Данная книга семилетний труд известного археолога и историка исламской культуры Эрика Шредера, основанный на многочисленных исторических источниках. Автор строит повествование, используя наиболее яркие фрагменты известных рукописей, выстраивая их в хронологической последовательности. Это сокровище древних откровений и религиозной мудрости дает обзор основополагающего периода мусульманской культуры. Книга прослеживает историю ислама с момента его рождения до расцвета. Историк часто обращается к фольклору, цитатам из Корана, приводит множество песен и стихотворений.
Шредер предоставляет богатый материал, давая читателю возможность самостоятельно выступить в роли исследователя. Книга будет интересна не только специалистам, но и широкому кругу читателей.

НАРОД МУХАММЕДА
Эрих Шрёдер (Eric Schroeder)
Продолжение книги

Харун ар-Рашид

Искупление за расточительность
Визирь Яхья Бармакид
Три знаменитых изречения визиря Яхьи
Возвышение судьи Абу Йусуфа
Джабраил, сын Бахтишу, придворный лекарь
Шедрость Бармакида
Апокрифические истории
Два наместника Египта
Придворные
Что такое Любовь?
Трагедия Бармакидов
Страшный сон
Последний поход

Искупление за расточительность

«Однажды, будучи в Ракке, ар-Рашид пришел обедать ко мне в дом, – рассказывал его брат Ибрахим, сын Махди. – Он всегда ел сначала горячее блюдо, а потом холодные закуски. Среди многочисленных закусок, приготовленных для этого случая, он заметил возле себя блюдо, напоминающее заливную рыбу, только кусочки были очень маленькие.

– Зачем повар порезал рыбу так мелко? – спросил он меня.

– Это рыбьи языки, о повелитель правоверных, – ответил я.

– Да тут, должно быть, сотня языков в этом блюде! – воскликнул Харун.

– Больше чем сто пятьдесят, повелитель, – заметил мой слуга Муракиб.

– Сколько же стоит эта заливная рыба? – поинтересовался халиф.

Муракиб объяснил, что необходимые ингредиенты обошлись более чем в тысячу дирхемов. Ар-Рашид резко отдернул свою руку от блюда.

– Я не съем ни кусочка, пока мне не принесут тысячу дирхемов! – воскликнул он.

Когда Муракиб принес тысячу дирхемов из моей казны, халиф приказал раздать деньги нищим.

– Я хочу искупить этим глупость, достойную идолопоклонников: еду из рыбы стоимостью в тысячу дирхемов! – Потом он взял блюдо с рыбой и, отдав его одному из своих собственных слуг, приказал: – Пойди на улицу и отдай это блюдо первому встречному нищему.

А должен заметить, что сама чаша, в которой лежала рыба, была сделана на заказ и обошлась мне в двести семьдесят динаров. Поэтому я дал знак одному из моих слуг проследить и по возможности вернуть ее назад. Ар-Рашид, однако, разгадал мой замысел и приказал своему человеку:

– Когда ты отдашь блюдо нищему, скажи ему, что повелитель правоверных советует ему не расставаться с ним менее чем за двести динаров, поскольку оно, очевидно, стоит дороже.

Слуга халифа отдал блюдо нищему, и мой слуга не смог вернуть чашу дешевле чем за двести динаров!»

* * *

Харун ар-Рашид был первым халифом, который играл в мяч. Он также впервые читал по памяти проповеди, написанные для него другими. Асмаи, поэта и языковеда, он наставлял следующим образом:

– Никогда не говори мне ничего на людях, даже наедине не спеши с советом. Жди, пока я обращусь к тебе, и отвечай кратко и точно на поставленный вопрос. Превыше всего остерегайся использовать меня к собственной выгоде. Не предавайся излишне изложению Преданий, если только я не позволю тебе. Если ты увидишь, что я поступаю неправильно, осторожно направь меня на путь истинный. Никогда не разговаривай со мной с раздражением и никогда не упрекай меня. Твоя главная задача – научить меня тому, что я должен говорить людям в мечети и других общественных местах; и не используй двусмысленных и высокопарных выражений.

Визирь Яхья Бармакид

Как только Харун ар-Рашид был признан законным халифом, он сразу послал за Яхьей.

– Мой отец, моя удача и твои советы посадили меня на этот трон, и теперь я наделяю тебя всей моей властью, – сказал он и отдал ему свою печать.

Отец Яхьи Халид, сын Бармака (потомственный главный жрец языческого храма в Балхе), был секретарем у Мансура. В мудрости он не имел себе равных. Даже его потомки, проницательный Яхья и сыновья Яхьи, великодушный Фадл, образованный Джафар, благородный Мухаммед и доблестный Муса, не могли сравниться с ним.

Когда при ар-Рашиде Бармакиды заняли посты визирей, они сосредоточили в своих руках все доходы империи, и даже халиф вынужден был обращаться к ним за мелкими наличными деньгами.

Три знаменитых изречения визиря Яхьи

«Обещания – это сети для великодушных. Мы можем при помощи этих сетей приобрести благорасположение человека, который, будучи сам благороден, готов поверить всему, что ему скажут.

Каждого человека я выслушиваю с уважением. После того как он выскажется, я либо уважаю его еще больше, либо перестаю уважать.

Власть и богатство даются нам взаймы: мы должны быть довольны тем, что имели однажды то, чего не имеем более; и нашим счастьем должно быть то, что мы оставляем поучительный пример потомкам».

Однажды Яхья был на приеме у халифа, когда ар-Рашиду принесли донос из Хорасана. Там говорилось, что сын визиря Яхьи, Фадл, наместник этой провинции, слишком увлекся развлечениями в ущерб государственным делам. Когда халиф дочитал депешу до конца, он бросил ее через стол визирю и сказал:

– Почитай, отец, что мне сообщили о твоем сыне, и напиши ему свое отеческое наставление.

Яхья, прочтя, попросил у халифа чернильницу и тут же на обороте доноса написал: «Господь да пребудет с тобой, сын мой, и да пошлет Он мне счастье гордиться тобой. Повелитель правоверных узнал с неудовольствием, что твое усердие на охоте и на пирах не оставляет тебе досуга заниматься порученным тебе делом. Веди себя более достойно, поскольку люди судят о человеке по его ежедневным делам, плохи ли они или хороши, и больше ни по чему. Прощай».

Затем он добавил стихи:

Используй день свой для приобретенья праведности,
Ты можешь веселиться лишь тогда, когда накроет землю мгла,
Вся ночь перед тобою для забав и развлечений.
Тени – свет для мудрого.
Только глупец свои утехи и пороки
выставляет напоказ для злобных глаз,
Для зависти всеобщей и презрения.

– Великолепно! – воскликнул ар-Рашид, который следовал глазами за пером Яхьи.

Что же касается Фадла, то после получения письма он стал прилежно исполнять свои обязанности, проводя свободное от трудов время в мечети, и продолжал поступать таким образом до тех пор, пока не оставил службу в Хорасане и не вернулся ко двору.

Возвышение судьи Абу Йусуфа

Абу Йусуф, знаменитый судья Харуна ар-Рашида, был очень беден, когда обучался своей будущей профессии у Абу Ханифы. Посещение лекций не оставляло ему времени, чтобы заниматься чем-то другим, и в конце дня он возвращался в свое бедное жилище к скромному ужину. Так продолжалось день за днем, пока его жена умудрялась как-то сводить концы с концами, но однажды ее терпение лопнуло. Когда ее муж, как обычно, пришел поздно вечером домой и спросил ужин, она поставила перед ним котелок с крышкой. Подняв крышку, Абу Йусуф обнаружил внутри лишь пачку тетрадей.

– Что это значит? – спросил он.

– Ты весь день проводишь с бумагами, попробуй вечером утолить ими свой голод, – ответила жена.

Абу Йусуф был сильно расстроен, он пошел спать голодный и рано утром вместо лекций отправился добывать средства для пропитания своей семьи. Когда он заработал достаточно, он предстал перед Абу Ханифой.

– Почему ты пришел так поздно? – спросил учитель.

Абу Йусуф объяснил.

– Что же ты не сказал мне раньше? Я помог бы тебе, – сказал Абу Ханифа. – Но ничего, не волнуйся, если Бог будет милостив к тебе, когда-нибудь ты будешь зарабатывать столько денег, что миндальные пирожные с фисташками будут самым дешевым кушаньем за твоим столом!

Сам Абу Йусуф рассказывал впоследствии: «Когда я был на службе у халифа и достиг почета и уважения, как-то раз к царскому столу были поданы миндальные пирожные. Когда я попробовал их, слезы кольнули мои глаза – я вспомнил слова Абу Ханифы».

Абу Ханифа был очень достойным человеком. Однажды оппонент в споре, потеряв терпение, ударил его.

– Я мог бы ответить тебе тем же, – сказал Абу Ханифа своему обидчику, – но я воздержусь; я мог бы пожаловаться на тебя халифу, но я не буду этого делать; я мог бы потребовать справедливости у Бога в День Страшного суда, но если бы этот День наступил сегодня и Бог согласился выслушать меня, я сказал бы только, что я отказываюсь войти в рай без тебя.

* * *
Вот история о том, как Абу Йусуф стал верховным судьей.

Некий военачальник из знатного рода нарушил свое слово, и ему был нужен совет юриста. К нему привели Абу Йусуфа. Внимательно выслушав все подробности дела, Абу Йусуф высказал мнение, что, следуя букве закона, военачальник невиновен. В благодарность за услугу военачальник не только заплатил ему большие деньги, но снял дом рядом со своим и стал его покровителем. Однажды, когда военачальник присутствовал на приеме у халифа, он заметил, что повелитель правоверных не в духе, и спросил, в чем причина печали государя.

– Нас беспокоит один правовой вопрос, – ответил ар-Рашид, – приведи нам какого-нибудь законника, чтобы мы могли посоветоваться с ним.

