К 85-летию со дня рождения художника Рузы Чарыева

  В пору вдохновения Рузы Чарыев становился неузнаваемо упрямым, в отличие от обычных дней, когда он был самым добрым человеком на свете, безотказным во всем. Великодушие было в его характере. Он был далек от сквернословия, вычурности, не ждал благодарности. Не совру, если скажу, что если мог, одаривал даже врага. В душе он был суфием. Для творчества Р. Чарыева характерны разнообразные в эпическом плане образы. Человеческая душа – понятие безграничное, многоликое. Для любого человека, его характера, движения, облика, образа жизни находилось место в душе художника. Изображенные мастером на картине, они завораживают своей естественностью и неповторимостью.

ВСПОМИНАЯ  РУЗЫ ЧАРИЕВА
Надир Нарматов

Народный художник Узбекистана Рузы Чарыев имел огромное число поклонников. Я – один из них. Но лишь немногие, как я, были свидетелями сокровенных мгновений – работы художника над автопортретом и изображением обнаженной натуры. Это сугубо личное, интимное состояние, по-моему, свойственно живописцам. Рузы ака каждый год рисовал автопортрет. Лишь в 2003 г., за год до кончины, в мастерской торжественно, перед собравшейся публикой объявил, что отныне не будет делать этого. Внешне тогда он был чем-то удручен, а точнее – подавлен и выглядел как футболист, навсегда оставляющий поле. Я не знаю, почему художник пришел к такому решению, возможно, интуитивно чувствовал приближение кончины. Его последний портрет выполнен на белом фоне – грустный, потухший взгляд, какая-то неимоверная, усталость всего облика.

Двери мастерской художника в часы творческого подъема были открыты для почитателей и поклонников его таланта. Начну рассказ издалека – хочу рассказать об одном случае. Это было в 1973 г. Я уже закончил университет. Жил в арендованной однокомнатной маленькой комнатке. Однажды, видимо, накопилось, я начал жаловаться Рузы Чарыеву: “Совсем тесно жить, часто бывают гости, не могу не только писать, но даже спать нам с женой приходится то на балконе, то на кухне”. “Пиши на улице”, – ответил художник. “Но я же не работаю с мольбертом, как вы, а на бумаге пишу, – парировал я. – Что я буду делать зимой?”. Рузы ака, как бы подтрунивая над моими словами, усмехнулся: “Хочешь работать? Работай везде. Эрнест Хемингуэй сочинял сидя на тротуарах, чердаках, в кафе. Никогда не жаловался”. (Это была моя первая и последняя жалоба, а после, заинтригованный, я стал упорно изучать творчество упомянутого писателя). Рузы ака, как бы уточняя, добавил: “На остановке, в автобусе, где хочешь, только пиши. Пиши там, где тебе пишется, где удобно. Писать только дома необязательно”. “А вдруг придется писать ночью?” – спросил я. “Ночью, если что вспомнишь, мой бесплатный тебе совет: черкни на бумаге. Утро, как говорится, вечера мудренее, решение придет само собой”, – добавил он. Тогда целью моего к нему прихода было напроситься работать в его мастерскую, которая всегда была переполнена поклонниками и любителями застолий и просто праздношатающимся людом. Здесь запросто останавливались те, кто был без ночлега или почему- то остался на улице, посетители, любители как искусства, так и выпивки. В такой шумной обстановке художник работал. Он писал всюду: дома, в метро, на улице, в самолете, на земле или в море – писал и рисовал. В 1970-х гг., кажется, из Швеции, Рузы ака привез огромную кожаную, как у почтальона, сумку. Его друзьям и близким она была хорошо знакома – удобно располагаясь на его плечах, сумка стала на много лет его неразлучной спутницей. В ней хранились всегда готовые к работе разной величины тюбики краски, блокноты, фломастеры, цветные карандаши, уголь и много-много разной мелочи, необходимой для работы. Здесь же лежал и черствый хлеб – специально высушенные местные лепешки, которые, не раз, случалось, вместе с деньгами, красками он отдавал нуждающемуся художнику, а затем от переполнявшей его внутренней радости, фанфарно, громко запевал. Да, именно в такой шумной обстановке ему нравилось заниматься творчеством и вести беседу, при этом ни на миг не отвлекаясь от основного занятия.

