А может быть, правы те западные исследователи, которые утверждают, что рождение Бухарской Народной Советской Республики инспирировалось вторжением в эмират Красной Армии? «Так называемая «народная революция» в Бухаре была результатом подрывной деятельности большевистских агентов Ташкента… Большевики удачно внедрили модернизаторствующую элиту в лице младобухарцев в созданный большевистский режим в Бухаре… Молодые интеллигенты, вставшие у руля правления, встали перед драматическим выбором между белыми генералами и большевиками и выбрали «меньшее зло» («СССР и мусульманский мир». Лондон, 1984).
БУХАРСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Фархад Касымов, доктор исторических наук,
Баходир Эргашев, кандидат философских наук
Дорогу выбрал курултай
15 августа 1920 года в ташкентской газете появилась статья Михаила Васильевича Фрунзе «Россия и Бухара». Она начиналась словами: «Многим товарищам представляются совершенно непонятными наши взаимоотношения с Бухарой. Казалось бы, какой разговор может быть у нас с правительством деспотического государства, где царствует величайший произвол и где не только трудовое население, но и все вообще жители не ограждены от насилий и надругательств над личностью. Не проще было бы вовсе прекратить с ней всякую связь, «дабы не позорить себя», либо принять в отношении её такие меры, какие принимались нами в отношении нашего самодержавия.
Таков примерно логический ход мысли не только большинства средних рабочих, но даже многих коммунистов. При всей кажущейся логической правильности и внешней революционности такие умозаключения по существу совершенно неверны» («Железный путь», 1920, 15 августа).
Фрунзе исходил, по его собственному выражению, из «принципов невмешательства в чужое дело». Но был ли вполне искренен командующий Туркестанским фронтом, если спустя полмесяца он предоставил Бухаре военную помощь, способствуя утверждению нового режима?
А может быть, правы те западные исследователи, которые утверждают, что рождение Бухарской Народной Советской Республики инспирировалось вторжением в эмират Красной Армии?
«Так называемая «народная революция» в Бухаре была результатом подрывной деятельности большевистских агентов Ташкента… Большевики удачно внедрили модернизаторствующую элиту в лице младобухарцев в созданный большевистский режим в Бухаре… Молодые интеллигенты, вставшие у руля правления, встали перед драматическим выбором между белыми генералами и большевиками и выбрали «меньшее зло» («СССР и мусульманский мир». Лондон, 1984).
Ещё четыре года тому назад мы с лёгкостью отвергали подобные выводы советологов-историков, квалифицируя их как «чудовищную ложь», «беспардонную фальсификацию», «грязный обман». Сегодня мы более осмотрительны в своих выводах о прошлом. Многие ли знают всю правду о Бухарской революции 1920 года, о том, что была сначала народная, а затем социалистическая Бухарская республика, которую упразднили в октябре 1924 года? И можем ли мы дать объективную оценку деятельности её творцов — младобухарцев и бухарских патриотов, большинство из которых прошло в конце тридцатых годов сталинскую хирургию?
Обратимся к тем страницам истории Бухары, о которых много лет предпочитали не вспоминать советские исследователи.
«…Никто охотно не отречётся от того, что имеет…»
В марте 1938 года на скамье подсудимых вместе с Бухариным и Рыковым оказался Файзулла Ходжаев. Весьма однозначно оценивали в то время лидера младобухарцев, главу первого советского бухарского правительства — «враг народа, возглавивший буржуазно-националистическую группу младобухарцев, в 1920-1924 годах пробрался на руководящие посты в республике».
Конечно, нельзя считать руководителей Бухарской революции сложившимися большевиками. Надо учитывать, что в большинстве своём это были люди из среднего сословия (да и вообще в Бухаре рабочие составляли 0,001% населения). И с марксизмом новоиспечённые революционеры знакомились не из первых рук. Тем не менее к сентябрю 1920 года это оппозиционное движение пришло от буржуазной демократии к народной, они рассматривали свои цели как программу-минимум, признавая максимумом программу Ленина.
Впервые идеи свержения власти бухарского эмира, переросшие затем в стройную систему революционных взглядов, высказал ещё в прошлом столетии замечательный таджикский просветитель, мыслитель и философ Ахмади Дониш:
«…Эмиры Бухары своё имя унизили злонравием, трусостью и малодушием. Бухару и Самарканд, которые повсюду славились и отличались справедливостью и человечностью, верой, благочестием и наукой среди большинства городов, они обесславили настолько, что до дня воскресенья мёртвых не смоют позора и он не сотрётся со страниц истории».
(А. Дониш. Исторический трактат. 1895-1897).
Многие идеи взяли на вооружение его последователи — «джадиды» («джадид» по-арабски — «новый»). В октябре 1908 года они открыли в одном из столичных кварталов первую полусветскую школу. Для Бухары это стало событием политической важности, а мусульманское духовенство, до того обладавшее монополией на обучение детей, углядело в этом непозволительную крамолу, проделки неверных и в сентябре 1909 года добилось закрытия школы. Тогда джадиды создали тайное просветительское общество «Тарбият атфол» («Воспитание детей»).
Отсюда ведут своё происхождение «младобухарцы» (именно так называли себя после младотурецкой революции большинство членов «Тарбият атфол»). Их общество родилось как просветительское, но со временем превратилось в лидера национально-освободительного движения. Организация ввела своих людей в круг приближённых эмира, в приёмные чиновников, в медресе. Её члены выведывали государственные секреты и разглашали их. Они находили и разоблачали лиц, виновных в поборах, вымогательстве, прелюбодеянии. Негласная программа «Тарбият атдрол» предусматривала борьбу с безнравственностью, расточительством, пьянством. Охранка знала об оппозиционерах, но считала, что они не пойдут дальше просветительских требований.
Свободная мысль не останавливалась в своём развитии. В начале 20-го века об освобождении народа в полный голос заговорил крупный мыслитель Абдуррауф Фитрат (1886-1938).
Он ратовал за решительный прогресс, а достигнуть его считал возможным тремя путями, в зависимости от складывающейся обстановки: с помощью просвещённого абсолютизма, реформы сверху или буржуазной революции.
Свержение самодержавия в России окрылило бухарских оппозиционеров. Возникшая новая младобухарская организация для успешной работы в массах создала систему «дюжин» — 50 ячеек по 12 человек в каждой. В одной только столице насчитывалось около 16 таких дюжин. В состав Центрального Комитета вошли Абдувахид Мунзим (председатель), Абдуррауф Фитрат (секретарь), Усманходжа Пулат-ходжаев (казначей), Муса Саиджанов, Атаходжа Пулатходжаев, Ахмеджан Хамди, Хамидходжа Мехри, Файзулла Ходжаев. Как видим, половину ЦК составляли члены «Тарбият атфол».
Перед правящей феодальной верхушкой они выдвинули четыре главных требования: создание «народных представительств», центрального и провинциальных; отмена налогов, кроме установленных законами мусульманского права; провозглашение свободы школ и печати; замена наиболее фанатичных и зверствовавших феодальных чиновников.
Одновременно младобухарцы обратились в Петроград, к Временному правительству: «…Великая Россия в лице своих преданных сыновей свалила безвозвратно старый, деспотический режим, основала на месте его свободное демократическое правление. Покорно просим у нового русского правительства в непродолжительном будущем указать нашему правительству изменить образ правления на основе свободы и равенства, чтобы могли мы гордиться, что находимся под покровительством великой свободной России». (эпистолярий хранится в Центральном государственном военно-историческом архиве и может быть датирован 15 марта 1917 года).
Вскоре в Россию отправилась младобухарская делегация. Обращения оппозиционеров из Бухары не остались без внимания.
«Сегодня министр (П.Н. Милюков. — авт.) вернулся к вопросу о реформах в среднеазиатских ханствах. По его словам, Керенский заходит так далеко в этом вопросе, что считал бы присоединение обоих ханств возможным. Министр вполне одобряет мысль, чтобы правители ханства сами пошли, по возможности, навстречу новым веяниям…» (из секретной телеграммы управляющего среднеазиатским отделом Министерства иностранных дел В.О. Клемма российскому резиденту в Бухаре А.Я. Миллеру. 17 марта 1917 года).