Правитель воспользовался этой возможностью, чтобы представить своего протеже Абу Йусуфа, и послал его во дворец. Остальное рассказывает сам Абу Йусуф:

«Войдя в коридор, ведущий из приемной во внутренние покои, я случайно увидел в одной из боковых комнат, примыкающих к коридору, прекрасного юношу, очевидно из царской семьи. Молодой человек находился под стражей, и он подал мне знак, как бы умоляя о помощи, но, прежде чем я успел выяснить, что именно он хочет, меня пригласили к халифу. Представ перед повелителем, я произнес положенное в таких случаях приветствие и остался стоять там, где я был. Халиф спросил, как меня зовут.

– Йусуф, да хранит Господь повелителя правоверных, – ответил я.

– Каково твое мнение, – спросил халиф без всякого вступления, – в том случае, если государь видел, как человек совершил проступок, караемый смертью, должен ли он наказать виновного?

– Не обязательно, – ответил я.

Как только я произнес эти слова, ар-Рашид распростерся в поклоне и возблагодарил Господа. Тут мне пришла в голову мысль, что, возможно, он видел, как один из его сыновей сделал что-то ужасное (скорее всего, это было прелюбодеяние с кем-либо из царского гарема). Тот юноша, которого я видел, наверное, и есть провинившийся сын. Вскоре ар-Рашид поднялся и спросил меня:

– Какие у тебя основания так полагать?

– Потому что, – сказал я, – пророк, да пребудет с ним милость и благословение Господне, говорил: «Избегай наказания, если есть сомнения».

– Но какие тут могут быть сомнения, если я видел все своими глазами? – воскликнул халиф.

– Наблюдение, так же как и знание, с точки зрения закона не является достаточным основанием для осуществления наказания подозреваемого.

– Но почему? – спросил ар-Рашид.

– Право карать виновных принадлежит Богу, – ответил я, – но на государя возложено осуществление этого права, и, таким образом, оно становится его собственным правом. Однако никто не может законным образом реализовать свое право на основании одного лишь знания, ибо установлено, с согласия всех правоверных, что для наказания преступника необходимо либо его признание, либо неопровержимые доказательства его вины. Такого решения, что можно наказать виновного на основании одного только знания, правоверные никогда не принимали.

Когда я закончил говорить, халиф снова поклонился и вознес хвалу Богу, потом он приказал выдать мне большую сумму денег, назначил меня своим официальным юристом с месячным жалованьем и приказал мне постоянно бывать при дворе. Прежде чем я успел выйти из дворца, я получил еще подарки от молодого человека, его матери и его приближенных. Все вместе это составило целое состояние. К жалованью, которое я получал от военачальника, прибавилось теперь жалованье от халифа. Бывая при дворе, я часто высказывал свое мнение и давал советы тем из придворных, кому они были необходимы. Я приобрел уважение и авторитет. Я постоянно получал подарки, и мое влияние при дворе постоянно росло.

Однажды меня пригласили, чтобы решить важный государственный вопрос; мой совет оказался удачным, после чего благорасположение халифа ко мне настолько возросло, что он назначил меня верховным судьей».

Жена бывшего халифа Хади написала Абу Йусуфу письмо с просьбой разъяснить ей одно запутанное дело. Его ответ совпал с тем, что она хотела услышать, и в то же время был юридически обоснованным и грамотным. В качестве вознаграждения она послала ему серебряный ларец, внутри которого были две серебряные шкатулки с благовониями, а также серебряный кубок, наполненный золотыми монетами, и золотой кубок, наполненный серебряными монетами; кроме этого, она послала ему несколько рабов, изысканную мебель, осла и мула.

Когда прибыли эти дары, Абу Йусуф беседовал с одним из своих коллег. Увидев сокровища, тот произнес:

– Мы знаем, что Предание утверждает, – пророк, да будет с ним мир и благословение Господне, говорил: «Человек, получивший подарок, должен поделиться им с теми, кто рядом с ним».

– Да, но ты даешь буквальную трактовку текста! – воскликнул Абу Йусуф. – Наши собственные ханифитские принципы практического применения не допускают такого толкования. Дары в эпоху пророка представляли собой лишь финики и творог, в то время как сейчас они превратились в золото и серебро. Позволь мне напомнить тебе, что сказал Бог в Своей Книге:

Аллах же отмечает Своей милостью кого пожелает,
Ибо великодушие Аллаха огромно![130]

* * *

Согласно взглядам ханифитов, правоверный всегда остается правоверным и не становится врагом Бога, несмотря на то что он постоянно грешит. Прегрешения не являются неверием, и Милость Господня распространяется как на праведников, так и на грешников.

Некоего Хранителя Преданий люди увидели в доме христианина, пьющим вино.

– Что ты делаешь! Пьешь запретный напиток у христианина, которому принес вино его раб из лавки еврея! – воскликнули они.

– Мы традиционалисты, – ответил тот, – принимаем на веру лишь свидетельства авторитетов ислама, таких, например, как Суфьян ибн Уяйна или Язид ибн Харун. Откуда я вообще могу знать, что эта жидкость является вином – напитком греха? Вы хотите, чтобы я поверил, что это вино, на основании слов христианина, которому его принес раб, который, в свою очередь, вынужден полагаться на слово еврея? Клянусь Богом! Я потому и пью этот напиток, что цепь авторитетов в данном случае недостойна доверия!

Возможно преступать закон Господень
Так часто, как ты можешь.
Ведь нравом мягок Бог
И, несмотря на прегрешения твои, уступит.

Когда наступит Судный день,
Увидишь ты: все прощено
Всемилостивейшим и Всемогущим.
Вот когда начнешь кусать себе ты локти,
Вспоминая те радости, которых ты лишился,
Ада устрашась.

Джабраил, сын Бахтишу, придворный лекарь

Харун ар-Рашид как-то раз посетил Хиру. Начальник почтового ведомства этого города преподнес ему в подарок блюдо из очень редкой и дорогой рыбы с особым соусом. Пришло время обеда, и халиф уже собирался попробовать это яство, когда его врач Джабраил ибн Бахтиша запретил ар-Рашиду прикасаться к рыбе и дал знак дворецкому, чтобы тот отложил ее для него самого. Халиф заметил этот знак. Когда трапеза и омовение закончились, лекарь удалился.

«Ар-Рашид приказал мне, – рассказывает евнух-вольноотпущенник Сулайман, – проследовать за Джабраилом в его апартаменты и сообщить потом то, что я там увижу. Я повиновался. Хотя по поведению врача было ясно, что он понял причину моего визита, он приказал подать обед. В числе прочих блюд там была и та самая рыба.

Лекарь приказал принести три сосуда. В первый сосуд он положил кусок рыбы и налил туда же тизанабадского вина. Размешав содержимое сосуда так, что рыба пропиталась вином, он сказал: «Так эту рыбу будет есть Джабраил». Потом он взял еще кусок и, положив его в другой сосуд, налил туда ледяной воды, при этом заметил: «Так халиф мог бы съесть ее». В третий сосуд он положил еще один кусок рыбы, налил воды и добавил немного тушеного мяса, жаркого, сладкой халвы, разных соусов и всего понемножку, что было на столе, после чего произнес: «Так халиф съел бы рыбу, смешав ее с другими яствами». Все три сосуда он отдал дворецкому и поручил ему поставить их до поры в укромное место. Затем лекарь сел за стол и набросился на рыбу, запивая ее неразбавленным вином. Насытившись вдоволь, он прилег отдохнуть, а я вернулся к халифу.

Когда Харун ар-Рашид проснулся, он послал за мной и спросил, что мне удалось узнать: съел ли врач пресловутую рыбу или нет? Я рассказал ему все, чему был свидетелем. Халиф приказал, чтобы три сосуда были доставлены к нему в покои. В первом сосуде рыба распалась на волокна, которые почти растворились в вине. Во втором кусок раздулся и стал более чем в два раза больше первоначальных размеров. В третьем же сосуде, который Джабраил назвал смешанным обедом халифа, все разложилось и издавало такую вонь, что ар-Рашида стошнило, как только он подошел достаточно близко к нему.

Халиф приказал мне отнести лекарю пять тысяч динаров в подарок. «Кто может осудить меня за то, что я люблю человека, который дает мне такие прекрасные советы?» – сказал мне ар-Рашид, когда я уходил с деньгами к Джабраилу».

Шедрость Бармакида

Эту историю рассказал певец Исхак, сын Ибрахима из Мосула.

«У меня была рабыня, прекрасная девушка, которую я сам воспитывал, так заботливо, что в результате она стала самим совершенством. Я решил подарить ее сыну Яхьи Фадлу Бармакиду.

– Исхак, – сказал Фадл, когда я сообщил ему об этом, – оставь пока девушку у себя. Недавно в столицу прибыл посол от повелителя Египта, он добивается от меня определенных услуг. Когда он придет ко мне в следующий раз, я намекну ему, что мне очень понравилась твоя девушка и что, если он ожидает от меня милости, ему желательно купить эту девушку для меня. Но смотри! Не продавай ее дешевле чем за пятьдесят тысяч динаров.

Я вернулся домой. Вскоре посол Египта нанес мне визит. Речь зашла о рабыне, и я привел ее. Посол предложил за нее десять тысяч динаров. Я отказался. Постепенно цена дошла до двадцати тысяч, потом до тридцати! Тут я не выдержал и закричал «Согласен!», отдал ему девушку и взял деньги.

На следующее утро я пошел к Фадлу и рассказал ему об этой сделке. Он улыбнулся.

– Византийский посол, – сказал он, – также нуждается в моих услугах, и за них я назначу ему ту же цену. Возьми девушку, отведи ее к себе домой и жди в гости посла Византии, однако теперь не продавай ее дешевле чем за пятьдесят тысяч динаров.