Помню, в Термезе мы были на поминках жены Абдурахмана Рахматова – актера театра, народного артиста Узбекистана. Р. Чарыева всегда привлекали необычная поза людей, внешний облик, мимика, передающие острое психологическое состояние, в данном случае – глубокую скорбь. Его заинтересовало, как люди цепочкой в ряд расположились во дворе, позже сели в полукруг. Тихо, стараясь не привлечь внимания собравшихся, он протянул руку к своей заветной сумке. Делая вид, что беседует, нашел причину, чтобы вытащить блокнот и тут же сделал наброски очертаний предметов, силуэтов людей. Эскизы позже стали основой цикла портретов “Люди Сурхандарьи”. Знаменитую сумку художника украли в аэропорту. Я не помню другого такого случая, чтобы художник так сильно горевал. Чтобы как-то его успокоить, я придумал историю, которая якобы недавно произошла с писателем Мурадом Мухаммадом Дустом, у которого будто бы украли точно такую же сумку. А он мне в ответ: “Узнай у Мурада, был ли там блокнот с номерами телефонов красавиц”. Я ответил: “Сейчас ему не до этого, он занят только работой, весь в творчестве, такой блокнот ему не нужен”. “Тогда Мурад ничего не потерял, пусть не расстраивается, а у меня же была тетрадь с номерами красивых женщин-натурщиц. Это нужно для работы. Вот в чем трагедия”, – ответил он. С исчезновением сумки живописец чертил и рисовал на всем, что попадало под руку – салфетках, бумаге, картоне. Однажды, будучи в кафе в парке “Гулынан” в Ташкенте, за соседним столиком увидел очаровательную девушку. Пока принесли заказ, он разрисовал всю скатерть фломастером, сделав на ней эскизы. Увидев их, официантка разнервничалась, назревал скандал. Парень, сидевший с девушкой, окликнул официантку и стал что-то шептать ей на ухо. Официантка успокоилась, быстро собрала скатерть и, положив ее в пакет, отдала парню. Он расплатился с ней, и, сияя от радости, поблагодарил художника. Таких работ – экспромтов было множество.

Творческий поиск художником деталей, цвета был полон неожиданных решений, а найдя что-то оригинальное, он использовал их мастерски. Об одной такой авторской находке он рассказал мне: “Когда я писал портрет композитора Икрама Акбарова, я познакомился с его оперой. Он мне нравился. Первый портрет, его голову, я написал за 45 минут. И постоянно, когда приходил Батыр (Батыр Закиров. – Н. Н.), я и его писал. Я удивляюсь, почему я сейчас не могу так сразу писать, этот элемент восстановить в себе. И вот я приехал к Икраму Акбарову проведать его с Батыром. Он так сидит, разговаривает. И я его и Батыра быстро нарисовал. И этот рисунок я использовал для портрета композитора Икрама Акбарова. А цвет я использовал музыкальный. Мне хотелось, чтобы музыка была ненавязчивой, чтобы портрет сливался с цветом, с его нюансами. Я это сделал очень просто и в то же время сложно. Случайно в краски, которые были на палитре, упал картон. Я забыл о нем, а краски впитались. Вытащил его, гляжу: какая-то хорошая, интересная фактура получилась. И я быстро сделал этот рисунок прямо на картоне. Так у меня нашелся хороший эскиз. И вот потом этот эскиз методично кистью повторял, когда писал портрет. Эскиз я отдал Икраму. Вот такие бывают интересные, абсолютно случайные находки для портретиста. Теперь по поводу портрета Такташа. Почему я написал фон такой. Когда я рисовал плечи, ошибся. Времени не было. Я взял тюбик краски и стал дописывать плечи. Гляжу – линии какие-то появились по рисунку. Это дало мне решение. Я быстро перешел на фон, почувствовал, что нервозность Такташа это подчеркивает. Я нашел, я сделал для себя великолепное открытие!”. Рузы ака был художником не только по профессии. Он ни на миг не переставал думать о ней – он дышал и жил ею. Наброски, эскизы легли в основу его больших полотен. В мастерской, откуда родственники после его смерти увезли все вещи, в куче мусора я нашел сотни таких набросков, сделанных, как ранее было сказано, на чем попало. На них – время, место и пространство. Художник всегда утверждал: “Картины – отражение моей биографии, моей истории”. Эскизы были вроде сдобного теста, которое мастер мысленно все время “вымешивал”, и лишь потом представлял зрителям в виде картины или большого целого произведения. Интересен процесс работы: живописец непрерывно наблюдал за человеком, его образом жизни, природой, не забывая отметить цвет лица, фасон и цвет одежды, обращая внимание, ловко ли она на нем сидит, соответствует ли его фигуре. Интуитивно чувствовал, какой образ при работе над картиной может пригодиться, моментально улавливал исключительность находки или решения, а когда это знал наверняка, то вел наблюдение до конца. Если его осеняла какая-то идея, а он ее принимал, то переубедить его уже было невозможно. Оставалось лишь терпеливо ждать, пока художник завершит этюд или эскиз. Я часто был свидетелем такого его состояния в Сурхандарье, в Бухаре, Шахрисабзе. Даже сейчас, в каком бы городе республики вы ни были, обязательно встретите человека, который его знал и который может рассказать аналогичную историю.

