Данная книга семилетний труд известного археолога и историка исламской культуры Эрика Шредера, основанный на многочисленных исторических источниках. Автор строит повествование, используя наиболее яркие фрагменты известных рукописей, выстраивая их в хронологической последовательности. Это сокровище древних откровений и религиозной мудрости дает обзор основополагающего периода мусульманской культуры. Книга прослеживает историю ислама с момента его рождения до расцвета. Историк часто обращается к фольклору, цитатам из Корана, приводит множество песен и стихотворений.Шредер предоставляет богатый материал, давая читателю возможность самостоятельно выступить в роли исследователя. Книга будет интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей.

НАРОД МУХАММЕДА
Эрих Шрёдер (Eric Schroeder)

Продолжение книги
Возникновение халифата аббасидов и основание Багдада

Визирь
Мансур, основатель Багдада
Потеря Испании
Основание Багдада
Становление закона
Басня
Плач арабов
Махди
Секты
Доктрина имамата
Первые суфии
Хади

Визирь

Первым визирем был Абу Салама Хафс. Визирь – это посредник между государем и его подданными. Так что он должен сочетать в себе качества присущие как царю, так и обычным людям. Его действия должны быть одобрены государем и популярны в народе.

Его капитал – честность и искренность. Ибо, как говорят, «там, где нет честности, там нет политики»; «государственный муж может солгать только один раз». Необходимые для него качества – это умение действовать энергично и эффективно, разумность, осторожность, решительность и проницательность. Желательно также, чтобы он был щедр и гостеприимен, для того чтобы ему с готовностью подчинялись и испытывали благодарность. Он должен быть также кроток, долготерпив и снисходителен. Роль визиря незаменима в разрешении практических проблем. Он должен обладать внушительной внешностью и голосом.

До эпохи Аббасидов обязанности визиря не были точно определены. До этих пор в сложной ситуации государь обычно выбирал из своего окружения самого мудрого и искушенного придворного и советовался с ним; этот человек фактически играл роль визиря.

Когда Аббасиды пришли к власти, пост визиря был введен официально, появилось также само слово «визирь». Человек, выполнявший обязанности визиря, ранее назывался секретарем или советником.

Мансур, основатель Багдада

Мансур, матерью которого была наложница из Берберии, стал халифом, согласно завещанию Абу Аббаса. Из всех Аббасидов он был наиболее достойным государем. Мансур обладал величественной внешностью; был храбр, рассудителен и осторожен. Он знал цену деньгам и не любил праздности, отличался тонким умом и был непревзойденным собеседником, когда речь заходила о науках и литературе. У него была склонность к юриспруденции. За его бережливость он получил прозвище Человек, Считающий Медяки.

Тем не менее первым его политическим поступком было убийство Абу Муслима[127] из Хорасана, фактически приведшего династию Аббасидов к власти. Он написал ему: «Я хотел бы поговорить с тобой о делах, которые нельзя доверить бумаге. Приезжай, я не задержу тебя надолго».

При первой встрече халиф принял Абу Муслима очень уважительно и позволил ему удалиться в его собственный шатер. Несколько раз Абу Муслим приезжал на аудиенцию к халифу. Один раз он остался ждать в приемной комнате, так как ему сказали, что государь совершает омовение перед молитвой. Перед этим Мансур приказал начальнику стражи спрятаться со своими подчиненными за занавесом в его покоях и не показываться до тех пор, пока он будет разговаривать, но, как только он хлопнет в ладоши, они должны выбежать и зарубить мечами того, кто будет с ним.

Вскоре Абу Муслима привели к халифу. После учтивых приветствий они начали непринужденно беседовать, но через некоторое время Мансур перешел на оскорбления.

– Как ты можешь так разговаривать со мной, после всего того, что я сделал! – возмутился Абу Муслим.

– Сын шлюхи, за всеми твоими «достижениями» стоит удача и счастливая судьба нашей семьи, черная рабыня на твоем месте сделала бы не меньше. Как ты посмел ставить свое имя перед моим в нашей переписке? И как у тебя хватило наглости требовать руки нашей тети и объявлять себя потомком самого Аббаса? Ничтожество! Ты слишком зарвался.

Тогда Абу Муслим схватил руку халифа, покрыл ее поцелуями и рассыпался в извинениях.

Но Мансур был неумолим:

– Если я пощажу тебя, Бог не пощадит меня! – И он хлопнул в ладоши.

Стражники набросились на свою жертву. Начальник ударил первым, но только оцарапал его – меч врезался в ножны на поясе Абу Муслима. Другой воин отрубил ему ногу, и в конце концов Абу Муслима изрубили в куски. Мансур стоял рядом и кричал:

– Рубите! Разрази вас гром! Рубите!

То, что осталось от тела, завернули в ковер. Вскоре пришел военачальник Джафар, сын Ханзалы.

– Каково твое мнение о Абу Муслиме? – спросил его халиф.

– О повелитель правоверных, если ты тронешь хоть волосок на его голове, ты должен будешь убивать, убивать и снова убивать.

– Бог благословил тебя рассудительностью, – сказал Мансур, – посмотри, что лежит в этом ковре.

– Повелитель правоверных! – ответил Джафар, увидев кровавое месиво. – Считай этот день первым днем твоего правления.

– Поистине так, – сказал Мансур и прочитал стих:

Свой посох путешественник кладет в сторонку:
Конец дороге – можно отдохнуть.

Потеря Испании

В 138 году представитель династии Омейядов, Абд аль-Рахман, спасся бегством и, добравшись до берегов Испании, захватил власть в этой стране. Он приказал засолить головы бывшего наместника и его помощников и, прикрепив к ним бирки, сопроводив адресованной Мансуру грамотой и черным знаменем наместника, отправил с караваном в Африку, велев оставить их ночью посреди городского рынка.

– Слава Господу, что между мной и столь страшным человеком лежит море! – воскликнул Мансур, когда ему доложили о случившемся.

На следующий день Мансур спросил собравшихся на аудиенцию придворных:

– Как вы думаете, кто достоин титула Сокол курейшитов?

– Конечно же ты, повелитель правоверных.

– Нет, Сокол курейшитов – это Абд аль-Рахман, который в одиночку прошел пустыни Азии и Африки, нашел в себе мужество и силы бороться с судьбой в неизвестной стране и победил.

