Данная книга семилетний труд известного археолога и историка исламской культуры Эрика Шредера, основанный на многочисленных исторических источниках. Автор строит повествование, используя наиболее яркие фрагменты известных рукописей, выстраивая их в хронологической последовательности. Это сокровище древних откровений и религиозной мудрости дает обзор основополагающего периода мусульманской культуры. Книга прослеживает историю ислама с момента его рождения до расцвета. Историк часто обращается к фольклору, цитатам из Корана, приводит множество песен и стихотворений.

Шредер предоставляет богатый материал, давая читателю возможность самостоятельно выступить в роли исследователя. Книга будет интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей.

НАРОД МУХАММЕДА
Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Эрих Шрёдер (Eric Schroeder)

Отчаяние

Народы
Вера: борьба или крушение
Пессимизм
Абу Ала из Маарры
Жажда

Смешные истории

Перемещения тела
В мешке

Отчаяние
Народы

Людям свойственно позволять править собой тем, кто не способен править, славить бесчестных и объявлять мудростью неблагоразумие. Толпа идет за тем, кто ведет ее, кем бы он ни был, она не может отличить слабого от сильного и правду от обмана.

Если кто-то захочет в этом убедиться, покажи ему собрание образованных людей: видно, что они мудры, воспитанны и проницательны. После покажи ему любую толпу, и он увидит, что толпа собирается не иначе как вокруг дрессировщика с медведем или шутника с обезьянкой, которая танцует под барабанную дробь. И легкомысленная забава будет привлекать толпу везде. Ее можно увлечь обманными фокусами и шарлатанством, она будет слушать романтическую ложь и стараться разглядеть избитого или повешенного.

Запугай ее, и она повинуется. Бойся ее, и она сможет все. Ее не возмутит зло и не растрогает добро. Она беспристрастна: она не может отличить хорошего человека от дурного.

Вот слова пророка, которые подтверждают это.

«Есть два вида людей, – сказал он, – те, кто знает, и те, кто узнает, прочие же ничем не лучше стаи животных, и Всевышний о них не заботится».

«Да, я знаю Всевышнего», – скажет обычный человек.

Другие, довольные своим влечением к Иному миру, называют эту тягу Провидением, или Горячей Любовью, или Всевышним. У каждого есть притязания, но никто не достигает этого в действительности. Теперь обратившиеся в религию пренебрегают воспитанием в себе терпения и тратят время на мечтания, которые называют размышлениями. Даже суфизм, который когда-то был сущностью без названия, теперь стал названием без сущности.

Однажды у дервиша спросили, зачем он носит цвет траура – синий.
«Пророк Всевышнего, – отвечал он, – оставил три наследства:
бедность, знания и меч.
Люди силы выбрали меч и нашли ему плохое применение.
Ученые выбрали знания, но создали лишь профессию учителя.
Дервиши выбрали бедность и стали ленивы.
Я ношу синий, скорбя о судьбах всех этих людей».

Мусульмане грешат, христиане развращены,
Иудеи запутались, еще более – колдуны.
И каждый – или умный нечестивец,
Или глупый праведник.

Вера: борьба или крушение

Проснитесь, глупцы, проснитесь! Ваши верования – лишь наследованный обман! Вероучение – лишь средство могущественных сделать других рабами. Все религии равно ошибочны. Это вымысел, созданный коварством ныне мертвых.

Человек может казаться мастером своего ремесла, вполне разумным мастером, но, когда дело касается религии, он становится упрям и туп. Религиозность – часть человеческой природы; и люди полагают свою религию надежным убежищем. Иногда то, что растущий ребенок слышит от старших, остается с ним на всю его жизнь. Отшельники в пустыне, фанатики в мечетях – все глотают религиозные истины, как иные глотают рассказ выдумщика, не думая о том, так ли это в действительности. Будь один из этих отшельников или верных мусульман рожден в семье магов, он был бы магом открыто.

