Книга семилетний труд известного археолога и историка исламской культуры Эрика Шредера, основанный на многочисленных исторических источниках.  Она прослеживает историю ислама с момента его рождения до расцвета. Историк часто обращается к фольклору, цитатам из Корана, приводит множество песен и стихотворений.
Шредер предоставляет богатый материал, давая читателю возможность самостоятельно выступить в роли исследователя. Книга будет интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей.

НАРОД МУХАММЕДА
Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Эрих Шрёдер (Eric Schroeder)

Продолжение книги. Предыдущий.

Святой и его судьба

Государственная служба

Эпизоды из жизни провинциальных служащих

Закат эпохи разума

Диалектика
О страданиях младенцев
Что касается Бога
О несотворенности Корана
Метафизика убийства
Метафизика воровства

Государственная служба.
Эпизоды из жизни провинциальных служащих

Не будь жесток ни с кем, в твоей ведь это власти, —
Под сенью мести ходит угнетатель жестокий.
Ты сладко спишь – не спит несчастный
И шлет проклятья на тебя Тому, Кто никогда не спит.

Эту историю мне поведал мой дядя из Ахваза Абу Касим ибн Алан, в прошлом чиновник:

«Когда я оставил службу в столице и поселился в Ахвазе, у меня сразу не сложились отношения с моим соседом Ибн Кудайдой. Этот самый Ибн Кудайда был ответственным за управление землями Валиде[156], расположенными в нашем районе. Он всячески досаждал мне, где только мог, будь то ирригация наших земель или другие хозяйственные вопросы. Он хотел разорить и унизить меня.

Долгое время я пытался не обращать внимания на его поведение. Но когда он захватил одного из моих работников и жестоко избил его, я отправил своего управляющего к нему с требованием изменить свое поведение, извиниться и отпустить моего человека домой. Но Ибн Кудайда встретил моего посланника ругательствами и прогнал ни с чем. Когда управляющий вернулся, он рассказал мне, как его приняли, и добавил:

– С этим человеком бесполезно говорить по-хорошему, и он не остановится, пока не погубит тебя, – попробуй лучше какие-нибудь другие средства.

Я начал размышлять, но не мог придумать никаких мер ни защиты, ни наступления, кроме как предложить Валиде поручить мне самому управлять ее землями на более выгодных условиях. В этом случае Ибн Кудайда был бы передан в мои руки, и я мог бы делать с ним все, что посчитаю нужным для блага Валиде. Я решился и написал секретарю матери султана письмо, где изложил свои условия: если управление поместьями будет передано мне, я обязуюсь в течение трех лет увеличить их доходность на тридцать тысяч динаров, при условии что мне будет позволено подвергнуть ревизии счета моего предшественника Ибн Кудайды. Все дополнительные и неучтенные доходы, обнаруженные в ходе ревизии, будут отосланы в Багдад, сверх обещанной выше суммы прироста доходов.

Я запечатал письмо и отослал его в столицу со специальным курьером, но, как только стук копыт моего гонца стих, я пожалел о том, что сделал. Я не имел ни малейшего понятия, сколько можно получить с этих поместий. Это было крайне опрометчивое обещание, лучше мне было бы терпеть издевательства соседа, чем, рискуя своей жизнью, играть с огнем. Испытывая крайнее беспокойство, я прилег на кровать, мои глаза закрылись, и я погрузился в состояние пограничное между сном и явью. Находясь в этом трансе, я увидел, как в мою комнату вошел седовласый старец, одетый в платье судьи. На нем был голубой плащ, высокая персидская шапка и сапоги из красной кожи. Он подошел ко мне и сказал:

– Что беспокоит тебя в этом деле? В первый год ты получишь прибыль на десять тысяч динаров больше, чем ожидаешь, во второй год ты потеряешь десять тысяч, и в третий год ты получишь ровно столько, сколько обещал. Наградой за твои труды будет месть твоему врагу.

Потрясенный этими словами, я совершенно проснулся и спросил у привратника, кто сейчас был у меня. Он ответил, что никто не заходил в мои покои. Тем не менее я был в некотором смысле обнадежен этим видением.

Через двадцать два дня мой курьер прибыл с ответом – мое предложение было принято, он привез также письмо, адресованное главному представителю императорской семьи в Ахвазе, в котором тому предписывалось организовать передачу земель и самого Ибн Кудайды в мое распоряжение. Этому представителю, резиденция которого находилась в Тибе, я переслал это письмо, присовокупив к нему чек на тысячу динаров, а также заверения в моей преданности и приглашение посетить мои владения.

Через несколько дней, когда я гостил у наместника Ахваза в его дворце на берегу Малого Тигра, мы увидели пышную процессию, двигавшуюся по Мамунской дороге. Наместник, испугавшись, что это чиновники из столицы приехали арестовать его, послал своего слугу выяснить, в чем дело. Слуга вскоре вернулся и сообщил, что это главный представитель государыни по управлению поместьями со своей свитой. Наместник взял меня с собой, и мы поплыли в лодке навстречу этому важному вельможе, чтобы выразить наше почтение. Когда мы все вместе вернулись во дворец наместника, представитель государыни пожелал увидеть Ибн Аби Алана (это мое имя, а мы не были лично знакомы с тем вельможей). Когда ему показали на меня, он заставил меня встать и посадил на самое почетное место в зале.

