Великий английский философ Фрэнсис Бэкон (1561-1626) назвал его «вождём и главой философов». Труды ибн Сины хорошо знал Леонардо да Винчи, им восхищался Микеланджело… Природные способности этого человека были поразительными, трудолюбие — невероятным, бескорыстие — неподдающимся объяснению. Он не раз бывал везиром, но ещё чаще — изгнанником и узником. А ещё он был поэтом…
КАК БЫТЬ ГЕНИЕМ
Уроки Ибн Сины — «отца врачей планеты».
Журнал «Татарский мир», №12 (2004)
На Востоке и на Западе о нём говорили:
• Со своим многогранным гением он есть целая культура».
• «Ибн Сина — «Шайх-урранс», то есть глава (наставник) учёных
• Ибн Сина — отец (князь, король) врачей»
Великий английский философ Фрэнсис Бэкон (1561-1626) назвал его «вождём и главой философов». Труды ибн Сины хорошо знал Леонардо да Винчи, им восхищался Микеланджело…
Природные способности этого человека были поразительными, трудолюбие — невероятным, бескорыстие — неподдающимся объяснению. Он не раз бывал везиром, но ещё чаще — изгнанником и узником. А ещё он был поэтом…
Убитый в 1996 году член-корреспондент АН СССР Мухамед Асимов — многолетний президент Академии наук Таджикистана, историк философии народов Средней Азии писал в 1980 году в связи с 1000-летием со дня рождения великого энциклопедиста Ибн Сины, что историческую самобытность культуры Востока раннего средневековья, по своей гуманистической направленности созвучную европейскому Ренессансу, следует рассматривать в контексте духовного взаимодействия Востока и Запада, и не менее плодотворно может быть исследование исторической самобытности европейской культуры эпохи Ренессанса в контексте культурного взлёта Востока в конце I — начале II тысячелетий. Увы, эта глубокая идея всё ещё остаётся лишь методологическим фундаментом, а не плодоносящим полем научных изысканий и их популяризаторских толкований.
Ибн Сина — одна из самых блистательных, — «знаковых», как теперь выражаются, — фигур, воплотивших многовековое взаимодействие двух великих культур. При этом важно иметь в виду, что он не случайный «пример», ибо вырос в культурно-исторической среде, давшей таких титанов мирового масштаба, как поэты Рудаки и Фирдоуси, врач и философ Рази (ар-Рази, Абу Бакр Рази, латинизированное Разес); философ, учёный-энциклопедист Фараби (аль-Фараби) — один из наиболее выдающихся представителей восточного аристотелизма, заслуживший прозвание «Второй учитель» (после Аристотеля), автор трактата о классификации наук и «Большой книги о музыке»; Бируни (Беруни) — учёный-энциклопедист, автор трудов по истории Индии, по математике и астрономии, географии и топографии, физике, медицине, геологии и минералогии и др., впервые на Среднем Востоке высказавший мысль о том, что Земля движется вокруг Солнца.
Среда создаёт личность. Среда, питаемая разветвлённой корневой системой, создаёт масштабные личности…
Ибн Сина — это…
Выдающиеся учёные, историки, писатели, политики разных стран и времён говорили об Ибн Сине:
— «Со своим многогранным гением он есть целая культура, в течение многих веков оказывавшая и продолжающая оказывать воздействие на умы и научную мысль Востока и Запада».
— Ибн Сина — «интеллектуальное чудо».
— Ибн Сина — «Шайх-ур-ранс» — глава (наставник) учёных.
— Ибн Сина — «отец (князь, король) врачей».
Великий английский философ Фрэнсис Бэкон (1561-1626) назвал Ибн Сину «вождём и главой философов».
Состоящий из пяти книг знаменитый труд Ибн Сины «Канон врачебной науки» — «ал-Канун фи-т-тиб» (от греч. кanon — норма, правило) содержит в его первопечатном издании на арабском языке (1593 год) 1042 страницы, набранных убористым шрифтом. Этот труд многократно переводился на многие языки — в частности, около 30 раз издавался на латыни — и более 500 лет служил обязательным руководством по медицине для медицинских школ арабского Востока и европейских университетов. Считается, что пятитомный «Канон врачебной науки» был второй или одной из первых книг после Библии, которую напечатал немецкий изобретатель книгопечатания Иоганн Гутенберг (между 1394-1399 или в 1406—1468). Первая в мире печатная книга по педиатрии (1472) — труд П.Багеллярда «Книжка о болезнях детей» содержит многочисленные ссылки на Ибн Сину, а первое издание второй появившейся в Европе печатной книги по детским болезням — «Регламента малых детей: как следует ухаживать за детьми и больными от их рождения до семилетнего возраста» (1473) представляло собой пересказ соответствующих глав «Канона».
В учебнике профессора Падуанского университета Феррари (1471) Ибн Сина цитируется около 3000 раз (Рази и великий римский медик II века нашей эры Гален — по 500 раз, а гений античной медицины Гиппократ — 140 раз).