С византийским послом, однако, вышла та же история. Когда цена достигла магической для меня цифры тридцать тысяч, я продал девушку. Когда на следующий день я пришел к Фадлу, он снова вернул ее мне.

– Я пошлю тебе завтра вельможу из Хорасана, – сказал он мне с усмешкой.

На этот раз я собрал всю свою смелость и решительность. Я потребовал и получил сорок тысяч динаров. Когда на следующий день я пришел выразить мою благодарность Фадлу, он спросил, как обстоят мои дела, и я ответил:

– Я продал рабыню за сорок тысяч, и, клянусь Богом, я чуть не лишился рассудка, когда прозвучала эта цифра. Да будет моя душа выкупом за тебя! Эта девушка принесла мне сто тысяч динаров! Мне больше нечего желать в этом мире. Да наградит тебя Господь за твою щедрость!

Но Фадл Бармакид не ограничился этим – он приказал привести девушку, подарил ее мне и посоветовал больше не разлучаться с ней. Эта девушка имеет на себе благословение Господне, подумал я. Вскоре я освободил ее и женился на ней. Теперь она мать моих детей».

Люди говорили, что все дни Бармакидов нескончаемый свадебный пир.

Апокрифические истории

Однажды халиф Харун ар-Рашид вместе с Абу Йусуфом, Джафаром Бармакидом и поэтом Абу Нувазом поехал на прогулку в пустыню. По дороге они повстречали старца, верхом на осле. Халиф приказал Джафару спросить его, кто он и откуда.

– Из каких ты мест, почтеннейший? – спросил Джафар.

– Из Басры.

– И куда ты держишь путь?

– В Багдад, сынок.

– Какое у тебя дело в Багдаде?

– Я хочу достать там какое-нибудь снадобье для моих слабых глаз, – ответил старец.

– Джафар, – сказал халиф, – давай подшутим над этим бедуином.

– Если я начну шутить с ним, боюсь, что мне придется услышать в ответ то, что мне не хотелось бы, – ответил Джафар.

– Я приказываю тебе, разыграй этого старика! – настаивал ар-Рашид.

Тогда Джафар повиновался и обратился к бедуину со словами:

– Если я дам тебе рецепт лекарства для твоих глаз, что ты дашь мне взамен?

– Господь, да будет вечно восхваляемо Имя Его, отблагодарит тебя намного лучше, чем я.

– Слушай тогда внимательно, – сказал Джафар, – я дам тебе рецепт, который еще не давал ни одному человеку.

– Каков же он?

– Возьми три унции свежего воздуха, такое же количество солнечных лучей, лунного света и света лампы; хорошенько размешай все это и оставь настаиваться в хорошо проветриваемом месте на три месяца. Затем измельчи все это в бездонной ступке, вылей в разбитое блюдце и поставь в проветриваемом месте еще на три месяца. Когда снадобье будет готово, принимай по три драхмы, каждую ночь, как только заснешь, и, если будет на то милость Божья, ты излечишься от своего недуга.

Бедуин, сидя на осле, выслушал все до конца, затем он наклонился и выпустил газы с оглушительным звуком.

– Да послужит это платой тебе, сынок, за твой рецепт. Если же Бог излечит меня этим снадобьем, я подарю тебе рабыню, которая будет служить тебе так усердно, что Бог призовет тебя на Суд раньше срока; и когда ты умрешь, а душа твоя полетит в ад, она сядет тебе на лицо, помочится и облегчится и, хлопая себя по ляжкам, пропоет тебе на прощание стишок: «Я такого дуралея совершенно не жалею».

Халиф так смеялся, что упал с лошади.

* * *
Рассказывают также историю о том, что как-то, когда халиф ар-Рашид и Джафар пили ночью вино, ар-Рашид сказал Джафару:

– Я знаю, что ты купил рабыню, к которой я сам долго присматривался, я не могу жить без нее, продай мне ее!

– Но, повелитель правоверных! Я не могу продать ее тебе! – ответил Джафар.

– Тогда подари ее мне, – настаивал халиф.

– И этого я не могу сделать, – упорствовал Джафар.

– Клянусь! Ты либо продашь, либо подаришь мне эту девушку! Иначе да будет Зубайда трижды разведена со мной! – произнес халиф страшную для мусульманина клятву.

– Да будет моя жена трижды разведена со мной, если я сделаю это! – воскликнул Джафар.

Когда винные пары немного рассеялись, они поняли, в каком безвыходном положении оказались. Никто из них не знал, что делать.

– Только один человек может помочь нам, – сказал халиф, – это Абу Йусуф.

И они послали за судьей. Было уже за полночь, когда слуги повелителя разбудили Абу Йусуфа. «Наверное, исламу угрожает смертельная опасность, иначе меня не подняли бы с постели в такой час», – подумал судья, садясь на своего мула.

– Возьми с собой мешочек с овсом для мула, он не успел поесть как следует. Пока я буду у халифа, ты покормишь его, – сказал он своему слуге.

– Слышать – значит повиноваться, – ответил слуга.

Когда Абу Йусуф прибыл во дворец, его немедленно отвели к халифу. Ар-Рашид заставил его сесть рядом с собой, что, как правило, не позволялось никому.

– Мы послали за тобой в столь поздний час, поскольку нам нужен твой совет в крайне важном деле, с которым мы не можем справиться своими силами.

И халиф объяснил ему суть дела, в котором две обязательные к выполнению клятвы противоречили друг другу.

– О повелитель правоверных! Это очень простой случай, – ответил Абу Йусуф, – Джафар должен продать повелителю половину девушки, а другую половину – подарить, и вы оба будете освобождены от ваших клятв.

Сделка немедленно состоялась, к всеобщему облегчению.

– Пусть приведут девушку, – сказал халиф, – я сгораю от нетерпения назвать ее своей.

– Судья, – спросил ар-Рашид, когда девушку привели к нему, – я хотел бы сегодня же лечь с ней, я не могу ждать, пока закончится положенный период очищения; можно ли это устроить?

– Приведи сюда одного из твоих рабов, именно рабов, а не вольноотпущенников, и прикажи мне выдать эту девушку замуж за него. Тогда ему только останется развестись с ней, и ты, о повелитель, можешь совершенно законно обладать ею. Ибо правоверный имеет право жить с женщиной, разведенной до совокупления, не дожидаясь истечения периода очищения.

Эта уловка понравилась ар-Рашиду даже больше предыдущей.

– Привести сюда раба! – приказал он.

Как только раба привели, халиф сказал судье:

– Приказываю тебе соединить узами брака этого человека и эту женщину!

Абу Йусуф предложил рабу взять в жены девушку, тот принял предложение, и судья исполнил необходимые формальности, после чего он обратился к рабу со словами:

– Теперь скажи, что ты разводишься с ней, и ты получишь сто динаров за свои труды.

Но, увы, раб отказался произнести формулу развода, и Абу Йусуф вынужден был поднять цену. Раб упорствовал, пока сумма не достигла тысячи динаров. Когда раб услышал эту цену, он спросил:

– Является ли абсолютно необходимым, чтобы именно я развелся с ней; может ли это сделать за меня повелитель правоверных или ты, судья?

– Да, необходимо, чтобы это сделал ты, – ответил Абу Йусуф.

– Тогда клянусь Богом! Я никогда этого не сделаю! – ответил невольник.

– Что же теперь делать? – воскликнул в ярости халиф, повернувшись к судье.

– Спокойствие, о повелитель правоверных, дело простое, – ответил Абу Йусуф, – ты должен сделать этого раба собственностью девушки.

– Я дарю его ей, – сказал халиф.

– Теперь скажи «Я принимаю», – произнес судья, обращаясь к девушке.

– Я принимаю, – ответила она.

– Я объявляю этого мужчину и эту женщину разведенными, – провозгласил Абу Йусуф, – на том основании, что, когда муж становится собственностью жены, брак аннулируется.

Ар-Рашид вскочил на ноги и воскликнул:

– Пока я халиф, ты будешь моим судьей! – Он приказал принести два подноса с золотом и высыпал их перед Абу Йусуфом. – Есть у тебя во что положить золото? – спросил халиф.

Судья вспомнил о мешочке с овсом для мула и велел принести его. Он выехал из дому с мешком овса, а вернулся с мешком полным золотых монет.

На следующий день он говорил своим друзьям: «Нет более короткой и легкой дороги к преуспеванию и в этом мире, и в Ином, чем путь знания; посмотрите, что я получил за то, что ответил на несколько вопросов!»

Запомни хорошенько эту историю, почтеннейший читатель, ибо она очень поучительна, и обрати внимание на смирение Джафара, великодушие халифа и несравненную эрудицию судьи, да пребудет милость и благословение Господне с ними всеми! Что же касается суждений Абу Йусуфа, то они вряд ли были бы одобрены представителями шафиитской школы, так как он руководствовался принципами своей собственной, ханифитской. Один лишь Господь, да святится Имя Его, знает, какие суждения истинны, и только Он.

Два наместника Египта

Когда ар-Рашид назначил своего двоюродного брата Абд аль-Ма-лика наместником Египта, он дал ему следующие наставления:

– Поступай в своей должности как добросовестный хозяин, которому в один из дней придется дать отчет Богу за рабов Его; хороший торговец никогда не выставит свой товар на продажу, если цены слишком низки. В военных походах придерживайся следующих правил: не допускай дележа добычи, пока твои позиции не будут абсолютно надежны, и не беспокойся о планах противника больше, чем о своих собственных.

В 178 году хиджры Абд аль-Малик был обвинен своим секретарем в государственной измене. Он был отозван, закован в цепи и доставлен во дворец к халифу. Сцену допроса описал поэт Асмаи.

«– А! – воскликнул ар-Рашид, увидев его. – Я как сейчас вижу: грозный Абд аль-Малик – кровавый ураган, гром и молния в темном небе! И когда буря пройдет, на земле остаются отрубленные руки и обезглавленные тела! Но будьте осторожны, Хашимиты! Я расчистил и осветил вам путь, и вы думаете, что вам принадлежит весь мир! Остерегитесь, Беда и Горе идут к вам, и они растопчут вас под своими ногами.

