимы, которые появились значительно позже описываемых в поэме событий, но не всякий читатель мог обнаружить это несоответствие. В III главе атаман Чумаков объявляет, что «калмыки и башкиры удрали к Аральску в Азию». В действительности же городок Аральск возник в 1905 году во время строительства железной дороги Оренбург-Ташкент. Скорее всего, Есенину название запомнилось как отдаленный ориентир, напоминающий о большом внутреннем Аральском море на азиатских просторах.

Не было и исторического топонима Кокшайск, который упоминается в «Пугачеве». Есенин творчески использовал существовавший до революции топоним Царевококшайск, употребив его без первой части «царево», так как время было иное, да и сам город в 1921 году назывался Краснококшайск. Упомянул же его поэт в связи с тем, что здесь был конечный пункт железнодорожной ветки Московско-Казанского направления, указывающий на северные границы территории восстания Пугачева. Поэт остановился на усеченном названии Кокшайск, что органично вписывалось и в текст поэмы и в систему реальных топонимов (21).

Необычна история встречающегося в «Пугачеве» географического названия Джигильды. Придумать Есенин его не мог, но и на географических картах такого названия нет. Тюркское происхождение данного топонима очевидно. Известна железнодорожная станция Джилга, знакомо название горной цепи Джигертау и имя реки Джангильды, впадающей в реку Урал. Есенин эти названия мог услышать в разговорах или повстречал в каком-нибудь справочнике, историческом документе. Поэта привлекло необычное звучание топонима, хотя не исключается и свободная орфографическая запись услышанного географического названия. В поэме Есенин остановился на названии Джигильды для обозначения одной из крайних точек описываемой местности. Емельян Пугачев в четвертой главе говорит:

От песков Джигильды до Алатыря

Эта весть о том,

Что какой-то жестокий поводырь

Мертвую тень императора

Ведет на российскую ширь

 

Оренбургские встречи

Следующая остановка поезда была в Оренбурге. В городе более заметны последствия гражданской войны. Время было голодное и холодное. Не хватало продовольствия для населения, не было дров, угля для отопления, свирепствовала эпидемия холеры. На заборах висели желтые листки бумаги с приказом о борьбе с эпидемией. На такой же желтой бумаге печатались и местные газеты «Степная правда» и «Коммунар» В санитарной части Первой Армии издавались небольшим тиражом журналы «Красные зори» и «Санпросвет». В городе действовал кружок пролетарских писателей, который до 1920 года возглавлял П.И. Заякин-Уральский (22). По тем же причинам, что и в Самаре, Есенин не имел возможности официально встретиться с местными поэтами. Поезд мог отправиться в сторону Ташкента в любое время.

На вокзале С. Есенин познакомился с местным художником-краеведом Максимовым В.И. (1894-1958) и художником Кудашевым Н.В. (1889-1968). Они предложили совершить небольшую экскурсию по городу, не уходя далеко от территории железнодорожной станции. Походили по центральной Советской улице, которая до революции назвалась Николаевской, постояли у здания, где останавливался во время своего путешествия по пугачевским местам А.С. Пушкин. Дом был в запущенном состоянии, у властей до него руки не доходили. Доехали на извозчике до Форштадта, казачьего пригорода Оренбурга. В доме Н. Кудашева на улице Карла Маркса, состоялась беседа. Хозяин показал гостю свои художественные зарисовки местных достопримечательностей, в основном пейзажи. Сергей Есенин оставил Н. Кудашеву автограф своего стихотворения, написав на куске ватмана, на котором хозяин дома рисовал акварели (автограф не сохранился). Прощаясь с новыми знакомыми, Есенин стал говорить, что Русь распространилась только до Самары, а дальше уже было азиатское небо, всюду простираются чужие нерусские края. Немного охмелев, стал рассуждать о смысле жизни, о ее скоротечности, о стремлении быстрее делать добрые дела. Когда узнал, что Кудашев Н.В. высаживал в степи семена деревьев, чтобы в будущем на этом месте зашумела роща, Есенин похвалил инициативу и даже пообещал написать на эту тему стихотворение. Но нужно было спешить на вокзал, так как перспектива отстать от своих московских друзей не очень-то прельщала Есенина (23).