Исследователи утверждают, что труды Ибн Сины изучал и хорошо знал Леонардо да Винчи. «Лучше ошибаться вместе с Галеном и Авиценной, чем быть правым, поддерживая других», — утверждал Микеланджело. В «Божественной комедии», сюжет которой целый ряд учёных связывает с повестью Ибн Сины «Живой, сын Бодрствующего», в кругу великих целителей есть и Ибн Сина:
«Там Гиппократ, Гален и Авиценна…»
Ибн Сина исчислял траектории движения небесных светил, сочинял огромные фолианты философских трактатов, составил многотомную энциклопедию «Китаб аш-Шифа» («Книга исцеления»), книги по физике, зоологии, ботанике, музыке, несколько курсов логики (большой, средний и малый), он писал стихи, его перу принадлежат философские повести — кроме выше названной «Послание о птице», «Саламан и Абсал», комментарии к «Поэтике» Аристотеля… Список его произведений включает свыше 100 произведений.
Впрочем, по данным иранского учёного Саида Нафиси, Ибн Синой писаны или ему приписываются 456 сочинений на арабском и 23 на таджикском языке. Таджикские учёные У.И.Каримов и А.М.Мирзоев утверждали в 1980 году, что известно около 450 научных трудов Ибн Сины, из которых 240 хранятся в разных библиотеках мира. «Во всяком случае, в каталогах библиотек разных стран числится не менее 160 названий работ мыслителя, сохранившихся до наших дней», — писал академик М.С.Асимов.
Такие расхождения в цифрах вовсе не странны. К примеру, 12-томный обзор философии основанной Аристотелем Перипатетической школы (от греч. рeripatos — крытая галерея; так называлась гимнасия, основанная Аристотелем) — этот труд утерян и канул в безвестность. Сам Ибн Сина в своей автобиографии рассказывает, как двадцатилетним юношей он написал для некоего хорезмийского богослова — своего соседа и доброжелателя — многотомный комментарий по философским вопросам и книгу по этике. Этот богослов хранил книги у себя, никому не давал их ни читать, ни снять копии. «Этих книг нет ни у кого», — беззлобно заключает Ибн Сина. Так они и затерялись… Библиографии гениев давних времён часто заканчиваются многоточием.
…Великий шведский натуралист и первый президент Шведской Академии наук Карл Линней (1707—1778) дал имя Ибн Сины вечнозелёному растению рода вербеновых в знак бессмертия его идей и славы.
Как он работал:
«Труд для меня — это жизнь, а всё остальное — только существование»
«Безделье и праздность не только рождают невежество, они в то же время являются причиной болезни». Ибн Сина утверждал это как практикующий медик, теоретик и историк медицины. Сам же он, похоже, крепким здоровьем не отличался и прожил без малого 57 лет (по другим источникам от 53 до 63 лет и 7 месяцев). А уж кто-кто, а Ибн Сина, хотя и вино любил, и женщин, и дружеские пирушки, безделье редко к себе подпускал.
«Трудоголиком» был с раннего детства. Видимо, сказывалась среда: его отец, служитель дивана (правительственной канцелярии), был весьма образованным и состоятельным человеком, и в доме постоянно гостили учёные люди, велись разговоры на самые разные научные и литературные темы. Ну и, разумеется, в таком доме царили книги.
С пятилетнего возраста Ибн Сина пять лет учился в начальной мусульманской школе в деревне, где он родился. Затем его отвели к учителю Корана и словесных наук, за год он изучил (заучил наизусть) Коран, в 10-летнем возрасте заслужив почётный титул «хафиза», и «делал такие успехи, что все поражались», — не очень-то скромничая, писал позже Ибн Сина в своей автобиографии.
Когда в Бухару приехал известный знаток философии Абу Абделлах ан-Натали, отец Ибн Сины поселил его в своём доме в надежде на то, что он станет учить сына. Так оно и случилось.
Авторы многочисленных книг об Ибн Сине отмечают: учение шло столь успешно, что вскоре ученик стал ставить учителя в тупик. Сам Ибн Сина в автобиографии пишет: «Затем я приступил к (изучению) книги «Исагужди» (арабский перевод книги античного философа Порфирия Тирского, излагающей основы логики, — Р.Б.) у ан-Натили. Когда он сообщил мне определение рода: «Это — то, что говорится о многих (вещах), различных по виду», в ответ на (вопрос) «Что это?» я дал такой анализ данного определения, подобного какому он не слыхал… То же произошло и с книгой Эвклида: пять-шесть теорем были изучены при помощи учителя, а остальные — самостоятельно.