– О повелитель правоверных, – сказал Абд аль-Малик, – могу я сделать мой первый выстрел?.. или мой последний?

– Твой последний!

– Тогда бойся Бога, – сказал аль-Малик, – и трепещи перед Ним, ибо ты в ответе за все, что доверено тебе. И для тебя дорога сделана гладкой, и все твои подданные взирают на тебя со страхом и надеждой, но, несмотря на все твое могущество, ты всего лишь, как сказал поэт Килаби,

Постишься в келье узкой,
Там, куда ни сила, ни коварство, ни совет
Не проникают…

Визирь Яхья присутствовал при этом и, желая опорочить правителя-Хашимита в глазах халифа, сказал:

– Абд аль-Малик, ты, как мы знаем, пользуешься репутацией человека неумолимого в своей ненависти.

– Господь, помилуй визиря! – ответил аль-Малик. – Если ненависть – это память о сделанном мне добре и зле, то это справедливо: эти вещи останутся в моем сердце навечно.

– Запиши эти слова, Асмаи! – сказал мне халиф. – Я никогда не слышал такого определения ненависти раньше.

После он велел отвести опального наместника в тюрьму.

– Я смотрел на его шею, и несколько раз мне приходили мысли о палаче, – сказал халиф, повернувшись ко мне. – Единственное, что удерживало меня, – это нежелание создавать прецедент в нашей семье».

* * *

– Почему повелитель правоверных невесел? – спросил поэт Абу Нувас. – Клянусь Богом! Я никогда не видел человека столь несправедливого к себе, как наш халиф. Все удовольствия этого и Иного миров у тебя в руках, почему же не наслаждаться ими? Радости Мира Будущего принадлежат тебе благодаря твоему милосердию к обездоленным и сиротам, твоим паломничествам, твоим заботам о мечетях и школах и твоим достижениям в улучшении земель. За эти благодеяния тебя ждет неизмеримая награда на Небесах.

Что касается утех этого мира, что мы знаем, кроме изысканной еды, драгоценных напитков и прекрасных девушек? Подумай о девушках: высоких и миниатюрных, изящных и нежных, белокурых и сладостно темноволосых, девушках из Медины и Хиджаза, Византии и нашего Ирака, с телами стройными и гибкими, как самхаритские копья, которые столь же умны, как и красивы: какая выразительная речь, какие выразительные взгляды!

Услады от печали и заботы
Всего четыре!
Чтоб склонить к веселью
И взор, и дух, и тело:
Журчащая вода,
Полный бокал,
Цветущий сад
И лица прекрасные.

Когда Абд аль-Малик все еще находился под арестом, его брата Исмаила, который был с ним, вызвали во дворец.

– Они хотят от тебя, чтобы ты пил с ними вино и пел песни для них, – сказал аль-Малик. – Ты не брат мне, если пойдешь к ним…

«Когда я пришел во дворец, – повествует Исмаил, – ар-Рашид заставил меня обедать с ним. После обеда придворный лекарь посоветовал выпить вина.

– Я буду пить, если только Исмаил выпьет со мной, – сказал ар-Рашид.

– Но я дал клятву, что не буду делать ничего подобного, – ответил я.

Халиф настаивал, и мы выпили по три стакана вина каждый. После этого был отдернут занавес, и появились девушки, которые начали танцевать и петь. Ар-Рашид слушал, играя четками из драгоценных камней, но вскоре он взял лютню из рук девушки, надел на гриф четки и положил лютню с четками мне на колени.

– Спой нам что-нибудь; ты можешь искупить свою клятву ценой этой безделицы, – сказал мне халиф.

Я взял инструмент и спел:

Никогда рука моя греху не обучалась,
Ноги не несли меня в пучину ада,
Мыслей грязных и порочных до сих пор
Ни глаз, ни ухо не рождали.
И если должен я оплакивать свой грех сейчас,
То утешаюсь я лишь тем, что
И я иду путем, прошедшим многими!

Ар-Рашид был очень доволен; он приказал принести копье и тут же прикрепил к нему знамя наместника Египта и протянул его мне. Я правил Египтом два года, за это время я установил в провинции порядок и справедливость и вернулся в столицу на пятьсот тысяч динаров богаче, чем был, когда покинул ее».

* * *

Когда в Басре умер ее правитель, принадлежащий к династии Аббасидов Мухаммед, двоюродный брат халифа Мансура, ар-Ра-шид конфисковал всю его собственность, общей стоимостью пятьдесят миллионов дирхемов (в деньгах и в движимом имуществе), не считая земель, поместий и дворцов. Ежедневный доход правителя, по слухам, составлял сто тысяч дирхемов.

Однажды, когда Мухаммед, вместе с судьей Саваром, ехал по улицам Басры в свадебной процессии своей двоюродной сестры, некий человек выскочил из толпы и подбежал к его лошади. Это был юродивый, известный всем в городе, по прозвищу Баранья Голова.

– Мухаммед! – крикнул он. – Разве справедливо, что ты получаешь в день сто тысяч дирхемов, тогда как я, прося подаяние с утра до вечера, едва могу насобирать полдирхема? – Затем, повернувшись к судье, он произнес: – Если это ты называешь справедливостью, я не верю в такую справедливость!

* * *
«Однажды, когда я сопровождал ар-Рашида в паломничество в Мекку, – рассказывает казначей Фадл ибн Раби, – после исполнения положенного ритуала он спросил меня:

– Есть ли в этом городе праведник, которого мы могли бы посетить?

– Да, есть один Божий человек по имени Санани, – ответил я.

Мы вошли в дом того человека и поговорили с ним, а когда собирались уходить, халиф спросил у богомольца, есть ли у него долги. Да, ответил тот. Тогда ар-Рашид приказал мне заплатить его долги.

– Фадл, мне хочется посетить еще кого-нибудь, более достойного, – сказал мне халиф, когда мы вышли на улицу.

Тогда я отвел его к Суфьяну, сыну Уяйны. Заканчивая свой визит, повелитель также приказал мне заплатить долги праведника.

– Где-то неподалеку, как мне помнится, живет Фудайл, – сказал халиф, когда мы вышли на улицу, – пойдем навестим его.

Подойдя к дому Фудайла, мы услышали, как он читает Коран, где-то в верхних комнатах. Мы постучали в дверь.

– Кто там? – раздался голос сверху.

– Повелитель правоверных, – ответил я.

– Какое мне дело до повелителя правоверных?! – ответил Фудайл.

– Но ведь пророком сказано, что «человек не должен грубить, даже если его отвлекают от почитания Бога»?

– Да, такое Предание есть, – ответил Фудайл, – но есть и другое: «Восторг в Исполнении Его Воли делает честь гостям»; вы можете считать, что я низок, но я считаю себя возвышенным.

Тем не менее он спустился и открыл дверь. В комнате, куда он провел нас, было темно – он нарочно потушил лампу, – и халиф вынужден был пробираться на ощупь; неожиданно их руки встретились. Фудайл вскрикнул, как от боли.

– Никогда я не встречал такой изнеженной, холеной руки, – сказал он, – будет странно, если ее владелец избежит адского пламени!

Как только он произнес эти слова, халиф залился слезами, силы оставили его, и на минуту он потерял сознание.

– О Фудайл, – произнес ар-Рашид, придя в себя, – дай мне наставление, поддержи меня своим словом!

– Когда твой предок, приходившийся дядей Избранному Богом, – отвечал Фудайл, – спросил однажды пророка: «Смогу ли я править людьми?» – пророк ответил ему: «Я хотел бы видеть тебя, дядя, обладающим более ценным даром, с помощью которого ты, хотя бы на мгновение, смог править самим собой». Он имел в виду следующее: быть полностью покорным Богу, хоть на мгновение, – большее блаженство, чем быть почитаемым другими в течение тысячи лет. Когда мертвые воскреснут, то, что было властью и славой, станет стыдом и позором.

– Продолжай! – сказал ар-Рашид.

– Когда Омар, сын Абд аль-Азиза, стал халифом, он позвал трех мудрецов и спросил у них: «Как мне быть в этом несчастье, поскольку именно несчастьем я считаю то, что стал халифом?» Один из них ответил: «Если ты хочешь прожить завтрашний день без печали и без греха, считай каждого старца своим отцом, каждого мужчину – своим родным братом и каждого ребенка – своим ребенком. Отцу окажи почет, брату вырази уважение и ребенку дай свою любовь». – После небольшой паузы Фудайл продолжил: – О повелитель правоверных, я боюсь за тебя! Со своим прекрасным лицом ты в конце концов можешь попасть в Геенну Огненную! Ты должен бояться Бога и исполнять свой долг перед Ним. И делай это лучше, чем ты делал до сих пор.

Харун спросил Фудайла, есть ли у него долги.

– Да, я имею долги перед Господом в послушании Ему, и горе мне, если Он потребует их сию минуту!

– Я говорю о твоих долгах людям, – сказал халиф.

– Хвала Господу! Он милостив ко мне, и у меня нет причин жаловаться Ему на Его слуг, – ответил праведник.

– Ну хорошо, возьми тогда это на свои нужды, – сказал ар-Ра-шид, пытаясь вручить Фудайлу кошелек с тысячей динаров.

– Все, что я сказал, не принесло тебе пользы; ты опять поступаешь неверно! – воскликнул Фудайл.

– Но почему, что же здесь не так? – удивился халиф.

– Я желаю, чтобы ты попал в рай, ты же желаешь, чтобы я попал в ад. Ты не понимаешь, что тут неправильно?

Когда мы уходили, слезы стояли в глазах Харуна ар-Рашида, да и у меня тоже.

– О Фудайл, ты поистине святой человек! – сказал халиф.