Правление Абд аль-Рахмана было долгим, а его потомки сохраняли власть над Испанией еще триста лет.

Основание Багдада

Поиски новой столицы в Ираке привели Мансура к поселению Багдад, находившемуся на берегу Тигра, в том месте, где Тигр сближается с Евфратом. «Мы думаем, что это лучшее место для поселения, – сказали ему советники, – оно находится в центре четырех земледельческих районов (Бук, Калвадха, Кутраббул и Бадурия). Со всех сторон город будет окружен пальмовыми рощами, а вода будет в достатке. Если в одном месте будет неурожай, то продукты всегда можно будет получить из другого. Доставлять грузы можно по каналу Сарат, сообщающемуся с рекой Евфрат. Караваны из Сирии и Египта проходят через это место. Товары из Китая идут со стороны моря вверх по течению Тигра, а товары из Византии и Мосула вниз по течению. Кроме того, с обеих сторон окруженный реками город будет неприступен для неприятеля.

– Это место превосходно для военного лагеря, – сказал Мансур.

Он построил город Багдад, по причине его планировки называемый Круглым Городом, а также Городом Спокойствия.

Становление закона

Изложение учения ислама первоначально было уделом чтецов, то есть тех, кто мог читать Книгу Бога. Арабы в те времена в подавляющем большинстве были неграмотны, а те, кто умел читать, получали особый титул.

Со временем, по мере распространения Корана, неграмотность ушла в прошлое, и возникла наука толкования текстов. Принципы законодательства сформировались и окрепли как в теории, так и на практике. Титул чтеца постепенно был заменен титулом законника.

Исламское право представляли две школы. Одна из них, дополнявшая пророчества конкретными случаями из судебной практики (прецедентами), имела распространение в основном в Ираке. В противоположность ей в священных городах Хиджаза руководствовались Преданиями. Иракцы, мало связанные с традициями, расширили сферу применения законов и стали экспертами в области прецедента и аналогии. Основателем этого направления был Абу Ханифа (отсюда название ханифитская школа). Главой школы в Хиджазе был Малик ибн Анас (отсюда школа маликитов). Затем возникла школа шафиитов, названная по имени ее главы – Шафии. Кроме того, представители еще одной школы правоведения, так называемые захириты, полностью отвергая аналогию, в решении вопросов права исключительно полагались на тексты Корана и Консенсус Правоверных.

Однажды Малика спросили, как он относится к тому, что некоторые мусульмане, находясь на Кипре, покупают у язычников овец, мед и масло, давая им взамен дирхемы и динары.

– Я не одобряю этого, – ответил Малик, – я категорически против того, что монеты, на которых начертаны слова из Книги Бога, предаются в руки людей нечистых.

Затем его спросили:

– Могут ли правоверные покупать за дирхемы и динары товары, которые продают на рынках в их собственной стране язычники либо приверженцы терпимых религий (иудеи, христиане и зороастрийцы, платящие налоги)?

– Я не одобряю этого, – ответил Малик.

– Можно ли тогда обменивать деньги на мусульманских рынках у менял, представителей этих культов? – спросили его снова.

– Я не одобряю этого, – сказал он.

* * *

Примерно в это же время началось составление текстов Преданий, Законов и толкований Корана. Ибн Джурейдж, первый человек в истории ислама, написавший книгу, работал в Мекке. Малик писал в Медине, Авзаи в Сирии, Ибн Салама, традиционалист, в Басре, Ибн Аби Урва в Йамане и Тхаури[128] в Куфе. Ибн Исхак составлял «Историю исламских войн», Абу Ханифа писал трактаты по юриспруденции и свою «Теорию частного делопроизводства». Чуть позже Ибн Хишам написал первую биографию пророка.

По указанию Мансура были сделаны первые переводы на арабский язык иноземных книг – сирийских, персидских и других. Среди прочих были труды Евклида и притчи про Димну и Калилу.

«Книга про Димну и Калилу, – писал ее переводчик Ибн Мукаффа, – составлена индийскими мудрецами и состоит из притч. Чтобы получить пользу от этого произведения, необходимо отделить существо от формы, ибо чтение без размышления не приносит ощутимого результата. Прочесть эту книгу и не понять глубокого и неочевидного смысла ее равносильно попытке насытиться нерасколотыми орехами. Автор этого произведения, очевидно, ставил перед собой четыре цели: первая – развлечь молодых читателей, которые, став взрослыми, обнаружат у себя неожиданный запас мудрости; вторая – привлечь внимание правителей к тому, как меняется поведение различных существ в различных обстоятельствах; третья – сделать свою работу бессмертной за счет интересного сюжета; и, наконец, четвертая – дать пищу для ума философам».

Басня

Среди подданных Льва были два шакала по имени Димна и Калила, оба чрезвычайно коварные и хитрые. Однажды Димна сказал Калиле:

– Интересно, почему Лев последнее время так задумчив? Я попрошу аудиенции, и если найду его в нерешительности, то попробую использовать его затруднения к своей выгоде.

– Как можешь ты, Димна, не имея опыта в придворных делах, надеяться привлечь к себе милость Льва, который редко советуется по важным государственным вопросам даже с достойнейшими из своих слуг? А ведь ты знаешь, что иногда просто находиться возле государя бывает достаточно, чтобы стать фаворитом. Лоза обвивается вокруг близлежащего дерева. И этого преимущества у тебя никогда не было.

– Для начала я попытаюсь доказать своим усердием и энергией, что достоин того доверия, которым пользуются сейчас другие. Всем своим поведением я буду показывать смирение, терпимость к незаслуженной клевете, неизменную вежливость, ибо это необходимые качества придворного. Потом, когда я буду допущен к царственной особе, я займусь подробным изучением его характера. Когда я буду знать о нем все, я не стану перечить ему в его капризах и причудах, но, если увижу, что он склоняется к принятию решения, которое принесет пользу либо мне, либо государству, я постараюсь представить это дело в наиболее выгодном свете и подольстить ему в принятии столь мудрого решения. Если же, с другой стороны, он будет склонен отдать приказ неблагоприятный или бесчестный, то я представлю ему нежелательные последствия этого поступка в самых ярких тонах. Государственный муж должен, подобно художнику, уметь изобразить действительность теми красками, какими пожелает.