Во время небольшого застолья и знакомства с городом С. Есенин пытался уточнить некоторые исторические сведения о восстании Пугачева. Не скрывал, что работает над произведением о крестьянском освободительном движении. О многих интересных событиях из истории края рассказал В.И. Максимов. Во времена Пугачева крепость Оренбург имела овальную форму, была окружена крепостным валом высотой более 3,5 метра и рвом такой же глубины. На валу имелось 10 бастионов и два полубастиона для пушек. Четверо ворот вели из города в разные стороны – Яицкие, Самарские (Чернореченские), Сакмарские и Орские. Оренбург был очень необходим Пугачеву. Захватив город, можно было продвигаться дальше на Москву, пополнив вооружение и набрав новых борцов. Но взять город не удалось, хотя у Пугачева было 3 тысячи человек, 20 орудий и 10 бочек пороха. Все атаки на крепость в октябрьские и ноябрьские холодные дни были неудачными, а когда на помощь осажденному Оренбургу пришли новые правительственные отряды, восставшим ничего не оставалось делать, как снять осаду и отойти от города.

Сергей Есенин очень хотел добраться до Бердска, где была во время крестьянского восстания ставка Емельяна Пугачева, но это невозможно было осуществить из-за ограниченности времени. Его повезли поближе к реке Урал, показали полуразрушенную Георгиевскую церковь, с которой пугачевцы обстреливали Оренбург из пушек. Когда стало не хватать картечи, то решили пушки заряжать пятаками. Из поколения в поколение передавали горожане легенду о том, что во время такого обстрела дети бегали по улицам осажденного города и собирали медные гроши. Забавный, конечно, случай, но Есенин не обратил на него внимания и не использовал в поэме.

 

Уральский каторжник

В поэме «Пугачев» несколько раз говорится об осаде Оренбурга, при этом заметная роль отводилась Хлопуше, одному из сподвижников Емельяна Пугачева

Личность Хлопуши вызывала большой интерес у Есенина. Ему посвящена полностью пятая глава поэмы, озаглавленная «Уральский каторжник». С. Есенин создавал не исторический портрет повстанца, а художественный образ, поэтому в поэме переплетаются вымышленные характеристики героя с реальными фактами его биографии. В отличие от других героев в поэме приводятся различные биографические сведения о Хлопуше до его прихода к Пугачеву. С. Есенин хорошо знал подлинную жизнь Хлопуши, насыщенную событиями, описание которых хватило бы не только для небольшой главы, но и для отдельной повести или романа.

Мало кто из участников пугачевского восстания знал истинную биографию Хлопуши. В поэме этот главный герой назван не по имени и фамилии, а только по прозвищу. Почему его прозвали Хлопушей? Каторжник и сам не мог толком объяснить. Возможно, что это прозвище дали ему, когда он работал извозчиком и любил сильно хлопать кнутом. Не исключено, что произошло прозвище от слова «хлопуша» в значении «враль, хвастун», так как Хлопуша любил на судебных процессах, а их было в его жизни несколько, врать, давать лживые показания.

Настоящее имя Хлопуши было Афанасий Тимофеевич Соколов. Родился в 1714 году в селе Мошкович Тверской губернии, числился крестьянином вотчины архиерея Митрофана. Отпросился на жительство в Москву, где стал работать извозчиком. Познакомился с двумя солдатами Коломенского полка и вместе с ними участвовал в краже серебряных вещей, но все были арестованы. При допросе назвался беглым солдатом Черниговского полка. В наказание Хлопушу прогнали сквозь строй в тысячу солдат шесть раз, а затем отослали служить в военную команду. При первой же оказии он сбежал обратно в Тверскую губернию, где жил и работал под своим настоящим именем три года. Однажды в городе Торжок выменял лошадь для домашнего хозяйства, но оказалось, что ему продали ворованную. Никаких оправданий суд не принял во внимание, Хлопуша был нещадно бит кнутом и сослан в Оренбургскую губернию на жительство. Поселился в Бердинской слободе, недалеко от Оренбурга. Стал обзаводиться хозяйством, женился, через год родился сын. Со временем перешел работать на Покровский медный завод графа А.И. Шувалова. Однажды узнал, что с Ирбитской ярмарки едут татарские купцы с товаром и деньгами. Упустить такой случай обогащения Хлопуша не мог. Уговорил в помощники двух крестьян и совершил ограбление, но был опять схвачен. За кражу его не только избили кнутом, но вырвали ноздри и поставили на лице воровское клеймо. Сослали на каторжные работы в Тобольск, но и оттуда Хлопуша сбежал. Был пойман, бит вновь кнутом, закован в кандалы и посажен в тюрьму Оренбургской крепости.

И вот человек с такой биографией неожиданно появляется среди мятежников, настоятельно требуя встречи с Пугачевым:

Слава ему! Пусть он даже не Петр,

Чернь его любит за буйство и удаль (…)

Проведите, проведите меня к нему,

Я хочу видеть этого человека.