Впоследствии, когда Ибн Уяйна, который принял подарок халифа, упрекал Фудайла за то, что тот отказался от кошелька, Фудайл схватил почтенного богослова за бороду и сказал:

– Стыдно тебе, великому знатоку Закона, так ошибаться! Если бы эти люди, Аббасиды, приобрели свои богатства законным путем, это было бы совсем другое дело; тогда я мог бы на законных основаниях принять их подарки.

Придворные

Однажды на приеме у ар-Рашида поэт Исхак прочитал поэму своего сочинения, прославлявшую добродетель щедрости, завершающуюся следующими строками:

Не будет беден истинный поэт,
Страх в сердце не поселится его,
Доколе к поэзии искусству будет склонен
Наш просвещенный повелитель правоверных.

– Нет, действительно! – воскликнул халиф. – Ни один поэт не будет беден, да будет на то воля Всевышнего! Фадл, выдай Исхаку сто тысяч дирхемов. Поистине сам Бог вдохновил его написать такие прекрасные стихи!

– О повелитель правоверных, твоя похвала поистине более изысканна и возвышенна, чем мои стихи! – ответил Исхак.

– Фадл, выдай ему еще сто тысяч дирхемов! – приказал халиф.

«В этот момент, – писал впоследствии Асмаи, – я понял, что этот Исхак имеет нюх на деньги чуть ли не более тонкий, чем я сам».

«Как жаль, что мысль написать стихи, восхваляющие ар-Рашида, не пришла ко мне раньше, чем тебе, – говорил Абу Атахия Абу Нувазу. – Я имею в виду эти строки:

Боялся я тебя когда-то. Но время страха миновало;
Я понял: ты боишься Бога. Мне больше нечего бояться».

Раз Джафар Бармакид приказал седлать лошадь. «Принесите мне кошелек с тысячей динаров, – сказал он своим слугам. – Я еду к Асмаи, если вы увидите, что я смеюсь, слушая его остроты, отдайте кошелек ему, если я буду серьезен – не давайте ничего».

Визит состоялся. Асмаи был находчив, остроумен и занимателен выше всякой меры, но Джафар выслушал его с каменным лицом и попрощался.

– Ты удивил меня, – сказал ему один придворный из его свиты, когда они возвращались во дворец, – ты хотел дать Асмаи тысячу динаров, бедняга измучил себя, стараясь угодить тебе, но ты даже не улыбнулся. Не в твоих правилах класть кошелек в карман, после того как ты уже достал его.

– Мой дорогой, – сказал Джафар, – Асмаи уже получил от меня сто тысяч дирхемов, тем не менее в его доме я увидел все ту же нищету и запустение: обшарпанная мебель, грязные подушки, и сам он ходит в каком-то рванье. Признаки благополучия были бы более приятны мне, чем все его красноречие. Созерцание результатов своей щедрости польстило мне больше, чем все его панегирики. Какой смысл давать ему подарки, если он не в состоянии, в благодарность за это, хотя бы выглядеть прилично?

Что такое Любовь?

Визирь Яхья, будучи образованным и просвещенным человеком, любил проводить диспуты с участием представителей различных течений и сект – от ортодоксальных до вольномыслящих, зачастую противостоящих друг другу.

– На наших собраниях мы уже достаточно слышали о Непроявленном и Проявленном, Несотворенном и Сотворенном, времени и вечности, силе и инерции, едином и множестве, Божественной Сущности, природе Реальности и ее противоположности, о телах и их взаимодействиях, – сказал он однажды. – Мы обсудили основания для доказательств и опровержений авторитетности Преданий. Мы задавались вопросом, реальны или нет Божественные Атрибуты. Возможность и действительность, субстанция и качество, модальность и относительность, жизнь и смерть – над всем этим мы размышляли достаточно. Мы решали вопрос о божественности имама и возможности его избрания, мы говорили об основах Закона и его частных приложениях. Но сегодня я хотел бы поговорить о Любви. Давайте не будем сегодня высказывать противоречивых мнений, просто каждый, будучи краток и искрен, скажет, что такое Любовь.

Первым взял слово шиитский богослов Али ибн Хайтам:

– Любовь возникает не только из желания продолжить род, но как стремление двух душ стать одной. Божественная Красота, которая является тонким принципом всего сущего, является первопричиной Любви.

– Я считаю, – сказал шейх-рационалист из Басры, – что Любовь – это печать для глаз и клеймо для сердца; это отрава, пропитывающая каждую клетку тела, грязнящая рассудок и ослабляющая ум. Любовь отупляет, лжет, приводит к несчастьям; это капля из Океана Разрушения и глоток из Чаши Смерти. Тем не менее она обладает реальной и естественной силой, основанной на привлекательности телесной оболочки живого существа.

– Нет, о визирь, – сказал диалектик-имамит, – Любовь сама по себе – это доказательство того, что принцип влечения и симпатии нематериален.

Когда все двенадцать правоверных высказали свои мнения, было позволено выступить зороастрийскому богослову.

– Мы знаем, что Любовь – это огонь сердца, который зарождается в предсердии и распространяет свой жар по всему пространству между ребрами и сердцем. Любовь присуща не только земным существам – это космический пожар. Любовь – это прежде всего духовный огонь, материальные его проявления вторичны. Любовь – это цветение жизни, Любовь – это Сад Самопожертвования, Любовь – это Мистерия и Блаженство одухотворенного существа. Любовь оживляет стихии, Любовь зажигает звезды, Любовь усмиряет бурю. Любовь – это тайна тайн. Красота, ум, чтобы понять ее, ощущения, органическая жизнь – все это необходимо для Любви: она одновременно противоположность всему и то, что объединяет противоположности. Будучи первоначально божественной, Любовь вращается в высших сферах, и страсти земных существ, движимых Любовью, являются отражением тех, которые бушуют на Небесах.

* * *
Многие из известных богословов подписали петицию, которая была представлена ар-Рашиду, она гласила: «Повелитель правоверных, как будешь ты отвечать в День Воскресения и как будешь оправдываться перед Всемогущим за то, что ты дал Яхье ибн Халиду, его сыновьям и родственникам такое неограниченное господство над правоверными и доверил им управление всем мусульманским миром, когда они являются тайными врагами Бога и вольнодумцами?»

Харун ар-Рашид передал документ Яхье. Богословы, написавшие петицию, без лишних разговоров были брошены в тюрьму.

* * *
В 175 году ар-Рашид решил, что его преемником будет его сын Мухаммед, которому он дал второе имя Амин. Ребенку тогда было всего пять лет, но его мать Зубайда была полна решимости сделать его наследником.

«Я пришел однажды ночью во дворец, – рассказывает Асмаи, – и обнаружил, что халиф сам не свой: то встает, то ложится, плачет иногда и постоянно бормочет:

Человеку благородному доверь благополучие рабов Господа,

Не позволяй сбить себя с пути прямого словами из пустой головы.

Я понял, что он собирается принять какое-то важное решение. И действительно, вскоре он приказал евнуху Масруру привести визиря. Когда Яхья пришел, халиф сказал ему:

– Абу Фадл, Посланник Бога, да пребудут на нем мир и благословение Господни, умер, не оставив завещания; ислам и вера были тогда еще слабы, и арабы поднялись против Абу Бакра, и ты знаешь, что произошло. Я хочу назначить преемника при жизни. Я хочу, чтобы это был человек праведный, всеми уважаемый, способный править справедливо. И таков мой сын Абдаллах, но все мои родственники – Хашимиты на стороне Мухаммеда (Амина), несмотря на то что он раб своих страстей и капризов, расточителен и доверяет свои тайны рабам и даже женщинам. Я предпочел бы сделать наследником Абдаллаха, но тогда все Хашимиты станут моими врагами. Скажи мне, что ты думаешь по этому поводу, твои советы всегда благословенны, хвала Господу!

– Да, повелитель правоверных, поистине ошибка в выборе наследника была бы ужасным и непоправимым несчастьем, но обсуждать этот вопрос лучше в другом месте и в другой компании.

Ар-Рашид понял, что визирь хочет поговорить с ним наедине, и сделал мне знак удалиться. Я ушел в самый дальний угол приемного зала и сел там; тем не менее до меня доносились обрывки фраз. Их разговор продолжался всю ночь, они расстались, только когда решили, что право наследования должно перейти от Мухаммеда-Амина к сыну Харуна Абдаллаху, и ни к кому другому.

Харун ар-Рашид дал Абдаллаху второе имя Мамун и назначил его наместником-правителем всех северо-восточных провинций».

Трагедия Бармакидов

Придворные подобны скалолазам, взбирающимся на горную кручу, и чем выше они забираются, тем опасней падение.

В 187 году хиджры ар-Рашид уничтожил Бармакидов. Их падение объясняется различными причинами, наиболее очевидные из которых – это монополизация доходов империи и освобождение некоего Алида, подозревавшегося в измене и охрана которого была поручена им, но истинные причины неизвестны. Люди много говорят по этому поводу, но только Бог знает истину.

Известно, что одно время халиф так любил Джафара, что даже заказал пошить платье с двумя воротниками, так что они оба могли носить его одновременно.

– Джафар, – сказал ар-Рашид однажды, – во всем мире нет для меня более дорогого человека, чем ты. Только моя сестра Аббаса так же близка мне, как ты. Но как мне быть? Когда я с тобой, мне не хватает ее, и, когда я с ней, мне не хватает тебя! Я придумал, как я могу наслаждаться общением с вами одновременно.

– Да благословит Господь халифа во всех его начинаниях! – ответил Джафар.

– Я собираюсь поженить вас! – воскликнул ар-Рашид. – Этот союз позволит тебе присутствовать вечером в ее спальне, когда я буду там, и видеть ее лицо без покрывала, но в остальном ваш брак будет лишь формальностью.

