В 1931 году я переехал в Самарканд. Прославленный своей красотой город в праздничные дни становился еще прекраснее, ибо айваны домов украшались коврами и вышивками-сюзане. А поверх этих изделий узбекского декоративно-прикладного искусства реяли красные флаги, лозунги, написанные на кумачовых полотнищах, придавая облику города особую праздничность.

Чингиз Габдурахманович Ахмаров
НА ПУТИ К ПРЕКРАСНОМУ
Воспоминания

Совершенство Самарканда

В 1931 году я переехал в Самарканд. Прославленный своей красотой город в праздничные дни становился еще прекраснее, ибо айваны домов украшались коврами и вышивками-сюзане. А поверх этих изделий узбекского декоративно-прикладного искусства реяли красные флаги, лозунги, написанные на кумачовых полотнищах, придавая облику города особую праздничность.
В это время на улицах Самарканда работали педагоги только что созданного художественного техникума — замечательный художник Павел Беньков и его ученица Зинаида Ковалевская, запечатлевавшие страницы истории прославленного города, его архитектурные памятники, облик горожан — горделивых старцев, женщин, закутанных в белые покрывала, — на фоне прекрасной природы и пейзажей Самарканда.
В скором времени я узнал, что основные силы художников Самарканда объединились на предприятии под названием «Изо-фабрика». Эта организация занималась оформительскими работами по украшению улиц и зданий города в дни традиционных праздников, оформлением «красных» чайхан, создавала материалы для наглядной агитации, предназначенные для махаллинских клубов, школ и детских садов. Все художники «Изо-фабрики» работали настолько увлеченно, что это вызывало у меня удивление и восхищение. Мой интерес к этой деятельности чем дальше, тем больше возрастал, и наконец я устроился на работу в «Изофабрику». С этого дня я окунулся с головой в работу, в среду талантливых художников.

В те времена на этом предприятии не хватало средств производства, бумаги, красок; художникам стоило большого труда зарабатывать деньги, но их творческая работа не теряла своей напряженности. Среди сотрудников «Изо-фабрики», занимавшихся оформительскими работами, были художники, ставшие впоследствии большими мастерами, — такие, как народные художники Узбекистана Варшам Еремян, Надежда Кашина, Оганес Татевосян, — и те, кто, хоть и не были отмечены званиями, но внесли в искусство Узбекистана свой заметный вклад: Елена Коровай, Георгий Никитин, Рубен Акбольян и ряд других талантливых мастеров, — имена всех мне сейчас трудно вспомнить. И все же о некоторых из тех своих прежних соратников не могу не сказать несколько слов.
Оганес Татевосян в то время был директором и художественным руководителем «Изофабрики». Произведения его, реалистические по методу, отличались декоративностью изобразительного языка. Теперь своеобразные работы этого художника можно видеть на выставках и в фондах Государственного музея искусств Узбекистана. Помню, этот удивительный человек, внимательно просматривая принесенную мной папку рисунков, долго расспрашивал меня о том, какая сфера изобразительного искусства меня больше интересует, какие у меня планы. Я с волнением рассказал ему о том, что больше всего привлекает меня станковая и монументальная живопись. Он, улыбаясь, поручил мне сделать эскиз для декоративных ковриков-панно, предназначенных для интерьера детского сада. Я, по своему обыкновению, сделал не один, а, наверно, десяток эскизов и показал их на другой день. Татевосян остался доволен, пригласил других художников и стал знакомить меня с новыми коллегами.
С Оганесом Татевосяном я проработал около трех лет, сохранив об этом необыкновенном человеке самые теплые и благодарные воспоминания.

Примерно в то время я открыл для себя, что в мире есть немало художников — творцов, достойных восхищения, а история искусства насчитывает много веков. Оказалось, что существует искусство Вавилонии и Ассирии, Европы и Америки, что в стране под названием Мексика творят художники Диего Ривера, Ороско, Давид Сикейрос, что есть другие великие мастера живописи, которых знает весь мир…
Я узнал, что в Москве существует широкая художественная среда, представленная, в том числе, такими молодыми художниками, как Семен Чуйков, Арон Резников, Александр Аведов, Александр Тышлер, Кукрыниксы, получившими образование во ВХУТЕМАСе.
«Они очень талантливы, эти молодые художники, и в будущем станут основоположниками советского изобразительного искусства», — так говорил с большой убежденностью Варшам Еремян, человек чистого сердца и больших знаний, который охотно беседовал со мной, видя, с каким жадным вниманием я его слушаю. Меня поражало, что этот человек, живший в одиночестве в одной из худжр медресе Шердор на Регистане, великолепно знает историю искусства, я мог часами слушать его рассказы о больших деятелях культуры.
Варшам Еремян впоследствии нашел свое место в киноискусстве. Здесь его творчество расцвело в полной мере. Я сам слышал слова, сказанные известным кинорежиссером, народным артистом Камилем Ярматовым: «В успехе наших произведений роль Варшама Еремяна очень велика».
Как говорится в пословице, «гора с горой не сходится, а человек с человеком встречается». Так и случилось, когда на «Изофабрике» я встретил старую знакомую, дорогую мне Надежду Кашину, уже в молодости проявившую себя одаренным художником, и ее мужа Геннадия Васильевича, который создал все условия для того, чтобы полностью раскрылся и расцвел талант его жены.
Выросшая в Перми в семье иконописцев, где этим искусством занимались из поколения в поколение, она уже в студенческие годы создавала такие произведения, что их приобретали коллекционеры. В Пермском музее изобразительных искусств появились две ее работы, принесшие ей славу, а на выставках и в музеях ее полотнам отводились специальные стенды. Надежда Васильевна Кашина посвятила искусству всю свою жизнь. Эта замечательная женщина, воспитанная в русской семье, в духе русской культуры, в течение полувековой творческой деятельности создавала произведения, воспевающие прекрасную природу ее второй родины — Узбекистана, трудолюбивый узбекский народ.
Надежда Кашина постоянно, до последних дней своей жизни, без устали работала, создавая произведения, которые не могут не вызывать восхищения. «Регистан», «Караван-сарай у медресе Биби-ханым», «На Самаркандском базаре», «Улицы Пянджикента», другие работы, на которых запечатлены Самарканд и его окрестности, принесли художнице заслуженную славу. Она была удостоена звания народного художника Узбекистана.

