Ко 85 летию известного художника Рузы Чарыева
Много лет назад встретились два талантливых человека — художник Рузы Чарыев и певец Батыр Закиров. Р.Чарыев написал живописный портрет популярного певца, увековечив его образ. Б.Закиров написал литературный портрет известного художника «Каждый день — день творчества», который был опубликован 24 сентября 1976 г. в популярной в те годы газете «Советская культура».
Батыр Закиров
КАЖДЫЙ ДЕНЬ — ДЕНЬ ТВОРЧЕСТВА
В весеннем своем наряде Ферганская долина, словно юная невеста. Вся она светится коврами тюльпанов, разостланными по холмам. Такой изобразил весну художник Рузы Чарыев, с которым я познакомился однажды в Фергане. Я был на гастролях, он приехал писать свой холст. Помню, мой товарищ, пианист, тогда спросил: «Кто это? Какой человек необычный!»
Необычное впечатление о себе Чарыев оставляет у каждого, кто не знает его или видит впервые. Такое впечатление он произвел и на меня, когда я первый раз оказался в его мастерской. Не успел я войти, как он сразу, не соблюдая церемоний узбекского гостеприимства, схватил кисти и с ожесточением бросился к холсту — писать мой портрет. Вот тут-то и явил себя этот «необычный человек». Началось какое-то буйство, колдовство, сопровождаемое резкими, темпераментными движениями рук и всей его грузной фигуры. Ошеломлённый и зачарованный, я сидел, не смея пропустить ни одного порыва художника.
С радостью я сознавал, что стал счастливым очевидцем таинств творчества и мгновений подлинного вдохновения. Я видел его глаза — пытливые, в которых были сосредоточенность исследователя, радость ребенка и озарение первооткрывателя.
И при этом он без устали громко разговаривал. 0н расспрашивал меня о певцах, о гастролях, о песнях, о музыке. «Гендель! Бах! Мендельсон! Вот титаны! Если бы суметь объять их, понять, как складывается искусство. А Караваджо? Боттичелли? Леонардо? А фрески, фрески Пенджикента? Сикейроса? Если бы приблизиться к ним хоть на минутку! В этом мире надо работать, работать и работать!»
Так восклицал он, продолжая неистово орудовать кистью. А затем неожиданно запел — громко, весело. Он пел оперные арии, узбекские народные песни и какие-то известные только ему вокализы. Просидел я, видимо, долго, ибо Чарыев успел тогда сделать не только рисунок, но и проложить подмалевок будущего холста.
Я много работал с композиторами, был свидетелем рождения песни, видел, как ведет режиссер репетиции, как снимается фильм, ездил с художниками на этюды, но такой встречи у меня еще не бывало. Тогда я открыл для себя художника Чарыева, одержимого искусством, жадного к творческому действию и фанатично преданного палитре, мольберту. Да, он необычный, или кажется таковым потому, что постоянное художническое возбуждение не отпускает его от себя. Он постоянно в работе.
Его мастерская — это не только четыре стены, где стоят мольберт и холсты. Это и улицы, и дома, где он бывает, это города и села Узбекистана, это его встречи с людьми и его бесконечные поездки.
Чарыев рисует и пишет все, обо всем и все время. Он без этого не может. Он без этого не он.
Сам о себе он говорит: «Я молодой художник». Молодой потому, что всегда учится. Ибо считает: то, что написано сегодня,- ступенька к дню завтрашнему. Завтра — ступенька для следующего дня. К тому, что еще предстоит открыть. Открыть, чтобы с восторгом рассказать об этом в своих светлых, радостных, добрых и человечных картинах. Все явления жизни он рассматривает через призму живописи, через призму творчества. Он твердо убежден, что искусство нужно каждому. Он призывает всех и всегда любить живопись, воспитывать в себе умение ее видеть и понимать.
— Почему вы не приходите к нам, в наши мастерские? Не посмотрите наши работы? Не поговорите, не поспорите с нами?! — говорит он при каждой встрече с поэтами, актерами, режиссерами.
Его любимый афоризм: «Живопись — любимая сестра в семье искусств».
Как правило, Чарыев, делая наброски, показывает их коллегам, близким, советуется, как найти пути и подступы к образу. Поэтому так дороги и интересны для меня написанные Чарыевым портреты художника Карахана, композитора Акбарова, актрисы Нарбаевой, искусствоведа Такташа и многих других. Я знаю их такими, какими представил их Рузы, — живых и близких моему сердцу людей.
Чарыев — личность яркая, страстная, восторженная. И его полотна такие же — динамичные, экспрессивные. Я люблю его пейзажи — мне нравится, как пишет он горы. Я люблю горы Чарыева. В них, пожалуй, больше всего чарыевской натуры. Он пишет их всегда в самых неожиданных ракурсах и измерениях. Его горы символичны, значительны. Здесь и рисунок, и живопись плотные, темпераментные. Это его красный «Чарвак», это огненно-золотистые холмы и отроги его родного Байсуна. Мне нравится скупость палитры в пейзажах Чарыева. Это обычно удивительные и виртуозные вариации одного, двух цветов. Особенно нравится «Ферганская долина» — я не перестаю любоваться многоплановой композицией этого вечернего пейзажа. Прозрачность красивого и эмоционального тона картины будто звучит. Я называю ее вечерней песней.
Многие холсты Чарыева можно назвать песнями. А как иначе скажешь о его «Колыбельной»? На фоне красного ковра склонилась мать к колыбели. Национальный узор ковра, старинная узбекская колыбель, светлое, теплого тона платье, длинная смоляная коса, ниспадающая на плечи и спину молодой матери,- все это словно зримые слова узбекской народной песни «Черные мои косы…»
И его «Воспоминание о детстве» со светлой и чуть грустной мелодией: бледно-оранжевый закат над горным кишлаком, голубые облачка дыма над приземистыми глинобитными кибитками и вечереющие окрестные холмы. Песня — это полная мажорного звучания мелодия девичьей красоты, юности в картине «Когда созрел гранат». А вот песни шутливые, с добрым юмором изображены в серии портретов байсунских старушек и задорных девчат- словно народные веселые напевки.
Люблю чарыевских стариков. Неповторимые наши старцы, мудрецы из Самарканда, из Бухары и Ташкента! Почтенные их бороды, обрамляющие бронзовые лица, белоснежные чалмы и пестрые халаты — разве это не песни, не баллады родного края!
Портреты Чарыева — это портреты наших современников. Перед нами личности — люди, живущие рядом, наши добрые друзья. «Вот знакомьтесь,- будто говорит Чарыев, представляя их — мой друг студент, очень интересный парень. Обратите внимание, какое у него красивое, одухотворенное лицо. Наверное, такими были молодые Бируни или Улугбек. А это моя приятельница из Африки. Посмотрите, сколько достоинства в ее осанке!» Горделивая, словно высеченная из черного камня,- это героиня его «Черной Африки».
Трудно как-то заканчивать этот рассказ о художнике Чарыеве. Трудно потому, что каждый раз, встречаясь с ним в мастерской, на выставках, я вижу все новые и новые его работы, и в каждой он по-новому интересен. В них он сам, бесконечно неугомонный и неуемный. Каждый новый день, каждый новый труд для него праздник — праздник новых встреч, узнаваний, открытий. Праздник новых лиц и новых красок, бесконечный праздник работы и творчества. Я знаю, что приду к нему в мастерскую и увижу его, как всегда, одержимого беспокойством и радостью. И снова услышу, как он восклицает: «Не копайтесь и не суетитесь над всякой мелочью — в этом мире надо работать, работать и ра6отать!»
Источник: www.sanat.orexca.com