«Затем я перешёл к «Альмагесту» (трактат по космографии Клавдия Птолемея, II в. н.э., лежащий в основе докоперниковской астрономии, — Р.Б.). Когда мы закончили вводную часть и перешли к геометрическим формулам, Натили оказался не в силах обучать меня. Он сказал: «Читай сам, решай теорему, а затем приходи ко мне и показывай итоги, я тебе объясню, что правильно и что неправильно». Тогда я самостоятельно занялся изучением книг, а встававшие передо мной вопросы докладывал учителю, но следствием всего этого было только то, что таким путём были устранены некоторые смущавшие учителя неясности. Много было таких вопросов, которые он до того не знал и научился им от меня…»
Весьма существенная подробность о том, как шла работа: «В течение этого времени я не спал целиком и одной ночи, а днём не занимался ничем, кроме наук. Я собирал то, что было явным. Все доказательства я проверял, обосновывая предпосылки к сопоставлению их (с тем, что не нуждается в доказательстве), и приводил (их) в соответствие с явным. Затем я смотрел, из каких (явных вещей) возможно извлечь (доказательства) и рассматривал условия предпосылок к этому, пока мне не становилось ясным истинное решение данного вопроса…
И я возвращался вечером домой и ставил перед собой светильник и занимался чтением и писанием. И коль скоро побеждал меня сон или я ощущал слабость, я разумно выпивал кубок чистого вина, дабы оно возвратило мне рассудительность голове и силы — телу, а затем снова садился читать и писать. Когда же овладевал мною кратковременный сон, то снилась мне буквально та же проблема (что мучила меня наяву), так что воистину сущность многих проблем прояснялась мне во сне. И я не переставал (действовать) так, пока не укрепился во всех науках и не постиг их по мере человеческой способности. И всё, что я познал за это время, — это то, что я знаю ныне; не увеличились мои знания до сего дня».
Вот ещё одна характерная история о том, как становятся настоящими учёными: «…когда я изучил в совершенстве логику, естественные и математические науки, я обратился к теологии и прочёл «Метафизику» (один из наиболее известных трудов Аристотеля — Р.Б.) сорок раз (!) и выучил её наизусть (!!), но при (всём) этом так и не понял её и цели, которую она преследовала. И я отчаялся в возможности понять её и говорил себе: «Это та книга, пути к пониманию которой нет!»
Но вот однажды перед закатом солнца я был (на базаре) в (рядах) переплётчиков. Один торговец держал в руке какую-то книгу и громким голосом расхваливал её. И он протянул мне эту книгу, но я недовольно и решительно отстранил её: «Нет пользы в этой науке!» Но он сказал мне: «Купи эту (книгу), воистину, она дёшева, я продам за три дирхема, хозяин её нуждается в том, что будет уплачено за неё». И я купил её, а это оказалась книга Абу-Насра Фараби о целях «Метафизики» (Абу Наср Мухаммед Фараби (870—950) — выдающийся среднеазиатский философ и учёный-энциклопедист; ему принадлежит огромная заслуга ознакомления учёных Европы с учением Аристотеля, многие сочинения которого сохранились в переводе на арабский язык. — Р.Б.). Я вернулся домой и поспешно принялся за чтение её. Двери основных мыслей этой книги раскрылись передо мной и все трудности разъяснились. И я очень обрадовался этому и на следующий день, благодаря великого Господа, раздал нуждающимся обильное подаяние…»
С семнадцатилетнего возраста Ибн Сина начинает свою знаменитую переписку и полемику с Абу Райхоном Беруни, а это, конечно, свидетельствует о зрелости учёного, несмотря на его юность.
К восемнадцати годам Ибн Сина становится поражающим всех своим многознанием и остротой ума учёным. «Когда мне исполнилось 18 лет, — повествует он в своей биографии, — я закончил учение всех наук, и после этого ничего нового мне уже не открывалось. Разница в том, что я тогда науки более схватывал налету, а сейчас подхожу к наукам более зрело и знаю их основательнее и яснее».
После пожара в знаменитой библиотеке бухарского эмира, зная, что Ибн Сина знаком с содержанием почти всех книг хранилища, его сосед Абул Хусейн Арузи попросил написать свод сведений, содержавшихся в сгоревших при пожаре книгах. Ничего себе дружеская просьба! Но Ибн Сина написал книгу под названием «Китаб ал-Арузия» («Сводная (собранная) книга»). По рассказам самого автора, которому тогда пошёл двадцать первый год, он изложил в этой книге сведения о всех науках, кроме математики. Впрочем, по просьбе другого соседа, бухарского законоведа, знатока Корана и аскетических учений Абубакра Бараки он написал книгу в 20 томах — комментарии по философским вопросам «Ал Хосил ва-л-Махсул» («Итог и результат») и книгу по этике «Китаб ал-бир ва-л-Исм» («Благодеяние и грех»)! Мало того, в те же годы им был написан «Медицинский словарь», который впоследствии пользовался среди врачей огромной популярностью. Предполагается, что ещё во время работы в библиотеке правителя Бухары у Ибн Сины зародилась идея написать обобщающий труд по медицине, и для этой цели он накапливал необходимый материал, периодически обобщал его. По-видимому, так началась подготовка материала для всемирно знаменитого «Канона врачебной науки».
…В древнем Хамадане, городе на западе Ирана, куда судьба занесла Ибн Сину, ему покровительствовал эмир Шемс ад-Даула. По его настоянию Ибн Сина принял пост везира — можно сказать, управляющего государством или премьер-министра — и много времени уделял государственным делам.
Вот как работал Ибн Сина в ту пору: «И в то время, когда Абу Али (Ибн Сина) был везиром, каждый день он вставал до зари и сочинял два листа (для) книги «Исцеление». А когда занималось истинное утро, он принимал учеников, таких как Кийа Раис Бахманайр, Абу Мансур ибн Зилле, Абд ал-Бахид Джузджани, Сулейман Димишки и я — Бакалиджар. Так что до дня мы твердили уроки и вместе с ним совершали намаз. Ко времени выхода из дому у дверей его собиралась тысяча всадников из числа знатных и именитых заявителей нужд и подателей прошений. Ходжа садился на коня и собравшиеся с почтением его сопровождали. Когда он подъезжал к дивану, всадников было уже две тысячи. Затем в диване он оставался до полуденного намаза, а когда возвращался, шёл к столу, и целое общество вкушало хлеб вместе с ним.