В пору вдохновения Р. Чарыев становился неузнаваемо упрямым, в отличие от обычных дней, когда он был самым добрым человеком на свете, безотказным во всем. Великодушие было в его характере. Он был далек от сквернословия, вычурности, не ждал благодарности. Не совру, если скажу, что если мог, одаривал даже врага. В душе он был суфием. Для творчества Р. Чарыева характерны разнообразные в эпическом плане образы. Человеческая душа – понятие безграничное, многоликое. Для любого человека, его характера, движения, облика, образа жизни находилось место в душе художника. Изображенные мастером на картине, они завораживают своей естественностью и неповторимостью. Мы отметили, что он был всегда готов к работе, где бы то ни было – в мастерской ли, в командировке ли у него всегда наготове был мольберт. Резерва хватало максимум на неделю. В последние годы нелегко было покупать необходимое для работы полотно, поэтому художник начал работать на картоне, бумаге. Различные виды техники – акварель, гуашь, карандаш были подвластны ему, хотя сам мастер любил кисть и масляные краски.

“Почерк” Рузы Чарыева виден даже издалека. Сегодня в мире изобразительного искусства не часто встретишь художника, узнаваемого по индивидуальному почерку, свойственному лишь ему. Много плагиата. Неповторима каждая личность, таким должно быть и его творчество. Это приоритетный, нерушимый закон творчества. Второстепенен вопрос, приемлем ли он с эстетической точки зрения. Сознание, мысли, понятия людей различны, как и возможности, но высокий эстетический уровень – результат сплава и фильтрации. Непросто емко, одним предложением, выразить то, как создавал свои картины, как творил Рузы Чарыев. Но о нем можно сказать, что он видел мир и человека с точки зрения художника. Он все пропускал через себя, через свое сердце. Использование фотографии считал видением предмета чужим взглядом. Всегда стремился иметь максимум краски. “Пусть будет больше краски, меньше – еды” – лозунг его жизни. Часть содержимого его кошелька была открыта для тех, кто нуждался в средствах, вторая же уходила на приобретение необходимых для творчества принадлежностей. Творчество было делом его жизни. Жизнь же разнолика, безгранична, и не всегда мы можем выстоять перед ее испытаниями. К жизни, любви призывают его картины. Естествен вопрос, где и как формировался почерк художника Рузы Чарыева. Процесс начался в годы учебы в Ленинградском институте живописи, скульптуры, архитектуры имени И. Репина, куда он поехал, окончив Республиканское художественное училище имени П. Бенькова. Он собирал материал для дипломной работы “Крушение Бухарского эмирата”. До этой картины проявления традиционного реализма видны в его предыдущей выпускной работе 1959 г. – “Базар Бухары”. В Москве картина выставлялась в Дни декады узбекской литературы и искусства. “Крушение Бухарского эмирата” – фундаментальная, эпическая картина, показавшая, что почерк Рузы Чарыева как зрелого художника уже сформирован. Заслуживает внимания и небольшой период до появления картин “Мой друг”, “Мой современник” – период поиска, накопления опыта. Произведения создавались в стиле европейского и русского традиционного направления, но насыщенные солнцем радужные тона показывали истинный духовный мир и стиль автора. На первый план выдвигались самобытность, неординарность пласта и цвета, высокий уровень культуры изображения – свидетельство постоянного поиска, профессионализма художника, особое внимание уделяющего композиционному построению, колориту цвета, фигурному построению, пропорциям, грации, академическому подкреплению каждой детали, твердости графической работы или эстетически обворожительному изображению взятого объекта. После 1965 г. – пора расцвета творчества Р. Чарыева. Этот бушующий, экспрессивный метод в его творчестве продолжался до 1980-1985 гг. Именно с 1965 г. он подписывает свои работы. Он нашел свой стиль. Я не ошибусь, если скажу, что его становлению как профессионального художника послужила также поездка с Абдулхаком Абдуллаевым в страны Африки и Средиземноморья. Он активно путешествовал, исходил много мест, многое увидел, побывал в разных странах – Швеции, Румынии, Турции, Афганистане, государствах Африки Я у него как-то спросил: “Что вам делать в Арктике? Холодно, а краски А страны Африки – можно сказать, самое горячее место. А вы его исходили”. Художник ответил: “Ты подожди, вот я нарисую их, и ты увидишь, какие есть на свете красивые пейзажи”. И тут же добавлял: “Чтобы ценить красоту Узбекистана, надо увидеть и эти места”. После поездки за рубеж он неустанно ходил по родной земле, по ее полям и горам. Его вдохновляло все, даже цветок янтака – степной верблюжьей колючки, радовал его и являлся причиной, чтобы взять в руку кисть. Р. Чарыев часто повторял слова: “Земля наша – золотая. У нас нет некрасивых пейзажей, живописец должен через сердце пропустить и увидеть ее краски”. В любом месте – в пустыне, степи, в горах, он мог найти необыкновенные краски и формы.