«Эмир готов во всем следовать в этом вопросе нашим указаниям. Я уже сказал ему, что почин должен исходить от него, с чем он вполне согласился… Обсуждаем уже доложенные мною основные реформы…» (из секретной телеграммы российского резидента в Бухаре [адресат не указан], 18 марта 1917 года).
В апреле 1917 года эмир обнародовал манифест, в котором удовлетворил практически все требования оппозиции. Младобухарцы верили в доброту монарха и устроили благодарственную демонстрацию со знамёнами «Да здравствует реформа!», «Да здравствует эмир-освободитель!». Но на пути к резиденции Сайда Алимхана их встретила контрманифестация мулл, подкреплённая пешим и конным отрядами солдат. Младобухарцам пришлось разойтись. Но это было только начало поворота в политике эмира. Вскоре многие демонстранты были схвачены и избиты его палачами. Тех, кто сумел спрятаться или спастись бегством, духовенство занесло в чёрный список уничтожения.
Большинство младобухарцев эмигрировало в пограничные русские поселения эмирата.
Лишь к осени 1917 года организация вышла из кризиса. Тогда же появилась новая программа действий, составленная Фитратом. Вот наиболее существенные её пункты:
«1. Земельно-водный вопрос… Хлеборобов освободить от кафсана [налога муллам], на корма лошадям и тому подобных разных сборов… Нужно избавить земледельцев от зла ростовщичества… Образующиеся в результате орошения полезные участки земли правительство должно раздать безземельному населению…
2. Вакуфные земли [церковные]… На получаемую прибыль от церковных земель должны ремонтироваться школы, духовные и светские, и мечети. Вновь должны строиться… библиотеки, сиротские дома, больницы для бедных и столовые…
3. Военное дело… Все жители Бухары, достигшие 22 лет, должны призываться на военную службу… Больных и калек освобождать от службы. Срок отбывания воинской повинности установить в 2 года… Солдат обучать грамоте.
4. Финансовое дело… Налоги, поступающие с обрабатываемых земель, должны поступать в созданное Министерство финансов… Министру должен быть подотчётен и дворцовый казначей…
5. Внутренние дела… Высшие должностные лица в курганах [провинциях] будут назначаться министром внутренних дел, низшие же — по выбору населения… Министр и правители не должны вмешиваться в судебные дела…
6. Судебные учреждения… Должны быть учреждены Министерство юстиции и высшая судебная инстанция — «Истинаф»… Лица, недовольные решениями судебных органов, подают кассационную жалобу в «Истинаф»…
7. Охрана государства… Полиция должна следить за порядком и охранять спокойствие в городе…
8. Дороги и ископаемые… Восстановить дороги, построить железные и устроить автомобильные дороги…
9. Иностранные дела. Для сношения с Российским и прочими правительствами назначить министра иностранных дел. Этот министр в то же время должен быть Председателем Совета Министров.
10. Просвещение… Кроме государственных и вакуфных школ, могут открываться школы кем угодно…
11. Совет Министров… Председатель Совета назначается с санкции эмира.
12. Коммунальные советы. Для наблюдения за порядками, наблюдения над содержанием улиц, дорог, установлением цен, наблюдения над рынками и проч. должен быть учреждён Коммунальный совет, состоящий из выбранных от народа представителей.
13. Органы контроля… Первый орган — специальный. Он состоит из 10 юристов и 10 представителей населения… Он утверждает финансовые сметы… Второй орган, общий — это народ: печать и газеты…» (из «Проекта реформ в Бухаре Комитета младобухарцев», 1336 год хиджры [осень 1917 года]).
Фитратовский план реформ стал первой партийной программой в истории эмирата. Конечно, «проект» включал в себя лишь то, что удовлетворяло абсолютно всех членов организации, ofo монархизм объяснялся опасением Фи-трата раздразнить правое крыло. Тем не менее сама жизнь подводила к мысли о необходимости вооружённого восстания:
«…Собрание крайних младобухарцев предложило вопрос о необходимости подготовления вооружённого восстания бухарцев…» (из секретной телеграммы временного управляющего российским резидентством в Бухаре Чиркина. 25 апреля 1917 года).
После октябрьских событий 1917 года младобухарцы создали Военный комитет и направили в Ташкент делегацию, которая заверила Совнарком Туркестана, что в Бухаре готовится массовое восстание и в нём могут принять участие «тридцать тысяч человек».
Предсовнаркома Туркестана Фёдор Иванович Колесов (1891-1940) принял решение помочь патриотическим силам Бухары и 28 февраля 1918 года с небольшим красногвардейским отрядом прибыл на железнодорожную станцию Новая Бухара.
«Вместо широкой работы в народе, вместо того тернистого пути, который должен быть пройден любым народом на пути к освобождению от старых устоев, вместо подготовительной работы в самом народе и только через народ, группа младобухарцев… решила устроить революцию при помощи наших штыков. Революцию, не из народа идущую, революцию ещё с народом не связанную, революцию, народу чуждую» (Гальперин А.Я. События в Бухаре, Новый Туркестан, 1918, 9 апреля).
Решение о немедленном вооружённом выступлении обернулось ошибкой — трагической и непростительной. Военный поход красноармейских частей потерпел поражение.
«Так убивали народ, что не только я, чьё сердце смягчено просвещением и тоской, но и человек куда более жестоко-сердечный, не выдержал бы. Я приношу свои извинения, если выйду из себя и прибегну к словам жестоким и грубым, но не потому, что заступаюсь за своих. Я счёл бы естественным, если бы эмир убивал младобухарцев, захваченных с оружием в руках. Но в бессильной ярости своей он истреблял и тысячи ни в чём не повинных людей» (из воспоминаний Садриддина Айни «Материалы по истории Бухарской революции», 1926 год).
Колесов вынужден был признать: «Стоя на праве самоопределения народов, мы рассчитывали, что убеждения младобухарцев разделяются большинством народа бухарского. Создавшееся положение войны показывает, что с младобухарцами совершенно нет широких масс, нет народа… Мы заявляем о прекращении военных действий».
«Признали более приемлемой идею большевизма»
В движении младобухарцев начался новый кризис. Та часть их, которая не могла простить руководству его ошибок и была связана в основном с неимущими слоями, значительно «полевела». Из этой группы выросла Бухарская компартия. Временем её образования принято считать 1918 год. Представляется, что в действительности это произошло в конце девятнадцатого года, когда группа младобухарцев на своём III съезде приняла решение именоваться Коммунистической партией.
В январе 1920 года Файзулла Ходжаев организовал в Ташкенте младобухарский комитет, переименованный вскоре в Туркестанское центральное бюро младобухарцев-революционеров. По некоторым данным, в него вошло более девятисот участников. Для Бухары это была внушительная сила. 14 января 1920 года они огласили свою программу: «Организация нового справедливого строя на началах широкого народовластия всех трудящихся Бухары в форме Демократической Трудовой Бухарской Республики с соответствующим верховным органом… Устранение от выборных должностей в государстве всех эксплуататоров, беков, ханов, крупных чиновников и представителей высшего духовенства в Бухаре… Для организации народного правительства будут привлекаться все нации и племена, живущие в Бухаре, на принципах пропорциональности… Передача дехканам всех земель, отобранных у них эмирскими чиновниками, беками и баями…».
Впрочем, эта программа, рассмотренная оргбюро ЦК РКП(б) 28 июля, была отклонена из-за несоответствия многих её положений принципам научного социализма:
«Слушали:
Мнения младобухарских революционеров и бухарских коммунистов о возможности слияния той и другой партий…
Постановили:
…Комиссия ЦК полагает возможным оказывать младобухарцам… поддержку в случае… подготовки всех условий, которые бы обеспечили в будущем слияние младобухарской революционной организации с партией бухарских коммунистов…
Председатель В. Куйбышев
Секретарь А. Попов».