Потом он предавался послеобеденному сну, а когда вставал, совершал намаз и отправлялся к шахиншаху. И до следующего намаза между ними происходили совещание и обсуждение по важным вопросам государства. Они были с глазу на глаз, третьего никогда не было. И цель этого рассказа — показать, что у ходжи не было и минуты свободной» (Низами Арузи Самарканди. Собрание редкостей или четыре беседы. — М., 1963. С.127-128).
Смерть Шемс-ад-Даула и восшествие на престол его сына означало победу врагов везира Ибн Сины. Некоторое время он скрывался в доме торговца благовониями, но был обнаружен и заключён в крепость. Однако ни скрываясь в чужом доме, ни находясь в тюрьме, Ибн Сина не прекращал работы. «Когда шейх тайно проживал в доме Абу Галиба ал-Аттара, — пишет его ученик и биограф Джузджани, — я попросил его окончить «Книгу исцеления» (…) Шейх написал своим почерком приблизительно на 20 стопах бумаги размером 1/8 заголовки проблем и два дня занимался этим, пока не написал заголовки всех проблем. (При этом) у него под рукой не было ни одной книги, и он не обращался ни к какому источнику, а писал всё по памяти и наизусть. Затем шейх разложил те стопы бумаги перед собой, брал лист и, рассматривая каждую проблему, писал объяснение её. И он писал каждый день по 50 листов, пока не кончил целиком (разделов) о естественных и теологических науках, исключая книги о животных и растениях, и пока не начал логики, написав из неё (один) раздел».
Будучи заключён в крепость Фардджан, он написал «Китаб-ул-хидая» («Книгу руководства»), трактат «Хайи ибн Якзан» («Живой, сын Бодрствующего») и «Китаб-ул-Кулляндж» («Книгу о кроликах»), последние главы «Канона врачебной науки».
И ещё характерный эпизод из записей Абуубайда Джузджани: «Однажды на закате прибыл с попутным караваном из Шираза гонец от местных учёных с тетрадкой для шейха. Учёные Шираза, прочитав «Малую логику» Ибн Сины, не всё смогли в ней понять и поставили перед автором множество недоуменных вопросов. На следующее утро караван собирался в обратный путь, в Шираз».
Пока гости весело проводили время, Ибн Сина долго и сосредоточенно смотрел на лежащую перед ним тетрадь с вопросами. С наступлением ночи все покинули его, а Абуубайд по распоряжению шейха оставил ему рог вина, светильник и пять тетрадей по десять листов большого формата в каждой (Абуубайд пишет: «фараонского формата»). На заре шейх вызвал к себе ученика. Тот застал его сидящим на коврике. Светильник погас, рог был осушен, но огромные тетради были полностью исписаны. «Я поторопился написать ответ, чтобы не задерживать каравана», — застенчиво, как о чём-то незначительном, сказал Ибн Сина, передавая тетради для ширазского гонца…
Имя и лик
«А когда родится у тебя сын, первое дело — дай ему хорошее имя»… На Востоке имянаречение потомства — акт ответственный, торжественный и многозначительный.
Родителям будущего великого учёного-энциклопедиста нравилось имя Хусейн. В благородных домах кроме имени давали ещё и почётное прозвание — кунью. Отец новорожденного избавил его от заботы имянаречения будущего сына и дал своему внуку имя Али. Куньей стало Абуали (Абу Али) — отец Али. Полным же именем новорожденного стало Абуали Хусейн ибн Абдуллах ибн-Хасли Абу Али ибн-Сино (Абдуллах — имя отца имянаречённого, Хасан — имя деда, Сино, как считают исследователи, — прозвище отца или фамильное то ли имя, то ли прозвище).
Накануне празднования 1000-летия со дня рождения Ибн Сины в Таджикистане разгорелась дискуссия с участием видных филологов и других учёных: как правильно называть и правильно писать имя юбиляра. Единогласие достигнуто не было, «постановили» так: в сокращённом виде звать его Абуали ибни Сино; в начале предложения писать Ибни Сино, а в тексте — ибни Сино; слово «Сино» не склонять. Правда, среди таджиков и иранцев как было широко распро-странено, так и осталось сокращённое имя Абуали ибни Сино — «Буалп» (так он сам именовал себя в своих стихах, так называется площадь в иранском городе Хамадане, где находится мавзолей учёного).
Однако Большая Советская Энциклопедия (М., 1972) «канонизировала» имя великого энциклопедиста так: Ибн Сина, Абу Али Хусейн ибн Абдаллах (латинизированное Авиценна); «Краткая Российская Энциклопедия» (М., 2003) — и того проще: Ибн Сина (латинизированное Авиценна, Avicenna). Во многих современных книгах на русском языке, в том числе в научных, великого энциклопедиста называют и Ибн Сина, и с дефисом: Ибн-Сина, и Абу-Али Ибн-Син и Абу-Али…
«Лицо человека высказывает больше и более интересные вещи, нежели уста: уста высказывают только мысль человека, лицо — мысль природы», — сказал известный немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788—1860). Наверное, преувеличил. Природа прихотлива и, бывало, наделяла гениального философа ликом низколобого мясника, а пламенного поэта — внешностью прокурора или кладбищенского сторожа. Однако лицезреть, как на самом деле выглядели великие люди, конечно, и любопытно, и немаловажно.