– Теперь, – сказал он, – я хочу видеть Ибн Кудайду.

Когда посыльные привели моего врага, представитель приказал заковать его в цепи и сказал мне:

– Абу Касим, этот человек отныне находится в твоем распоряжении.

– Что здесь происходит? – воскликнул изумленный наместник.

Все присутствующие также выразили свое недоумение и удивление. Тогда мне пришлось объяснить, что Ибн Кудайда сам вынудил меня поступить с ним таким образом.

Итак, я вернулся домой вместе со своим врагом и представителем императрицы. Первого я посадил под замок, второго развлекал как мог, чтобы заручиться его поддержкой. На третий день после составления контракта я подарил ему дорогие подарки, вручил еще один чек на тысячу динаров и проводил домой. После этого я начал допрашивать Ибн Кудайду и с большой неохотой, должен признаться, вынужден был применить пытки. Эти радикальные меры принесли свои плоды: я получил деньги для императрицы, для ее секретаря и для представителя и мне даже удалось окупить все расходы на приемы и подарки. Через несколько месяцев я отпустил своего пленника домой. Он вынужден был распродать большую часть своего имущества и влез в долги. Он был унижен и раздавлен.

Я занялся хозяйством и обнаружил в конце года, что прибыль превысила на десять тысяч динаров мои ожидания. Я подумал про себя, что предсказание таинственного старца сбывается, пока по крайней мере. Вместо того чтобы включить дополнительную прибыль в отчет, я доверил эти деньги одному надежному банкиру. Цены в следующем году упали, и я потерял примерно столько же, сколько приобрел в предыдущем году. Потери я компенсировал тем, что было у меня отложено. В третьем году я ничего не приобрел, но ничего и не потерял. Соответственно, я полностью и в положенный срок отчитался за вверенные мне поместья и попросил уволить меня от дальнейшего исполнения моих обязанностей. Я знал, что Ибн Кудайда разорен и не может больше вредить мне – у него нет теперь даже залоговой собственности, необходимой для управления императорскими поместьями.

Но секретарь Валиде ни под каким видом не желал моей отставки, он требовал продления контракта, и на более жестких условиях. Ибн Кудайда, как ни слаб он был, также использовал все свои связи, чтобы навредить мне. В конце концов секретарь послал государственного уполномоченного с приказом доставить меня в столицу.

Этот чиновник прибыл на галере с устрашающим эскортом. Мысль о том, что я должен буду отправиться вместе с ним в столицу, вызвала у меня ужас. Мне живо представилось, что я арестован, подвергнут пыткам, заперт в подземелье. Поэтому я встретил его со всем радушием, на какое был способен, одарил его подарками, в том числе дал пять тысяч дирхемов серебром, что произвело на него большое впечатление. Поселив столичного вельможу в своих лучших апартаментах, я попросил у него неделю отсрочки, якобы для того, чтобы привести дела моих обширных владений в должный порядок, прежде чем я поеду с ним в Багдад. Он милостиво согласился. Я немедленно собрал всех своих братьев и прочих родственников и попросил их поочередно приглашать его в гости и развлекать с утра до вечера пирами, танцовщицами, играми – в общем, всем, что придет в голову. Таким образом, внимание чиновника и его свиты было отвлечено, и я получил свободу действий.

Когда наступила ночь, я оделся в заплатанный халат, взял с собой два чека на пять тысяч динаров каждый, сел на осла и покинул свой дом. Меня сопровождали лишь двое преданных слуг и проводник. Мы успели добраться до Васита, прежде чем слухи о моем бегстве достигли ушей чиновника государыни.

Когда эти сведения подтвердились, он смертельно испугался и, вместо того чтобы возвращаться в столицу, уплыл вниз по реке в Убулу. Я в это время был уже в Багдаде, где разыскал своего старого друга Абу Мундхира Нумана ибн Абдаллаха. Мы служили вместе с ним на государственной службе, когда он был наместником Ахваза. Абу Мундхир представил меня визирю Али ибн Исе и объяснил ему, в каком положении я оказался. Визирь сказал, что давно хотел встретиться со мной и весьма наслышан о моих исключительных деловых способностях. Он поручил мне составить несколько документов, что я и сделал прямо в его присутствии. Он просмотрел их и выразил свое одобрение и даже восхищение. Я жил несколько дней в доме Али ибн Исы. Секретарь императрицы все еще пребывал в неведении касательно моего местонахождения. Наконец я попросил визиря поговорить о моем деле с самой Валиде. Он исполнил мою просьбу и передал мне, что та ничего не желает решать, пока я лично не приду на прием в ее канцелярию.

– Тебе лучше сделать, как она велит, – сказал в заключение он, – я буду рядом с тобой, не бойся.

Как только я пришел во дворец, меня арестовали. Я дал знать моим друзьям, и Абу Мундхир пришел хлопотать за меня. Ему удалось достичь компромиссного соглашения с секретарем, по условиям которого я должен был заплатить три тысячи динаров. Абу Мундхир поручился за меня и дал расписку на требуемую сумму. Ему было позволено забрать меня к себе домой. Я выплатил свой долг, получив деньги по чекам, которые были у меня с собой, и оказался совершенно свободен. Али ибн Иса предложил мне работать в его канцелярии, но я объяснил, что давно уже не занимаюсь государственной службой и управлять поместьями я взялся только потому, что был вынужден наказать своего соседа, – я рассказал ему подробно всю мою историю. Он не стал настаивать, и я вернулся домой в Ахваз.