На «Изофабрике» работали еще целый ряд талантливых художников — Рубен Акбольян, Александр Ермоленко, монументалист Виталий Савин, скульптор Алексей Иванов и другие.
Но меня до сегодняшних дней не отпускает воспоминание об одном художнике-узбеке, который жил в старом городе. Он остается для меня окутанным какой-то тайной. Широколобый, с грустными глазами, этот человек хорошего сложения выглядел всегда печальным. Одет он был в широкий чапан, потерявший свой первоначальный цвет, в голубую чалму, на ногах старые ичиги и резиновые калоши, что еще больше усугубляло его печальный облик. Он был немногословен (я даже подумывал, не немой ли он), и всегда, когда я его встречал, в руках у него была кожаная обложка старой книги. Однажды он раскрыл обложку, и я увидел на самаркандской бумаге, покрытой воском, изображение в стиле миниатюры: попугаи, соловьи, цветы, деревья… Увидел — и был еще больше заинтригован, во мне проснулся жгучий интерес. Однако неожиданно встреченный мной художник так же внезапно перестал появляться. Позже, в трудные годы, в морозный зимний день я встретил его на Чорсу. Заросший бородой и усами, он был бос, одет в тонкий чапан, на голове шахрисабзская тюбетейка… А может, этот человек просто напомнил мне того художника?..

Акрам Сиддики.«Свадьба»