Пессимизм

Из тех, кто зряч и все же не грустит, не сделала
Религия орудием алчности ни одного.
Все равно плохи, и я б не различал тех от других, я осуждаю всех.
Никому не доверяй, но сверх всего страшись себя и, будучи один,
Остерегайся.

Если вы направлены на низшее, будьте уверены, что направлены к тому, к чему принадлежите, и вновь прививая ветвь к стволу. Вы были созданы из грязи, в грязь и вернетесь.

Абу Ала из Маарры

Когда я проезжал через Маарру, Абу Ала считался правителем города. Хотя он очень богат, и у него много рабов и слуг, и все горожане подчиняются ему, как подданные, он, отринув мир, носит власяницу, никогда не выходит из дому и не съедает за день ничего, кроме манны ячменного хлеба. Его ворота никогда не бывают заперты; но его чиновники и последователи, которые руководят городом, советуются с ним лишь о действительно важных делах. Он никогда не отказывается от предложенных ему денег. Он постится весь день, бодрствует ночью и не хочет иметь ничего общего с тем, что происходит в миру.

Пророк ничем не лучше проповедника.
Он молит, он казнит, и вот он мертв,
А все ж ничтожность человеческой природы
Жива и умножается опять.

Рай, ад ли, нежный, яростный ли свет.
Но оба – пища тьмы.
Мы лишь перемещаем
Болотные огни в течение ночи без конца.

Не так давно рыданья похорон
Утихли, как уж слышен гомон свадьбы
И застонало колесо судьбы.

И тот, и то в единое рыданье слились.
Я пью, и я смеюсь, но в чаше сей
Презренье лишь и боль.

Я также кубком был и был разбит.
С тех пор мне целым никогда не стать,
Ползущий червь, о плоти говоря, мне показал,
Как я однажды этим ложем был.
Когдаато камень, ныне только пыль.

«Как может быть, – сказал гончар, —
Что я, твой раб, создать смогу такой сосуд,
Лишь стоит пожелать,
С которым у людей не будет ссор».

«Некоторые стихи, – говорил Абу Ала, – посвящены Раванди:

Дары земли делил между людьми
Тот, кто был пьян, а сверх того и подл.

Если бы это двустишие материализовалось, оно бы возвысилось в своей греховности над пирамидами. Возможно ли спасение человека от его ничтожества? Оно предопределено.

Считается, что я ученый человек. Но я не обладаю ни обширными знаниями, ни глубоким интеллектом. Предполагается, что я религиозен. Но будь сорвана с меня маска, не одобрявшие меня вряд ли сочтут достаточными простые оскорбления: они б пожелали моей смерти.

Из уст моих звучат слова безмерной лжи.
О правде я шепчу, и шепот еле слышен.
Лучше сохранить блоху, нежели дать милостыню.
Я – дитя Случая.

Этот день – сегодня, и нет различия между ним и остальными. Как можешь ты называть один день завтра, а другой – вчера? Для того, кто думает о Всевышнем, прошлое и будущее всегда в настоящем. У верного слуги Всевышнего нет ни вчера, ни завтра.

Когда приходит время молитвы, я совершаю омовение и иду туда, где намереваюсь молиться, сижу там, пока не отдохнет мое тело.

Тогда я встаю. Перед собою я вижу Святой Дом, под своими ногами чувствую Мост Страха, рай лежит по правую руку от меня, и ад по левую; и Ангел Смерти стоит за моей спиной. И в мыслях моих эта молитва – моя последняя.

Но снизойдет Всевышний до принятия моей молитвы или нет, я не знаю по завершении молитвы никогда».

Жажда

О Всевышний – Владыка Великого Света, Владыка на Высоком Троне, Хранитель Вздымающегося Моря, Владыка Тени и Пылающего Солнца, Тот, Кто ниспослал Книгу, повелитель падших ангелов, Владыка пророков, о Ты, Кто был прежде всякой жизни и будет после всякой жизни, когда не будет жизней более, о Владыка, Даритель жизни мертвым, Кто предписал смерть всем живым тварям, о Ты, Живой Господь, рядом с Которым нет никого!