Когда Хлопушу в первый раз привели к Пугачеву, то Емельян, рассматривая изуродованное лицо каторжника, не удержался от шутливого вопроса: «Разве лучше тебя некого было губернатору послать?». Но через короткое время Хлопуша будет выделяться не только своим изуродованным лицом. Он станет одним из надежных и инициативных соратников Емельяна Пугачева. Хлопуша пройдет строгую проверку. За него поручится казак Михаил Шагаев, который сидел в Оренбургской тюрьме как участник восстания яицких казаков 1772 года и в тюрьме знал Хлопушу. Пугачев стал полностью доверять Хлопуше, предложил ему офицерский чин, от которого беглый каторжник отказался, ссылаясь на свою неграмотность.

Есенин знал, что Хлопуша прибыл в ставку Пугачева 2 октября 1773 года, поздней холодной осенью, когда наступила плохая предзимняя погода, на что указывали историки. Этот период времени отражается и в поэме. В своем объяснении пугачевцам, которые его задержали, Хлопуша говорит, что «тучи с севра сыпались каменной грудой», а «ветер волосы мои, как солому трепал и цепями дождя обмолачивал».

Есенин не стремился строго придерживаться достоверных фактов биографии Хлопуши. Сравнение черновиков поэмы и окончательного текста свидетельствует о желании поэта художественно усилить отрицательную характеристику каторжника. В первом варианте поэт записал: «Оренбургский губернатор подарил стране отчаянного негодяя и жулика Хлопушу». Не понравилось. При чем здесь оренбургский губернатор, который встретился с Хлопушей случайно? Не лучше ли записать в форме риторического вопроса: «Неужели вы не слышали в этой стране про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу?» Но у кого и зачем спрашивать? Кому какое дело до его прошлого? В окончательном варианте на вопросы атамана Зарубина: – «Кто ты? Кто! Мы не знаем тебя! Что тебе нужно в нашем лагере…» – Хлопуша рассказывает о себе:

Ах, давно, знать, забыли в этой стране

Про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу …

Был я каторжник и арестант,

Был убийца и фальшивомонетчик.

Есенин в поэме приписал каторжнику поступки, которые реальный Хлопуша не совершал. Он никогда не обвинялся в убийстве и тем более не был фальшивомонетчиком. Но эмоциональная выразительность художественного образа Хлопуши за счет дополнительных характеристик усиливалась.

Примечательно, что описание в «Пугачеве» подлинной цели прибытия Хлопуши в лагерь восставших отличается от достоверно известного факта. Совпадение было только в том, что как в реальной жизни, так и в художественном повествовании Хлопушу к Емельяну Пугачеву направил оренбургский губернатор Иван Андреевич Рейнсдорп, получивший среди современников характеристику человека недалекого и трусливого военачальника. Из исторических документов известно, что губернатор направил Хлопушу в отряды Пугачева с увещевательными манифестами, в которых разоблачался самозванец, выдававший себя за лжеимператора Петра.

– Я посылаю тебя, Хлопуша, на службу, – инструктировал каторжника губернатор, обещая при удачном завершении оплатить услуги деньгами. –Возьми ты четыре указа и поезжай в толпу Пугачева. Один отдай яицким казакам, другой – илецким, третий – оренбургским, а четвертый – самому Пугачеву. Рассказывай всем, что он не государь: и если подберешь партию, то постарайся увезти Пугачева в Оренбург (24).

В этом историческом рассказе нет интриги, нет остроты повествования. В поэме С. Есенин предполагал показать каторжника не как агитатора, а как убийцу. Конечно, Хлопуша в реальности никогда не был убийцей, но ведь и Пушкин бросил в его адрес упрек, что каторжник повинен в пролитой христианской крови. Есенин решает в поэме по иному рассказать о поручении оренбургского губернатора. Хлопуша должен был проникнуть в лагерь восставших казаков и убить Пугачева. В поэме об этом рассказывает сам уральский каторжник:

Вдруг… три ночи назад… губернатор Рейнсдорп,

 

Как сорвавшийся лист,

Влетел ко мне в камеру…

«Слушай, каторжник!

(Так он сказал.)

Лишь тебе одному поверю я.

Там в ковыльных просторах ревет гроза,

От которой дрожит вся империя,

Там какой-то пройдоха, мошенник и вор

Вздумал вздыбить Россию ордой грабителей,

И дворянские головы сечет топор –

Как березовые купола

В лесной обители.

Ты, конечно, сумеешь всадить в него нож?

(Так он сказал, так он сказал мне.)