Иллюстрация, изображающая Ибн Сина между Галеном и Гиппократом, из латинского перевода ‘Канона’ издания 1523 г.
Современники не оставили портрета Ибн Сины. Нет даже его словесного портрета. В XV-XVIII веках его облик был воссоздан в восточных миниатюрах. Некоторые из них, особенно персидские, получили довольно широкую известность и многократно репродуцировались. В Таджикистане в ХХ веке создано много живописных и графических портретов, скульптурных изображений великого земляка, сюжетных полотен, произведений орнаментального искусства. Есть талантливые и интересные, есть «ремесленничество» — нет подлинности…
В 1954 году в Хамадане в Иране был сооружён новый монументальный мавзолей Ибн Сины, в который из старого мавзолея был перенесён его прах. Известному иранскому учёному, академику Саиду Нафиси удалось сфотографировать череп Авиценны в двух проекциях. Академик В.Н.Терновский, анатом и авиценновед, во время пребывания в составе советской делегации в Иране ознакомившись с фотодокументами Саида Нафиси, попросил передать их учёным нашей страны для воссоздания научно обоснованного облика учёного. К сожалению удалось лишь сделать по фотографиям описание особенностей строения костей черепа.
В.Н.Терновский предложил Михаилу Михайловичу Герасимову (1907—1970) — знаменитому московскому антропологу, историку и скульптору, создателю на основе скелетных останков всемирно известных скульптурных портретов воссоздать облик Ибн Сины.
По поводу герасимовского скульптурного изображения В.Н.Терновский писал: «Спокойным, сосредоточенным и мудрым предстаёт перед нами Ибни Сино. В его лице не заметно никаких монголоидных черт. Наоборот, общий характер его структуры близок к лицам европеидного типа Среднеазиатского междуречия — лицам типичных арийцев» (Терновский В.Н. Ибни Сино (Авиценна). — М., 1969. С.159).
Позднее авторским коллективом из Андижанского медицинского института в составе профессора Ю.А.Атабекова, доцента Ш.Х.Хамидуллина и скульптора Е.С.Соколовой на основе документального графического изображения профиля Авиценны, сделанного М.М.Герасимовым, и в результате дальнейших разработок воссоздано скульптурное изображение Ибн Сины в виде бюста.
В Иране художник Мухаммади Садики воссоздал портрет Авиценны, признанный официальным образом учёного в дни его юбилея в Иране. Эта картина получила большую известность, особенно в странах Европы и в нашей стране.
В дни празднования 1000-летия Ибн Сины в 1980 году на одной из новых площадей Душанбе был открыт посвящённый ему архитектурный комплекс. Величественная бронзовая скульптура установлена на гранитном постаменте, у подножия которого расположены пять гранитных книг «Канона» — одного из величайших творений человеческого гения. Чуть ниже бьётся тысячеструйный фонтан, символизирующий щедрость таланта учёного.
Философ и правитель
Народы будут счастливы, когда настоящие философы будут царями или когда цари будут настоящими философами. Великий грек, философ-идеалист Платон (IV-III века до н.э.) верил в эту свою формулу счастья человечества до глубины души. Но всё как-то не получалось; то обожавший пофилософствовать на досуге царь в служебное, так сказать, время обращался в заурядного деспота, то с юных лет до мозга костей философ, попав на трон, немедленно ставил власть выше истины.
В исламско-арабском мире случилась эпоха, когда платоновская «формула счастья» вроде бы уселась-таки на троне.
Вот как живописует эту эпоху чародей слова Николай Васильевич Гоголь:
«Грозный калифат величественно возвышался на классической земле древнего мира. Он обнимал на востоке всю цветущую юго-западную Азию и замыкался Индиею; на западе он простирался по берегам Африки до Гибралтара. Сильный флот покрывал Средиземное море. Багдад, столица этого нового чудесного мира, видел повеления свои исполняющимися в отдалённых краях провинций; Бассора (Басра — Р.Б.), Нигабур (Нишапур, Нисабур — Р.Б.), Куфа зрели новообращённую Азию, стекающуюся в свои блестящие школы. Дамаск мог одеть всех сластолюбцев дорогими тканями и снабдить всю Европу стальными мечами, а араб уже думал, как бы осуществить на земле рай Магомета: создавал водопроводы, дворцы, целые леса пальм, где сладострастно бились фонтаны и дымились благовония Востока… Все части этой великой империи, этого магометанского мира, были связаны довольно сильно, и связь эта была укреплена волею необыкновенного Гаруна (халифа Харуна ар-Рашида — Р.Б.)… Просвещение чужеземное он прививал своей нации в такой только степени, чтобы помочь развитию её собственного. Уже арабы перешли эпоху своего фанатизма и завоеваний, но всё ещё были исполнены энтузиазма, и огненные страницы Корана перелистывались с тем же благоговением, исполнялись так же раболепно. Гарун умел ускорить весь административный государственный ход…» (Гоголь Н.В. Ал-Мамун (Историческая характеристика) // Гоголь Н.В. Собр.соч.: В 6 т. М., 1953. Т.6. С.60-61).