Если лишь смерть, о Всевышний, стоит между мной и имамом, та смерть, которую Ты определил всем Твоим слугам, тогда освободи меня из моей могилы, будь я даже одет лишь в свой саван, но с обнаженным мечом и копьем в руке, готовый ответить на зов моего полководца и исполнять его поручения во всем, вблизи и вдали.

Покажи мне его благословенное лицо, о Всевышний! Приготовь для него путь, дабы его посох мог вести меня по нему. Через него построй вновь мои города. Его руками оживи слуг Твоих, как Ты обещал; а Обещание Твое надежно. Позволь ему дать нам знамение, о Всевышний, тому, кто стоит с нами за Тебя, кто рожден от дочери Твоего пророка и носит имя Твоего Апостола, дабы он мог положить конец всем вещам тщетным и бессмысленным в этом мире и установить истинное и подлинное в глазах тех, кто ценит это. Укажи ему быть оплотом твоих угнетенных слуг и заботливым другом тем, у кого нет друзей, кроме Тебя, чтобы мог он ускорить свершение всего, чего требует от нас Твое Слово и что было презрено.

Храни его, о Всевышний, в безопасности в Твоей Твердыне, от зла его врагов; но имей милосердие, о Всевышний, к нам, беспомощным; отдали горе и сожаления от этого народа и подтверди Его приход. И да будет Его приход скорым. Да будет так по Твоей Милости, о ты, Всемилостивейший из всех, кто знает, что есть милосердие!

* * *

«Люди ожидают пришествия имама, – сказал Абу Ала. – Что за тщеславие! Что за глупость! Как будто мог бы быть иной имам помимо людского разума».

Однажды мой дядя взял меня с собой к Абу Але. Он сидел на изношенной волосяной циновке и был очень стар: истощенное лицо, глубоко изборожденное оспой, поразившей его в отрочестве. Он велел мне подойти к нему и благословил, положив руки на мою голову. Я был тогда лишь ребенком, но и сейчас вижу его перед собой. Я смотрел в его глаза – один ужасающе выдавался, а другой был так глубоко в глазнице, что я едва мог понять, где он.

Я был в темнице трижды: сам слеп, пристанище тесно, презренно тело,
О, если б тело стало духом, невосприимчивым к земному,
бесчувственным, как камень.
Дух слился с плотью, став ее мучением, ведь оба нездоровы.
О ветер, если ветер ты, затихни,
Огонь, погасни, если ты огонь.

Оставьте меня с моей болью. Вы также из потомства Адама, все вы. И если первая из бутылей была мутной, какой же будет последняя?

Не проклинай, Всевышний, тех, кто шел вратами зла,
Ты создал их, хоть ангелы не смотрят
На тех, кто входит и выходит прочь, сквозь темноту
В тот час, когда отец мой стал отцом,
Такое преступленье совершилось,
Какого я не совершал.

Смешные истории

Страдают неженки и в час удачи,
Того, кто прост, несчастье не страшит.

Перемещения тела

Однажды, давным-давно, в городе Басре, жил портной, преуспевающий портной, любивший комфорт и веселье. Он и его жена имели обыкновение наведываться в места развлечений, и однажды по пути домой они наткнулись на горбуна – зрелище, способное заставить гневного смеяться, лицо и фигура, способные забыть тревоги и утолить печаль. Они почувствовали, что должны увидеть его еще, и потому пригласили в тот же вечер пойти к ним на небольшую вечеринку.

Горбун принял приглашение и присоединился к ним. К тому времени приблизился вечер, портной пошел на рынок, купил немного жареной рыбы, свежего хлеба и лимонов, блюдо розового варенья на десерт и поспешил назад. Рыба была подана, и они начали есть.

