Батыр Закиров. Каждый день — день творчества.

777
Ко 85 летию известного художника Рузы Чарыева

  Много лет назад встретились два талантливых человека — художник Рузы Чарыев и певец Батыр Закиров. Р.Чарыев написал живописный портрет популярного певца, увековечив его образ. Б.Закиров написал литературный портрет известного художника «Каждый день — день творчества», который был опубликован 24 сентября 1976 г. в популярной в те годы газете «Советская культура».

 

Батыр Закиров
КАЖДЫЙ ДЕНЬ — ДЕНЬ ТВОРЧЕСТВА
045

075В весеннем своем наряде Ферганская долина, словно юная невеста. Вся она светится коврами тюльпанов, разостланными по холмам. Такой изобразил весну художник Рузы Чарыев, с которым я познакомился однажды в Фергане. Я был на гастролях, он приехал писать свой холст. Помню, мой товарищ, пианист, тогда спросил: «Кто это? Какой человек необычный!»

Необычное впечатление о себе Чарыев оставляет у каждого, кто не знает его или видит впервые. Такое впечатление он произвел и на меня, когда я первый раз оказался в его мастерской. Не успел я войти, как он сразу, не соблюдая церемоний узбекского гостеприимства, схватил кисти и с ожесточением бросился к холсту — писать мой портрет. Вот тут-то и явил себя этот «необычный человек». Началось какое-то буйство, колдовство, сопровождаемое резкими, темпераментными движениями рук и всей его грузной фигуры. Ошеломлённый и зачарованный, я сидел, не смея пропустить ни одного порыва художника.

С радостью я сознавал, что стал счастливым очевидцем таинств творчества и мгновений подлинного вдохновения. Я видел его глаза — пытливые, в которых были сосредоточенность исследователя, радость ребенка и озарение первооткрывателя.

И при этом он без устали громко разговаривал. 0н расспрашивал меня о певцах, о гастролях, о песнях, о музыке. «Гендель! Бах! Мендельсон! Вот титаны! Если бы суметь объять их, понять, как складывается искусство. А Караваджо? Боттичелли? Леонардо? А фрески, фрески Пенджикента? Сикейроса? Если бы приблизиться к ним хоть на минутку! В этом мире надо работать, работать и работать!»

Так восклицал он, продолжая неистово орудовать кистью. А затем неожиданно запел — громко, весело. Он пел оперные арии, узбекские народные песни и какие-то известные только ему вокализы. Просидел я, видимо, долго, ибо Чарыев успел тогда сделать не только рисунок, но и проложить подмалевок будущего холста.

 

Я много работал с композиторами, был свидетелем рождения песни, видел, как ведет режиссер репетиции, как снимается фильм, ездил с художниками на этюды, но такой встречи у меня еще не бывало. Тогда я открыл для себя художника Чарыева, одержимого искусством, жадного к творческому действию и фанатично преданного палитре, мольберту. Да, он необычный, или кажется таковым потому, что постоянное художническое возбуждение не отпускает его от себя. Он постоянно в работе.

Его мастерская — это не только четыре стены, где стоят мольберт и холсты. Это и улицы, и дома, где он бывает, это города и села Узбекистана, это его встречи с людьми и его бесконечные поездки.

Чарыев рисует и пишет все, обо всем и все время. Он без этого не может. Он без этого не он.

Сам о себе он говорит: «Я молодой художник». Молодой потому, что всегда учится. Ибо считает: то, что написано сегодня,- ступенька к дню завтрашнему. Завтра — ступенька для следующего дня. К тому, что еще предстоит открыть. Открыть, чтобы с восторгом рассказать об этом в своих светлых, радостных, добрых и человечных картинах. Все явления жизни он рассматривает через призму живописи, через призму творчества. Он твердо убежден, что искусство нужно каждому. Он призывает всех и всегда любить живопись, воспитывать в себе умение ее видеть и понимать.

— Почему вы не приходите к нам, в наши мастерские? Не посмотрите наши работы? Не поговорите, не поспорите с нами?! — говорит он при каждой встрече с поэтами, актерами, режиссерами.

Его любимый афоризм: «Живопись — любимая сестра в семье искусств».