Когда в Багдаде взошёл на престол аль-Мамун, он, в представлении Гоголя, предстал «великодушным покровителем наук, которого имя история внесла в число благодетелей человеческого рода и который замыслил государство политическое превратить в государство муз».
Аль-Мамун, по Гоголю, «исполненный истинной жажды просвещения, употреблял все старания ввести в своё государство этот чуждый дотоле греческий мир. Багдад распростёр дружеские длани всему учёному тогдашнему свету… «Венценосный араб вслушивался внимательно в усыпительную музыку учёных толкований и тонкостей. Правители государственных мест не могли не увлечься примером государя, и тогда высшие ступени государства обняла какая-то литературная мономания. Визири и эмиры стали окружать свой двор учёными пришельцами…» (Гоголь Н.В., с.61-62).
В этой атмосфере в интеллектуальную жизнь арабов вошла и философия. «Многообъемлющий и точный философ Греции не мог сойтись с их воображением, слишком стремительным, слишком колоссальным и восточным; но аравийские учёные, занимаясь долгое время кропотливою работою, уже несколько привыкли к точности и формальности и оттого принялись за него с учёным энтузиазмом. Эти бесконечные выводы, это облечение в видимость и порядок того, что они прежде чувствовали в душе пламенными отрывками, не могли не околдовать тогдашних учёных» (там же, с.61).
Здесь и быль, и сказка. Герой «Тысячи и одной ночи» Харун ар-Рашид, кроме прочего, был ненасытным стяжателем, интриганом и братоубийцей; философов любил, но в подземельях мучил голодом наравне с уголовниками. Аль-Мамун боготворил греческий мир, но своё всевластие — ещё больше…
Ибн Сина за свою жизнь был подданным правителей Бухары, Хорезма, Абиверда, Нишапура, Туса, Гургана, Дарджиа, Казвина, Хамадана, Исфагана — то везиром, то узником тюрем. Везиром был деятельным и совестливым, но лишь исполнителем. Узником — безропотным и непривередливым: были бы лишь бумага, чернила да перо…
В 998 году Бухара была завоёвана тюркским государством караханидов. Сгорела знаменитая бухарская библиотека, фанатичные муфтии и имамы с неприязнью отнеслись к вольномыслию бухарских учёных, и те спешили покинуть родной город. В это время умер отец Ибн Сины, на плечи юного учёного легли заботы о семье. Волей-неволей пришлось поступить на службу в диван — в сущности, канцеляристом-администратором. Пришлось перебраться в Гургандж — столицу Хорезма. Везир хорезмшаха назначил ему жалование, по словам Ибн Сины, «какое было уместно для человека вроде меня».
Хорезмшах Мамун II собрал при своём дворе выдающихся учёных — так называемую «Академию Мамуна». Еженедельные собрания учёных, их повседневное общение, участие в строительных расчётах и геодезических изысканиях для создания грандиозных ирригационных сооружений и дворцовых зданий, занятия астрономией, химией, минералогией и другими классическими науками не заслоняли богословские и философские проблемы, а вместе с ними и проблему власти и народа, власти и учёного. Ибн Сине было 18 лет, и хотя он слыл «лишь» восходящим светилом, коллеги приняли его как собрата.
Здесь у него зародились замыслы двух главных трудов его жизни — философской энциклопедии «Книга исцеления» и медицинской энциклопедии «Канон врачебной науки». Здесь появились первые ученики — он посвящал их в азы и тонкости медицины и философии. Хорезмшаха в числе внемлющих Ибн Сине нет — его слава учителя владык ещё впереди.
Юный Ибн Сина ведёт переписку с уже прославленным великим учёным-энциклопедистом 25-летним Абу Рейханом Беруни (973—1048). Они спорят по вопросам космогонии и физики (эта переписка опубликована в 1957 году), а около 1010 года, после возвращения Беруни из изгнания, встречаются в Гургандже. Ибн Сина дружит с Абу Масихи, хорошо знакомым не только с греческой, римской и византийской медициной, но и с индийской и китайской. Дружеские отношения связывали Ибн Сину с философом-мистиком Абу Саидом Мейхенейским (968—1049). Из разных источников известен диалог между Ибн Синой и Абу Саидом. Желая подчеркнуть разницу в мировоззрении, Абу Саид сказал про Ибн Сину: «То, что я постигаю наитием, он знает». На это учёный ответил: «То, что он видит, я объясняю»…
Но благополучие редко бывает долгим. В 1012 году султан основанного саманидским полководцем Алп-Тегином Газневидского государства, включившего в себя территории современного Афганистана, ряд областей Ирана, Средней Азии, Индии, 14-летний Махмуд Газневи потребовал от хорезмшаха Мамуна, чтобы собравшиеся при нём учёные были отправлены из Гурганджа и его двору в Газни, чтобы он «также имел честь воспользоваться их беседой». Большинство этому требованию подчинилось. Ибн Сина и Абу Масихи, переодевшись в одежды дервишей, ночью бежали. Через Каракумские пески они пробирались в Иран. В тяжком пути Абу Масихи погиб. Преследуемый мстительным Махмудом Газневи, Ибн Сина скитался из княжества в княжество, побывав в Гургане, Рее, Хамадане, Исфагане. В касыде он так говорит о своей участи:
Когда я стал велик, не хочет принять меня ни одна страна.