Некоторое время спустя жена портного взяла большой кусок рыбы, впихнула его в рот горбуна и хлопнула рукой по его лицу.

– А теперь, да услышит меня Всевышний, проглоти это за один раз! – сказала она. – Ведь я не дам тебе времени жевать.

Таким образом, горбун быстро проглотил кусок. Но в его середине была острая кость, вонзившаяся в его глотку. Верно, пришел его час, ибо он умер на месте.

– Нет ни Силы, ни Власти, кроме власти Всевышнего, Высшего, Великого! – вскричал портной. – Бедняга! Умереть вот так! И по нашей вине!

– Остановись и сделай что-нибудь! – сказала его жена.

– Что сделать? – сказал он.

– Вставай! – сказала она. – Бери его на руки. Теперь заверни его в эту шелковую шаль. Я пойду впереди, а ты вслед за мной, неся его. Да, теперь, ночью! Говори людям, проходя мимо: это наш мальчик, я и мать несем его к доктору – ему нужно лечение.

Итак, портной встал и взял горбуна на руки. Его жена шла впереди, крича: «О дитя! Дитя! Да сохранит тебя Всевышний! Где тебя она поразила, оспа? Где болит?»

«У ребенка оспа», – сказал кто-то. Они продолжили путь, спрашивая по пути, где могут найти доктора, пока люди не показали им на дом доктора. Этот доктор был евреем. Они постучали в ворота, и темнокожая женщина спустилась, чтобы открыть дверь. Увидя мужчину, несущего, как она подумала, ребенка, и мать рядом, она спросила:

– По какому вы делу?

– У нас ребенок, – ответила жена портного, – мы хотим, чтобы доктор взглянул на него. Дай хозяину эту четверть динара, чтобы он спустился и осмотрел моего малыша – он болен.

Как только девушка поднялась по лестнице, чтобы сообщить хозяину, жена портного проскользнула в дверь.

– Оставь его там, и пойдем! – сказала она.

Портной отнес тело горбуна к лестнице, прислонил его к стене, после чего они вышли.

Тем временем девушка вошла в комнату еврея.

– Здесь есть пациент, – сказала она, – внизу у дверей, с мужчиной и женщиной. Они дали мне для вас эту четверть динара, чтобы вы могли ему что-нибудь дать.

Еврей, в исступленной радости от вида золотой четверти динара, вскочил и поспешил вниз; но по дороге он в темноте ударил тело горбуна. Оно опрокинулось и покатилось к основанию лестницы.

– Скорее принеси огня! – завопил он девушке; и когда та выполнила приказ, он поднялся по лестнице, чтобы осмотреть горбуна. – О Ездра, о Моисей, – простонал он. – О Небеса, о Десять Заповедей! О Аарон и Иисус Навин! Я ударил больного, и он свалился с лестницы и умер! Как мне убрать тело из дома? О осел Ездры! – И, подняв тело, он внес его во внутренние покои, рассказав жене, что случилось.

– Что ты сидишь, ничего не делая? – закричала она. – Если оно вот так останется до рассвета, мы оба лишимся жизни. Мы должны отнести его на крышу и бросить во двор соседа-правоверного.

А сосед этот был проверяющим на королевской кухне. Он имел обыкновение приносить домой огромное количество жира и оставшейся пищи. К несчастью, до этого добирались кошки, и мыши, и собаки. Они спрыгивали с крыш ради жирного овечьего хвоста, который чуяли, так что он обычно терял большую часть того, что приносил домой.

Ну что ж, еврей и его жена вынесли горбуна на крышу и по вентиляционной шахте спустили в дом проверяющего, так что тело стояло, опираясь на стену. Затем они снова спустились.

Немного времени прошло с тех пор, как там оказалось тело горбуна, и проверяющий, проводивший вечер с друзьями, в чтении Корана, вернулся домой и открыл дверь. Поднимаясь по лестнице с зажженной свечой, он увидел фигуру человека, стоящего в углу кухни.