(из протокола заседания Комиссии ЦК и ВЦИК по делам Туркестана от 3 августа 1920 года).
В августе младобухарцы-революционеры и бухарские коммунисты согласились создать в будущем коалиционное правительство. Вопрос о совместных действиях был решён после бурных дебатов на IV съезде БКП 16-19 августа в Чарджуе (ныне город Чарджоу Туркменской ССР).
Переворот начался 27 августа 1920 года с захвата одного из городов эмирата — Старого Чарджуя. Там была установлена власть Революционного Комитета, а затем на помощь двинулись красноармейские части. Их превосходство в боевой технике было ошеломляющим. И уже ко 2 сентября войска овладели Старой Бухарой. Эмир бежал на восток страны, а власть перешла в руки Всебухарского (Центрального) Революционного Комитета во главе с Ахмеджаном Абусаидовым (Хамди) (1889-1937), крупным таджикским поэтом. Образованное правительство — Совет народных нази-ров, за небольшим исключением, состояло из бывших младо-бухарцев: председатель и назир иностранных дел — Ф. Ходжаев, назир просвещения — К. Ю. Пулатов, назир земледелия — А. Мухитдинов, назир внутренних дел — М. Саиджанов, назир финансов — умер Пулатходжаев, назир госконтроля — Н. Хусаинов, председатель Чрезвычайной Комиссии (создана 4 сентября после введения чрезвычайного положения в столице) — Ю. Ибрагимов, назир юстиции — М. Бурханов, назир по военным делам — Б. Шегабутдинов. Средний возраст членов правительства составлял около 29 лет.
«Бухарское государство объявляется независимой Бухарской Советской Республикой… Все земли и посевы, принадлежавшие эмиру, его семье, чиновникам эмирского правительства, крупным землевладельцам и богачам, отныне объявляются достоянием республики… Полностью отменяются взыскиваемые при эмирском правительстве налоги… Старые судебные учреждения упраздняются… Эмирская армия распускается… Отменяются смертная казнь, избиение палками, телесные и тому подобные наказания, как унижающие достоинство и противоречащие духу свободного народа…» (из манифеста Временного Ревкома Бухарской Народной Советской Республики).
Впереди были 1420 дней Бухарской Народной Советской Республики.
Политика национального примирения
К сентябрю 1920 года перед трёх-четырёхмиллионной Бухарой стояла альтернатива: медленный кризис феодализма с огромным риском превращения страны в английскую колонию либо приход к Ленину, к его партии и государству.
Бухарские революционеры понимали, что в первом случае они вряд ли осуществят даже такое требование, как утверждение «народных представительств», и скорее всего будут уничтожены фанатичными клерикалами.
Идти по второму пути значило выполнить все данные нации обещания, противодействовать политике капиталистических стран, внедрить в сознание общества более передовые, чем младобухарские, общественные идеалы. Этот путь сознательно избрали те, кто сверг монархию в 1920 году.
Смогли бы они сами защитить свою революцию? Вероятно, нет. Собственно Бухарская Армия в середине 1921 года располагала одной бригадой, двумя полками и одной батареей — всего чуть более тысячи человек. Поэтому нет ничего предосудительного в том, что в Бухаре остались советские войска. В сентябре 1920 года там было около 20 тысяч красноармейцев. Год спустя безопасность режима охраняли 1-я отдельная Туркестанская кавалерийская бригада и полк 1-й Туркестанской стрелковой дивизии. В феврале — июне 1922 года в Бухару из внутренних военных округов РСФСР и Туркестанской республики были переброшены около 2 кавалерийских дивизий. 3 стрелковых бригад, 5 артиллерийских дивизионов, 4 бронепоезда, 3 бронеотряда и авиаэскадрилья. Как видим, власть опиралась на серьёзную военную помощь.
Происходила ли в республике «насильственная большевизация»? Как относился сам народ Бухары к помощи Красной Армии? Вновь обратимся к документам.
«…Все информаторы единодушно говорят о неслыханных эксцессах, производимых большевиками, как во время захвата Бухары, так и по установлению там Советской власти. Вот главные из них: поджоги… употребление мечетей в качестве конюшен для кавалерии, употребление священного Корана на свертывание сигареток для красноармейцев, воспрещение публичного мусульманского богослужения, убийство и заключение всех сколько-нибудь влиятельных граждан и купцов, массовая конфискация товаров, срывание с женщин чадры…» (из статьи в калькуттской колониальной «Цивил энд милитэри гэзет», 2 февраля 1921 года).
«Общность интересов побудила бухарский народ… объединиться с Советской Россией… Бухарское правительство считает долгом опровергнуть инсинуации английских империалистов…» (из ноты протеста Бухарской республики в связи с публикацией в «Цивил энд милитэри гэзет», 6 марта 1921 года).
«Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика безоговорочно признает полную самостоятельность и независимость Бухарской Советской Республики со всеми вытекающими из такового признания последствиями и на вечные времена отказывается от тех прав, которые были установлены в отношении Бухары российским царизмом… Для защиты независимости обеих советских республик от непрерывных покушений на самое их существование со стороны мировой буржуазии и её агентов обе договаривающиеся республики обязуются оказывать друг другу взаимную поддержку» (из «Союзного Договора между РСФСР и БНСР» от 4 марта 1921 года, подписанного Г.Чичериным, Л. Караханом, М. Мансуровым, Р. Мухамедовым, Р. Абдуллабековым).
Конечно, нельзя утверждать, что присутствие советских войск поддерживалось в республике полностью и безоговорочно. Бывало и так, что даже руководство, в частности сам Ходжаев, требовало постановки вопроса о выводе русских солдат. Кишлаки в Восточной Бухаре — основном месте дислокации — не располагали запасами продовольствия, да и не всегда можно было получить жильё — казарменные помещения; насильственная экспроприация правительством всего, что требовалось для войск, вызывала недовольство со стороны населения. Положение республики не было стабильным. В ноябре 1920 года эмирские войска заняли важнейшие стратегические пункты Восточной Бухары — Байсун, Дербент. Ширабад. В районе Шахрисябза и Китаба вспыхнули антисоветские мятежи. Шестого апреля 1921 года, пользуясь отсутствием Ходжаева (он участвовал в работе Исполкома Коминтерна, рассматривавшего вопрос о приёме Бухарской Компартии в эту международную организацию), правительство республики приняло решение об «уходе русских войск, с оставлением для защиты страны необходимой части». Летом 1922 года на жизнь Ходжаева было совершено покушение. В августе удалось предотвратить попытку государственного переворота.
Обосновавшийся сначала в Душанбе, а затем в Кабуле свергнутый монарх Сайд Мир Алимхан (1886-1946) стремился к восстановлению своей власти:
«Эмир послал в Кашгар миссию во главе с одним из министров, бежавшим вместе с ним. Миссия доставила письмо… в нём эмир рассказывал о свержении его большевиками и о своём бегстве, и попросил включить в состав Британской империи своё государство, которое он отдавал безоговорочно в наше распоряжение». (из письма генерального консула Британии в Кашгаре Эссертона).
Вывода советских войск требовали и другие главы басмачей — Мухаммад Ибрагимбек (он собрал почти пятнадцать тысяч басмачей и бывший военный министр младотурок генерал Энвер-паша. Они привлекали на свою сторону тех, кто был недоволен левацкими перегибами республиканского режима.