Джафар, в присутствии евнухов и фаворитов халифа, поклялся перед Богом никогда не посещать свою жену, никогда не оставаться с ней наедине, никогда не находиться под одной крышей с ней, за исключением тех случаев, когда там же будет присутствовать ар-Рашид. Свадьба состоялась. Но…

Чаще обманывают люди сами себя, а не друг друга.
Кто братом может быть тебе всегда, во всем?

Связанный страшной клятвой, Джафар строго соблюдал свои обязательства, он даже избегал встречаться с сестрой халифа взглядом. Совсем наоборот дела обстояли с его женой – безразличие мужа вызвало у нее интерес к нему. Она написала, что желает встретиться с ним. Джафар прогнал ее посланника с проклятиями и угрозами. Она написала снова, но он был неумолим. Поняв, что так она ничего не добьется, Аббаса решила завоевать расположение матери Джафара, женщины тщеславной и ограниченной. Вскоре, при помощи роскошных подарков и лести, она полностью подчинила ее своей воле. Тогда Аббаса открыла свои планы матери Джафара, расписав в ярких выражениях, какие выгоды сулит кровное родство с халифом, какая честь ожидает ее сына и ее саму в случае удачного исхода этого дела, и убедила легковерную женщину, что никакой опасности не ожидается ни с какой стороны. Мать Джафара проглотила наживку, поверила всему и пообещала придумать какой-нибудь план, чтобы соединить мужа с женой.

Через несколько дней она пошла к сыну.

– Сын мой, – начала она, – недавно я увидела девушку, рабыню, в одном из дворцов. Она воспитана как принцесса: блестящее образование, утонченные манеры. Она само очарование и грация, такой фигуры и такого прекрасного лица я еще не видела ни разу. Я хочу купить ее для тебя и почти уже договорилась о цене.

Джафар слушал с нескрываемым интересом. Мысли о девушке постепенно заполнили все его сознание, и скоро он уже не мог думать ни о чем другом; мать же, чтобы еще более оживить его интерес, заставляла его ждать. Наконец, когда постоянные напоминания сына о прекрасной невольнице уверили ее, что он сгорает от страсти и нетерпения, она назначила день и час, когда рабыня будет доставлена к ней в дом. Договорившись с сыном, она сообщила Аббасе, когда той следует быть готовой и прийти на свидание с мужем.

В ту ночь Джафар покинул дворец халифа пьяным. Подойдя к дому своей матери, он с порога спросил о девушке, и ему сказали, что она доставлена. Джафар зашел в покои, предназначенные для него, и лег с Аббасой – он был слишком пьян, чтобы узнать ее. Когда он утолил свою страсть, она спросила его:

– Ну, как тебе понравилась любовь принцессы?

– Какой такой принцессы? – удивился он.

– Твоей супруги, дочери повелителя правоверных Махди! – ответила она.

Джафар вскочил в ужасе и протрезвел в одно мгновение. Он бросился к своей матери и закричал:

– Дешево ты продала меня! Ты подтолкнула меня к самому краю пропасти, и теперь сама увидишь, чем это кончится!

Аббаса зачала в ту ночь. Она родила впоследствии мальчика, которого поручила заботам евнуха и служанки-кормилицы. Опасаясь огласки, она отправила их в Мекку. Какое-то время все было спокойно.

* * *

Листок с анонимными стихами принесли и показали ар-Рашиду:

Ступай к всесильному Слуге Бога,
Чья власть земная столь ужасна, что может он
Казнить и миловать здесь, на земле,
Ступай, скажи ему:

Величие сынов Яхьи
Сравниться может лишь с твоим.
Твои оспаривать приказы могут они,
Но перечить им никто не может.

Такой возвел Джафар дворец,
Какой и иноземец ни один не смел.
Из янтаря и яшмы – крыша,
Из жемчуга, рубинов – пол.

Мы думаем, что будет он владеть царством твоим,
Когда ты упокоишься в могиле,
Хотя соперничающий с тобой, его же господином,
Не кто иной, как раб зазнавшийся!

«Однажды я поехал с халифом на охоту, – рассказывает его двоюродный брат Исмаил. – Дорога пролегала вдоль владений Джафара Бармакида. Джафар со своей собственной свитой уехал вперед, не дожидаясь нас.

– Посмотри на этих Бармакидов! – вдруг воскликнул ар-Ра-шид. – Чтобы сделать их богатыми, мы должны сделать наших детей нищими!

«Клянусь Богом! Тут что-то не так», – подумал я.

На следующий день, когда я пришел к халифу, я застал его сидящим на берегу Тигра и задумчиво смотрящим на другой берег, туда, где стоял дворец Джафара.

– Ты видишь это? – сказал ар-Рашид. – Толпы солдат и рабов! Кавалькады у ворот Джафара, и почти никого нет у моих ворот!

– Да хранит Господь повелителя правоверных! – воскликнул я. – Не допускай таких мыслей! Джафар всего лишь твой раб и слуга, он твой визирь и командующий войсками. Солдаты стоят у ворот Джафара! Но где же еще им стоять, как не у ворот своего командира?

Чуть позже Джафар пришел на прием к халифу. Когда он уходил, ар-Рашид подарил ему двух своих личных слуг-невольников.

Через три дня я нанес визит Джафару; один из рабов, подаренных ар-Рашидом, прислуживал нам, поэтому я был настороже. А надо заметить, что недавно халиф назначил Джафара наместником Хорасана и приказал сделать для него роскошное знамя и великолепный герб.

– Джафар, – сказал я, – провинция, куда ты отправляешься, богата и процветает, на твоем месте, в благодарность за это, я подарил бы одно из своих поместий какому-либо сыну повелителя правоверных.

– Исмаил, – ответил он, – твой двоюродный брат, халиф, живет тем, что я даю ему. Только благодаря нам, Бармакидам, его династия вообще существует. Разве ему не достаточно того, что он избавлен от забот о себе, своих детях, слугах и подданных? Ему мало того, что я наполняю его казну деньгами? Он хочет отобрать то, что я оставлю своему сыну и его потомкам, когда меня не станет? И зачем я буду подливать масло в огонь алчности и высокомерия Хашимитов? Почему вообще я должен думать об этом?

– Упаси тебя Господь от таких мыслей! – сказал я. – Халиф ни слова не говорил мне на эту тему.

– К чему тогда этот разговор? – воскликнул Джафар. – Попробовал бы он сказать мне такое, клянусь Богом! Тем хуже было бы для него!

После этой встречи я старался держаться подальше и от Джафара, и от ар-Рашида. Один из них халиф, другой – визирь; к чему мне вмешиваться в их дела? Но я понял, что дни Бармакидов сочтены. Тот раб, подаренный халифом Джафару, как я узнал потом, передал весь наш разговор, до последнего слова, ар-Рашиду».

«Один раз, – рассказывает придворный музыкант Ибрахим из Мосула (впрочем, некоторые приписывают этот рассказ его сыну Исхаку), – поздно вечером в покоях халифа я спел песню, она понравилась повелителю, и он велел мне продолжать. Я пел дальше, пока он не заснул, тогда я отложил лютню в сторону и сел на свое обычное место.

Внезапно в зале появился очень красивый и стройный юноша. На нем была изысканная шелковая одежда легкой расцветки. Он приветствовал меня и сел рядом. Его приход, без доклада, в столь поздний час показался мне странным. Наверное, это один из сыновей ар-Рашида, которого я никогда прежде не видел, решил я.

Молодой человек взял мою лютню, настроил ее так искусно, как только может смертный, и после прелюдии, прекрасней которой я никогда ничего не слышал в жизни, начал петь песню, которая начиналась словами:

Давай осушим кубок, друг, другой,
Прежде чем в мир отправимся иной…

Закончив петь, он отбросил лютню в сторону.

– Попробуй спеть так, лишенец, раз уж ты взялся за это дело, – сказал он и вышел из покоев.

Я побежал за ним следом.

– Кто был этот юноша, который только что вышел? – спросил я у дворецкого.

– Никто не выходил и не входил уже давно, – ответил тот.

– Как же так! Только сейчас со мной был прекрасный молодой человек! – воскликнул я и описал его внешность.

– Да будет Господь мне свидетелем! Никто не выходил и не входил! – стоял на своем дворецкий.

Я был в недоумении. Когда я вернулся в зал, халиф уже проснулся.

– Что случилось с тобой? – спросил он, видя мое смущение.

Я рассказал ему все, что произошло. Халиф был удивлен.

– Я думаю, тебя посетил сам Дьявол во плоти, – сказал он. – Ты можешь повторить то, что он пел?

Я попробовал. Ар-Рашиду понравилась песня, и он щедро наградил меня».

Визирь Яхья, кроме всего прочего, был надзирателем гарема халифа. Исполняя эту свою обязанность, он запретил женам халифа выбирать себе фаворитов из евнухов и приказал запирать на ночь двери гарема, ключи от которых держал у себя.

Эти последние нововведения переполнили чашу терпения Зубайды, любимой жены и двоюродной сестры ар-Рашида. Она отправилась прямо к халифу:

– Повелитель правоверных! Зачем понадобилось Яхье препятствовать моим людям в их службе и как он смеет обращаться со мной так унизительно для моего положения?

– Никто не имеет права жаловаться мне на Яхью, – ответил халиф.

– Ты и твои Бармакиды! – воскликнула она. – Вы похожи на пьяниц, тонущих в болоте! Если бы ты мог трезво смотреть на вещи, я бы рассказала тебе очень интересную историю про Джафара и далеко не столь приятную, как ты привык слышать, но ты одурманен своими Бармакидами, ты без ума от них! Я ухожу.

– Постой, что это за история?

И Зубайда рассказала ему все, что ей было известно об Аббасе и Джафаре. На некоторое время ар-Рашид потерял дар речи.

– Какие у тебя доказательства, есть ли свидетели? – спросил он наконец.

– Ребенок – лучшее доказательство.

– Где этот ребенок?