– Что это? – воскликнул он. – Клянусь Всевышним! Тот вор, что крал мое мясо, – всего лишь человек. Так это ты, – пробормотал он трупу, – хватаешь, что найдешь, постное мясо и жир, тогда как я берегу его от кошек и собак! Я тут убиваю кошек и собак, наношу увечья бедным неразумным животным, а это ты все время спускаешься по шахте. Я прекращу это сам!

И он схватил огромную дубину и, подкравшись к фигуре, нанес удар в грудь. Она упала.

Проверяющий взглянул на него. Мертв! Он испустил вопль ужаса.

– Нет ни власти, ни достоинства, кроме одного, Всевышнего, Всемогущего! – воскликнул он.

Страх за собственную шкуру охватил его. «Пропади пропадом этот жир! – подумал он. – И пропади пропадом эти овечьи хвосты. Они сделали меня убийцей!»

Он взглянул опять и увидел, что это горбун.

– Горбун! Не было ли и того довольно? – вопросил он. – Надо еще было быть грабителем и рыскать в поисках мяса и жира? О Ты, Который защищает все, укрой меня Своей спасительной Милостью!

И он поднял тело на плечи и понес вниз по лестнице и прочь из дома. Ночь близилась к концу, поэтому он торопился как мог, пока не дошел до начала рыночной улицы: там он прислонил тело к стене магазина у входа в темную аллею и, оставив его там, пробрался обратно.

Через некоторое время появилась фигура человека. Это был христианин, оценщик властителя, совершенно пьяный; он направлялся в общественную баню, смутно представляя, что сейчас должно быть время заутрени. Он шел, шатаясь, пока не достиг места, где стоял горбун, и присел на корточки, чтобы справить нужду за углом перед магазином. Взглянув вверх, он увидел кого-то, стоящего над ним.

А надо сказать, что прошлым вечером воришка украл его тюрбан; и при виде стоящего во мраке горбуна он вдруг подумал, что этот тип хочет сделать то же. Он вскочил на ноги и, сжав кулак, нанес ему удар в шею.

Горбун опять опрокинулся. Христианин крикнул, чтобы собрать рыночных стражников, а затем бросился на тело, в пьяной ярости избивая его одной рукой, в то время как другая сжимала горло мертвеца. Он все еще занимался этим делом, когда приблизился стражник. При виде христианина, стоящего на коленях рядом с правоверным и колотящего того, стражник закричал:

– Эй, в чем дело?

– Он хотел стянуть мой тюрбан! – ответил оценщик.

– Отойди от него! Оставь его!

Оценщик встал, и стражник, склонившись над горбуном, выяснил, что тот мертв.

– Это еще что такое? – воскликнул он. – Христиане убивают правоверных?!

Он, схватив оценщика, скрутил ему руки и повел того к зданию полицейского магистрата, в то время как оценщик бормотал: «Иисус! Мессия! Пресвятая Дева! Как я мог его убить? Он, должно быть, поторопился умереть от толчка!» Опьянение его мигом прошло.

Как только наступил день, появился судья. Он приговорил оценщика к немедленной смерти и велел объявить приговор по всему городу. Была установлена виселица, христианину сказали, где следует встать, и палач, приладив петлю вокруг его шеи, как раз собирался его вздернуть, когда сквозь толпу протолкнулся проверяющий королевской кухни, крича палачу:

– Нет, не вешай его! Это я убил этого человека!

– Как ты умудрился его убить? – спросил судья.

– Когда я зашел в дом прошлой ночью, – ответил тот, – я наткнулся на горбуна – тот спустился по отдушине, чтобы красть мою еду. И я ударил его палкой в грудь. А он от этого умер. Я его унес и запихнул в тот вход в аллею. Воистину, довольно с меня убийства правоверного, но не стать же мне еще причиной смерти христианина. Пусть меня повесят!