031На очередном сеансе, когда шла работа над моим портретом, Рузы рассказал, что еще до нашей первой встречи он пристально наблюдал за мной, ходил на мои концерты, делал наброски, прослушивал мои записи на пластинках — собирал, так сказать, свой материал обо мне. Да, я увидел тогда: работа художника над портретом — это прежде всего долгий и кропотливый труд, труд исследователя. Художник должен узнать о человеке все, проникнуться его мыслями, деятельностью. Мало того, полюбить его! И только тогда художник берется за кисть и краски. Так я стал свидетелем создания портрета народного артиста СССР Алима Ходжаева. Рузы расспрашивал о нем у актеров Театра имени Хамзы — его товарищей, с кем он работает, посещал все его спектакли, просмотрел множество фильмов с участием Ходжаева, читал написанные о нем книги, статьи.

 

Как правило, Чарыев, делая наброски, показывает их коллегам, близким, советуется, как найти пути и подступы к образу. Поэтому так дороги и интересны для меня написанные Чарыевым портреты художника Карахана, композитора Акбарова, актрисы Нарбаевой, искусствоведа Такташа и многих других. Я знаю их такими, какими представил их Рузы, — живых и близких моему сердцу людей.

Чарыев — личность яркая, страстная, восторженная. И его полотна такие же — динамичные, экспрессивные. Я люблю его пейзажи — мне нравится, как пишет он горы. Я люблю горы Чарыева. В них, пожалуй, больше всего чарыевской натуры. Он пишет их всегда в самых неожиданных ракурсах и измерениях. Его горы символичны, значительны. Здесь и рисунок, и живопись плотные, темпераментные. Это его красный «Чарвак», это огненно-золотистые холмы и отроги его родного Байсуна. Мне нравится скупость палитры в пейзажах Чарыева. Это обычно удивительные и виртуозные вариации одного, двух цветов. Особенно нравится «Ферганская долина» — я не перестаю любоваться многоплановой композицией этого вечернего пейзажа. Прозрачность красивого и эмоционального тона картины будто звучит. Я называю ее вечерней песней.

09

Многие холсты Чарыева можно назвать песнями. А как иначе скажешь о его «Колыбельной»? На фоне красного ковра склонилась мать к колыбели. Национальный узор ковра, старинная узбекская колыбель, светлое, теплого тона платье, длинная смоляная коса, ниспадающая на плечи и спину молодой матери,- все это словно зримые слова узбекской народной песни «Черные мои косы…»

И его «Воспоминание о детстве» со светлой и чуть грустной мелодией: бледно-оранжевый закат над горным кишлаком, голубые облачка дыма над приземистыми глинобитными кибитками и вечереющие окрестные холмы. Песня — это полная мажорного звучания мелодия девичьей красоты, юности в картине «Когда созрел гранат». А вот песни шутливые, с добрым юмором изображены в серии портретов байсунских старушек и задорных девчат- словно народные веселые напевки.

Люблю чарыевских стариков. Неповторимые наши старцы, мудрецы из Самарканда, из Бухары и Ташкента! Почтенные их бороды, обрамляющие бронзовые лица, белоснежные чалмы и пестрые халаты — разве это не песни, не баллады родного края!

Портреты Чарыева — это портреты наших современников. Перед нами личности — люди, живущие рядом, наши добрые друзья. «Вот знакомьтесь,- будто говорит Чарыев, представляя их — мой друг студент, очень интересный парень. Обратите внимание, какое у него красивое, одухотворенное лицо. Наверное, такими были молодые Бируни или Улугбек. А это моя приятельница из Африки. Посмотрите, сколько достоинства в ее осанке!» Горделивая, словно высеченная из черного камня,- это героиня его «Черной Африки».

Трудно как-то заканчивать этот рассказ о художнике Чарыеве. Трудно потому, что каждый раз, встречаясь с ним в мастерской, на выставках, я вижу все новые и новые его работы, и в каждой он по-новому интересен. В них он сам, бесконечно неугомонный и неуемный. Каждый новый день, каждый новый труд для него праздник — праздник новых встреч, узнаваний, открытий. Праздник новых лиц и новых красок, бесконечный праздник работы и творчества. Я знаю, что приду к нему в мастерскую и увижу его, как всегда, одержимого беспокойством и радостью. И снова услышу, как он восклицает: «Не копайтесь и не суетитесь над всякой мелочью — в этом мире надо работать, работать и ра6отать!»

Источник: www.sanat.orexca.com

045

Оставьте комментарий