Когда безмерно возросла моя цена, не нахожу я себе покупателя.
В Хамадане Ибн Сина пробыл почти шесть лет. Ему покровительствовал князь Шемс ад-Даула — эмир Хамадана. По настоянию эмира он стал везиром. Счастья народу от этого не прибыло. А Ибн Сина со сменой эмира был заключён в крепость.
Победа исфаганского эмира над войском княжества Хамадан вернула Ибн Сине свободу. 13 последних лет своей жизни он провёл в Исфагане, окружённый почитанием и учениками. Не испытывая ни в чём нужды, он отдаётся творческой работе. По пятницам во дворце эмира при непременном участии последнего проходят учёные беседы. Предание утверждает, что однажды, обратясь к Ибн Сине за разъяснением неясного для него вопроса, эмир, улыбаясь, заметил: «Я обращаюсь к такому же эмиру, как я сам. Абу Али — повелитель учёных, как я — повелитель простых смертных». Каждому — своё.
Правда, Ибн Сина — ближайший советник эмира. «Ни одно серьёзное политическое решение в Исфагане не принимается без его участия. Из-за этого он должен везде сопровождать правителя, даже в военных походах», — пишет в книге «Ибн Сина (Авиценна)» Б.Д.Петров (М., 1980).
Но разве таково назначение философа, если уж он хоть и не на троне, то рядом с троном!..
Назначение учёного — понять жизнь
Занимаясь всеми науками эпохи, Ибн Сина, продолжив традицию классификации наук, заложенную его предшественниками, попытался свести воедино все научные дисциплины. К ним, он, кроме прочих, относил, заблуждаясь вместе с эпохой, и астрологию, и алхимию, и чародейство, и науку толкования снов. Правда, отмечает в своей блистательной монографии «В поисках счастья» (М., 1989) А.А.Игнатенко, «средневековая астрология (как на Востоке, так и на Западе) была рациональной системой «докоперниковского периода», проникнутой духом поиска детерминизма в природе. Такую же или подобную направленность имела и алхимия, некоторые другие чисто средневековые науки и искусства». Но важнее всего, что в трактате «О классификации рационалистических наук» Ибн Сина определяет «мудрость» (хикма), или, что для него одно и то же, рациональные науки, как «подготавливающие к величайшему счастью в горней жизни». Мудрость-хикма делится на две большие части — теоретическую и практическую философию. Теоретические науки имеют целью Истину. Цель же практических наук — это Благо, именно они дают правильное мнение, позволяющее достичь эту цель. «Устроение человека, как выражается Ибн Сина, — в этом состоит задача практических наук».
«Человек «практической философии», — комментирует А.А.Игнатенко, — это и индивид, и родовой человек. Поэтому практических наук, занимающихся «устроением человека», несколько. Прежде всего это наука, «из которой известно, каким должен быть нрав человека и его действия, чтобы его жизнь, как первая, так и другая, была счастливой» (Ибн Сина). Вторая занимается «устроением жилища, общего для него (человека), его супруги, его детей и тех, кем он владеет, — таким образом, чтобы оно было организовано и способствовало приобретению счастья [его жильцами] (Ибн Сина).
Наконец, его третья наука, которая трактует «о видах политик, предводительств, городских объединений — как добродетельных, так и дурных, — о том, как осуществляется каждый их вид, как исчезает и как превращается [в другой]» (Ибн Сина).
Исследователи отмечают сравнительно небольшой интерес Ибн Сины к социально-политической проблематике и объясняют это конкретными событиями, происходившими в средневековом арабо-исламском мире — они демонстрировали утопичность мечтаний о создании «образцового города» по моделям, которые разрабатывали великие мыслители.
Однако Ибн Сина вовсе не игнорировал проблемы личности и общества. Им написан целый ряд произведений, посвящённых практической философии, то есть политике. Некоторые из них считаются утраченными: книги «О счастье» и «О достижении счастья», «О божественной политике», а также «Ведение дел, связанных с войском, мемелюками, воинами, их провиантом и взиманием государственных налогов» (перевод названия книги А.В.Сагадеевым) — книга, написанная для правителя Хамадана Шемс-ад-Даули. Однако общественно-политические взгляды Ибн Сины всё-таки можно реконструировать анализом таких его сочинений, как «Книга исцеления», «Книга знания», «Книга спасения», «Трактат об основании пророчества» и некоторых других» (А.А.Игнатенко).
Ибн Сина характеризует человека, в отличие от всех других живых существ, тем, что он называет надеждой, а стремление к созданию идеального человеческого объединения, которое Ибн Сина называет Справедливым Градом, он считает условием осуществления истинной человечности как таковой.