– Очень хорошо, отпустите оценщика и повесьте этого человека, как обвиненного по собственному признанию, – сказал судья палачу.

Последний снял веревку с шеи христианина и затянул вокруг шеи проверяющего; он поставил его на нужное место под перекладиной и как раз собирался вздернуть, когда сквозь толпу продрался доктор-еврей, вопя:

– Стойте! Это был я! Только я! Это так случилось – он пришел в мой дом за лечением, и я на него наткнулся в темноте, и он упал вниз со ступенек и умер. Не убивайте проверяющего, убейте меня!

– Ладно, отпусти проверяющего и повесь еврея! – сказал судья.

И палач снял веревку с шеи проверяющего и крепко завязал на шее еврея. Но вдруг явился портной, пробирающийся среди собравшихся.

– Довольно! – сказал он. – Это был я, и никто иной, и вот как это было: вчера пошел я прогуляться и по пути домой вечером наткнулся на этого горбуна. Он был пьян и пел под бубен, и посему я остановился ради удовольствия посмотреть на него и даже пригласил к себе. За ужином моя жена запихнула ему в рот мясо, он им подавился и умер тут же. Мы отнесли его в дом еврея и прислонили к стене на лестнице, а затем ушли. Когда еврей его опрокинул, он лишь подумал, что убил его.

– Могло быть так, как он сказал? – сказал судья еврею.

– Могло, – сказал тот.

– Отпустите еврея, – сказал портной судье, – и, если уж кого-нибудь должны повесить, повесьте меня.

– Это безусловно следует записать, – сказал судья и приказал палачу: – Отпусти еврея и повесь портного.

И палач, бормоча под нос «Возьми этого – оставь того, – да мы что, так никого сегодня и не повесим?», провел портного к виселице и завязал петлю на его шее.

Случилось же так, что был этот горбун любимым шутом правителя: тот не мог выносить его отсутствия. Когда пьяный горбун так и не вернулся, ни ночью, ни на следующее утро, правитель стал спрашивать своих слуг.

– Мой повелитель! Судья нашел его мертвым и приказал казнить убийцу, – сказали они. – Но появился второй убийца, потом третий, потом четвертый, и каждый утверждал, что он – единственный, и каждый из них мог объяснить, как это случилось.

– Управляющий! – крикнул правитель. – Иди к судье и приведи их всех сюда ко мне.

И управляющий пошел на место казни, где нашел палача в минуту, когда тот как раз выполнял свою работу.

– Стой! – крикнул он и передал судье высочайшее повеление.

Он взял его, портного, доктора, проверяющего, оценщика вместе с останками горбуна и явился пред своим повелителем, где судья, поцеловав землю, отчитался обо всем, что произошло. Весьма удивлен был правитель и весьма развеселился.

– Проследите, чтобы все это было записано, – приказал он, – и да будет это сделано золотыми буквами!

В мешке

«Несколько лет тому назад я покинул Багдад, город, где был рожден, чтобы отправиться в путешествие, не взяв с собой никого, кроме паренька, для того чтобы тот нес мой легкий мешок.

Пришли мы в некий город, где я покупал и продавал, когда неожиданно вор-негодяй из курдов отнял у меня мой мешок.

– Это мой мешок! – закричал он. – А в нем мои товары!

– О правоверные! Спасите! – закричал я. – Помогите! Меня ограбили!

Но люди, оказавшиеся рядом, лишь сказали:

– Пойдемте, вы оба, к судье и сделайте, как он рассудит.

Я согласился, и мы предстали перед судьей.

– Что привело вас сюда? – спросил тот. – Что случилось?

– У нас вышел спор, – сказал я, – и мы просим тебя вынести решение.

– В чем же заключается иск? – потребовал ответа судья.

Курд вышел вперед.

– Да облагодетельствует Всевышний этого судью! – воскликнул он. – Этот мешок мой, и все в нем – мое. Я потерял его, а потом увидел его в руках этого человека.

