Все о литературе, авторах и их книгах
Литература Востока и Запада
ПЕРВЫЙ полноценный перевод «Ады» в кропотливом исполнении Сергея Ильина появился недавно и стал, надо полагать, вторым после русского «Улисса» примером вдохновенного труда переводчика, прожившего с романом, по собственному признанию, восемь лет, тщательно отыскивая параллели многомерным набоковским пассажам в потускневшем было языке современных толмачей.
Далее
ПОХОЖЕ на то, что с трепетной любовью к нашим недавним кумирам ныне покончено. Как и с уважением к их памяти, а заодно с нравственной щепетильностью вообще. Последняя только в одном-единственном случае вдруг обострилась: в отношении к себе любимому. Ибо возникла неслыханная прежде возможность: чуть что — подать в суд за оскорбление чести и достоинства. Такая щепетильность, однако, привилегия живых. Если же кумир отошел в мир иной — не взыщите: свобода! Далее
Два политических сюжета из неизвестных писем М. Горького
Еще недавно фигура Горького казалась смертельно залакированной и политически одноцветной. Ныне интерес к Горькому (особенно к политическим аспектам его биографии) по вновь открывшимся обстоятельствам, если пользоваться юридической формулой, стал живым, даже горячим, а неоднозначность суждений на сей счет — вполне расхожей.
Годами складывались личные взаимоотношения Горького с лидерами русской социал-демократии, и публикации последних лет предмет этих взаимоотношений не исчерпали. Новые документы вносят новые, подчас существенные штрихи, дополняя и уточняя то, что уже вошло в исследовательский оборот.
Сюжет первый:
Горький — Троцкий — Ленин. 1909
13 июня 1909 года с острова Капри в Австрию ушло письмо. На конверте, заполненном, скорей всего, М. Ф. Андреевой, был начертан адрес: Вена, улица Фридегассе, 40, и указан получатель: синьор Лео Бронштейн.
Далее
О уж эти юбилеи. По лицу Беллы Ахмадулиной, по крайней мере на последних ее выступлениях, читается усталое желание убежать от всего этого. Потому что определенное четное или нечетное количество лет жизни рубежи, зримые для окружающих, но никакого отношения не имеющие к ее поэтическим рубежам-рубцам, незримым для большинства, но только не для нее самой. Но ведь не поспоришь. Не поймут.
Поэт истинный проживает на некоем опасном водоразделе двух глобальных культур — земли и неба. Из этих микровзрывов и состоит поэзия. Так вот, то небо, в котором время от времени пребывает Ахмадулина, имеет в ее стихах псевдоним — «сад».
«Я вышла в сад», — я написала.
Я написала? Значит, есть
хоть что-нибудь? Да, есть, и дивно,
что выход в сад — не ход, не шаг.
Я никуда не выходила. Я просто
написала так:
«Я вышла в сад»…
Далее
Микроб хамства по отношению к литературе живуч и заразителен
ВЕСЕЛИТЬСЯ мы умеем, тем более что издавна «веселие Руси есть питие», и справляемся мы с этим отлично. А вот радоваться, особенно успехам ближнего, оказывается нам так же сложно, как блюсти заповедь «Возлюби ближнего как самого себя». Не получается у нас радость, не идет, как и достоинство, что давно уже было замечено Жванецким.
Но дело не только в этом. Теперь даже поздравлять тех, кто получает премии, не принято. Нынче журналисты некоторых газет в развязной, нагловато-хамской манере информируют нас о некоем событии, которое их как бы мало волнует и даже подчас раздражает, но вот поди же, приходится об этом писать.
Далее
КТО-ТО из шолоховской свиты вызвался подсказать патрону, в чем своеобразие романа «Тихий Дон». И с тех пор нобелевский лауреат охотно повторял, что, обращаясь к эпохе гражданской войны, все писали о борьбе красных с белыми, а он, напротив, — о борьбе белых с красными.
Казаков, стало быть, Михаил Шолохов мог называть белыми, хотя в «Тихом Доне» казаки белых не жалуют и себя к ним, естественно, не причисляют. Да и красным разница очевидна. «Не то белые прорвались, не то казаки восстали», — говорит, например, сообразительный следователь из ревтрибунала.