В «Книге исцеления» Ибн Сина описывает человека, который должен управлять человеческим объединением. Его представления об идеальном правителе не совсем совпадает с исламским. В «Книге знания» он описывает призванных управлять людьми следующим образом: «Они знают мыслимое без помощи учителя и грамоты, только догадкой и посредством связи с миром ангелов. Они постигают наяву положения тайного мира путём мышления и получают откровение». Свойство души, позволяющее осуществить всё это, Ибн Сина называет «миром пророчества» или «непогрешимой (священнической — кудеи) способностью». Таких людей он называет людьми особого рода , каждый из них как бы един в двух лицах: он и философ, и пророк. В качестве примера он называет великих греков — Пифагора, Сократа, Платона, Аристотеля. Конечно, их можно считать предводителями человечества. Но они не были правителями. Удел философа — умостроительство «Справедливого Града».
Но… правитель-практик, даже обладай он способностью «постижения наяву положений тайного мира», почему-то создаёт грады несправедливые. Философ же рядом с властью — не власть, а правитель рядом с философом — не философ. Ибн Сина убедился в этом на собственном опыте везира…
Смерть и бессмертие
Колоссальные медицинские познания Ибн Сины, его практическое искусство врачевания и значение для мировой медицины — отдельная тема: она требует погружения в мир представлений и бытования людей и в древности, и в эпоху восточного раннего средневековья, и в наше время. Поэтому ограничусь прибавлением к приведённым выше оценкам и фактам об Ибн Сине-целителе следующего: ещё в 1909 году в Брюсселе на медицинском факультете читался курс о его врачебном искусстве; во многих восточных странах и поныне «Канон врачебной науки» переиздаётся и стоит в шкафах учёных и практиков как медицинская энциклопедия; в 1980 году 1000-летие Ибн Сины отметили едва ли не все медицинские академии мира…
Годы скитаний и напряжённого труда подорвали здоровье Ибн Сины и последние годы жизни он был тяжко болен.
Во время похода эмира Ала уд-Даула на Хамадан в конце 1036 года Ибн Сине становится настолько плохо, что преданный слуга отвозит его домой в Исфаган. Через несколько месяцев упорного лечения его состояние, казалось, улучшилось. Во всяком случае когда Ала уд-Даула в начале лета 1037 года собрался ехать в завоёванный им Хамадан, Ибн Сина согласился сопровождать его. Однако по дороге наступило очередное обострение болезни, от которого спустя несколько дней он скончался.
Друг и биограф Ибн Сины Джузджани описывает последние дни его жизни: «…Прибыв в Хамадан, он понял, что силы его ослабли и их уже недостаточно для устранения болезни. И шейх перестал лечить себя, стал говорить: «Управитель, управляющий мною, уже бессилен управлять и ныне бесполезно лечение». И пребывал он в таком (состоянии) несколько дней, а затем отправился под покровительство Господа своего. Погребён он в Хамадане. Жизнь его продолжалась 58 лет, а смерть его произошла в 428 году». (428 год хиджры соответствует 1037 году по юлианскому летоисчислению. Ибн Сина скончался 18 июня 1037 года).
«Всё, что было у него, — пишет один из биографов Ибн Сины, — он роздал бедным, отпустил своих рабов на свободу и, как сообщают источники, умирая в полном сознании, прочёл стихи:
Мы умираем и с собой уносим лишь одно:
Сознанье, что мы ничего не узнали».
Мавзолей Ибн Сины навсегда стал местом паломничества. На надгробии — рубайи, приписываемое как Ибн Сине, так и Омару Хайяму:
От праха чёрного и до небесных тел
Я тайны разгадал мудрейших слов и дел,
Коварства я избег, распутал все узлы,
Лишь узел смерти я распутать не сумел.
(Перевод С.Липского)
Из стихов Ибн Сины
Пять чувств, от слуха и до зренья,
Даются нам для внешнего общенья,
А мысль и память внутреннюю службу
Несут, определяя все решенья.
***
Суть в существе твоём отражена,
Не сможет долго тайной быть она,
Не потому ль, что суть любой натуры
В поступке, словно в зеркале, видна.
***
Отлетела моя юность — ненаглядная весна,
Стал похож я на вершину — это времени вина.
И меня, раз белоглав я, жизнь-кормилица по праву
Из сосков надежды чёрным молоком поить вольна.
***
Ты к дружбе с каждым встречным не стремись
И тайн не поверяй кому попало,
Гони лжеца, пройдохи сторонись,
Иначе повредишь себе немало.
И воле подлеца не покорись,
Не превышай дозволенного меры,
А запятнаешь честь, как ни винись,
Как слёз ни лей — слезам не будет веры.
***
На свете был я несколько деньков,
Прошёл сквозь бурю логово песков,
Над мудрецом смеялся и при этом
Невежду возносил до облаков.
Ничтожно льстил и гневу предавался,
Теперь душа грязнее каблуков.
И пламень, что из сердца высекал я,
Кропил слезами, как из родников.
Избавиться от дьявольских страстей я
Не в силах был, как пленник от оков.
Гулял, очей веселья не смыкая,
Но жатва — норов у неё таков, —
Являясь в срок, под корень косит злаки,
Пришлось пожать всё то, что я посеял,
Как в мире повелось спокон веков.
***
Заслугам грехи предпочли вы считать,
Но ради Аллаха молю вас опять:
Вы пламень возмездия не раздувайте,
Зачем меня гневу небес предавать?
Перевод Я.Козловского