«Наряду с кадрами организованного басмачества… выступает уже новый социальный слой дехкан — чисто трудовой элемент населения, вступавший в борьбу против русских и новых бухарских властей…
В продолжение двух часов я старался убедить собравшихся старейшин в искренности и дружественных намерениях, в необходимости признания ими правительства БНСР, в невозможности вывода войск до полного успокоения края и пр. Басмачи, соглашаясь в некоторых отношениях со мной, все определеннее требовали ухода русских войск из Душанбе, добавляя, что «мы сами, может быть, и без войны договоримся с народом и правительством Западной Бухары (т.е. правительством Файзуллы Ходжаева. — авт.)». К этому старейшины опять добавляли о своём неуклонном намерении восстановления эмира или кого-нибудь из его родственников». (из записок Генерального консула РСФСР в Душанбе Нагорного. Декабрь 1921 — апрель 1922 года).
В августе 1922 года III курултай народных представителей принял решение создать собственную Бухарскую Красную Армию. Специально для борьбы с басмачами в Бухару послан Главнокомандующий Вооружёнными Силами РСФСР С.С. Каменев. (Его деятельность позднее была отмечена орденом Красного Полумесяца 1-й степени Бухарской Народной Советской Республики). Однако за весь четырёхлетний период существования Бухарской республики басмачество не было уничтожено.
Бухарская республика стала первой на Востоке страной, где начала осуществляться политика национального примирения: отказ от вооружённой борьбы и кровопролития в отношениях с басмачами; представительство всего народа в политической структуре и экономической жизни; прекращение преследования за прежнюю политическую деятельность, всеобщая амнистия; уважение к исламу.
«Распространенные среди басмачей мнения о политической линии, антирелигиозной и экономической политике правительства следует искоренять, то, что не соответствует психологии народа, следует подвергать реформе, сохранив при этом революционные принципы политики…
Немедленно выплатить населению всю задолженность за продовольствие и другие предметы, взятые ранее различными путями у населения». (из материалов III Чрезвычайной сессии ЦИК БНСР. 20 февраля 1922 года).
«Объявить амнистию всем гражданам, насильно принужденным бежать с басмачами, и возвратить им отнятое или конфискованное у них имущество» (из протокола заседания Президиума ЦИК БНСР. 17 марта 1922 года).
«…Почаще… освещать сущность переживаемого момента, переход от непосредственной вооружённой борьбы к борьбе экономической…» (из постановления объединённого заседания ЦИК и Совета Народных Назиров. 23 декабря 1922 года).
«…Центр тяжести перенести на разъяснение населению сущности и природы басмачества и его действий, разрушающих народное хозяйство, превращающих целые кишлаки в кладбища… Нужно добиться того, чтобы дехканин видел в красноармейце действительного своего защитника… Урегулировать вопрос со снабжением частей Красной Армии продовольствием, прекратив раз и навсегда их самоснабжение за счёт населения… Отказаться от резких действий по отношению населения… соблюдать особую осторожность в подходе и при разрешении вопросов, соприкасающихся с бытом и религией» (из резолюции IV курултая Бухарской Компартии. 19 января 1924 года).
Эти меры давали ощутимые результаты. Только в течение января — февраля 1923 года в Западной Бухаре сложили оружие триста басмачей и семнадцать главарей мелких шаек; практически ликвидировано басмачество левобережья Вахша.
К 1922 году республиканский режим взял курс на более свободное развитие частного предпринимательства. В стране действовало около тридцати крупных торговых фирм, каждая с капиталом около 20 тысяч золотых рублей. Причём средства этих фирм превышали основной фонд национализированных промышленных предприятий, а ежёгодная прибыль исчислялась суммой в 800 тысяч рублей.
Первые результаты сулили реальные перспективы преодоления разрухи, возникшей во время гражданской войны.
Заметно было движение в культурной сфере. Один за другим открывались институты, первый Государственный театр, первое собственное почтово-телеграфное агентство, начали выходить газеты, журналы, создан первый Государственный музей и первое в регионе кинотоварищество. Бухарских студентов отправляли учиться в вузы Советской России и Германии.
Но, несмотря на достигнутые успехи, существование Бухарской Народной Республики оказалось недолгим. В сентябре 1924 года V Всебухарский курултай Советов БНСР принял такое решение:
«Бухарская Народная Советская Республика объявляется Бухарской Советской Социалистической Республикой.
Выражая волю народов Бухары, объявляем согласие на образование совместно с узбеками Туркестана и Хорезма — Узбекской Советской Социалистической Республики… Курултай решительно устанавливает необходимость вхождения Узбекистана… в СССР».
Принято утверждать, что такого быстрого развития событий требовали сложные международные условия. Возможно, это так. Но есть и другое мнение — что Бухарская Народная Советская Республика не пришлась по вкусу самому Сталину. Для задуманной им быстрой «спайки» наций необходимы были многонациональные государственные образования, а этому условию Бухарская республика не отвечала. Да и социальный состав правительства Файзуллы Ходжаева наверняка мог показаться будущему «вождю всех народов» «дурным примером».
Кроме Ходжаева, бывшего и первым премьером Узбекской республики, жертвами сталинских плах, тюрем и лагерей стали многие из тех, чьи имена неразрывно связаны с сентябрьским переворотом 1920 года: первый председатель Бухарской компартии Наджиб Хусейнов; занимавший тот же пост в 1923 году Абдулло Рахимбаев; первый нарком финансов Узбекистана Кары-юлдаш Пулатов; первые узбекские и таджикские профессора Абдуррауф Фитрат, Муса Саинджанов и Аббас Алиев; известные литераторы той поры Сайд Ахрори и Ахмеджан Абусаидов (Хамди); видные партийные и советские работники Узбекистана Абдурахим Юсуф-заде, Рахматулла Музаффаров, Атаходжа Пулатходжаев и многие другие. Не будет преувеличением сказать, что тридцать седьмой год стал трагедией для всего цвета бухарской интеллигенции.
Живыми из сталинских лагерей удалось выйти Карыюл-дашу Пулатову и Аббасу Алиеву. В 1965 году Военная коллегия Верховного суда СССР восстановила доброе имя Файзуллы Ходжаева.
Несмотря на условность такой постановки вопроса, нельзя не задуматься: если бы Ленин по-прежнему здравствовал после лета 1923 года, как бы все пошло дальше? Наверное, руководителям независимого государства вряд ли поставили в вину их интерес к интенсивным внешнеторговым операциям и стремление к экономической самостоятельности, к свободному предпринимательству, кооперации и акционерным обществам. Вероятно, не было бы такой спешки с национально-территориальным размежеванием. А лидеры сентябрьского переворота продолжали бы жить, отыскивая свой путь в истории.
Но всё произошло иначе. И правду о Бухарской революции стало возможно сказать почти через семьдесят лет.
ДИКТАТУРА ПО ТЕЛЕГРАФУ
Александр Крушельницкий
кандидат исторических наук
События Бухарской революции 1920 года традиционно излагаются историками в соответствии со схемой, заданной ещё в 30-х годах: 28 августа трудящиеся Бухары восстали против эмира; 29 августа созданный ими Временный революционный комитет обратился к правительству РСФСР с просьбой о военной помощи. Советское правительство направило в Бухару части Красной Армии во главе с М.В. Фрунзе. 2 сентября была освобождена столица ханства — город Старая Бухара. Эмир бежал в Афганистан. 8 октября провозглашено образование Бухарской Народной Советской Республики.
Схема эта до того проста, что естественно порождает вопросы. В самом деле: как удалось столь быстро создать советскую республику в Бухаре, которую называли в те годы «застывшей страной», где многое сохранялось «таким же, как было 300-400 лет назад»? Что за трудящиеся восстали там не просто против эмира, но, как получается, сразу за Советскую власть? Ведь, по оценке наших же современных этнографов и историков, даже «городское обществог. Бухары… по своему составу и бытовому укладу было ещё типично феодальным» (подчёркнуто мной. — А.К.). Ещё один вопрос: как же распространяли марксизм в феодальной, раздираемой межплеменной рознью исламской стране с нищим и в большинстве неграмотным крестьянским населением? Многие документальные свидетельства, скрытые до сих пор в архивах, явно противоречат принятым оценкам Бухарской революции. Нет должного объяснения и тому, что созданное ею государственное образование — Бухарская Народная Советская Республика — просуществовало всего 1420 дней. Так не пришло ли время критически осмыслить уроки тех давних событий?