Катастрофическое несовпадение того, что было известно о Шолохове, с тем, каким представлялся читателям «Тихого Дона» его автор, плодило упорные слухи о плагиате. Случалось, их подпитывали сами шолоховские апологеты. Как-то Натан Эйдельман возбужденно рассказывал о недавней книге Сергея Семанова. Она обнаруживала в «Тихом Доне» неправдоподобно обширные, живые и точные свидетельства о мировой войне, на которой Шолохов, разумеется, не был и быть не мог.
— Это удушение в объятиях, -восклицал историк. — Ясно, что речь должна идти об очень крепком соавторстве.
Далее
В СЕДЬМОМ часу утра рука торжественно содеяла заглавие, возглавие страницы и надолго остановилась, как если бы двух построенных слов было достаточно для заданного здания, для удовлетворительного итога, для важного события. Плотник, возведший стропила поверх еще не зримой опоры, опередил тяжеловесные усилия каменщика, но тот зряче бодрствовал, корпел, ворочал и складывал свои каменья, его усталость шумела пульсами в темени и висках, опасными спектрами окружая свет лампы и зажигалки.
Меж тем день в окне заметно крепчал, преуспевал в тончайших переменах цвета. Я неприязненно глядела на неподвижную правую руку, признавая за ней некоторые достоинства: она тяжелей и ухватистей левой сподвижницы, удобна для дружеского пожатия, уклюжа в потчевании гостей, грубо не родственна виноградным дамским пальчикам, водитель ее явно не белоручка, но зачем нерадивым неслухом возлежит на белой бумаге, обязанная быть ее ретивым послушником? Рука, как умела, тоже взирала на меня с укоризной: она-то знает, у какого вождя-тугодума она на посылках, вот подпирает и потирает главу, уже пекущуюся о завтраке для главы семейства, о собаке, скромно указующей носом на заветную дверь прогулки. (Анастасия Цветаева: «Не только Собаку пишу с большой буквы, но всю СОБАКУ пишу большими буквами». Анастасия Ивановна малым детям и всем животным говорила: Вы, и за всех нас поровну молилась и сейчас, наверное, молится.)
Далее
ЧЕТВЕРТЬ века назад в «Нью-Йорк таймс» набоковскую «Аду» назвали «самым знаменитым из нечитаемых бестселлеров»: при кажущейся парадоксальности и даже абсурдности эта характеристика на фоне остальных едва ли не самая точная. Другие определения и оценки не замедлили появиться, и до чего несовпадающие! Ни одна книга Набокова не вызывала столь разноречивых критических комментариев.
Говорилось, что это грандиозный провал, издевательство над читателями, доверяющими громкому имени, антилитература. Говорилось, что это крупнейшее творческое свершение Набокова, во всяком случае англоязычного — так полагает и его неутомимый российский пропагандист Сергей Ильин, чей перевод «Ады» только что опубликован московским издательством «Ди-Дик». Предлагали интерпретации, которые неофитам в набоковедении наверняка покажутся фантастическими, толкование спорило с толкованием. Накоплена приличного объема библиотека, посвященная, должно быть, самой странной «семейной хронике» за всю историю словесности. Но саму хронику не читали. Это тайна лишь для непосвященных.
Далее
Западные востоковеды утверждают, что мистицизм в исламе возник под влиянием других религий и философских учений. Достаточно отметить высказывания трех известных французских востоковедов: Анри Массэ, Луи Массиньона, Карро Де Во. Далее
Он пьянствовал, скуки ради играл в «русскую рулетку», взяв пистолет брата. Он всегда хотел быть крутым мужиком. Как одержимый он коллекционировал человеческие падения, искал общества опустившихся шпионов, пасторов-неудачников, отчаявшихся революционеров и описывал их страдания в таких шедеврах, как «Власть и слава», «Суть дела», «Тихий американец», «Человеческий фактор».
Был ли один из крупнейших английских писателей нашего века человеком с мятущейся душой, верующим и страдающим христианином и другом человечества, как считает его официальный биограф Норман Шерри и чему до сих пор верят поклонники его творчества?
Или же его романы о преступлении и наказании были кокетливой игрой, родились из лжи его жизни и глубочайшего презрения к читателю, в чем его обвиняет другой биограф, Майкл Шелден, который пытается доказать свою версию с помощью высказываний современников Грина?
Сегодня, почти шесть лет спустя после смерти Грэма Грина, имея в руках последние издания биографов писателя, можно начать поиск истинного «я» великого Г. Г.
Далее