Вот за эту услугу ты свободу найдешь

И в карманах зазвякает серебро, а не камни».

Хлопуша проявил себя во время восстания хорошим организатором. По поручению Пугачева он отправляется на Авзяно-Петровский завод, принадлежавший промышленникам Демидовым, где провел агитационную работу и вернулся с шестью пушками, бочками пороха и отрядом в пятьсот рабочих, что было хорошей поддержкой для осаждавших Оренбург казаков. Эта инициатива Пугачева нашла иное отражение в поэме, С. Есенин полностью приписал ее Хлопуше, который говорит:

Знаю я, за Сакмарой рабочие

Для помещиков пушки льют,

Там найдется и порох, и ядра,

И наводчиков зоркая рать.

В поэме С. Есенин показал Хлопушу талантливым военачальником. И это не было художественным вымыслом, а соответствовало реальным фактам. Во время пугачевского восстания Хлопуша нередко показывал такие полководческие качества, которые не могли проявить некоторые царские генералы и полковники. Хлопуша сумел организовывать успешно атаки на города и крепости, командуя только что организованными отрядами из казаков и крестьян, умело использовал в сражениях артиллерию.

Есенин в поэме называет Хлопушу непосредственным организатором осады Оренбурга. Атаман Зарубин сообщает, что «Оренбург, осажденный Хлопушей, ест лягушек, мышей и крыс». Если же обратиться к историческим источникам, то выясняется, что участие Хлопуши в руководстве осадой крепости было не столь значительным. Он обеспечивал восставших оружием, организовывал новые отряды повстанцев, но именно эти его действия давали ему повод бахвалиться перед другими атаманами:

Сердце радо в пурге расколоться,

Оттого, что без Хлопуши

Вам не взять Оренбург

Даже с сотней лихих полководцев.

Как известно, осада Оренбурга была неудачной для восставших, но читатель поэмы вряд ли будет обращать внимание на роль Хлопуши и определять меру его вины. . Он запоминается преданным Пугачеву соратником, храбрым воином и борцом за свободу, хотя в повествовании автором представлен как каторжник, вор, убийца и фальшивомонетчик.

 

От Оренбурга до Ташкента

Железная дорога от Оренбурга до Ташкента была построена в начале ХХ века. Императору Николаю П было представлено для утверждения два проекта. Первый вариант предусматривал строительство железнодорожных путей от Александров-Гая до Чарджоу, а второй – от Оренбурга до Ташкента. Император 4 апреля 1900 года написал резолюцию: «Предпочитаю в настоящую минуту направление Оренбург-Ташкент». Железную дорогу начали строить осенью 1900 года с двух сторон через Илецк, Актюбинск, Казалинск, Перовск и Туркестан. Строительство продолжалось до 1906 года. Поезда стали передвигаться в сторонуТашкента, минуя многие вновь построенные железнодорожные станции, по кратчайшей железнодорожной линии от Самары до Ташкента..

От Оренбурга железнодорожный путь прокладывали по безлюдным местам со скудной растительностью, безводностью и знойным солнцем. К поездам на станциях приезжали степные кочевники. Они пытались что-нибудь выменять, предлагая мясо, шкуры зверей, живых баранов, верблюжье молоко. Громко кричали на своем языке. Между станциями, а также за полустанками, в степи, видны были юрты, в которых жили киргизы. Так обобщенно россияне называли в то время всех степных кочевников. Изредка встречались родовые мусульманские кладбища с необычными для европейца кладбищенскими строениями.

В поэме «Пугачев» этнографические наблюдения С. Есенина нашли отражение в речи русских казаков, рассказывающих о степи, о кочевниках, их быте и обычаях. В тексте встречается выражения: «рев верблюдов сливался с блеянием коз», «не кибитки ль киргиз-стога?», «бараньи костры среди юрт», «кочевнический пересвист», «с солончаковых плесов потянулись в золото степей». Подобные образные зарисовки увиденного позволило Есенину передать общее впечатление о далекой Азии. Примечателен монолог Емельяна Пугачева о неизвестной Азии. Вряд ли мог так говорить в ХVIII веке неграмотный руководитель крестьянского восстания, который никогда не был в азиатских краях. Скорее всего, это было собственное есенинское мнение:

О Азия, Азия! Голубая страна,

Обсыпанная солью, песком и известкой.

Там так медленно по небу идет луна,

Поскрипывая колесами, как киргиз с повозкой…

Не с того ли так свищут монгольские орды

Всем тем диким и злым, что сидит в человеке?