Прошло несколько лет. Вражда между мной и Ибн Кудайдой все еще тлела, но разгореться она не могла – мой враг вел сейчас нищенское существование, он мог рычать, но не мог кусаться. Однажды в Ахваз пришло распоряжение о том, что личные владения повелителя правоверных в нашем районе выставлены на продажу».

О том, что случилось в столице, рассказывает судья Ибн Бухлул-младший:

«Однажды я прибыл на прием в дворец халифа. Галера, в которой я находился вместе с прочими судьями, чиновниками и принцами, стояла у ступеней причала. Мы ждали, когда нас пригласят. Вдруг пришел слуга и вызвал из всех приглашенных одного меня. Меня провели в приемный зал, и я увидел халифа Муктадира и рядом с ним Ибн Муклу, который в то время был визирем.

– Твой отец, – обратился ко мне халиф, – был опорой и поддержкой империи, и, хвала Аллаху, он оставил в твоем лице надежную смену. Как меня замучили все эти рабы со своими вечными требованиями денег! Если они лишатся меня, им придется снова посадить меня на трон, чтобы я продолжал набивать их карманы золотом. Я решил продать свое имение Нимрод в Ахвазе. Напиши своему поверенному там – пусть он договорится с Бариди о продаже. Бариди поможет ему (Бариди в то время занимался сбором налогов в Ахвазе).

– Если это дело имеет особую важность для повелителя правоверных, да продлит Аллах его дни, я лично поеду в Ахваз и устрою все наилучшим образом.

– Нет, не стоит утруждать себя, просто напиши письмо своему поверенному, – ответил мне халиф.

Покинув дворец, я немедленно выполнил то, что мне было поручено: написал письмо Али Танухи, который был судьей в том районе, где были расположены поместья Муктадира».

На этом рассказ Ибн Бухлула заканчивается, и продолжается повествование Ибн Аби Алана:

«В Ахвазе люди начали скупать земли, выставленные на продажу, по ценам вдвое ниже годового дохода с них, и даже дешевле. Я сам купил столько, сколько мне было нужно, за бесценок. Можно было купить больше, но у меня не было в то время достаточного количества свободных денег. Абу Абдаллах Бариди[157] купил огромные участки для себя, но под чужими именами. Я посоветовал ему как можно тщательней выбирать подставных лиц и скрывать все детали сделок. Кое-что купил даже Ибн Кудайда».

«Тем временем в Багдаде, – снова рассказывает Ибн Бухлул, – произошли крупные политические перемены. Визирь Ибн Мукла был отправлен в отставку, и его место занял Сулайман. Новый визирь снял с должности Бариди в Ахвазе и назначил вместо него своего друга Ибн Хариса. Ибн Харис пересмотрел недавние сделки по продаже земли, обнаружил, что цены были занижены, и потребовал, чтобы все покупатели доплатили крупные суммы к тому, что уже было заплачено. Проданные земли, как мы помним, принадлежали раньше халифу, но Ибн Харис намеревался большую часть доплат оставить у себя и лишь незначительную сумму отослать в государственную казну».

«Бариди, – рассказывает Ибн Аби Алан, – обратился ко мне за советом:

– Подскажи, как собрать недостающие деньги?

– Покупатели откажутся платить просто так, – ответил я ему, – условия сделок совершенно определенны.

Бариди не обратил внимания на мои слова, собрал всех покупателей и потребовал с них деньги. Естественно, они отказались платить, и все, чего он добился, – это нажил себе врагов и оскорбил меня.

Через некоторое время он снова пришел ко мне, стал упрашивать, умолять, он говорил, что только я на всем свете могу помочь ему решить эту проблему, я просто обязан это сделать. Он был так настойчив, что я обещал подумать, при условии что он предоставит мне полную свободу действий. Он с радостью согласился на все мои требования.

Тогда я взял себе в помощники одного из своих слуг и расписал всю недостающую сумму в виде налога на частные приобретения. Себя и Бариди я вообще исключил из списка, своим друзьям я уменьшил налог, всем прочим, соответственно, увеличил. Налог, причитающийся с Ибн Кудайды, я увеличил в два раза против среднего. Я пригласил всех покупателей на собрание с целью сообщить им о введении нового налога.

Все заявили, что они категорически отказываются платить, требовали объяснить, на каких основаниях взимается налог. Было много криков и споров. Я позволил им выговориться, потом взял слово сам:

– Каждый, кто считает налог справедливым, пусть заплатит, кто не согласен – пусть предоставит мне сведения о доходе, полученном им с купленной земли, я вычту этот доход из той суммы, которая была уплачена этим человеком за землю, и остаток верну ему. После этого его земля перейдет в мою собственность, и я буду сам платить государству налог с ее покупки.

После моего выступления выяснилось, что никто не хочет расставаться со своей землей по многим причинам. Некоторые купили землю, которую долгое время обрабатывали они сами и их предки и которую их род мечтал давно купить. Некоторые, купив землю дешево, произвели с тех пор значительные улучшения. Мысль о том, что я стану владельцем их земли, привела всех в ужас, поэтому собрание согласилось с моими оценками налогов без дальнейших споров».