– Он был в Багдаде, недавно, но сейчас, опасаясь огласки, Аббаса отправила его в Мекку.

– Кто-нибудь еще знает об этом?

– Все женщины, по крайней мере в твоем дворце, знают эту историю!

Ар-Рашид ничего больше не сказал, и на время ему удалось сдержать свою ярость.

«Я прислуживал халифу однажды, – рассказывал его слуга Ахмад, – никого больше не было. Воздух был пропитан благовониями. Халиф возлежал, закрыв глаза от сладкого дыма полой халата; в это время появился Джафар, переговорив о делах и получив ответ повелителя, он удалился. Оставшись один, ар-Рашид поднял голову, и с его губ сорвались слова:

– О Господи, умоляю Тебя: либо окажи милость Джафару и пусть он убьет меня, либо дай мне силы снять его голову с плеч, ибо этот гнев и ненависть сводят меня с ума!

Он говорил еле слышно, сам с собой, но я услышал и задрожал от страха. Если он узнает, что я слышал его сокровенные мысли, он не оставит меня в живых. Внезапно он отбросил полу халата с лица и спросил меня:

– Ты слышал?

– Я ничего не слышал.

– Здесь нет никого больше, и я уверен, что ты слышал каждое слово. Если ты дорожишь своей жизнью, похорони этот секрет в своем сердце.

– Да продлит Господь дни повелителя правоверных! Я не слышал ни слова, – возразил я.

Это, как мне показалось, успокоило его».

Для государя месть – дело чести.

Халиф объявил, что собирается совершить паломничество в этом году. Приказав Джафару сопровождать его, он отправился в Мекку.

Аббаса сразу же написала своему евнуху и служанке, велев им отвезти ребенка в Йаман. Но в Святом Городе у ар-Рашида были шпионы, которым было поручено разыскать ребенка и двоих слуг. Из их донесений он понял, что история, рассказанная Зубайдой, соответствует действительности.

Вернувшись из паломничества, халиф провел некоторое время в Багдаде, а затем поехал в Анбар, на берегу Евфрата. Наконец он выбрал день своей мести. Он послал своего тайного агента в Багдад, с целью произвести опись всего имущества как самих Бармакидов, так и их слуг, детей и родственников. Все должно было быть сделано в строжайшей тайне.

Тот день ар-Рашид провел с Джафаром в пирах и развлечениях в той части Анбара, которая называлась Обителью. Когда Джафар собрался уходить, халиф встал и проводил его до самых ворот. Потом он вернулся, сел на трон, приказал убрать все, что осталось после пира, и послал за своим черным евнухом Масруром.

– Отправляйся к Джафару, сыну Яхьи, немедленно, – сказал он Масруру, когда тот явился, – и привези его сюда; скажи ему, что только что пришла депеша из Хорасана. Когда он пройдет первые ворота, поставь стражу возле них и поставь рабов охранять двери во внутренние покои. Не впускай никого из его людей вместе с ним, проведи его одного в турецкий шатер, который я приказал тебе поставить вчера. Когда он зайдет в шатер, отруби ему голову и принеси ее мне. Не говори о том, что тебе приказано, ни единой душе. Не задавай никаких вопросов! Если ты откажешься повиноваться, я прикажу принести мне твою голову вместе с его головой. Это все. Ступай! И сделай все быстро, пока он ничего не подозревает.

Когда Масрур приехал к Джафару, тот уже разделся и лег спать.

– Повелитель правоверных послал меня за тобой, – сказал Масрур, когда его провели к Джафару, – он был так настойчив и нетерпелив, что я не посмел ослушаться его.

– Но я только что попрощался с ним, – ответил Джафар. – В чем дело?

– Пришли важные письма из Хорасана, которые срочно требуют твоего внимания, – ответил Масрур.

Джафар оделся, опоясал себя мечом и вышел. Пройдя первые ворота, Джафар заметил стражников, потом он обратил внимание на рабов у входа во внутренние покои. Он оглянулся и не увидел позади себя своих слуг, страшные подозрения закрались ему в душу. Масрур тем временем провел его к шатру и попросил зайти внутрь. Джафар вошел, шатер был пуст.

– Масрур, – прошептал он, – брат мой, что это все означает?

– Да, я твой брат, – сказал евнух, – и к тому же ты мой гость. Но тебе не надо спрашивать, что это означает, потому что ты знаешь сам: твое время пришло. Повелитель правоверных приказал мне принести ему твою голову, и чем быстрее, тем лучше.

– О мой брат! О Масрур! – взмолился Джафар, упав на колени и целуя со слезами руки и ноги евнуха. – Ты же помнишь, я всегда был добр к тебе, я ставил тебя выше всех придворных, я всегда выполнял твои просьбы и днем и ночью. Ты знаешь, как доверяет и любит меня повелитель правоверных. Кто-то оклеветал меня в его глазах. У меня есть сто тысяч динаров! Я дам их тебе немедленно, только позволь мне уйти отсюда!

– Я не могу сделать этого, – ответил Масрур.

– Отведи меня к нему, дай мне поговорить с ним!

– Я не могу сделать этого, – повторил Масрур, – я не смею явиться к халифу, не выполнив его приказ. У тебя нет никакой надежды, совершенно никакой.

– Тогда дай мне хоть немного времени! – воскликнул Джафар. – Пойди к нему и скажи, что выполнил свое поручение. Послушай, что он скажет, и поступай потом как хочешь. Сделай только это, и, Бог и Его ангелы – свидетели, я дам тебе половину всего, что у меня есть. Я сделаю тебя главнокомандующим всей армией. Я отдам тебе все!

Так он продолжал умолять и лить слезы, пока Масрур не сказал:

– Хорошо, я попробую.

Взяв меч Джафара и приказав сорока черным рабам охранять шатер, Масрур пошел к халифу.

Ар-Рашид с нетерпением ожидал его, пот струился по его лицу. Он судорожно сжимал в руках трость и чертил ею землю. Увидев Масрура, он воскликнул:

– Да лишится твоя мать своего сына! Что ты сделал с Джафаром?

– Я выполнил твой приказ, – ответил Масрур.

– Где же тогда голова?

– Я оставил ее в шатре.

– Принеси ее сюда немедленно!

Масрур вернулся в шатер. Джафар молился, стоя на коленях. Не теряя времени, евнух выхватил свой меч и отрубил ему голову. Потом, взяв ее за бороду, он отнес голову и бросил ее на землю перед халифом; кровь продолжала все еще сочиться из нее.

Ар-Рашид содрогнулся и залился слезами. Он схватил свою трость и стал грызть ее зубами. Потом он стал кричать, обращаясь к голове Джафара, втыкая трость в землю, после каждого слова:

– О Джафар! Разве не сделал я тебя равным себе? И чем ты отплатил мне? Клятвопреступник! Неблагодарный, безрассудный! Неужели ты не догадывался, что может случиться, когда удача отвернется от тебя? Джафар – изменник в моем доме! Джафар – мой позор! Какое несчастье ты навлек на меня, Джафар, и на себя! О Джафар! Джафар! Джафар!

* * *
«Поздно ночью меня пригласили во дворец халифа, – рассказывает поэт и языковед Асмаи. – Когда я вошел в покои халифа, он сказал мне:

– Асмаи, я написал поэму, и мне хотелось бы узнать твое мнение.

– Прошу тебя, повелитель правоверных, позволь мне услышать ее, – ответил я.

Он продекламировал:

Когда б Джафар боялся смерти,
Умчал бы далеко его горячий жеребец.
Но час его пришел: маг ни один не властен
Над злосчастной его звездой.

Когда я покидал дворец, известия об убийстве Джафара были уже у всех на устах».

Немедленно после смерти Джафара его отец, визирь Яхья, и его брат, Фадл, сын Яхьи, были арестованы и взяты под стражу. Находясь в тюрьме, Фадл написал свои знаменитые стихи:

Из мира мы ушли, но мы еще в миру
И не мертвы для мира и не живы в нем.
Когда тюремщик наш
Приносит то, что нам для жизни необходимо,
Мы смотрим с удивлением и думаем:
И он пришел из мира.

Халил ибн Хайтам, тюремщик Бармакидов, рассказывает:

«Однажды ко мне пришел евнух Масрур, с ним были рабы; один из них нес сложенный платок. Я подумал сначала, что ар-Рашид смягчился и послал узникам какой-то подарок. Масрур велел мне привести Фадла. Когда его привели, Масрур сказал:

– Фадл, повелитель правоверных приказал мне сообщить тебе следующее. Мы потребовали от тебя полный отчет об имуществе твоей семьи. Ты представил нам отчет, но мы уверены, что большие суммы денег остались не включенными в него. Масрур имеет приказ дать тебе двести ударов плетью, если ты не дашь ему точную информацию по интересующему нас вопросу. Так что, Фадл, – продолжил Масрур, – послушай моего совета: не ставь деньги выше жизни.

Фадл гордо поднял голову и произнес в ответ:

– Я никогда не лгал халифу. Повелитель правоверных знает так же хорошо, как и ты, Масрур, что наша семья всегда поддерживала свое доброе имя, не жалея на это денег, неужели сейчас я буду цепляться за них, рискуя жизнью? Выполняй свой приказ, если у тебя нет другого выхода!

– Разверни, – сказал тогда Масрур рабу.

Раб развернул платок и достал кнут с завязанными на нем узлами. Раб так усердно выполнил приказ халифа, что Фадл едва не умер, по крайней мере, мы подумали, что он умер, когда наказание закончилось».

Яхья ибн Халид ибн Бармак умер в тюрьме в 189 году хиджры, Фадл ибн Яхья умер тремя годами позже.

Голова Джафара была насажена на кол и выставлена на Багдадском мосту. Халиф приказал объявить всем, что голова того, кто будет оплакивать Бармакидов или писать стихи в их память, будет выставлена рядом с головой Джафара.