Уж давно я, давно я скрывал тоску

Перебраться туда, к их кочующим станам,

Чтоб разящими волнами их сверкающих скул

Стать к преддверьям России как тень Тамерлана.…

Но как в европейской России, так и в азиатских местах на железнодорожных станциях до самого Ташкента толпились изможденные, озабоченные, неряшливо одетые люди, стремящиеся любым способом добраться до столицы Туркестана. Эти сцены наблюдал и описал А. Неверов: «На станции горели фонари бледным светом. В темноте копошились люди. Двигались огромными толпами, толкая друг друга, тонули в криках, в тонких голосах плачущих ребятишек. Лежали стадами, плакали, молились, ругались голодные мужики. Точно совы безглазые тыкались бабы с закутанными головами, с растрепанными головами. Тащили ребят на руках, тащили ребят, привязанных к спине, тащили ребят, уцепившихся за подол. Словно овцы изморенные падали бабы около колес вагонных, кидали ребятишек на тонкие застывшие рельсы. Щенками брошенными валялись ребята: и голые, и завернутые в тряпки, и охрипшие, тихо пикающие, и громкоголосые, отгоняющие смерть неистовым криком». (19, с.242). Мрачная картина действительности. И так на каждой станции, на каждом разъезде. «По вагонам, по вагонным крышам ходили солдаты с ружьями, – писал А. Неверов.- сбрасывали мешки, гнали мужиков с бабами, требовали документы. Мужики бегали за солдатами, покорно трясли головами без шапок. Охваченные тупым отчаянием, снова лезли на буфера, с буферов на крыши, опять сбрасывались вниз и опять по-бычьи, с молчаливым упрямством заходили с хвоста, с головы поездных вагонов» (19, с. 255).

И все это ради хлеба, ради своего будущего. В чем вина этих людей? Разве у них на родине в полях раньше не убирали хороший урожай, не заполняли закрома зерном? Ведь раньше обеспечивали хлебом не только себя, но и продавали зерно в достаточном количестве. Почему это случилось в последние годы? Неужели во всем виноваты только природные условия? Такие вопросы витали, но на них не было ответа. Опасно было называть истинных виновников навалившегося несчастья, все старались списать на неурожай. Потом и кровью добивались урожая земледельцы, а их беспощадно грабили те, кто к этому урожаю никакого отношения не имел. Хлеб – это жизнь, это составная часть человеческого бытия. С хлебом нужно обращаться, как с живым существом, а не безжалостно и бездушно резать пшеничные и ржаные колосья как головы лебедей, а затем связанные снопы избивать при молотьбе цепями, перемалывать зерно в мельничных жерновах. Свою любовь к труду земледельца, тревогу о тяжелой судьбе хлеба Есенин выразил в стихотворении «Песня о хлебе», напечатанном в сборнике «Звездный бык» в начале 1921 года, на которое критики обратили внимание. В стихотворении не только прослеживается путь хлеба от начала уборки урожая до приготовленного и поставленного на обеденный стол пышного каравая, но и указываются виновники навалившегося на российскую землю голода. Виновата не природная стихия! Голод был результатом преступной, хорошо спланированной деятельности имеющих власть «шарлатанов, убийц и злодеев». И сейчас, по пути в Туркестан, глядя на обездоленных , покинувших не по своей воле родные края, вновь и вновь вспоминал поэт «Песнь о хлебе»:

Вот она суровая жестокость,

Где весь смысл страдания людей.

Режет серп тяжелые колосья,

Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомо

С августовской дрожью поутру.

Перевязана в снопы солома,

Каждый сноп лежит, как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,

Их везут в могильный склеп – овин.

Словно дьякон, на кобылу гаркнув,

Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,

Головами стелют по земле

И цепами маленькие кости

Выбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,

Что солома – это тоже плоть.

Людоедке-мельнице – зубами

В рот суют те кости обмолоть.

И из мелева заквашивая тесто,

Выпекают груды вскусных яств…

Вот тогда-то входит яд белесый

В жбан желудка яйца злобы класть.

Все побои ржи в припек окрасив,

Грубость жнущих сжав в духмяный сок,

Он вкушающим соломенное мясо

Отравляет жернова кишок.

И свистят по всей стране, как осень,

Шарлатан, убийца и злодей…

Оттого что режет серп колосья,

Как под горло режут лебедей

В раздумье о тяжелой доле крестьянства С. Есенин сделал на черновых листах рукописи поэмы «Пугачев» небольшие зарисовки, хотя рисовал он крайне редко.. Так появился рисунок с подписью «Колосья» в набросках к главе под названием «Ветер качает рожь». Этот же набросок поэт повторил в другом месте рукописи еще раз, подписав «Рожь».