Особое место в моей памяти занимает среди самаркандских художников Акрам Сиддики. Мне кажется, его творчество нельзя представить без картины «Свадьба». Избрав этот сюжет, художник отобразил в нем своеобразие и самобытность узбекского народа, воспел всю красоту традиционных национальных образов. Различные сцены свадебных торжеств размещены у художника вокруг основного кульминационного момента — встречи невесты и жениха. Такое композиционное решение не только порождает эффект зрительского соучастия в происходящем, но и дает всеобъемлющее представление об изображенном действе. Это построение, может быть, можно сравнить с композиционными приемами русских икон. Думается, художник здесь нашел новые средства для решения творческой задачи.
Если «Свадьба» отражает черты национального уклада, быта, то «Портрет колхозника» воспевает трудолюбие узбекского дехканина. С картины смотрит на нас твердым взглядом человек, закаленный ветром, солнцем, дождями и снегами. Морщины на его лбу вызывают в памяти образ рядов грядок поля, на котором он трудится.  (На фото работа Акрама Сиддики «Портрет колхозника»», 1936)
Я хорошо знал Акрама Сиддики. Родился он в интеллигентной семье, получил хорошее образование. Одетый в бархатную зеленую тюбетейку с черной каймой, белую рубаху с вырезом, невысокого роста, худощавый, он являл собой лучшие черты восточного интеллигента; простота, мягкость, немногословие этого человека не могли не располагать к нему. Всегда готовый к улыбке, Акрам, по своей скромности, в больших собраниях старался держаться в тени, хоть был хорошо образован, знал восточную литературу и основы изобразительного искусства.
Творчество Акрама Сиддики, успевающего студента Самаркандской художественной школы, уже тогда было отмечено в печати. В двадцатые годы он единственный среди одаренной узбекской молодежи стал студентом ВХУТЕМАСа, учился в Москве. Этот художник яркого таланта вскоре смог себя проявить: в 1934 году на выставке в Москве экспонировались его произведения «Свадьба» и «Автопортрет».
Безжалостная смерть забрала его из наших рядов тогда, когда он был полон творческих сил: мастеру кисти тогда было около сорока лет. Но произведения Акрама Сиддики, пусть немногочисленные, но драгоценные, остались в наследство почитателям его таланта. И сегодня его хранящиеся в Государственном музее искусств Узбекистана «Автопортрет» и «Свадьба» — если не ошибаюсь, самое крупное, многогранное по содержанию произведение, пик творчества художника, — восхищают ценителей искусства.
В изданной в 1976 году в издательстве «Советский художник» книге «Искусство Советского Узбекистана» высказано сожаление, что на юбилейных выставках среди работ видных узбекских художников не экспонируются произведения художников, начавших свой творческий путь в двадцатые-тридцатые годы. Называется и имя Акрама Сиддики. Приятно было прочитать, что авторы считают необходимым в будущем обратить больше внимания на творчество этого художника.
В 1931-32 годах я преподавал рисование и черчение в таджикской школе, расположенной в старой части Самарканда. В этой школе в то время были собраны опытные педагоги, которые меня — молодого учителя — всячески поддерживали, старались помочь в успешном проведении уроков. Все это, конечно, меня очень вдохновляло. Я стремился пробудить в детях любовь к искусству, научить их любить живопись, постигать ее секреты, расширить их знания.
Мы в школе выпускали стенную газету под названием «Звезда Востока» («Ситораи Шарк»), которая украшалась многочисленными рисунками. Помню, наша газета была удостоена первой премии на городском конкурсе. До сих пор перед глазами радостное волнение всего коллектива школы по этому поводу. Тогда все мы, и старшие преподаватели, и молодые учителя, поздравляли друг друга с успехом.
В то время не было фамилий, оканчивающихся на «-ев» и «-ов», все ученики звались по именам своих отцов, например Шокир Сулаймон, Хасан Пулат и т.п. Был у меня очень старательный ученик по имени Карим Рустам. Он постоянно рисовал портреты своих товарищей, чем радовал меня.
Тогда я работал еще и в школе, расположенной рядом с мавзолеем учителя великого Навои в Самарканде — Фазлуллох Абулайса. Идя к этой школе, я часто встречал человека в черной широкополой шляпе, с большой черной папкой под мышкой. Всем обликом он выделялся среди других прохожих. Впоследствии я узнал, что это художник Маркел Калантаров. Маркел Израилевич был человеком, постоянно, без устали работавшим над собой, хоть и с характером в чем-то детским: очень простой, смешливый, склонный к шутке.
«Вы нарисовали меня не похоже!» — заявляли порой иные из его заказчиков, на что он, придав лицу серьезное выражение, неизменно отвечал: «Я ведь вам не простой фотограф, я художник, человек творческий».
Прадеды Калантарова были из тех, кто давным-давно, несколько веков тому назад, пришел в Самарканд из далекой Испании, — так называемые «яхудий» — евреи, основавшие в городе свои махалли. Музей археологии, расположенный в новой части Самарканда, занимает здание, которое построил дед Калантарова (На фото работа Калантарова).

Однажды у медресе Улугбека на Регистане кто-то из художников познакомил меня с Рашидом Тимуровым. Я и до этого слышал его имя — Рашида уже в те времена выделяли среди молодых художников, однако я не встречался с ним. Он был одет в белую рубаху китайского шелка поверх шевиотовых брюк; высокий, худощавый, с курчавыми черными волосами, с большими, задумчивыми глазами, какие часто встречаются у бухарских евреев. Мы быстро нашли с ним общий язык и уже через минуту жарко беседовали — о Самарканде, об искусстве, о жанрах пейзажа и портрета. Он только что вернулся из Ташкента, делился своими впечатлениями; о Самарканде же, в который был влюблен, говорил с восторгом, взволнованно и страстно.
Его кисти принадлежат много созданных впоследствии произведений, в которых раскрылось изумительное сердце и яркий талант их автора, умеющего упиваться каждым мигом жизни, каждым впечатлением. Рашида Тимурова поистине можно назвать певцом Самарканда.
В тридцатые годы, как известно, в Самарканде жило много художников, которые воспевали его неповторимые архитектурные памятники, его своеобразную красоту. Среди этих мастеров кисти самым значительным и крупным считался Павел Беньков. Примечательно, что если на полотнах Бенькова, посвященных Самарканду, мы видим в основном теплые цвета (желто-золотистый, красный, оранжевый и близкие к ним), то в работах Рашида Тимурова город предстает чаще в приглушенном колорите: в пасмурный день, в дымке раннего утра или тонущим в прозрачных сумерках, — с преобладанием холодной гаммы (зеленые, синие, лазурные, фиолетовые тона). Все известные мне произведения Тимурова — со времени нашего знакомства в начале 30-х годов до нынешнего дня, — каждая его композиция (в изобразительном искусстве слово «композиция» означает произведение или картину), даже самые маленькие работы, писались художником неторопливо, подолгу, в постоянном творческом поиске. Ныне Рашид Тимуров признан в узбекском изобразительном искусстве как мастер пейзажной живописи. О том же, насколько широко его признание, свидетельствует изданный в Москве альбом репродукций работ художника под названием «Земля самаркандская».