Нетерпение
В марте 1919 года со всей очевидностью обнаружилось, что у руководства многонациональной Советской России нет единого подхода к решению вопросов национальной политики. В ходе развернувшейся на 8-м съезде РКП(б) полемики о праве наций на самоопределение возник вопрос о возможности революционной помощи Советской России народам, которым предстояло свергнуть эксплуататоров. Оказание такой помощи, считал Ленин, «возможно только в том случае, если переворот вполне назрел. И сделать это надо осторожно, чтобы своим вмешательством не задержать тот самый процесс дифференциации пролетариата, который мы должны ускорить. Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?… Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: «Мы скинем ваших эксплуататоров»? Мы этого сделать не можем… Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно». И, указывая на наличие в партии и её руководстве противоположного мнения: «Тов. Бухарин не хочет ждать. Им овладевает нетерпение…» (В.И. Ленин, ПСС. Т. 38, с. 158-159).
Революционное «нетерпение» примерно с середины 1920 года сказывалось и во взаимоотношениях Советского Туркестана с эмирской Бухарой.
К этому времени положение Туркестанской республики впервые стабилизировалось. Благодаря прорыву через Оренбургские степи войск 1-й армии и восстановлению сообщений с Советской Россией удалось изгнать белогвардейцев из Закаспийской области, уничтожить банды Анненкова в Семиречье, ударить по басмачам Ферганы. Заметно ослабела и угроза извне. В оккупированном англичанами Иране разворачивалась национально-освободительная борьба. К тому же в мае в Энзелийской операции на Каспии советская флотилия добила белогвардейцев и потрепала англичан. Наметился первый успех в установлении отношений Советской России с Афганистаном.
И лишь эмирская Бухара, кровавый режим эмира Сайд Мир Алима раздражали и мешали, как «последняя крепость в тылу Советской страны» (Ф.У. Ходжаев) и «караван-сарай для контрреволюционеров, белогвардейцев и мирового империализма» (В.В. Куйбышев). Таково было мнение и бухарских революционеров, и Турккомиссии, особенно её «военизированной» части: М.В. Фрунзе — командующего Туркестанским фронтом, В.В. Куйбышева — члена РВС, Г.И. Бокия — начальника Особого отдела.
Позиция руководства Советского Туркестана по отношению к эмирскому режиму определялась не только классовой солидарностью с бухарскими коммунистами. Заботили практические дела. На территории ханства со времён российского протектората размещались русские крепости в Чарджуе, Керках, Термезе, Кагане. В 1918 году их гарнизоны перешли на сторону Красной Армии, но после «колесовского похода» оказались в Бухаре во враждебном окружении.
В январе-мае 1920 года М.В. Фрунзе трижды безуспешно пытался убедить эмирское правительство снабжать гарнизоны крепостей продовольствием и восстановить телеграфные линии. Но ничего конкретного взамен он не предлагал, а эмир, в свою очередь, настаивал на выводе советских войск. Переговоры зашли в тупик. Правда, эмир не возражал против установления дипломатических отношений, и поблизости от Старой Бухары, в Кагане, открылись полномочное представительство РСФСР (т.е. Турккомиссии) и аналогичная миссия эмирского правительства.
И все же нормализовать отношения никак не удавалось: бухарцы обстреливали советские военные посты, похищали военнослужащих; гарнизоны в ответ захватывали заложников из окрёстных кишлаков. Наконец, в мае 1920 года из советского полпредства в Кагане поступило сообщение о «растущем военно-политическом объединении на религиозно-национальной подкладке… Бухары и Афганистана». Это явно противоречило твёрдой уверенности советского полпреда в Кабуле: «несомненно… что бухправительство чрезвычайно критически и осторожно относится к афганцам» (имелись в виду младоафганцы нового правительства Амануллы-хана). Более того, поводом к тревожному сигналу из Бухары послужил единичный факт: доставка туда четырёх пушек — давнего подарка эмиру от прежнего правителя Афганистана — Хабибуллы-хана.
Но «бухарский вопрос» уже стал для командования Турк-фронта, по собственному выражению М.В. Фрунзе, «самым проклятым вопросом». И сообщение полпреда сочли достоверным. Возникли опасения, что Бухара уже совместно с Афганистаном может оказать помощь ферганским басмачам. Командование Туркфронта отдало войскам на территории Бухары приказ о боевой готовности. Упоминаний об этом не встретить в литературе, но вот один из сохранившихся архивных документов. Уже 29 мая начальник Чарджуйского гарнизона Немудрое доносил командующему 1-й армией Туркфронта: «Вверенный мне гарнизон в боевую готовность приведён… По Вашему приказанию ввиду возможного прибытия в Чарджуй новых частей и для расквартирования таковых освобождены для пехоты школы и для кавалерии — заводы. 27-28 мая был в Новой Бухаре [Кагане], где был поставлен в известность товарищем Заремба [и.о. полномочного представителя РСФСР в Бухаре] о натянутых отношениях между Российским и Бухарским правительствами… Тов. Заремба заявил, что Чарджуйский участок при начале военных действий… должен стараться разоружить Старо-Чарджуйский гарнизон [эмирский], захватить бека, чиновниквв, мулл и не допускать к власти членов младобухарского комитета до особого распоряжения. После чего занять Чарджуйское бекство и… связаться с Новой Бухарой… Завтра, 30 мая, еду к Чарджуискому беку для заверения наших дружественных отношений» (ЦГАСА, ф. 110, оп. 1, д. 84, л. 2).
Руководство Бухарской компартии незамедлительно представило Фрунзе «План революционного выступления». Этот никогда не публиковавшийся документ тоже заслуживает подробного цитирования:
«1. Центральный комитет Б.К.П. приходит к заключению, что единственный путь к спасению страны от окончательного разорения чиновничьим произволом и от неизбежно за этим последующей анархии и захвата власти английскими хищниками — уничтожение существующего олигархического абсолютизма.
2. Ввиду отсталости народа в культурном отношении и отсутствия не только организованного пролетарского элемента, но и даже классового самосознания вообще, которое могло бы руководить как отдельными угнетенными, так и небольшими партизанскими группами угнетённых при проведении в жизнь затаенной веками мести, не допускать никаких сепаратных выступлений отдельных партизанских групп… собрать все революционные силы вблизи границы Бухары, чтобы организованно, под руководством одного лица начать военные действия против правительства…
3. Для направления и руководства революционным движением организовать аппарат Временного революционного комитета в составе 5 лиц исключительно из коммунистов, ибо железная диктатура Коммунистической партии одна только сможет поддержать в стране строгий революционный порядок и не допустить разрушения экономических ресурсов государства, а наоборот — наладить и использовать их для блага населения.
4. По вступлении в Бухару революционных войск образовать правительство в составе 11 комиссаров и издать манифест о низложении эмира и его правительства. На все области, очищенные от ставленников эмира, назначить своих беков, поставив под строгое наблюдение государственного контроля. Все новые мероприятия и законодательство должны быть строго обдуманы, чтобы они были несомненно направлены к сохранению и поддержанию экономического благосостояния страны. Все отрицательные стороны русской революции и хивинской революции должны быть приняты правительством во внимание и горький опыт этих революций должен быть использован возможно шире».
(ЦТАСА, ф. 110, оп. 1, д. 73, л. 7-7 об)..
Как видим, подсчёт необходимых сил отсутствовал, представление об организационной стороне дела было туманным, собственных сил для осуществления «Плана» у бухарцев явно недоставало. И Фрунзе отложил его реализацию, пометив на документе: «В дело». Но это не означало отказа от военного решения «бухарского вопроса». Напротив, командование Туркфронта в течение июня-июля получило из центра подкрепления, боеприпасы, усилило Аму-Дарьинскую военную флотилию и гарнизоны крепостей в Бухаре, произвело внеочередную мобилизацию.