«Один раз, – рассказывает судья Ибн Бухлул, – я снова прибыл ко двору и ожидал своей очереди, чтобы вместе с остальными быть принятым в галере. И снова мне оказали предпочтение и вызвали к халифу первым.

Когда меня ввели в приемный зал, Муктадир вместе с визирем Сулайманом и Али ибн Исой обсуждали государственные дела.

– Мы вполне удовлетворены, Ибн Бухлул, – сказал халиф, заметив меня, – как твой представитель управился с делом по продаже наших поместий в Ахвазе, но Ибн Харис написал мне, что ему удалось поднять цены и покупатели согласны заплатить дополнительные деньги. Единственное их требование состоит в том, что сделка должна быть окончательной и официально заверенной мною лично, иначе люди отказываются платить. Поэтому я составил контракт о продаже с моей подписью и печатью. Возьми его и отошли своему поверенному в Ахвазе.

Тут надо заметить, что мы не ладили с Ибн Харисом и, клянусь Аллахом, не я был в этом виноват. Поэтому я решил воспользоваться возможностью и насолить ему, лишив его возможности присвоить себе часть денег с этого дела.

– Слушаю и повинуюсь, – ответил я, – но необходимо будет в сопроводительном письме указать точную сумму сделки.

Муктадир вопросительно и гневно посмотрел на Али ибн Ису. Тот, сильно смутившись, как я мог видеть, назвал цифру.

– Запиши эту цифру и ступай, – отпустил меня халиф.

Я пожелал ему процветания, простился и направился к выходу, но, так как мне было интересно, что он скажет дальше, я шел очень медленно.

– Что может быть более унизительным? – донесся до меня возмущенный голос халифа, распекавшего Али ибн Ису. – Почему ты не сказал мне эту цифру вначале и заставил меня спрашивать? Какой позор! Какой ужас! – продолжал повторять он. – Обязанность халифа – знать все подробности дела, каким бы незначительным оно ни было. Человек, с которым разговаривает халиф, не должен спрашивать разъяснений. Если он расскажет теперь об этом случае, это бросит тень не только на меня лично, но и на само звание халифа!

– Он твой раб, сын раба твоего, – оправдывался Али ибн Иса, – он получает подарки от тебя, он предан династии и вырос при дворе, нет ни малейших подозрений, что осмелится на такую дерзость.

Больше я ничего не расслышал».

«Ибн Кудайда, – продолжает свой рассказ Ибн Аби Алан, – не имел средств заплатить большую дополнительную сумму за свои земли, которую я занес на его счет. Однажды вечером он пришел ко мне домой и попросил принять его.

– Чему я обязан чести видеть тебя, Абу Джафар? – спросил я, вставая ему навстречу.

Он начал униженно и заискивающе объяснять свое затруднительное финансовое положение.

– Но что же ты хочешь от меня?

– Ты должен уменьшить мой налог и дать мне денег взаймы, – ответил он, – иначе я не смогу ничего заплатить.

Я немного снизил его налог и ссудил ему тридцать тысяч дирхемов, взяв с него расписку, составленную по всем правилам в присутствии свидетелей.

Прошло несколько лет. Все это время я придумывал всякие ухищрения, чтобы досадить моему врагу. Его дела шли все хуже и хуже. Наконец он совсем разорился. Тогда я потребовал с него свой долг. Он закрылся и не выходил из дому. Тогда я обратился к своему родственнику – судье, тот выписал ордер на арест и послал его начальнику полиции. Узнав об этом, Ибн Кудайда бросил свой дом и скрылся в неизвестном направлении. Судья приказал повесить на двери его дома прокламацию, призывающую его вернуться, но это не принесло результата. Тогда я обратился к Бариди с просьбой помочь мне разыскать своего должника. Бариди послал своих агентов, и Ибн Кудайда был пойман и доставлен в суд. Я предъявил свою расписку и потребовал, чтобы его посадили в тюрьму.

Судья заявил, что благородного человека нельзя и не обязательно держать в общей тюрьме с чернью, и поместил его в помещении рядом со своим домом. Тогда я снова обратился за помощью к Бариди. Я сказал, что Ибн Кудайда может подкупить стражу и бежать из такой ненадежной тюрьмы в Багдад, где будет иметь возможность затеряться в большом городе и затеять опасную интригу против меня. Бариди поговорил с судьей. В результате было договорено передать должника в мои руки. Я снял дом за свой счет и поселил там Ибн Кудайду, его охраняли мои друзья и специально нанятые мной стражники.

Так он жил около года, не имея никакой надежды заплатить долг. Единственным его удовольствием были бесплодные мечты отомстить мне. Мне было все равно, когда он заплатит, я был уверен, что он никуда не убежит. Но вскоре он серьезно заболел. Его мать, моя дальняя родственница, пришла ко мне в слезах и попросила отпустить сына домой. Я сначала не хотел ничего слышать, но, когда мне сказали, что он при смерти, я уступил ее мольбам, заставив, правда, ее сначала поручиться за выплату его долгов.

Через три дня после возвращения домой он умер. Я конфисковал некоторые его владения в качестве компенсации долга».

– Как так случилось, Абу Касим, что ты разочаровался в государственной службе? – спросил я однажды Ибн Аби Алана. – Что послужило причиной?