– Тебя ожидает опасная игра, – ответил Калила. – Есть три вещи, которые мудрый человек старается избегать, не имея возможности пресечь их последствия; первая – привлечь к себе доверие государя, вторая – доверить тайну женщине; и третья – проверять на себе самом действие яда.

– Если бы возможность неудачи была достаточной причиной, чтобы никогда ничего не предпринимать, то ни управление государством, ни торговля, ни военные действия не были бы возможны.

– Ну что ж, желаю тебе успехов! – сказал Калила.

Димна, заметив, что любимчик Льва Бык, соучастник всех царских утех, отсутствует при дворе уже несколько дней, воспользовался этой возможностью, чтобы поговорить с государем наедине.

– Почему тебя так долго не было при дворе? – спросил Лев Димну. – Я надеюсь, у тебя были серьезные причины, не случилось ли чего-нибудь непредвиденного?

– Именно так, но мне не хотелось бы говорить об этом деле, которое так же неприятно для вашего величества, как болезненно для меня. Эти известия столь неприятны, что, несмотря на то что мое усердие на государственной службе известно моему повелителю, они могут показаться невероятными. С другой стороны, когда я вспоминаю о моем гражданском долге, я сознаю, что молчать при таких обстоятельствах равносильно измене.

– Говори, – сказал Лев.

– Ваше величество, один из моих близких друзей, в правдивости которого нет никаких сомнений, сообщил мне, что Бык Шанзаба в частной беседе с высокопоставленными вельможами высказал мнение, что в поведении вашего величества он усматривает очевидные признаки упадка и что ваше правление продлится недолго. Из чего я делаю вывод, что он планирует свержение вашего величества либо хитростью, либо силой или, по крайней мере, намерен стать вашим преемником. Его изощренность и беспринципность в интригах такого рода делает ваше положение крайне опасным.

– У нас были некоторые подозрения на этот счет, но мы не считали его способным на государственную измену и такое лицемерие. Ведь он пользовался всеми благами нашего государства наравне со мной!

– Низкорожденный, – ответил Шакал, – может исполнять свой долг, быть хорошим слугой и полезным советником, пока все эти качества служат ему в достижении его собственной цели. Но стоит ему достичь высот власти, он становится нетерпимым даже к равным себе. Ваше величество, монарх, отвергающий добрый совет потому, что он не нравится ему, подобен тяжелобольному, который отказывается от горького лекарства и вкушает лишь деликатесы, пришедшиеся ему по вкусу. Обязанность государя – заботиться о своих подданных и своей чести. Горе тому монарху, который ради сиюминутных удовольствий забывает о дне завтрашнем, ибо он обвиняет своих министров в несостоятельности, в то время как все рушится из-за его собственного безразличия и равнодушия.

– Это сильные выражения, – сказал Лев, – хотя верный слуга имеет право произнести их. Однако же Бык не обладает достаточной силой, чтобы угрожать нам. В нашей власти съесть его в любой момент.

– Не обманывайте себя, ваше величество, то, что он не сможет сделать сам, он сделает с помощью других, и, похоже, он так и собирается поступить. Возможно, сейчас неблагоразумно предпринимать решительные действия против Быка, но, умоляю, будьте настороже, ваше величество!

Подумав, Лев сказал, что вызовет Быка и вышлет его в какую-нибудь отдаленную провинцию. Димна, понимая, что встреча Быка и Льва может расстроить его планы, попытался отговорить государя сделать этот шаг. Он сказал:

– Если послать за Шанзабой сейчас, он может заподозрить неладное и скрыться, затаив в душе злобу. Он также может выставить себя мучеником. Тайный заговор следует уничтожать тайными средствами.

– Но наказание преступника на основании только одних подозрений – это тирания! – воскликнул Лев.

– Эти благородные чувства делают вам честь, – сказал Шакал, понимая, что встречи избежать не удастся, – но будьте настороже. Я уверен, что наш повелитель обладает достаточной проницательностью, чтобы заметить у Шанзабы признаки возбуждения, беспокойства, так, например, странные подергивания головы – верные знаки того, что он готов пустить в ход свои рога.

Изложив все это, Димна, под предлогом выяснения обстановки в лагере противника, испросил позволения нанести визит Быку. Лев согласился, и Шакал, изобразив на своем лице выражение глубокой грусти и отчаяния, отправился к Шанзабе.

– Тот, чья жизнь зависит от произвола тирана, никогда не пребывает в безопасности, – мрачно произнес Димна в ответ на приветствия Быка. – Ты спрашиваешь, что привело меня к тебе? Судьба! А судьбе покорны все. Ведь не напрасно говорят, что великий будет дерзок и удачливый потерпит неудачу. Никто из фаворитов правителя не может наслаждаться покоем. Впрочем, дело пока не идет обо мне.

– О ком же тогда идет речь? – спросил Бык. – Из-за кого ты так расстроен?

– Я буду искренен, – сказал Димна, – ты должен помнить нашу дружбу, ведь это я привел тебя ко двору. Мои чувства заставляют меня открыть тебе одну тайну. Я должен предупредить тебя, что тебе опасно появляться при дворе. Один из моих близких друзей, в правдивости которого нет никаких сомнений, сообщил мне, что Лев в присутствии придворных сказал: «Бык сильно разжирел, а его служба мне больше не нужна, я собираюсь устроить пир для своих друзей, и он послужит нам угощением». Когда я услышал это, зная раздражительный и непредсказуемый нрав Льва, я бросился к тебе, чтобы предупредить моего друга об опасности.

– Но как он может гневаться на меня! – воскликнул Бык. – Я не сделал ничего плохого ни ему, ни его подданным! Поистине, тот, кто удостаивает своей дружбой тех, кто ее не достоин, подобен тому, кто бросает семена в соленую почву!

– Не трать время попусту, лучше побереги себя, – сказал Димна.

– Но что я могу сделать, если Лев уже решил меня уничтожить? Я считал его лучшим и справедливейшим из государей. Но с какой легкостью его милость сменилась гневом! Поистине, клевета, если повторять ее часто, производит на самый стойкий разум действие, сходное с действием непрерывно капающей воды на твердый камень.

– Что же ты намерен предпринять? – спросил Шакал.

– Делать нечего, если все кончится поединком между нами, мне остается лишь уповать на свои силы.