Обычно утверждается, что именно эмирское правительство с начала 1920 года готовилось к нападению на Советский Туркестан. Вряд ли это соответствует действительности. Прежде всего отсутствуют какие-либо документальные свидетельства: разведсводки Туркфронта вплоть до начала июля совершенно спокойны. Кроме того, эмир (кстати, получивший в России военное образование) не был самоубийцей и не мог не понимать, что силы слишком неравны: 13 тысяч сарбазов эмирской армии с фитильными (!) пушками против 70000 опытных бойцов с современным вооружением и боевой техникой (именно такое соотношение показывают подлинные архивные документы 1920 года)!
Поэтому, пока в Туркестане шла усиленная военная подготовка, эмир снарядил посольство в Москву. В его послании на имя наркома иностранных дел Г.В. Чичерина, датированном 8 июня 1920 года, говорилось:
«В виду закрепления незыблемых уз дружбы между великой Советской Республикой и Бухарским государством, постоянно испытывающим необходимость дружественного обмена мыслями по разным вопросам, я счёл за благо и своей обязанностью с открытием нормального [железнодорожного] движения к центру России отправить в Москву чрезвычайное посольство во главе с Мирза-Мехды Ходжабеем, в искренности которого Великая Республика могла неоднократно убедиться за время его пребывания в полномочном представительстве ханства в качестве моего представителя… С ним следует посольство в составе представителей министерств: военного, иностранных дел, торговли и финансов.
Надеясь на благосклонный приём посольства со стороны Великой Республики, к коей я и мой народ питаем самые искренние чувства дружбы, а также веря в благополучное разрешение всех вопросов, касающихся дружественных взаимоотношений, и прося передать от моего имени и имени моего народа правительству Великой Республики сердечный привет и наилучшие пожелания, остаюсь с почтением
Эмир Бухарский».
Известие о посольстве, благополучный исход которого фактически похоронил бы все надежды на советскую помощь в свержении эмира, необычайно взволновало ЦК Бухарской коммунистической партии. Председатель ЦК телеграфировал Фрунзе из Кагана 16 июня: «Обстоятельства резко изменились, что требует немедленного выступления, почему просим отпустить 1000 винтовок, 300 револьверов, 150 бомб и 3 походных пулемёта. Предложите отпустить 3 миллиона [рублей] николаевскими и керенскими знаками и всё захватите с собой. С нетерпением ждём Вас. Сообщите день выезда. Время не терпит.
Председатель ЦК Бухарских коммунистов Наджиб Хусейнов» (ЦГАСА, ф. 110, оп. 1, д. 73, л. 4).
Уполномоченный РВС Туркфронта, чьим шифром была передана телеграмма, счёл необходимым на всякий случай дополнить: «За содержание настоящей телеграммы полпред и я ответственность с себя снимаем». Реакция Фрунзе нам неизвестна. Но события уже приобрели необратимый характер. 2 июля для расквартирования продолжавших подходить воинских подкреплений советское командование в Кагане захватило здания, принадлежавшие правительству Бухары, в том числе и дворец, резиденцию самого эмира. Караул был разогнан. Все это происходило буквально на глазах бухарского дипломата (Ходжа-Бека-Токсаба), но его запрос советскому полпреду и дальнейшие представления министра иностранных дел Бухары остались без ответа.
Когда об этом стало известно в Старой Бухаре, началась массовая военная истерия: фанатичные толпы во главе с муллами потребовали раздачи оружия. В разведсводке штаба Туркфронта за 7 июля 1920 года впервые сообщалось: «Бухара за последние дни представляет вооружённый лагерь». В этот день эмир подписал указ о подготовке «священной войны против неверных».
Обстановка накалялась так быстро, что уже 16 июля и.о. полпреда в Бухаре Луцевич-Заремба телеграфировал в Ташкент: «Железнодорожную ветку в старый город [Бухару] необходимо охранять: как равно и нашу станцию. Прошу разрешения демонстративно послать бронепоезд на несколько часов, который и оставит по всей линии железной дороги охрану. Кроме того, поезд сможет сыграть роль дипломатического аргумента по нескольким вопросам» (ЦГАСА, ф. 110, оп. 3, д. 288, л. 9).
К чести командования Туркфронта, такой «дипломатический аргумент» не был пущен в ход, хотя в Ташкенте уже не сомневались, что теперь окончательно «открылся путь к нашему победному шествию на восток для новых подвигов и освобождения угнетённых народов!» (из обращения командования Туркфронта к войскам 19 июля 1920 года).
Основное внимание Советского правительства в Москве было приковано тогда к Западному (против белополяков) и Южному (против Врангеля) фронтам. «Бухарский вопрос» в поле зрения Совнаркома возник явно неожиданно. Вехи нарастания событий отмечены в биохронике В.И. Ленина.
«Не ранее 1 августа. Ленин делает надпись «Бухара (?)» на телеграмме М.В. Фрунзе по вопросу о политике Советской России по отношению к Бухаре… Не ранее 8 — не позднее 10 августа. Ленин знакомится с записью разговора по прямому проводу командующего Туркестанским фронтом М.В. Фрунзе с начальником Полевого штаба Реввоенсовета республики П.П. Лебедевым о положении в Бухаре и с написанным Н. Н. Крестинским проектом директивы ЦК РКП(б) Реввоенсовету Туркфронта. 10 августа. Ленин участвует в заседании Политбюро ЦК РКП(б), на котором обсуждаются вопросы:…проект ответа М.В. Фрунзе на его запрос».
11 августа в Ташкент направлена директива Политбюро ЦК РКП(б):
«1. Необходимо принять все меры к защите русского населения и русских государственных учреждений как на территории Бухары, так и на пограничных с Бухарой местностях Туркестана. Но не брать на себя инициативу нападения на бухарскую территорию и на бухарские воинские части.
2. Ввиду возможного всё-таки столкновения по инициативе бухарского правительства, необходимо развить в Туркестане, главным образом среди туземного населения, самую широкую и энергичную агитацию, разъясняющую контрреволюционную работу бухарского правительства, английских агентов и русских контрреволюционеров и призывающую дать отпор могущему последовать бухарскому нападению.
3. В процессе этой агитации создать добровольческие или иные туземные воинские части с влитием в них значительного количества мусульман-коммунистов и придвинуть эти части к границам Бухары.
4. Замена подготовительных к обороне мероприятий наступлением по нашей инициативе может произойти лишь при наличии более или менее популярного бухарского революционного центра (хотя бы на нашей территории), призывающего нас к такому наступлению и не иначе, как с согласия новых членов Турккомиссии [Г.Я. Сокольникова, Г.И. Сафарова и Я.X. Петерса], которые должны приехать к 20 августа» (Директивы командования фронтов Красной Армии. Сб. документов, т. 3., М., 1976, с. 543).
Немедленно по получении этой директивы, утром 12 августа, командующий Туркфронтом приказал войскам «в связи с ожидаемым выступлением бухарского народа на путь открытой борьбы со своим эмиром» выдвинуться на исходные позиции и подготовиться к наступлению.
В этот же день Фрунзе сообщил в Москву, что ему не удалось «добиться ценою всяких уступок искренне добрососедских отношений с эмиратом». 16 августа эти слова подтвердила новая телеграмма за подписями Куйбышева и Бокия.
Ускоренно завершалась подготовка того бухарского революционного («более или менее популярного») центра, о котором шла речь в директиве Политбюро ЦК РКП(б): 18 августа на IV конференции БКП принято решение об объединении бухарских коммунистов с младобухарцами-революционерами. А 25 августа сформирован «Партийный центр по руководству народной революцией в Бухаре» в составе В.В. Куйбышева, Н. Хусейнова, Ф. Ходжаева. Теперь всё было готово.