– А причина вот в чем, – ответил мой дядя и начал свой рассказ:

«Абу Али Джубай[158] (великий богослов-рационалист), приезжая по делам в Ахваз, обычно останавливался у меня в доме. Я работал в администрации Ахваза и был также заместителем управляющего финансами, поэтому все дела проходили через мои руки. Фактически я управлял всей провинцией. Раз в году, когда приходил срок уплаты налогов, Абу Али Джубай приезжал в Ахваз, платил за себя (у него было поместье в Джуббе) и за тех, кто уже много лет пользовался его покровительством и поддержкой. Когда он приезжал в наш город, все относились к нему с большим почтением. Я решал все его дела с наместником. Наместник не был моим близким другом, и он не совсем точно представлял себе, какое положение занимает Абу Али Джубай, но и он обычно снижал налог для этого почтенного человека на треть, а то и на половину.

Возвращаясь в Джуббу, Абу Али Джубай никогда не забирал себе весь доход от своих земель. Из того, что оставалось после уплаты налогов, десятую часть он раздавал бедным в качестве милостыни, остальное жертвовал членам своей религиозной общины. Единственное, что он требовал от них взамен, – это содержание в течение года одного из бедных студентов, слушавших его лекции. Содержание студентов, впрочем, было не очень обременительным делом, и на это уходило не более пятой части его щедрых пожертвований. Так он поступал каждый год.

И вот он, как всегда, приехал в наш город, остановился у меня, и я помог ему управиться с делами. Вечером мы сели отдохнуть и побеседовать.

– Абу Али, – спросил я своего гостя, – как ты думаешь, что будет со мной в будущей жизни, если в этой жизни я останусь верен своей профессии?

– О чем тут можно думать, Абу Касим? – ответил он. – Будь уверен, что, если ты умрешь, занимаясь тем, чем ты сейчас занимаешься, ты никогда не войдешь в Сад Наслаждений.

– Но почему? – удивился я его категоричности. – В чем моя вина? Я всего лишь служащий, почти что простой писец. Иногда, конечно, приходит человек и жалуется мне, что его налог сильно завышен. Я исправляю несправедливость – и он от чистого сердца и с радостью дает мне подарок. Иногда я беру себе то, что, возможно, принадлежит повелителю правоверных, но это я считаю частью добычи мусульман, на которую я имею полное право.

– Абу Касим, – возразил он, – Бога нельзя обмануть. Скажи мне, ведь именно ты назначаешь землемеров и посылаешь их измерять земельные участки? И всегда ли они выполняют свою работу аккуратно? Тебе известно, что они часто завышают цифры на десять – двадцать процентов. Потом на основании этих сфальсифицированных сведений ты рассчитываешь налоги и заполняешь ведомость. Затем ты вручаешь эту ведомость сборщику и говоришь ему: «Если ты не соберешь мне эти деньги сполна и точно в срок, то я прикажу прибить гвоздями твои руки к твоим ногам».

– Ну, в общем смысле это так, – признался я.

– И потом твой сборщик выезжает в районы, берет с собой эскорт конных и пеших солдат, а также палачей с плетями и кандалами и начинает выполнять твои приказы. Если ты позволишь ему дать отсрочку какому-либо человеку, он даст, если нет – он будет неумолим и безжалостен, пока человек не заплатит все сполна. Не так ли?

– Да, это верно, – ответил я.

– Затем, собрав деньги, ты отправляешь их в казну халифа и пишешь отчет с твоей подписью и печатью?

– Да, – сказал я.

– Таким образом, все это дело зависит от тебя и ты отвечаешь за каждый этап сбора денег. Разве нет? Подумай о Боге, иначе ты пропадешь. Оставь государственную службу. Позаботься о своем будущем.

Так он продолжал наставлять и предостерегать меня, пока, наконец, слезы не потекли у меня по щекам.

– Ты не более знатен, – сказал он потом, – и занимаешь не такое высокое положение, как Джафар ибн Харб[159]. Он был вторым, после визиря, при дворе, он был также ортодоксальным правоверным и знаменитым ученым, написавшим много книг, которые до сих пор читают мусульмане. И вот этот самый Джафар, находясь в зените своей славы, ехал однажды в блестящей свите повелителя правоверных по улице Багдада и случайно услышал, как какой-то человек читает стих из Корана: «Не наступил ли уже тот час, когда все, кто искренне верит, покаются и смирят свое сердце при одном лишь упоминании имени Бога и откровения истины?»

«Да, этот час пришел!» – воскликнул Джафар.

Он продолжал повторять эти слова со слезами на глазах, потом спешился, снял с себя свои роскошные одежды и зашел в реку Тигр. Он приказал своим слугам раздать все свое имущество на благотворительные и религиозные цели. Сам он оставался по шею в воде. Один прохожий заметил его и спросил, что с ним сучилось. Узнав его историю, он дал Джафару рубашку и штаны, чтобы тот мог выйти из реки. Джафар принял этот дар. С тех пор и до конца своей жизни он занимался только служением Богу и изучением Священных Писаний.

Немного помолчав, Абу Али сказал:

– Тебе следует поступить так же, Абу Касим, но, если ты не можешь полностью отречься от мира, оставь хотя бы государственную службу.