– Но это верх глупости – подвергаться опасности, когда есть другие способы избежать беды. Никогда не следует рисковать жизнью в битве, исход которой сомнителен.

– У меня нет желания драться со Львом, – признался Бык. – Возможно, мне следует обратить его внимание на тот факт, что ни в общественной, ни в частной жизни я никогда не давал повода для недовольства и, вплоть до этого дня, пользовался заслуженным уважением.

Такая смиренная позиция Быка никоим образом не устраивала Шакала, так как Лев, не увидев признаков недовольства и раздражения в поведении Быка, может обратить свои подозрения на него самого, Шакала.

– Тебе лучше встретиться со Львом и посмотреть самому, – сказал Димна, – но позволь дать тебе совет: если ты увидишь, что он сидит прямо, с горящими глазами, поднятыми ушами и приоткрытой пастью, то знай, что он готов к прыжку.

– Да, – ответил Шанзаба, – если я найду Льва в таком состоянии, мне все будет ясно.

И действительно, когда Бык предстал перед повелителем, тот выглядел именно так, как описал Шакал.

– Ах! – воскликнул Шанзаба. – Поистине друг царя подобен человеку, который пригрел на груди ядовитую змею, которая готова ужалить его в любой момент!

Страшен был взгляд Льва, когда он услышал эти слова, сомнения в дурных намерениях Шанзабы рассеялись, и без лишних проволочек он бросился на Быка. Лев победил, ибо подданный в сравнении с царем подобен одинокой волне в сравнении с морем.

* * *

Ибн Мукаффа, переводчик «Калилы и Димны», был одним из самых образованных людей своего времени. Он был обращен в мусульманство из зороастрийцев (магов) Персии и подозревался в вольнодумстве.

Он написал также трактат «О послушании государям». Иса, сын Али и дядя Мансура, держал его у себя в качестве секретаря.

Другой дядя халифа, Абдаллах, поднял восстание против Мансура. Восстание было подавлено, и Абдаллах укрылся в доме своего брата Исы. Иса выступил посредником и попросил своего племянника о снисхождении. Мансур согласился простить Абдаллаха. Когда составлялась грамота о помиловании, Иса попросил Ибн Мукаффу составить документ, так чтобы халиф не мог нарушить соглашение. Соответственно, секретарь вставил такой пункт: «Если повелитель правоверных когда-либо нарушит мир со своим дядей Абдаллахом Ибн Али, то все его жены будут разведены с ним, его кони конфискованы для ведения Священной войны, его рабы отпущены на волю и все подданные освобождены от своей клятвы верности ему».

Прочтя документ и не подписывая его, Мансур спросил о том, кто составил его. Ему ответили, что это сделал секретарь его дяди, Ибн Мукаффа. Ненависти всегда следует остерегаться, так сказано в книге «Калила и Димна», но ненависть правителя ужасна, поскольку месть для правителя – дело чести.

Живя в Басре, Ибн Мукаффа неоднократно оскорблял ее наместника. У наместника был очень большой нос, и Ибн Мукаффа при встрече с ним сказал однажды: «Как поживаете вы оба?» – имея в виду наместника и его нос. Другой раз наместник, процитировав «Калилу и Димну», произнес: «Я никогда не жалел, когда мне удавалось смолчать». Ибн Мукаффа ответил: «Вашему превосходительству очень идет держать рот закрытым».

Халиф послал наместнику Басры письмо, в котором разрешил ему разделаться с Ибн Мукаффой.

Наместник приказал привести к нему секретаря и напомнил ему его остроты.

– Ради всего святого, помилуй меня, правитель! – умолял Ибн Мукаффа.

– Скорее я позволю опозорить свою мать! – воскликнул наместник. – Я намерен убить тебя, и казнь я придумал особую.

Он велел растопить большую печь для хлеба, после чего стал отрезать куски тела Ибн Мукаффы и бросать их в печь на глазах у несчастного. В конце он бросил в печь то, что осталось от него, и закрыл дверь печи.

– Тут нет греха, – сказал он, – ты был вольнодумцем и расшатывал основы Веры.

Пока огонь мести не погас, примирение всего лишь средство для получения преимущества.

Мансур велел заключить своего дядю Абдаллаха под стражу, до времени не решаясь его убить. Когда его тюремщик Абу Азхар пришел, чтобы привести приговор в исполнение, он обнаружил правителя в обществе одной из его молодых рабынь. Он схватил сначала мужчину, задушил его и положил на кровать; когда он повернулся к девушке, чтобы поступить с ней так же, она взмолилась:

– О нет! Только не так! Дай мне другую смерть, Слуга Бога! «Первый раз, исполняя смертный приговор, я почувствовал жалость, – рассказывал Абу Азхар, – я вынужден был отвернуться, когда отдал приказ. Ее задушили и положили на кровать рядом с ее господином. Я связал их руки вместе, как влюбленным, и велел обрушить крышу дома, так что руины стали их гробницей».

«Не для того мы давали клятву верности Дому пророка, чтобы видеть кровопролитие и грех», – говорили вожди арабов.

Мансур был первым халифом, который допустил ко двору астрологов и пользовался их предсказаниями. Он был также первым, кто использовал рабов на государственной службе и возвысил их над арабами.

Плач арабов

Давно знакомы мы с тобой,
С тех пор, когда еще не дружен был со счастьем ты.
Тогда сидел на рынке ты сенном.
Но годы мчались, и уже
В шелках, в парче тебя я вижу снова.

Когда-то женщины, сидя на солнце,
За прялкой пели песню грустную,
Так печально, как плач голубок, но сейчас
Шлейф шелка тянется за ними.

Рабы давно забыли,
Как они кололи камень для наших дорог
И как низко сгибались,
Неся поклажу.

Наложниц дети
Заполонили всю нашу страну.
Уведи меня, Господь, в те края,
Где не увижу лиц ублюдков!
О, пусть вернется тирания Омейядов!
А справедливость Аббасидов пусть в ад отправится!

* * *

Аскет и отшельник Амр ибн Убайд был близким другом Мансура, до его возвышения. Однажды он посетил халифа.

– Иди поближе, садись и расскажи нам что-нибудь поучительное, – сказал Мансур.

– Власть никогда не досталась бы тебе, если бы твои предшественники не выпустили ее из своих рук. Я предупреждаю тебя, что после Ночи будет Рассвет и наступит День, после которого уже не будет другой Ночи.