25 августа в 16 часов 40 минут Фрунзе телеграфировал Главнокомандующему всеми вооружёнными силами республики С.С. Каменеву: «23 августа прибыли Сокольников, Сафаров и Петерс. В течение 23 и 24 они ознакомились с обстановкой, убедились, что никакие уступки не могут в конечном итоге изменить определённо враждебное отношение к нам со стороны Бухары… За последние дни проявилось совершенно ясно стремление Англии протянуть своё [влияние] через Афганистан в Бухару на Хиву…
Время для разрешения вопроса уже теперь значительно упущено. В случае же дальнейших проволочек при неблагоприятной общей конъюнктуре грозит созданием чрезвычайных осложнений. Вновь приехавшие товарищи признали необходимым немедленное решение вопроса. В связи с этим т. Сокольников не счёл возможным принять от меня командование и решено временно задержать меня здесь.
Полагаю, что, несмотря на многие невыгодные обстоятельства, созданные проволочки, дело может быть при должной энергии разрешено в 2-недельный срок считая с настоящего дня (подчёркнуто мной. — А.К.). Приготовления частей производятся усиленным темпом. Предполагаю, что развития событий можно ожидать к 25 августа [датировка документа]. Докладывая об изложенном, ожидаю ваших дальнейших указаний» (директивы командования фронтов Красной Армии. Сб. документов, т. 3., М., 1976, с. 553).
В действительности «указаний» уже не требовалось: за 3 часа до отправки этого доклада, в 13 часов 25 августа 1920 года, войскам была отдана точная директива: «Бухарский народ восстал против своих поработителей… Для оказания революционной братской помощи бухарскому народу… с рассветом 29 августа начать активные действия» (там же, с. 550).
Победы полные и неокончательные
На рассвете 29 августа 1920 года (в точном соответствии с директивой командования Туркфронта, дополненной личным устным приказом командующего) отряд туркменских всадников под командованием Куль-Мухамедова захватил Старый Чарджуй и тамошнего бека. Сформированный тут же ревком немедленно, как и было условлено, запросил поддержку у командования Туркфронта. Началась Бухарская операция.
Вспомним наименее известное: при штурме Старой Бухары сильно пострадали население и укрывшиеся в городе жители окрёстных кишлаков. На третьи сутки непрерывного обстрела и бомбардировок на улицах Старой Бухары, по свидетельству пленного, «убитых накопилось так много, что даже тела не успевали убирать». А руководитель штурма Г.В. Зиновьев докладывал, что «город значительно пострадал, главным образом от пожара», дополняя: «был грабёж дворца эмира, разграблено много золота».
Я упоминаю это не для того, чтобы посмаковать подробности или бросить тень на честное имя участников штурма, шестьсот из которых легли у стен города. Грабителями были действительно «немногие укрывавшиеся в бою прохвосты». Важно другое: военная победа не увенчалась столь необходимой тогда моральной победой Красной Армии, хотя она и пришла в Бухару с лозунгами братства и справедливости. «Издержки» военных действий неизбежно дали нежелательный эффект, они стали поводом для раздувания антирусской пропаганды. К сожалению, как мы увидим, этот «побочный эффект» ещё долго не удавалось изжить. А ведь армия Бухарской республики существовала лишь номинально и обеспечение вооружённой поддержки власти целиком легло на Красную Армию.
Неудача в деле создания бухарской революционной армии наметилась с первых же дней. Поэтому участие «краснобухарских полков» в Бухарской операции было скромным (вопреки утверждениям, распространённым в литературе): отряд Куль-Мухамедова, закончив свою миссию в Чарджуе, вскоре «оказался разогнанным местными туркменами» (формулировка оперсводки штаба фронта). А 1-й Восточный полк (300 бывших дезертиров эмирской армии) лишь осуществлял так называемую демонстрацию, то есть, если пользоваться словами старого русского устава, «передвигаясь в виду неприятеля, обозначал своё присутствие». Так что победная реляция Фрунзе в Москву: «Крепость Старая Бухара взята… соединенными усилиями красных бухарских и наших частей» — в отношении «соединённых усилий» отражала скорее перспективу.
Меры к созданию собственно бухарской армии принимались с первых дней существования Бухарской республики: 5 сентября 1920 года Туркфронт передал назирату военных дел 2 полка, батальон и артбатарею, чтобы затем набрать добровольцев и довести численность формируемой армии до состава бригады. Но уже 6 октября военный назир доложил, что добровольцев недостаточно для укомплектования армии (т.е. бригады). 30 декабря Совет назиров постановил призвать в армию 2 тысячи человек. А уже 1 февраля 1921 года пришлось сформировать специальную Центральную комиссию по борьбе с дезертирством. И ещё долго наличных войск республики едва хватало для караульной службы в столице.
Между тем вооружённая сила потребовалась новой республике сразу же, поскольку победа, достигнутая в Бухарской операции, не была окончательной. Бежавший из осаждённой столицы эмир обосновался в Гиссарском бекстве Восточной (горной) Бухары и вскоре поставил под ружьё до 15 тысяч человек. С середины октября 1920 года В.В. Куйбышев, назначенный полпредом РСФСР в Бухарской республике, торопил командование Туркфронта с организацией военной экспедиции против эмира. Её снабжение возлагалось на Всебухарский ревком, то есть на население. С неизбежной последовательностью страна, втягиваясь в гражданскую войну, вступала и в полосу хозяйственной политики «военного коммунизма», массовых реквизиций.
На этот раз военная «экспедиция» вроде бы увенчалась полной победой: войска эмира рассеяли, сам он бежал в Афганистан. Осознание просчётов пришло позднее. Предоставим слово документам:
«Гиссарская экспедиция, имевшая цели исключительно военного характера, оправдала себя: скверно вооружённый противник не мог принять ни одного открытого боя… Но были тяжёлые картины восстаний, за которыми следовали тысячи жертв невраждебных нам туземцев… несознательно поддавшихся яду фанатизма. Даже восстаниями нельзя назвать эти бешеные порывы, т.к. последние зависели не столько от противосоветской агитации… сколько от исторического развития страны… Разве следы разрушения, оставленные позади от Старой Бухары до Афганской границы, при отсутствии закрепления каждого шага путём хотя бы искусственного насаждения пролетарской власти могут оказать влияние на забитое, замученное не одним десятком лет жесточайшей деспотии население Бухары? И разве можно отсутствие власти на местах принять за явление, диктуемое законом революции?…Та власть, которая есть в Бухаре, доверием населения не пользуется, и если не слышно открытого ропота и недовольства, то чувствуется сдержанная озлобленность… Как бы некультурны туземцы ни были, угрозу они видят не в советских органах (т.е. ревкомах), а в вооружённой силе, и это обстоятельство роняет в их глазах авторитет власти.
…Местная власть, с одной стороны, сознает свою опору в лице Красной Армии, но с другой, имея органически-родственную связь с населением, сторонится параллельно с нею работающих политорганов Красной Армии… Всякое начинание, подсказанное ревкомам, ими тормозится». (из доклада начальника политотдела экспедиционного корпуса в политуправление Туркфронта 19 апреля 1920 года. ЦГАСА, ф. 110, оп. 2, д. 12, л. 50-51).
«Население…до Аму-Дарьи до сего времени неосведомлено о Советской власти. Революционный переворот в Бухаре почти не затронул широких масс дехканства. Земельный вопрос остался неразрешенным. Население по-прежнему в полной зависимости от ставленников эмира, его чиновников и агентов. Бегство эмира в Афганистан заставляет население недоверчиво относиться к красным войскам, к организационным начинаниям совработников. Население тёмное, фанатичное, забитое, привыкшее к ранее совершавшимся частым династическим переворотам, ждёт возвращения эмира… Войско эмира не разбито, не уничтожено, оно только под давлением наших отрядов рассыпалось и рассосалось по кишлакам и в любую минуту может быть снова организовано…» (из донесения политотдела Бухарской группы войск Туркфронта 15 апреля 1920 года, ЦГАСА, ф. 110, оп. 2. д. 640, л. 5,7).
Все армейские политработники давали однозначно низкую оценку деятельности местных органов власти Бухарской республики.