То, что сказал этот праведный человек, глубоко запало мне в душу. Долгое время я размышлял, не решаясь так круто изменить свою жизнь, но в конце концов, когда представилась удобная возможность, я подал в отставку и твердо решил никогда больше не заниматься государственной службой».

Закат эпохи разума

Рационалист стремится познать всё и вся.

Удивительно! Человек, который не знает, почему некоторые волоски на его теле вырастают черными, а некоторые – белыми, считает себя способным познать Творца Мироздания. Тот, Кто Неизменен, Вечен, Несоздан, Кто не похож ни на что, только Он один может знать, почему и каким образом Он существует. То, что человеческий разум не способен достоверно описать Его, доказано уже хотя бы тем, что он не может точно описать даже крошечное создание.

«Размышляй о творении Бога, но не размышляй о Самом Боге», – сказал Ибн Аббас.

Рационалисты привыкли нести свои головы высоко. Но Аллах послал Ашари, и их власти пришел конец.
Бог добрый; Бог злой: Он сладкий; Он горький.

* * *

Человек – творец своей судьбы, утверждал Абу Али Джубай, его праведность и неправедность, благочестие и порочность имеют причину в его независимой воле. Свобода воли – предпосылка к действию, это основополагающее качество, наравне с теми, которые определяют результаты физических действий.

Традиционалистский термин «предопределение» в вопросе о свободе воли рационалисты относят только к искушению и избавлению твари – несчастью и процветанию, болезни и здоровью, смерти и жизни и другим проявлениям воли Бога. Они не допускают, что предопределение имеет отношение к моральным качествам, таким как добро и зло, добродетель и порок, поскольку полагают, что человек сам в ответе за это. Согласно одному из Преданий, пророк сказал: «Твои собственные дела приведут тебя либо в рай, либо в ад, как будто тебе было суждено попасть туда»; согласно другому Преданию он сказал: «Каждое человеческое существо находится под воздействием двух сил – одна направляет его к добру, другая – к злу, но помощь Господа рядом, и тот, кто просит Его помощи в преодолении порочных побуждений своего сердца, обязательно получит эту помощь».

То, что Бог запрещает, то не от Него, как говорил Хасан из Басры. Насилие и тирания не предопределены Богом. Он не велел совершать недолжное. Бог дал заповеди, ошибки человек совершает сам. Рационалисты верят, что Бог возвел веру в ранг добродетели и определил неверие как зло. Они говорят, что Бог не сотворил неверного неверным, он сотворил его человеком, и этот человек впоследствии сам обратился в неверие. Аббас даже отрицает, что Бог вообще установил неверие, в каком-либо смысле.

Диалектика

«Рационалистам можно предъявить следующий аргумент, – говорит Ашари. – Если вы верите, что неверие и порок находятся, как сказал Бог, во власти Бога, и тем не менее считаете, что Он не желает этих вещей, то отсюда с необходимостью, в согласии с вашей позицией, следует, что большая часть из того, что Бог желает видеть существующим, не существует и большая часть из того, что Бог желает видеть несуществующим, существует, поскольку в мире намного больше неверия (согласно вашим утверждениям), нежеланного Богу, чем веры, желанной для Него. Таким образом, большая часть из Его желаний не реализована.

Это отрицает утверждение, принятое консенсусом правоверных, а именно: «То, что желает Бог, существует, и то, чего Он не желает, не существует». Из этого аргумента следует, что Бог создал неверие и порок. Так как Он является создателем этих вещей, следовательно, он желал их создания, поскольку Он не мог создать только то, чего Он не желал создать.

Когда рационалисты и гуманисты заявляют, что зло создано человеческими существами, они приближаются к взглядам зороастрийских дуалистов, которые утверждают, что существует два творца. Гуманисты считают, что Бог создал добро, а Сатана зло и то, чего Бог не желает, может тем не менее быть. Они также уверены в том, что они сами являются причиной своих действий.

Рационалисты идут даже дальше зороастрийцев: они согласны с последними в том, что Сатана имеет власть над злом, но добавляют к этому, что Бог не имеет власти над ним.

Аллах сказал нам о Коране, что для тех, кто не верит, он будет ослеплением. Коран не может быть руководством для тех, для кого, по свидетельству Аллаха, это будет ослеплением. Бог Сам сказал нам, что большинство сотворенных Им существ сотворено для ада. Бог велел Абу Лахабу[160] верить, однако Он должен был знать, что тот не будет верить. Никто не может верить, противореча тем самым велению Бога, что он не будет верить. Получается, что Бог приказал Абу Лахабу сделать то, что он никоим образом не мог сделать. Он велел ему верить, прекрасно зная, что он не будет верить.

Мы, последователи Истинного пути, не считаем возможным заведомо причислять какого-либо монотеиста к раю или к аду, за исключением случаев, когда сам апостол Господа засвидетельствовал, что определенные люди попадут в рай (так он высказался по поводу Абу Бакра; Абдаллаха ибн Салама; Абда аль-Рахмана, сына Ауфа; Абу Убайды и Саида, сына Зайда). Мы должны надеяться, что грешники могут попасть в рай, и должны бояться, что они могут гореть в аду».