Амр поднялся и собрался уходить.

– Мы приказали дать тебе в подарок десять тысяч дирхемов, – сказал халиф.

– Они не нужны мне, – ответил аскет.

– Клянусь Богом! Ты возьмешь их! – воскликнул Мансур.

– Клянусь Богом! Я не возьму! – ответил Амр.

– Что? – закричал сын Мансура, Махди, который присутствовал при этом. – Повелитель правоверных клянется Богом, и ты смеешь клясться в обратном?

– Кто это? – спросил Амр.

– Махди, мой сын и наследник, – ответил Мансур.

– Ты одел его так, как праведные никогда не одеваются; ты дал ему имя (Махди означает «Ведомый Аллахом»), которого он не заслуживает; ты расчистил ему путь, идя по которому чем больше он будет преуспевать, тем безумней будет становиться.

– Есть у тебя желание, которое я могу удовлетворить? – спросил Мансур Ибн Убайда.

– Никогда не посылай за мной, а жди, когда я сам приду к тебе.

– Тогда мы никогда не увидимся.

– Это и есть мое желание, – ответил Амр и ушел.

Мансур проводил его глазами до дверей, потом обратился к своим придворным:

– Все вы воры и хищные звери, один Амр ибн Убайд праведник.

Как-то раз Мансура спросили:

– Есть ли на свете такое удовольствие, которого ты еще не испытал?

– Только одно, – ответил он, – я хотел бы сидеть среди Хранителей Преданий, окруженных своими учениками и записывающих все, что они говорят; я спросил бы их: «При ком из правителей Бог был так милостив к нам?»

На следующее утро все придворные и визири пришли на аудиенцию с чернильницами и табличками, как на лекцию. Но Мансур сказал:

– Нет, вы не годитесь на эту роль. Я говорил вчера о людях в запыленных одеждах, изнуренных длинной дорогой, нечесаных – истинных Хранителях Веры.

Махди

Расчетливость и экономность Мансура были выше всех похвал. Он никогда не упускал случая проявить щедрость, если это сулило ему выгоду; и он не оказывал ни малейшей милости, если это было бесполезно. Когда он умер, в казне было сорок миллионов динаров и шестьсот миллионов дирхемов. Он вдавался в мельчайшие хозяйственные детали, которыми обычно люди пренебрегают. Например, он выторговал у своего повара, что тот сможет забирать себе головы, внутренности и шкуры убитых животных, при условии что дрова и специи для кухни будет покупать за свой счет.

Махди растратил все, что оставил Мансур, а также новые поступления на подарки и пожертвования.

– Ты бедуинский осел! – говорил Махди возмущенному казначею. – Деньги потекут рекой, лишь только я захочу! Роскошь сопутствует благородству.

Счастье мое —
В песнях и вине,
Девушках благоухающих,
Музыке, веселье.

Такого рода стихи сочинял Махди.

Когда кто-то упомянул в присутствии Махди имя распутного халифа Валида и сказал, что тот был атеистом, Махди воскликнул:

– Управление халифатом – это большая ответственность, это высокая честь, Бог никогда не доверил бы это дело атеисту!

Десять знатоков Преданий (Гият ибн Ибрахим в их числе) были приглашены на аудиенцию к халифу. А надо заметить, что Махди имел страсть к голубиным гонкам. Кто-то спросил у Гията, что говорят древние Предания по этому поводу. Гият ответил:

– Согласно свидетельству Абу Хурейры, мы знаем, что Посланник Бога, да пребудет на нем милость и благословение Господне, говорил: «Нельзя делать ставки в играх, кроме как на копыто, стрелу и острие копья…» – Помедлив немного, он добавил: – «И на крыло».

Махди тут же приказал дать ему в подарок десять тысяч дирхемов, но, когда Гият склонился в благодарственном поклоне, он воскликнул:

– Клянусь Богом! Твой затылок очень напоминает мне затылок лжеца! Я уверен, что ты прибавил от себя последние слова!

После чего халиф приказал убить всех своих гончих голубей. Терпимость похвальна, как говорил Абу Аббас, во всем, кроме религии и достоинства государя.

Махди преследовал вольнодумцев и казнил их без счета. Он был первым халифом, приказавшим составить полемические трактаты в опровержение свободомыслия и атеизма. Много лет он пытался искоренить ересь полностью, он прочесывал провинции и предавал смерти людей по малейшему подозрению.

– Есть ли у вас какие-нибудь сомнения, – говорилось в катехизисе того времени, – что Коран был ниспослан пророку ангелом Джабраилом; что в этой Книге сказано обо всем, что законно и что незаконно, и приведен Его Завет и установлены Его Ритуалы; и изложена история того, что было, и того, что будет, до конца времен?

– У меня нет сомнений, – отвечал спрашиваемый.

– Есть ли у тебя какие-нибудь сомнения в том, что…

– У меня нет сомнений.

Вера – это долг, сомнения – ересь.

Секты

Каждый, кто хочет понять и различить секты, должен познакомиться с разногласиями в исламе, возникшими после смерти пророка Бога. Спорные вопросы различаются по своей важности от мелких разногласий до принципиальных расколов, когда члены противоположных сект рассматривают друг друга как вероотступников и врагов Бога. Тем не менее все эти секты находятся в рамках ислама.

Первые разногласия возникли после смерти Мухаммеда в связи с вопросом об имаме. Ансары готовы были выбрать имамом Саада, но Абу Бакр привел слова пророка: «Имамат принадлежит курейшитам». Во времена Абу Бакра и Омара были лишь незначительные несоответствия во мнениях по этому вопросу. При Османе кризис углубился настолько, что некоторые мусульмане выступили с публичными обвинениями политики Османа. Некоторые считают, что обвинение халифа было делом греха и отклонением с прямого пути, что и положило начало расколу, который продолжается и поныне.

Потом Осман был убит и возникли споры по поводу убийства. Последователи Истинного пути утверждали, что Осман обвинен и убит незаконно и его убийцы виновны во всем; другие утверждали обратное. Разногласия по этому поводу сохранились до наших дней.

Потом халифом стал Али, и многие не приняли этого и отказывали ему в поддержке, в то время как другие считали его полноправным халифом и имамом. Этот раскол также сохранен до наших дней.