Общую тяжёлую обстановку показывает сводный отчёт политуправления Туркфронта от 15 июля 1921 года: «Боевая подготовка красноармейцев 1-й кавдивизии хорошая. Все красноармейцы — оренбургские и семиреченские казаки, в большинстве служившие в старой армии. На настроение влияет долгое пребывание в диких степях Восточной Бухары, недостаток обмундирования, ненормальное снабжение, климатические условия… Дисциплина в частях совершенно отсутствует, все части пропитаны партизанским духом… Из 2-го кавполка под давлением красноармейцев сбежал военком. Этот же полк вынес постановление перебить весь командный и комиссарский состав; призыв встретил живой отклик среди красноармейцев других частей. Мародёрство и насилие — обычное явление…
Снабжение частей всеми видами довольствия самое плачевное, и в дальнейшем нужно ожидать ещё худшего… Частям часто приходится самоснабжаться. Население близлежащих кишлаков добровольно продуктов и фуража не даёт, т.к. опродкомдив задолжал населению около 100 миллионов, и, таким образом, приходится брать силой, вследствие чего иногда происходят вооружённые восстания» (ЦГАСА, ф. 110, оп. 2, д. 71, л. 38-39).
Можно понять сарказм начполитотдела Гиссарской экспедиции: «Население… не будучи способным… усвоить тонкости восточной политики, бежит. Бежит в Афганистан…». «Нет, не было и не будет прочного успеха при политике военной, — заключал он, — если на задворках остаётся экономическая основа борьбы».
Но осознание того, что разрушенное экономическое равновесие нельзя восстановить оружием, пришло к политическому руководству Туркестана и лидерам Бухарской революции не сразу. Потребовалась радикальная смена состава Туркбюро и Турккомиссии (решением Политбюро ЦК РКП(б) от 14 октября 1921 года), чтобы начался отход от исключительно военных методов.
И тут со всей очевидностью выяснилось: малочисленные и слабые местные ревкомы, назначенные центром и в большинстве оторванные от населения, не могли служить опорой для проведения земельно-водной реформы. Взять средства для экономической помощи районам, опустошенным войной, неоткуда. Вести необходимую разъяснительную и просветительную работу почти некому. В лучшем случае ограничивались очередным митингом с такой, например, резолюцией: «Да здравствует наш мировой пророк Ленин, ЦК партии, III Интернационал!» Но что даст лозунг на фоне широко развернувшегося «самоснабжения»? Положение дехканина ухудшилось из-за неупорядоченного (экстренного) взимания налогов, запрета частной торговли (а другой не было!) и т.д. Отмена шариатского суда и старых школ, конфискация церковных имуществ воспринимались как посягательство на ислам.
Наконец, произошло то, чего так опасались ещё в 1920 году: ферганские басмачи установили связь с басмачами, появившимися теперь и в Бухаре. Консолидацией их сил под знаменем «священной войны за ислам» занялся известный панисламист, бывший военный министр Турции Энвер-паша. В Восточной Бухаре, где с новым ожесточением вспыхнули бои, пришлось вводить чрезвычайный режим «диктаторской комиссии». И лишь весной 1924 года кое-где в Бухарской республике стали появляться выборные (то есть собственно советские) органы власти. Но дни Бухарской Советской Республики были уже сочтены.
Революционная власть в Бухаре, вынужденная с самого начала опираться на помощь войск Туркфронта, зачастую воспринималась населением как чуждая. Создавалась почва для успеха контрреволюционной пропаганды, отряды басмачей пополнялись обманутыми и даже беднотой, пострадавшей от реквизиций. Один за другим вспыхивали мятежи. Для их подавления вновь и вновь обращались к вооружённой силе. Вырваться из этого порочного круга самостоятельно, за счёт собственных скудных средств и при отсутствии прочной и широкой социальной базы революционный режим Бухары не мог. Для удержания власти требовалась постоянная помощь извне. Очень быстро, к 1923 году, численность войск Красной Армии в Бухаре возросла с 3000 до 30000 человек, в то время как бухарских красноармейцев насчитывалось всего 400.
Кризис неизбежно проявился и в фактически непрерывных междоусобных конфликтах в руководстве. Формально объединившись 11 сентября 1920 года в Бухарскую компартию, бухарские коммунисты (они заняли все посты в высшем органе власти — Всебухарском ревкоме) и бывшие младобухарцы (получившие места в правительстве — Совете Назиров), по сути, не нашли общего языка для выработки единого политического курса.
Ф. Касымов и Б. Эргашев упоминают в своей статье об осуществлявшейся в БНСР «политике национального примирения». Речь идёт, видимо, о тех мерах, которые предусматривались постановлением Политбюро ЦК РКП(б) от 18 мая 1922 года «О туркестанско-бухарских делах»: возврат вакуф-ных (церковных) земель, легализация шариатских судов, амнистия части басмачей. Но на деле всё нередко сводилось к временному успеху переговоров с басмачами. Руководители республики так и не сумели предложить и отстоять реальную альтернативу политике «советизации» — реформ по унифицированному усредненному образцу, без учёта национальной и социальной специфики.
Фракционная борьба обескровливала руководство республики. О том, как шёл этот процесс, даёт представление самый краткий «мартиролог»:
А. Мухитдинов — бухарский коммунист, председатель Всебухарского ревкома, высказывался за самостоятельность дипломатических связей БНСР, вывод войск Красной Армии; в августе 1921 года отстранён от государственной деятельности.
У. Пулатходжаев — младобухарец, первый председатель ЦИК Советов БНСР; в декабре 1921 года перешёл на сторону Энвер-лаши.
Куль-Мухамедов — уже упоминавшийся командир первого национального формирования армии БНСР; не желая воевать против басмачей, в 1922 году эмигрировал в Афганистан.
А. Арифов — коммунист, член Всебухарского ревкома, с 1921 года — военный назир; в марте 1922 года перешёл к Энвер-паше.
Н. Хусаинов, X. Алиев, X. Ибрагимов, М. Ахмедов, С. Юсупов, А. Акчурин — большинство членов ЦК БКП, избранного в августе 1920 года; возглавили группу так называемых «левых коммунистов», в её разгоне в мае 1922 года в качестве представителя ЦК РКП(б) принимал участие Г. К. Орджоникидзе, который впоследствии недоумевал, «почему всех их вообще считали коммунистами».
И. Агдаров — один из первых организаторов БКП; в 1922 году скрылся после подавления попытки переворота, в которой участвовал вместе с другими «левыми коммунистами».
А. Ходжаев — младобухарец, уполномоченный Совета На-зиров по Восточной Бухаре, выступал против «советизации» и за вывод Красной Армии; отстранён от государственной деятельности в 1923 году.
А. Фитрат — идеолог младобухарцев, затем член ЦК БКП, назир просвещения; обвинён в злоупотреблениях и отстранён от государственной деятельности в 1923 году.
Неоднократные «чистки» БКП и, следовательно, государственного аппарата республики (операции эти велись с участием представителя ГПУ Г. Агабекова, о чём он поведал в своих «Записках чекиста») разрушали с трудом создававшиеся центральные и местные административные структуры республики.
До конца своего существования Бухарская республика так и не смогла добиться серьёзных успехов в решении стоявших перед ней проблем экономического, государственного и культурного строительства. Усугубились давние противоречия между центральной (узбекской) Бухарой и её восточными и северными районами (с соответственно таджикским и туркменским населением), где не утихала гражданская война.
19 сентября 1924 года БНСР вошла в состав СССР, 27 октября перестала существовать: её территорию поделили вновь созданные Узбекская, Туркменская и тогда ещё автономная Таджикская республики. Нерешенные проблемы поделить было нельзя: они остались общими.
Осознание невозможности решить эти проблемы военно-коммунистической атакой, несомненно, сыграло свою роль при выборе путей последующего развития Советской Средней Азии. Но в ином, более широком значении уроки «бухарского эксперимента» были, видимо, прочно забыты.