* * *
«Как-то у меня были дела в казначействе, – рассказывает один из придворных ар-Рашида, – и, просматривая расходную книгу, я натолкнулся на следующую запись:

«Одно почетное платье и герб наместника (для Джафара ибн Яхьи) – 400 тысяч динаров».

И ниже, через несколько записей, на той же странице я прочитал:
«Нефть и щепки для сожжения тела (Джафара ибн Яхьи) – 10 кират».

* * *

Мир такой же нежный на ощупь, как и гадюка, быстрая в броске.

Как-то раз стражник, следящий за порядком в городе, проходя мимо покинутого дворца, заметил человека с листком бумаги в руках. Тот со слезами на глазах читал элегию о падении династии Бармакидов. Стражник арестовал его и привел во дворец к халифу.

Ар-Рашид позволил пленнику говорить. Тот оказался одним из слуг Яхьи и рассказал историю о великодушии своего господина, которая тронула сердце халифа, и он приказал отпустить того человека. Впоследствии ар-Рашид разрешил всем поэтам писать стихи о несчастной судьбе Бармакидов. Более того, когда кто-либо из его придворных дурно отзывался о Бармакидах, он говорил:

– Хватит об этом, вам вряд ли удастся заполнить пустоту, которая осталась после них!

Вскоре халиф переехал из Багдада в Ракку на берегу Евфрата.

Себялюбие – ключ к вратам ада.
Муссала сумрачна теперь; и в дюны не хожу я больше.
Невеселы Лабаб и Мирбадан,
Мечеть темна, где были дружны с благочестием доблесть.
Пусты великие дворы, и грустен мой любимый сад.
И несколько друзей веселых – цвет юности,
И благородство родов великих растаяли,
Печален времени удар: они ушли,
Как люди Шебы,
Рассеяны по дальним странам.
И мир уж не вернет их, это невозможно.
Когда я думаю об их уходе и о том, что никогда,
Как долго б я ни прожил, не вернется ни один,
Кусаю губы, как привычка мне велит.
Тьма удовольствий раздирает и пожирает меня,
Поскольку боль потери положила конец всему:
Все кончено меж мной и моим братом.

* * *

Ар-Рашид получил письмо от римского императора[131], в котором последний сообщал о том, что разрывает мирный договор, заключенный мусульманами с императрицей Ириной. Это послание гласило:

«От Никифора, римского императора, Харуну, повелителю арабов.

Наша предшественница императрица Ирина почитала тебя как ладью, себя же считала пешкой и слала тебе дань, разоряя себя и империю. Но это лишь слабость, свойственная женщине.

По получении сего письма ты должен вернуть все, что получил от нее, до последнего медяка, в противном случае меч решит наши разногласия».

Когда ар-Рашид прочитал это послание, он пришел в такую ярость, что никто из присутствовавших не осмеливался не то что заговорить с ним, но даже посмотреть ему в глаза. Придворные поспешили удалиться, визири воздержались от своих советов.

– Чернильницу мне! – крикнул халиф и тут же на обороте письма императора написал:

«Во имя Господа милосердного и милостивого!
От Харуна, повелителя правоверных, Никифору, римскому псу.
Я прочел твое послание, сын неверной матери. Ты увидишь, а не прочтешь мой ответ.
Прощай».

И в тот же день халиф выступил в поход. Он не останавливался, пока не достиг Гераклеи, того места, где и состоялась знаменитая битва, в которой правоверные нанесли византийцам сокрушительное поражение. Никифор умолял о мире и обязался платить дань. Его предложение было принято, но, когда ар-Рашид вернулся в Ракку, «римский пес», решив, что возвращение армии халифа зимой невозможно, нарушил договор. Никто не посмел сказать халифу об этом, пока Абу Атахия не написал стихи по этому поводу.

– Неужели он действительно посмел сделать это? – воскликнул ар-Рашид, когда прочел эти стихи.

Без промедления он отправился назад, не жалея сил, пока его верблюд не остановился возле самого императорского дворца. Он не мог успокоиться, пока не достиг цели Священной войны. В 190 году Геракл ея была захвачена, и войска мусульман распространились по всей Византийской империи.

* * *

Когда визирь Яхья умер в тюрьме, на его теле нашли записку:

«Истец ушел из этого мира, но и Ответчик не задержится надолго, его ожидает Судья, Который не ошибается и Которому не нужны свидетели».

Эту записку показали халифу.

Страшный сон

«Однажды я пришел во дворец к ар-Рашиду в Ракке, – рассказывает лекарь Джабраил, – и нашел его в подавленном состоянии; у него не было сил ни пошевелиться, ни даже открыть глаза. Я спросил, что с ним случилось.

– Мне приснился сон, – сказал халиф, – я увидел, как рука высунулась из-под моей кровати, и в раскрытой ладони ее была красная земля. Эта рука мне знакома, но я не могу вспомнить, кому она принадлежит. Потом раздался голос: «Это земля из того места, где ты будешь похоронен». Я спросил: «Как называется то место?» Мой невидимый собеседник ответил: «Тус». После этого я проснулся.

Я уверил его, что этот сон связан с расстройством желудка и излишним беспокойством по поводу восстания, которое в то время вспыхнуло в восточных провинциях. Я прописал диету и покой; и вскоре мне показалось, что эта история полностью исчезла из его памяти».

Последний поход

Тем временем восстание Рафи, сына Лейса, в Хорасане распространилось по всем восточным владениям халифата.

Халиф решил лично возглавить поход на мятежников.

«В походе на Хорасан я ехал рядом с ар-Рашидом до Нахравана, – рассказывает Сабах Табари. – В пути мы иногда беседовали.

– Сабах, – сказал он как-то раз мне, – я не думаю, что нам суждено еще увидеться с тобой.

– К чему такие слова! Господь сохранит и защитит повелителя правоверных! – ответил я.

– Ты не знаешь, в каком положении я нахожусь? – спросил он.

– Нет, я ничего не знаю, – отвечал я.

– Отъедем в сторону, я покажу тебе кое-что, – сказал он и сделал знак слугам ехать вперед. – Поклянись Богом, что сохранишь мою тайну.

Я поклялся, и он поднял халат. Его живот был туго замотан шелковыми бинтами.

– Я не говорил еще никому, что я болен, потому что каждый из моих сыновей приставил ко мне своих шпионов. Масрур – тайный агент Мамуна; лекарь Джабраил служит Амину; остальных я не знаю. Они все считают каждый мой вздох и каждый день, который мне осталось прожить. По их мнению, я уже живу слишком долго. Хочешь, я докажу тебе это? Сейчас я прикажу привести мне новую лошадь, и они приведут мне худую и хромую клячу, от аллюра которой моя болезнь станет еще тяжелее.

Он приказал привести свежую лошадь, и действительно, животное, которое ему привели, в точности соответствовало его описанию. Он многозначительно посмотрел на меня, сел в седло, попрощался со мной и поехал по дороге на север.

Через несколько дней ему стало еще хуже. Придворные врачи почти не обращали на это внимания. В конце концов халиф послал за персидским лекарем в близлежащий город. Этот город назывался Тус. Лекарю из Туса принесли несколько склянок с мочой, включая и ту, в которой была моча халифа, и именно ее лекарь долго рассматривал и наконец сказал:

– Скажите этому человеку, что дни его сочтены; ему следует составить свое завещание, ибо его болезнь неизлечима.

Когда ар-Рашиду передали эти слова, ноги его подкосились, он упал, заплакал и забился в конвульсиях.

Начали распространяться слухи о том, что он мертв, и он сам слышал их. Чтобы доказать обратное, он приказал привести верхового осла и попытался выехать, но его ноги безвольно висели, и он не мог держаться в седле.

– Снимите меня, – пробормотал он, – те, кто думают о худшем, – правы.

Его лагерь был расположен в саду одного из поселений, окружающих Тус. Внезапно халиф попытался встать, очевидно охваченный ужасом, но он был слишком слаб и упал опять. Вокруг него собрались жены и слуги. Ар-Рашид нашел глазами среди них Джабраила ибн Бахтишу.

– Помнишь, – обратился он к нему, – тот сон в Ракке, сон про Тус? – Потом, подняв чуть выше голову, он посмотрел на Масрура и сказал: – Принеси мне немного земли из этого сада.

Масрур вернулся и протянул халифу руку, в ладони у него была земля.

– Та самая рука! – закричал ар-Рашид. – Сон! Красная земля Туса!

Силы совершенно оставили его, он плакал, как маленький ребенок. Успокоившись, он приказал принести несколько саванов, один из которых выбрал для себя. Затем он приказал выкопать себе могилу. Когда она была готова, он пошел посмотреть на нее. При виде своей могилы с его уст сорвались слова: «Мои сокровища не помогут мне; моя власть и сила оставили меня».

Смерть его еще не наступила, когда был захвачен и доставлен в лагерь брат бунтовщика Рафи, против которого и был предпринят этот поход. Халиф сказал пленнику:

– Все из-за тебя, это ты довел меня до такого состояния! Клянусь Богом, ты заслужил особую смерть! – И он приказал живьем разрезать этого человека на мелкие куски.

Когда наступила ночь, он приказал принести плотное одеяло и укрыть своего телохранителя Сахла, который заснул рядом с ним. Через некоторое время халиф забился в судорогах от боли. Сахл вскочил.

– Ложись, Сахл, – сказал ар-Рашид, – ты ничем не поможешь.

Но вскоре халиф спросил:

– Сахл! Где ты?

– Я здесь, лежу, но мое сердце не дает мне заснуть. Ар-Рашид рассмеялся и сказал:

– Сахл, во время таких испытаний человек должен помнить, что сказал поэт:

Из гордой расы родом я,
И не сломит судьба меня.

И это были последние слова, которые произнес Харун ар-Ра-шид».

* * *

Рождайте сынов – для Смерти!
Стройте высокие дворцы – для Разрушения!
Мчитесь вперед по дороге Уничтожения!

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