Доктрина имамата

Слово «имам» означает «образец», или «лидер». Это человек, произносящий проповедь и осуществляющий ритуал. В широком смысле – это посланец Бога и наследник пророка.

По вопросу о назначении имамов среди ученых мужей возникли разномыслия. Можно спросить: есть ли необходимость в имаме, когда время пророчеств завершилось? Если мы ответим утвердительно, то следующим вопросом будет: нужно ли это Богу? Последователи Истинного пути и многие рационалисты считают, что назначение имама зависит только от народного волеизъявления. Существуют серьезные основания тому, что существование имама абсолютно необходимо.

Во-первых, мы должны допустить, что любовь – это один из атрибутов Бога. Следовательно, очевидно, что Бог будет действовать во благо своих слуг. Таким образом, Божественная Любовь достаточное основание для существования имама, так как, даже будучи в пределах человеческого разума, можно понять, что над обществом должен находиться некто, хранящий его членов от разложения, насилия и несправедливости, и наставлять их на путь веры, добра и нравственности. Ибо таким путем сохраняется человеческое общество, стремящееся к лучшему и избегающее худшего.

Во-вторых, необходимость имама продиктована необходимостью сохранения данного через пророка Закона. Тексты Книги кратки, к тому же смысл их не всегда прозрачен. Следовательно, необходим толкователь Корана, наделенный божественным авторитетом. Это противоречило мнению Омара, так как, когда пророк, умирая, попросил перо и чернила, чтобы записать обращение к человечеству, которое должно было уберечь правоверных от заблуждений, Омар сказал: «Он бредит, нам достаточно Божественной Книги». Но если бы Книги было достаточно, откуда взялись все разногласия и расколы среди тех, кто руководствуется ею?

Имамат опирается на авторитет Бога и пророка. Имам не может быть выбран народом. Во-первых, потому, что имам не должен быть греховен, а безгрешность может исходить только от Бога, и, следовательно, только Бог может выбрать имама. Во-вторых, из истории мы знаем, что люди, лишенные авторитетного правителя, склонны прибегать к насилию, и зло в таком случае начинает доминировать в обществе, но мы знаем также, что Бог не находит удовольствия во зле, следовательно, Он стремится искоренить его, что можно сделать, только дав власть в руки человека, чьей единственной целью является благополучие и спасение человечества. В-третьих, и здравый смысл, и Предания убеждают нас в безграничной любви Бога к Своим слугам, что неоднократно подтверждается в Коране. Одно из доказательств этой любви – многочисленные руководства, которые мы находим в Преданиях и изречениях пророка по незначительным вопросам, как, например: удаление волос, стрижка бороды, использование пемзы и тому подобное. Но ведь назначение представляющего пророка, защитника Закона и наставника в Вере более важное дело, чем такие мелочи. Если Господь позаботился о малом, то как же Он мог упустить дело первостепенной важности?

Из вышесказанного следует, что назначение халифа, наследника, Посланника определяется Богом и Бог должен был открыть пророку необходимость выбора имама. Все правоверные сходятся во мнениях в том, что пророк назвал халифом не кого иного, как Али, и произошло это возле пруда у Хума. Тогда, взяв Али за руку, пророк произнес:

– Так ли это, что я дороже для правоверных, чем их собственные жизни?

– Да! Это так! Посланник Бога! – закричали мусульмане.

– Тогда если вы считаете меня своим господином, то будете считать своим господином Али, – сказал пророк и после паузы добавил: – Люди, я должен уйти раньше вас, но у фонтанов рая мы встретимся снова, и там я спрошу, как вы хранили оба сокровища.

– Что это за сокровища, Божий Посланник? – спросили его.

– Самым ценным является Коран, поскольку это дар от самого Господа, отданный в ваши руки. Другое сокровище – это мои потомки и члены моей семьи.

И наконец, четвертое соображение следующее. В обычае у пророка было, в случае если тот отлучится из Медины, назначать себе заместителя. Он назначал также наместников городов и командиров боевых отрядов. Эти назначения он никогда не оставлял на усмотрение толпы; он всегда ждал совета свыше и руководствовался им. Трудно представить, что чрезвычайно важный вопрос о назначении преемника, решение которого скажется на законах и обычаях всего мусульманского мира до Судного дня, Посланник мог оставить без должного внимания или доверить простому голосованию верующих.

Пятый аргумент состоит в том, что люди не в состоянии справедливо судить о человеке, который должен занять такой ответственный пост. Их выбор будет отвечать соответствующим ограниченным взглядам и неустойчивым волеизъявлениям. Человек слаб. Выборы имама не будут способствовать благополучию общества или согласовываться с Божественной Мудростью, так как каждый будет голосовать исходя из собственных интересов. Голосование – процедура, которая, хотя и узаконивает власть, создает также и предпосылки для развития тирании. Такой путь не приводит к созданию правления, в основе которого лежит Закон. Утверждать, что массы могут выбирать имама, так же нелепо, как утверждать, что они могут выбирать себе пророков.

Если допустить, что имамы будут избираться, то возможны два результата. Предположим, что выбор окажется неверным. В этом случае получается, что Бог, обладая Высшим Знанием, специально собрал мусульман на выборы заведомо негодного правителя, что мы не можем себе представить даже на секунду.

Предположим тогда, что выборы увенчаются успехом. Даже в таком случае следует учесть, что найти идеального имама, которого все признают и согласятся подчиняться ему, окажется делом непосильным для людей, в то время как для Бога это легко. Тогда получается, что Господь возлагает на Своих слуг бремя, слишком тяжелое для них, что несовместимо с тем, что сказано о Нем: «Аллах желает для вас облегчения, а не затруднений»[129].

* * *

«Я хорошо знал ученого суфия Амра ибн Убайда, – рассказывал ученый богослов Хишам. – Он имел свою школу в Басре, но мне не нравилось его высокомерие, и я решил нанести ему визит. Когда я прибыл в город, была пятница, и, зайдя в мечеть, я увидел большую толпу, собравшуюся вокруг человека, единственной одеждой которого были два куска грубой шерстяной ткани: на поясе и на плечах. Это был знаменитый Амр, и люди, окружившие его, задавали ему вопросы. Я пробился вперед и задал свой вопрос:

– О мудрейший! Я пришел издалека, и у меня есть вопросы к тебе, если ты позволишь.