О страданиях младенцев

Большинство рационалистов придерживаются мнения, что Бог заставляет детей страдать для того, чтобы наставить на путь истинный их родителей; и что Он воздает им за их мучения в мире Ином, поскольку, если Он не делает этого, Его причинение страданий детям будет несправедливостью.

Рационалистам можно задать вопрос: ведь так происходит на самом деле, не так ли, что Бог посылает несчастья малым детям? Проказу, например, или когда они теряют ногу или руку или попадают в другие беды. Это нормально? Это справедливо?

Если они ответят «Да», можно возразить им следующим образом: если такие веши считаются справедливыми в этом мире, то какие у вас основания утверждать, что Он не будет с тем же успехом мучить детей и в мире Ином? Ведь в таком случае для Него там это будет столь же справедливо, как и здесь.

Если же они возразят: Бог мучает детей в этом мире с целью вразумить родителей видом их мучений, – ответ может быть следующим: если, поступая так, Он поступает справедливо, почему Он не мучает детей неверных постоянно, от начала времен, для того, чтобы усилить страдания их родителей зрелищем страданий их детей? Ведь это также было бы справедливо?

Но все же… Мы знаем, что пророк сказал: «Огонь будет разожжен для всех детей в День Воскресения Мертвых, и им будет сказано: «Бросайтесь в пламя!» – и каждого, кто бросится в огонь, Я введу в рай, но всех детей, которые ослушаются, Я низведу в ад».

Существует предание, в котором говорится, что люди однажды спросили пророка о судьбе детей, которые умерли в младенчестве.

«Аллах знает, что они делали бы впоследствии, если бы не умерли», – ответил пророк.

Ашари предложил своему учителю, великому рационалисту Абу Али Джубаю, рассмотреть следующий случай.

– Жили три брата, один из них был правоверный мусульманин, добродетельный и набожный, второй был неверным безбожником и распутником, а третий был еще малым ребенком. Допустим, что все они умрут, что станет с ними? – спросил Ашари.

– Благочестивый брат, – ответил Абу Али, – вознесется в рай, неверный упадет в пропасть ада, ребенок окажется среди тех, кто может обрести спасение.

– Предположим теперь, что дитя возжелает возвыситься до положения своего праведного брата. Будет ли это ему позволено? – спросил Ашари.

– Нет, – ответил Абу Али. – Ему будет сказано: «Твой брат удостоился этой чести благодаря многочисленным добрым делам и неизменному послушанию воле Аллаха, а у тебя нет этих заслуг».

– Допустим, что ребенок ответит на это: «Здесь нет моей вины. Ты не позволил мне прожить достаточно долго и не дал мне возможности проявить свое послушание», – спросил Ашари.

– В этом случае, – ответил Абу Али, – Всемогущий скажет ему: «Я знал заранее, что, если Я позволил бы тебе жить дальше, ты оказался бы неверным и навлек на себя страшное наказание в адском огне. Я поступил так для твоей же пользы».

– Хорошо, – сказал Ашари, – но тогда распутный брат может сказать: «О Повелитель Миров, если Ты знал, что ожидает его в будущем, то Ты наверняка знал, что ожидает меня, почему же Ты уберег его от ада и не уберег меня?»

На этот вопрос Джубай не смог ничего ответить.

Что касается Бога

В вопросе о Боге рационалисты придерживаются следующих взглядов: Он един и Ему ничто не подобно. Несмотря на то что Он слышащий и видящий, Он не является ни субстанцией, ни объектом, ни телом, ни формой, ни плотью, ни кровью, ни личностью. Он не является ни сущностью, ни акциденцией. Он не имеет ни длины, ни ширины, ни высоты. Он не может быть ни разделен, ни объединен. Он не движется, но и не пребывает в покое. Он не имеет ни частей, ни атомов, ни членов, ни сторон. К нему неприменимы такие понятия, как правое, левое, переднее, заднее, верх, низ. Он не подвержен ограничениям пространства и времени. Ему не может быть приписано ничего из характеризующего творение и символизирующего его, творения, ограниченность.

Его Заветы не обязательны для Него, Его Покров не скрывает Его. Он недоступен чувствам. Все, что определяется разумом и формируется в мыслях, не имеет ничего общего с Ним. Он Вечный Первый, Предшествующий всем сотворенным вещам. Глаза никогда не увидят Его, и уши никогда Его не услышат. Он – это Нечто, ни на что не похожее.

О несотворенности Корана

Аллах сказал, что Коран – Его Слово. Среди прочих находимых в Его Книге доказательств по поводу несотворенности Его Слова есть и такое: «Наше слово таково, что, когда Мы желаем, чтобы вещь существовала, Нам достаточно сказать «будь!» – и она есть». В таком случае если Коран сотворен, то «Будь!», в результате которого он возник, было сказано и ему. Другими словами, если Бог сказал Своему Слову «Будь!», то должно было быть Слово, созидающее Слово. Это делает необходимой одну из двух альтернатив: либо Слово Божие не сотворено, либо каждое Слово зависит от предыдущего Слова, и так должно продолжаться до бесконечности, что невозможно. Поскольку второе заключение является абсурдным, совершенно ясно, что Слово Божие является несотворенным.

Несмотря на Его собственные слова «лицо Бога твоего», рационалисты отрицают, что у Него есть лицо. Они отрицают, что у Него есть две руки, несмотря на его собственные слова: «Я создал Моими обеими руками». Они отрицают, что Он имеет глаза, несмотря на Его собственные слова: «Пред Нашими глазами оно проплывало».