– Когда ты его потерял? – поинтересовался судья.

– Только вчера, – сказал он. – И всю прошлую ночь я не спал от мыслей о его потере.

– Хорошо, если мешок твой, назови нам, что в нем, – сказал судья.

– В моем мешке, когда я потерял его, было две серебряных булавки, порошок для глаз и платок, а кроме того, две позолоченные чаши и два подсвечника. Да еще: две палатки, пара блюд, два крюка, подушка, перьевые подстилки, медный поднос, и два таза, и чайник, и ковш, и толстая игла, кошка, пинцеты, резная деревянная поделка, седельная сумка и два седла, плащ и две меховые накидки, корова и два теленка, коза и два козленка, овца и два ягненка, и зеленые посадки, верблюд и верблюдица, буйвол и два быка, львица, два льва, медведь и два лиса, матрац, две кровати и лучшая комната, две приемные комнаты, крыльцо, две передних, кухня, двое ворот и несколько курдов. Все эти курды подтвердят, что мешок – мой.

Судья повернулся ко мне:

– А по-твоему, что в этом мешке?

Речь курда меня смутила, я сделал шаг вперед и сказал:

– Да благословит Всевышний нашего судью! В моем мешке только дом без двери (но зато там есть собачья конура), школа для мальчиков, стрелки из лука и несколько палаток с шестами, города Басра и Багдад, дворец Шаддада ибн Ада, кузница и рыбачья сеть, дубинки и столб, девочки и мальчики и еще тысяча сводников, готовых подтвердить, что мешок – мой.

Тогда курд стал плакать и причитать.

– О мой господин! – выл он. – Все знают мой мешок, и знаменито то, что в нем, его дворцы и крепости, журавли и люди, играющие в шахматы, а кроме того, там есть стадо кобылиц, два верблюжонка, два бегуна и два копья – очень длинных, лев и пара зайцев, город и две деревни, и пара мошенников-сводников, два висельника, слепой с двумя собаками, калека и двое хромых, священник, два дьякона, патриарх и два монаха, судья и два податных чиновника. Судья и податные подтвердят, что это мой мешок.

– Что ты на это ответишь? – спросил у меня судья.

– Да благословит тебя Всевышний! – сказал я. – В моем мешке есть еще кольчуга и меч, два оружейных склада и тысяча таранов, овчарня с тысячей собак – и все они лают, сады и виноградники, цветы и травы, смоковницы и яблони, картины, дорогие безделушки и кубки, молодые красавицы рабыни и певицы, свадьбы, неразбериха и шум, большие имения, и грабители, и набеги бедуинов, преданные друзья и настоящая любовь, мальчики, запертые дома, застольная компания с барабаном и дудками и сад Ирама, тысяча мерзавцев и сводник, скаковые лошади, мечети и бани, строитель и плотник, доска и один гвоздь, чернокожий раб с парой писцов, военачальник и проводник каравана, малые и большие города, сто тысяч динаров, Куфа и Анбар, два десятка сундуков с лучшими тканями, двадцать амбаров с зерном и Газа с Аскалоном, дворец Ануширвана и Царство Царя Соломона, все страны от Аравии до Хорасана, и Балк, и Исфахан, все – от Индии до Судана. А кроме этого, в моем мешке – да продлит Всевышний твои дни! – фартуки брадобреев и их одежда и тысяча заостренных лезвий для бритья, чтобы выбрить щеки судьи, если только он не поймет мою справедливую обиду и не признает мешок моим.

– О Всевышний! – закричал сбитый с толку судья. – Это мешок или бездонное море? Или это мешок дня Воскрешения из мертвых, в котором собрано все хорошее и дурное? Откройте мешок!

Я открыл его. Внутри был мой хлеб, лимон, немного сыра и несколько маслин.

Я высыпал это под ноги курду и ушел из суда».

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