– Очень хорошо, говори, – ответил он.

– Имеешь ли ты глаза? – спросил я его.

– Что за странный вопрос, сынок? – воскликнул он.

– Такой уж у меня вопрос.

– Ладно, задавай тогда свои вопросы, как глупы бы они ни были!

– Так есть у тебя глаза?

– Да.

– Что ты видишь с их помощью?

– Людей, цвета и все прочее.

– Есть ли у тебя нос?

– Есть.

– Что ты делаешь им?

– С его помощью я чувствую запахи.

– Есть ли у тебя рот?

– Есть.

– Что ты делаешь им?

– Я разговариваю.

– Есть ли у тебя уши?

– Да.

– Зачем они тебе?

– Я слушаю звуки с их помощью.

– Есть ли у тебя руки?

– Есть.

– Что ты делаешь ими?

– Я беру различные предметы.

– Есть ли у тебя разум?

– Разумеется, есть.

– И что ты делаешь с ним?

– Я пропускаю сквозь разум то, что доставляют мне мои чувства, – ответил Амр.

– Разве не достаточно одних чувств, – спросил я, – они ведь не зависят от разума?

– Нет, – ответил Амр, – одних чувств недостаточно, и в любом существе они не могут быть независимы от разума. Когда чувствующие пребывают в неуверенности в отношении того, что они слышат, видят, обоняют и так далее, они, сынок, обращаются к разуму за пояснениями и разъяснениями.

– Таким образом, Бог сотворил нам разум, чтобы он управлял телом и устранял сомнения чувств?

– Да, именно так, – ответил он.

– В таком случае, как я думаю, Господь Миров, Который не оставил органы тела и чувства людей без повелителя-разума, не мог оставить все Свое творение в хаосе и беспорядке. Для того Он и дал людям имама, чтобы тот разъяснял Его Заветы, устранял заблуждения и вел нас всех путем Истины.

На это Амр ничего не ответил, но он оказал мне честь, приблизившись ко мне и спросив:

– Ты Хишам, не так ли?

– Нет, – ответил я.

– Откуда ты?

– Из Куфы.

– Ну конечно же ты – Хишам! – воскликнул он и, взяв меня за руку, заставил сесть рядом с собой. Он не произнес больше ни слова, пока я не встал и не ушел».

Богослова Хишама ибн Хакама спросили однажды:

– Является ли имам безгрешным?

– Да, – ответил он.

– Но как вы можете знать это? – спросили его.

– Все грехи можно разделить на четыре категории: алчность, зависть, гнев и вожделение. Имам не может быть алчным, поскольку весь мусульманский мир и все его сокровища принадлежат ему. Он не может испытывать зависть, поскольку это чувство возникает у человека нижестоящего к вышестоящему, а никто не стоит выше имама. Он не может чувствовать злобы, лишь справедливый гнев, когда служба Господу вынуждает его карать непокорных, так как милосердие не должно препятствовать распространению Веры. Он не может чувствовать вожделение, поскольку это чувство обращено к утехам этого мира, в то время как все помыслы имама сосредоточены на мире Ином. Есть ли на свете люди, которые отвращаются от прекрасного лица и ищут отвратительного? Или предпочитают вкусную пищу горькой полыни?

Шиитские экстремисты почитают своих имамов как божественных, неземных существ. Эти антропоморфические тенденции заимствованы из теорий реинкарнации и трансмиграции евреев и христиан. Евреи уподобляют Бога человеку, а христиане уподобляют человека Богу. Этот антропоморфизм первоначально был характерен только для шиитов, но в последнее время его приняли также некоторые секты последователей Истинного пути (суннитов).

Первые суфии

С момента раскола ислама каждая секта стала претендовать на то, что ее представители-аскеты являются истинными святыми. Некоторые избранные из числа последователей Истинного пути (суннитов), чьи души остались верны пути Бога, а сердца не испортились безразличием, стали известны как суфии (это слово означает «те, кто носят одежду из шерсти»). Этих мудрецов-праведников стали называть так незадолго до конца II века хиджры.

* * *

Мы шли ночью по дороге в Мекку из Куфы. Вдруг в темноте я услышал голос:

– О мой Бог! Не по своей воле я согрешил и нарушил Твой Завет; моя судьба была предрешена Тобой еще до начала времен. Прости мой грех! Прости!

Затем тот же голос произнес:

– О вы, кто верит! Уберегите себя и ваши семьи от огня, топливом для которого будут люди и камни!

Потом я услышал звук падения, но не понял, что это было, и мы пошли дальше.

* * *

Ибрахим, сын Адхама, был из царского рода. Однажды, когда он восседал на троне, ему принесли зеркало, чтобы он мог лицезреть свой лик. Он посмотрел в зеркало и сказал сам себе: «Я вижу только путника, идущего к могиле, в место, где не будет друзей, чтобы развеселить меня. Я вижу длинную дорогу перед собой, и для этого пути у меня нет провизии. Я вижу Справедливого Судью и себя перед Ним, и мне нечего предъявить в свое оправдание». Как только он осознал все это, его царство потеряло для него всякий интерес.

Один раз он поехал на охоту и так увлекся преследованием антилопы, что оставил свою свиту далеко позади. Когда он настиг свою жертву, Бог дал антилопе дар речи, и она сказала: «Разве для этого Господь сотворил тебя? Кто заставляет тебя поступать так?» Ибрахим раскаялся в своем поступке и разочаровался во всей своей прежней жизни. Он оставил все и вступил на путь праведности и с тех пор не вкушал никакой пищи, кроме той, которую зарабатывал своим трудом.

– Однажды я подошел к границе пустыни, – рассказывал как-то он, – и тут какой-то старый человек подошел ко мне и спросил: «Ибрахим, знаешь ли ты, что это за место? Куда ты идешь, пешком и без провизии на дорогу?» Я понял тогда, кто это. Это был Сатана. Я вытащил из-за пазухи все деньги, что у меня были, четыре медяка, которые я выручил за корзину в Куфе. Я отшвырнул их прочь и произнес клятву, что через каждую милю пути буду останавливаться и молиться Богу, делая по четыреста поклонов. Я провел в этой пустыне четыре года. Бог давал мне пропитание без всяких усилий с моей стороны. Хидр, Зеленый Старец, был мне там товарищем и поведал мне Великое Имя Бога.