Джамиты также отрицают наличие Божественного лица, а также Божественных слуха и зрения, соглашаясь в этом вопросе с христианами, которые верят, что Бог не является слышащим и видящим, разве что в том смысле, что Он является Знающим. Один из выдающихся джамитов считал, что Божественное Ведение есть Сам Бог и Бог – это просто Ведение. Человеку следует молиться следующим образом: «О Ведение, прости и помилуй меня. Да вознесется Богу слава, достойная Его!»

Если нас спросят: «Действительно ли вы думаете, что Бог имеет две руки?» – мы должны ответить: «Мы верим, что это так, ибо Его слова «Я создал Моими обеими руками» доказывают это».

Иногда приводится следующий довод: под словом «рука» следует понимать слово «власть». Таким образом, выражение «Мои две руки» следует на самом деле понимать как: «Моя двойная власть (власть над этим и Иным мирами)». Но правило Божьего Слова таково: оно должно толковаться буквально. Слово не должно менять свой буквальный смысл на метафорический, кроме тех случаев, когда это подтверждено неоспоримыми доказательствами.

Некоторые рационалисты утверждают, что слова Бога «Милостивый восседает на троне» означает фактически, что Он имеет власть, правит, властвует. Бог, говорят они, находится всюду, и это опровергает утверждение, что Он восседает на троне. Они придерживаются мнения, что слова «Он восседает» — это всего лишь словесное выражение факта наличия у Него власти. Если они правы, то различие между троном и землей будет утрачено, поскольку власть Бога распространяется на землю и все земные творения, включая и отхожие места. Таким образом, Он будет восседать и на троне, и на земле, и на небесах, и в отхожем месте, и везде, и повсюду. Однако, поскольку ни один правоверный не может допустить мысли, что Бог может восседать в отхожем месте, отсюда с необходимостью следует, что согласно консенсусу всех мусульман в данном случае Бог может восседать лишь на троне, и ни на чем другом. Да вознесется Богу слава, достойная Его! Да простит Господь заблудшим низость их мыслей!

Метафизика убийства

Среди рационалистов есть некоторые расхождения по вопросу о предопределенности срока жизни человека. Большинство из них говорит, что назначенный срок – это известный Богу час человеческой жизни, по окончании которого он умрет или будет убит. Если человеку суждено умереть насильственной смертью, он должен быть убит в определенное время. Однако некоторые представители данной школы с поразительным упорством утверждают, что назначенный срок жизни человека – это известное Богу время, которое может прожить человек, если не будет убит!

Таким «мудрецам» можно ответить следующим образом: «Если убийца, как вы полагаете, волен убить или не убить свою жертву, то тем самым он имеет возможность по своему разумению сокращать либо продлять назначенный срок жизни. Но невозможно, чтобы человек не доживал либо переживал свой назначенный срок, ибо это не согласуется со словами, сказанными Богом: «Когда срок их придет, они не смогут отсрочить его ни на единый час».

Метафизика воровства

Рационалисты, признавая, что средства к существованию даруются всем людям Богом, идут дальше, утверждая, что человек, похищающий добро другого, пользуется тем, что Бог дал не ему. Они верят в то, что Бог предоставляет средства к существованию только тем, кому Он дал законное право на владение этими средствами, следовательно, Он не обеспечивает тех, кто приобретает средства существования воровством.

Тем, кто рассуждает подобным образом, можно возразить так: «Скажите теперь, если человек ворует пищу и ест ее, несмотря на то что она запретна, не Бог ли снабжает его этой пищей и поддерживает его существование?»

Если они ответят «Да», то тем самым отвергнут ими самими выдвинутое положение по поводу того, что человек имеет власть над собственной судьбой, и согласятся с вами.

Но если они скажут «Нет», то из этого следует: если всю свою жизнь грабитель ест исключительно запретную пищу и Бог не дает ему ничего для поддержания его тела, следовательно, его плоть питается и кости его укрепляются кем-то другим, нежели Богом. Но в таком случае здесь мы имеем отчаянную ересь. Встает вопрос – могут ли люди, имеющие такие взгляды, вообще считаться правоверными.

Создатель не может считаться глупцом по той причине, что допускает людские глупости. Человек, позволяющий свободно общаться своим слугам и служанкам, так что они предаются прелюбодеянию друг с другом, в то время как во власти этого человека держать их отдельно, несомненно глуп, не так ли? Однако Господин Миров позволяет свободно общаться Его рабам и рабыням, и они предаются греху друг с другом, при том что Он имеет власть держать их порознь. И все же Он не является глупцом.

Таким образом, человек, который позволяет совершаться глупости, является глупцом, но Господин Миров, разрешая глупость, глупцом не является. Глупый человек подвластен Закону Единственного, Который стоит над ним; он является глупцом, если делает то, что ему запрещено. Но Господин Миров неподвластен Закону. Не существует Всемогущего, который выше Его, который предписывает, как Ему поступать: Единственному, Открывающему, Недоступному, Повелевающему, Исправляющему.

И все же хотя зло, как и добро, сотворено Богом, мы не должны говорить о Нем как об творце зла. Зло приходит от Бога, как творение, но в его Деяниях оно справедливо.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