Картины “Рождение девушки”, “Передовая. 1941 год”, “Кумкурганские яблоки”, “Крушение Бухарского эмирата”, “Вечер в Сурхандарье”, “Свадьба в Сайробе”, “Джизакское восстание” – результат неустанных поисков, наблюдений. В разряд крупных можно отнести портреты, в частности, представителей интеллигенции: “Олим Ходжаев”, “Икрам Акбаров”, “Актер и кинохудожник Шавкат Абдусалямов”, “Г. Пугаченкова”, “Рафаил Такташ”, “Барно”, “Доярка”, “Семья Тошевых” и др. Картины Р. Чарыева “Сюзане”, “Невеста” выставлялись на многих международных выставках, получили высокое признание и не раз были отмечены на страницах центральной печати. Большинство из них выполнено с натуры, взято из жизни, эскизов, некоторые же – плод воображения художника. Картина “Семья Тошевых” – результат долгого поиска. Художник часто останавливался в семье простого труженика Тошева в кишлаке “Авлод”, что в Байсунском районе. Из маленьких этюдов, сделанных в разное время, получился шедевр. Сейчас картина хранится в Государственном музее искусств Узбекистана.

Р. Чарыев – один из первых художников, кто в 1990-е гг. взялся написать крупным планом на полотне образ Амира Темура. Картина-плакат была издана большим тиражом. Коллегами по кисти цветовое решение было встречено с одобрением. Помню, копию плаката купил художник Чингиз Ахмаров и подарил Рузы Чарыеву. Чингиз Ахмаров с большим вниманием подошел к этой работе и выразил свою признательность художнику. Некоторые отметили, что глаза у полководца сверх меры суженные. Все проясняется, если учитывать,что Амир Темур сидит на троне, в боевом положении и доспехах, сузив глаза, пристально вглядывается во что-то. Надо учитывать, что это была первая проба, и Рузы ака написал его портрет, черпая информацию с миниатюр древних рукописей. Местонахождение выполненного в очень интересном композиционном решении портрета на сегодняшний день неизвестно. В последующие годы в творчестве Рузы Чарыева нет той широты в использовании густых пластов краски и ярких тонов, как раньше. Как будто оборвалась традиция – ушли теплые тона, густота красок.Переход на холодные тона, свойственные Санкт-Петер-бургскому пейзажу, возможно, произошел потому, что в самом характере живописца что-то кардинально изменилось – внутренний бунт, боль, возможно, болезнь – тому причина. Был в этот период и светлый луч – после поездки в Турцию в его картинах вновь появились радужные тона. Болезнь ненадолго отступила, хотя все время давала о себе знать, но заставить его лечь в больницу на лечение было невозможно. Мне удалось увидеть несколько его прекрасных картин, выполненных в тот период. Остальные видел лишь на фотографиях – они находятся в коллекции одного из турецких бизнесменов. Даже на фото они впечатляют новизной и оригинальностью исполнения.

Рузы ака гордился, что родился накануне Дня независимости (28 августа). “Наступила пора работы, я родился вновь”, – говорил он, и каждый раз, когда я бывал у него, показывал новую картину. В годы независимости Р. Чарыев создал много произведений, и они, я думаю, должны быть отдельно проанализированы, изучены, поскольку новые веяния времени отображены на них по-новому. Не все картины при жизни успел выставить художник на суд зрителей. Проводить его в последний путь он завещал из мастерской Искусство, лучшие порывы души отражают картины Рузы Чарыева. В одном из интервью он сказал: “Я люблю ходить среди народа, чтобы мое творчество было еще реальнее и проще”.

Источник:http://sanat.orexca.com/