– Было ли у тебя когда-нибудь ощущение, что ты достиг предела своих желаний? – спросили его.

– Да, дважды, – ответил он. – Один раз я был на борту корабля. Никто не знал, кто я. На мне были нищенские обноски, волосы мои были давно не стрижены и не чесаны. Я был посмешищем для всех. Среди прочих пассажиров был один, который взял на себя роль шута. Он дергал меня за волосы, порой вырывая их с корнем, и всячески издевался надо мною с бесстыдством, присущим для такого рода людей. Я чувствовал себя совершенно удовлетворенным, представляясь тем, за кого меня принимали, но, когда этот клоун подошел и помочился на меня, моя радость достигла предела. Другой случай произошел со мной, когда, сойдя на берег, я пришел в какой-то поселок. Была зима, шел дождь, мой заплатанный халат промок насквозь, мне было очень холодно. Когда я попытался войти в мечеть, меня не пустили, подобного же приема я удостоился еще в трех мечетях. Холод пробирал меня до костей, я зашел в баню и приютился там возле печи, которая чадила немилосердно. Черная сажа покрыла всю мою одежду и лицо. Тогда я также был абсолютно счастлив.

* * *

Три покрова должны быть удалены с души паломника, пришедшего к Дверям Счастья, прежде чем эти двери откроются для него. Первый покров исчезнет, когда господство над двумя мирами будет даровано ему навеки, и это не вызовет у него радости. Тот, кто ощущает радость по отношению к материальному, – тот все еще находится в сетях алчности, и для алчного двери закрыты. Второй покров поднимется, если он, обладая господством над двумя мирами, лишится этого господства и не почувствует при этом ни гнева, ни сожаления, ибо тот, кто негодует, находится во власти страдания. От третьего покрова избавится тот, кто не соблазнится славой, поскольку подверженный этой страсти низок духом. Истинный паломник должен обладать чистым сердцем и возвышенной душой.

* * *

Суфьян Тхаури также носил халат из шерсти. Рассказывали, что, умирая, он совершал омовения шестьдесят раз перед каждой молитвой. «Я хочу уйти из этого мира по крайней мере чистым», – говорил он.

Среди его изречений были следующие:

– Если тебе приятней, когда тебя называют благородным человеком, чем когда тебя называют мошенником, можешь быть уверен – тебе еще далеко до праведности.

– Слава Господу, Который убивает наших детей и лишает нас нашего имущества, Господу, Которого мы любим, несмотря на это!

– Если дервиш часто посещает богача, будьте уверены – он обманщик; если он ходит к царскому двору, будьте уверены – он вор.

Как рассказывает Ибн Хаким, однажды Суфьяна Тхаури привели к Махди. Он приветствовал повелителя правоверных как обычного человека, без должных почестей, несмотря на то что рядом с ним стоял палач, облокотившийся на свой меч и ожидающий приказа.

– Хорошо, наглец, – обратился Махди к Суфьяну с усмешкой, – тебе удалось скрыться от нас несколько раз, но теперь ты в наших руках. Боишься ли ты наказания, которое может постигнуть тебя?

– Накажи меня, и Господин, имеющий власть отделять ложь от истины, накажет тебя!

– Повелитель правоверных! – воскликнул палач Раби. – Этот шут позволяет себе оскорблять тебя, позволь я отрублю ему голову!

– Молчи! Несчастный! – ответил Махди. – Этот нищий и ему подобные только и мечтают о том, чтобы мы убили их и отправились в ад, в то время когда они вознесутся в рай. Нет! Напишите немедленно грамоту, в силу которой он будет назначен главным судьей города Куфа, и особо припишите, что его приговоры будут окончательны и бесповоротны.

Бумага была составлена и передана аскету. Суфьян Тхаури взял ее, но, как только вышел из дворца, он бросил ее в реку Тигр и кинулся бежать. Стража искала его по всем городам, но безрезультатно.

Хади

Хади, следующий халиф, намеревался лишить трона своего брата Харуна ар-Рашида, который имел право наследования, согласно воле их отца, Махди. Вместо Харуна Хади хотел сделать халифом своего сына Джафара, но секретарь-персиянин Яхья, сын Халида Бармакида, который был предан интересам Харуна ар-Рашида, отговорил его делать это.

– О повелитель правоверных, – сказал он, – если случится такая вещь, да не допустит этого Господь и да продлит Он дни нашего повелителя! Но если все-таки так случится, что тебя призовет Господь и Джафар станет халифом в столь раннем возрасте, как ты думаешь, допустят ли правоверные, чтобы на молитву, или в паломничество, или на Священную войну их вел младенец?

– Я думаю, что нет, – ответил Хади.

– Тогда не лучше ли будет сохранить власть вашей почтенной семьи, чем рисковать тем, что она может быть захвачена вашими влиятельными родственниками, тем более что сам повелитель правоверных подает пример нарушения клятвы, насилия, чем расшатывает веру. Но если, с другой стороны, ты будешь верен клятве и объявишь Джафара наследником ар-Рашида, твоя позиция будет неуязвима. Кроме того, когда Джафар подрастет, ты можешь, каким-либо способом, убедить ар-Рашида добровольно уступить власть Джафару.

– Клянусь Богом! Я никогда не думал об этом! – воскликнул Хади.

Однако впоследствии халиф решил добиться отречения ар-Ра-шида, вне зависимости от его желания, и даже приставил к нему шпионов. Яхья посоветовал тогда Харуну попросить у халифа разрешения поехать на охоту и оставаться вдали от столицы как можно дольше, так как гороскоп, составленный для Хади, предсказывал его скорую смерть.

Ар-Рашид получил разрешение и двинулся вдоль берега Евфрата до Анбара, а оттуда углубился в пустыню. Хади послал письмо с требованием вернуться ко двору. Когда стало очевидно, что Харун изобретает предлоги, чтобы держаться вне досягаемости, халиф разразился проклятиями и угрозами, после чего сам отправился за ним. Однако вскоре Хади заболел и вынужден был вернуться. Болел он столь серьезно, что никто из придворных не осмеливался подходить к нему; за ним ухаживали только малолетние евнухи. Почувствовав приближение смерти, халиф послал за своей матерью и, когда та пришла, положил ее руку себе на сердце, после чего закрыл свои глаза навечно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